скачать книгу бесплатно
Санька никогда не смотрелся в осколок зеркала, приклеенный на стене в умывальной комнате. Он всегда был худым, но, смотря на свои руки и ноги, Санька ужасался. Желтая кожа обтягивала мослы. Именно «мослы»: все, что еще осталось от поджарого тела. Сидоркин выглядел так же. Саньке было жалко друга. Он понимал, что долго они не протянут.
Фон Чайнов, как всегда, стоял на плацу с отсутствующим взглядом. Было вечернее построение. После переклички пленных распустили.
Санька, еле волоча ноги, поплелся в барак. Он не помнил, как очутился возле офицера.
– Эссен, – прошептал Санька.
Ему было все равно, что произойдет в следующий момент. Рано или поздно вытащат утром, вместе с другими.
Фон Чайнов вздрогнул, но голову не повернул.
Санька почувствовал прикосновение к своей ладони. Он посмотрел на офицера. Тот бесстрастно смотрел в сторону. Санька побрел дальше. Его нагнал Сидоркин.
– Чего фрицу надо? – спросил он, решив, что это фон Чайнов остановил Степанова.
Санька разжал руку.
На ладони лежала половинка шоколадки, обернутая в фольгу.
– Вот, – не веря собственным глазам, протянул он шоколад Сидоркину.
Друзья тут же в темноте разделили лакомство поровну и проглотили, не жуя. Во рту остался лишь сладковатый привкус. Они смотрели друг на друга, не приснилось ли им неожиданное угощение?
Санька заплакал.
Нет, он не думал о том, какой хороший человек немецкий офицер, угостивший его. Он думал о том, до чего дошел: выпрашивает еду.
Сидоркин, молча, стоял рядом. Он не плакал.
Санька подумал, что друг гораздо тверже его. Не унизился до попрошайничества…
…В канун нового года был найден мертвым капо в соседнем блоке.
О нем ходили плохие слухи. Очень уж он выслуживался перед немцами. Доносил все обо всех. Говорили, каждый вечер ходил на доклад к самому начальнику лагеря.
На утреннем построении переводчик объявил, что требуется желающий послужить честно на пользу Германии. Опять долго звучали речи в пользу освободителей от коммунистического рабства, о великом будущем Германии, о мировом ее господстве…
По словам начальника лагеря выходило, что каждый из стоящих на плацу должен со слезами на глазах молить о чести служить капо.
– Жопу лизать им, – услышал Санька тот же глухой голос позади себя.
Приученный к дисциплине он не обернулся, лишь скосил глаза, пытаясь разглядеть, наконец, человека не боявшегося высказывать свои мысли.
Отвлёкшись, Санька не видел, как его друг, с которым они выживали уже полтора года, вышел вперед.
Вокруг послышался тихий, но недовольный ропот.
Устремив взгляд вперед, Санька увидел Сидоркина уже перед строем.
Он чуть не кинулся к другу, решив, что того назначили виновным за чужой проступок. Степанов посмотрел на Сидоркина и встретил чужой тяжелый взгляд.
Тогда Санька посмотрел на начальника лагеря.
Тот довольно улыбался.
– Нашелся жополиз, – опять послышалось сзади.
Санька готов был сорваться и заорать на того, стоящего за его затылком и неумевшего молчать.
«Зачем, зачем он так говорит про Сидоркина?»
Степанов не был сентиментальным. Он и слова такого не знал.
Простой плотник по профессии.
Любил он детей своих, жену, часто вспоминал их, рассказывал о них Сидоркину. У того тоже была семья, ребенок, но перед войной жена ушла к другому. В своей подневольной лагерной дружбе, они не скрывали ни мыслей, ни прошлого. О чем еще говорить в монотонности подневольной жизни? Эти разговоры спасали их, давали надежду на будущее. Вдруг случится выжить? Степанов понял, что теперь он не выживет, один. Санька не понимал, как теперь будет смотреть в глаза Сидоркину?
Меж тем переводчик опять монотонно бубнил, прерываясь лишь на время, когда с пафосом, размахивая руками, весь красный от усилия, вещал начальник лагеря.
– Это – настоящий солдат! – показывал он на замершего по стойке «смирно» Сидоркина, – Не испугался, что подпольные коммунисты могут отомстить.
– Да! Да! – поднял начальник руку, – Я не боюсь заявить, что в подведомственном мне лагере есть подпольщики, не желающие смириться со сложившимся порядком. Но, с такими, – он кивнул на Сидоркина, – преданными Великой Германии людьми, мы выявим их и уничтожим.
– Всех не уничтожишь! – глухо раздалось сзади.
Голос прозвучал довольно громко.
Начальник непроизвольно воскликнул: «was?!»
Он наклонился к переводчику и заговорил, зло бросая слова.
Тот быстро затараторил, переводя на русский:
– Пусть выйдет из строя тот, кто посмел прервать господина начальника.
Строй не пошевелился.
Лицо начальника побледнело.
Он наклонился к стоящему рядом фон Чайнову.
– На «первый»-«десятый», рассчитайсь! – на чистом русском языке приказал тот.
И, дождавшись выполнения приказа, – Каждому десятому выйти из строя!
Взгляды пленных устремились на фон Чайнова.
Оказывается, он отлично говорит на русском; раньше от него и немецкой речи не слышали. Шеренга пошевелилась, люди вышли вперед.
Они понимали, что обречены.
– Товарищи, – опять услышал Санька, – я сам выйду!
Болтуну повезло – он не попал в «десятку».
Теперь тех, кто стоял впереди строя, могли расстрелять.
– Стой в строю! – откликнулся еще один голос. – Они обречены. Расстреляют показательно вместе с тобой.
– Никто не надумал выручить товарищей? – спросил переводчик.
Начальник лагеря пристально оглядывал строй.
Болтун не вышел.
Начальник посмотрел на Сидоркина и улыбнулся.
– Господин начальник предлагает тебе сказать, кто перервал его речь. Ведь ты, стоя перед строем, видел, кто это сделал?
Лицо Сидоркина стало бледнее побеленной известью стены лагерного барака.
Он вытянул руку и показал в сторону, где стоял Санька.
У того все поплыло перед глазами.
– Das ist er? – начальник лагеря заинтересованно глядел на Степанова.
Он, наверняка, знал о дружбе этих военнопленных, ведь они всегда держались вместе.
– Нет! Nain! – заорал Сидоркин (за время плена они освоили немного немецких слов), – niht er! Nain!
– О-о-о, – начальник раздул щеки от удовольствия.
Он опять наклонился к фон Чайнову.
– Господин начальник доволен, что капо постигает немецкий язык, значит, будет взаимопонимание.
– Так кто же? Укажите на говорившего. Можете даже подойти к нему, чтобы не произошло ошибки.
Сидоркин прошел мимо Саньки, взял за плечо стоящего в следующей шеренге высокого мужчину, потянул его за собой.
Перед строем стояли двое.
Один высокий, с покаянным выражением глаз. Было понятно, что он просит прощения у товарищей за проявленное малодушие. Во взглядах товарищей он читал прощение и понимание.
Другой не смотрел на недавних товарищей. Его взгляд был устремлен в себя.
Санька не мог смотреть на Сидоркина. Он не думал о том, что не разглядел в том предателя – душа опустела. Санька решил, что будет выживать один.
***
Иринка и Настя сидели за столом.
– Варенья хочешь? – спрашивала Иринка у подруги.
– Смородиновое, вишневое, грушевое, яблочное, – перечисляла она.
– А клубничное есть? – заинтересовано спросила Настя.
– Губа не дура у тебя, – засмеялась Иринка.
Она поставила на стол чайные чашки, положила в вазочку пахучее клубничное варенье, нарезала хлеб.
– Угощайся, – хозяйским взглядом окинула стол.
Настя пододвинула поближе варенье. Она знала, что тетя Нина, мать Иринки, заготавливает на зиму целые ведра варенья. Сад у Чернышовых был огромный. Его заложил еще Иринкин отец.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
