скачать книгу бесплатно
Дома остались жена и трое детей. Вернется ли он домой? Санька понял, что очень этого хочет и сделает все, чтобы остаться в живых. Через некоторое время в обозе погиб повар. Степанов сам попросился на кухню. Дали ему пару лошадей да полевую кухню. Санька колесил по пыльным дорогам, стараясь вовремя накормить солдат неприхотливой пищей. Иногда в небе появлялись немецкие самолеты. Санька прятался под телегой, опасаясь бомбежек. Хотелось выжить.
Под Белой Калитвой был легко ранен. На всю жизнь в ноге и в голове остались мелкие осколки.
Там он попал в плен.
Немецкий самолет долго кружил над расположившими в степи на отдых красноармейцами. Самолеты часто кружили в степи, разведывая расположения противников. Красноармейцы знали, что теперь на помощь этому прилетят еще два-три и начнется бомбежка. Командиры уже поднимали бойцов, готовясь к бомбежке.
Через несколько минут прилетел еще один самолет и началась кутерьма: рвались бомбы, метались люди, ища укрытия.
Санька, по привычке, хотел залезть под телегу, но не успел добежать до нее. Он почувствовал, как земля ушла из под ног, и его осыпало удушливой пылью…
…Очнулся от острой боли.
Открыв глаза, Санька почувствовал, как тяжелый ботинок впивается в бок. Немец равнодушно пинал его, пытаясь определить: жив или нет лежащий перед ним русский солдат. Санька застонал от боли во всем теле.
Немец жестом приказал подняться, наставив на него автомат.
«Не поднимусь – пристрелит», – понял Санька.
Он тяжело оторвался от земли и, шатаясь, пошел в сторону, где увидел стоящих и сидящих красноармейцев.
Потом их построили в колонну и погнали во временный лагерь, окруженный колючей проволокой.
Там-то он и познакомился с Сидоркиным.
Оба были маленького роста, худые, темноволосые. Наверное, потому и сблизились.
Санька как-то сразу поверил Косте, что отсюда можно выбраться.
Три дня им не давали еды.
Местные женщины приходили к лагерю, приносили хлеб, воду, но их не подпускали близко. Охранники давали автоматные очереди, пули взрывали землю у ног женщин, и те боязливо отбегали от колючей проволоки. От собственного бессилия женщины плакали. Слезы катились по их лицам.
Санька сжимал зубы от злости и обиды. Было обидно за собственное бессилие. Разве можно выжить в таких условиях, где для удовлетворения человеческих потребностей вырыли две ямы, над которыми тучами роились зеленые мухи. К вечеру третьего дня немцы выбросили на помойку картофельные очистки. Потом они наблюдали за русскими в надежде повеселиться, когда те будут драться за помои.
Голодные русские не подошли к помойке.
Сидоркин уговаривал Саньку бежать.
– Тут есть, где укрыться. – убеждал он. – Кругом – холмы да балки; завернул за бугор, и никто не заметит. А там свои близко.
Санька поверил ему.
Они уже знали в лицо всех охранников, их привычки. В ту ночь дежурил добродушный высокий немец. Он постоянно о чем-то мечтал, глядя вдаль, и над русскими не смеялся. Скорее, он им сочувствовал. Иногда даже незаметно совал кусок хлеба, проходя мимо пленных.
Сидоркин отвел Саньку в дальний угол ограждения. Под проволокой оказалась неглубокая ямка. Им, маленьким и худеньким, не составило труда пролезть незамеченными. Как только Санька очутился по другую сторону колючей проволоки, он почувствовал себя свободным. Некоторое время они ползли по дну оврага. Потом Сидоркин выпрямился и засмеялся.
– Мы ушли! – громко сказал он, не опасаясь быть услышанным.
Шли всю ночь, прячась в балках. Утром набрели на растущую в степи дикую яблоню. Наелись кислых незрелых яблок.
Немцы застали их, сидящими на корточках без штанов.
Солдаты наставили на них автоматы и ждали, пока русские сделают свои дела.
Беглецы ушли недалеко от лагеря, заблудившись ночью в балках…
…Целый день Степанов с Сидоркиным стояли под палящим солнцем. Раздетые по пояс.
– Нелюди они, что ли? – спрашивал Сидоркин. – Ни жрать, ни пить не дают. Мы же так подохнем!
– Нужны мы им? – Саньке было больно говорить: губы потрескались и саднили.
– Все равно – убегу! – Сидоркин с ненавистью смотрел в сторону охранников.
…Второй раз они ушли гораздо дальше.
Двое суток были на воле.
На заре третьих суток, когда почти поверили в свободу, послышался лай собак.
Сначала беглецы обрадовались: значит рядом жилье…
…Овчарки накинулись на них и, повалив, впились клыками в тело.
Охранники не сразу нехотя отозвали собак.
2015 -
Чермашенцев зашел в кабинет следователя.
– Как там наше дело продвигается? – подошел он к сидящему за столом Макарову.
– Да никак, – пожал тот руку в знак приветствия. – Деревня сплоченно дает показания; не скрывая, рассказывают подробности, какие помнят, но такое впечатление, что все мимо. Был у Ваньки – хохла. Милейший мужик.
– Ну а чуйка, что подсказывает? – спросил Чермашенцев.
– Чую – не виноват Ванька, – сокрушенно произнес Макаров.
– Ничего, в деревне еще много пострадавших от Воробья; есть, кого порасспросить, – успокоил его участковый.
– Зря он его раскопал, – недовольно произнес Макаров. – Глухарь, он и есть глухарь.
– Ты не прав, – уверил его Чермашенцев. – Тут надо применить нетрадиционные методы расследования.
– Например, какие? – вскинулся Макаров. – Дедуктивные? Я еще не в возрасте Шерлока Холмса. Вот наберусь опыта, тогда буду думать, как он, да преступления, как семечки щелкать.
– А пока, напоил бы кого-нибудь. Глядишь, проговорятся.
– Тоже мне, нововведение, – фыркнул Макаров. – Кто ж со мной пить-то будет?
Чермашенцев критически оглядел следователя: чисто выбрит, прическа явно не из местной парикмахерской, одежда не с здешнего рынка.
– Не будут, – согласился участковый. – Молодой ты.
Он засмеялся, а Макаров обиделся.
– Сам с ними пей, – пробурчал он.
– Мне по должности не положено, – улыбнулся Чермашенцев.
80 -
Иринка постепенно привыкала к тяжелой работе.
Тетя Лида, старшая по корпусу, велела ей почистить клетки с племенными хряками, которые находились по другую сторону от клеток свиноматок.
Девушка взяла здоровенную и тяжеленную швабру с резиновой набойкой и спокойно открыла клетку. Стала медленно грести навоз к ленте транспортера, пытаясь столкнуть с места неподвижного хряка.
– Ты чего такой упрямый? – убеждала она его. – В чистоте-то лучше сидеть.
Хряк не сдвинулся с места.
Иринка заметила, как на его клыках появилась белая пена.
Совсем неожиданно рядом оказались еще несколько животных. У них тоже все морды были в пене.
Иринке показалось, что хряки окружают ее. Она не испугалась, но на всякий случай отступила к верхнему транспортеру, подающему корм. Животные плотной толпой последовали за девушкой.
Иринка вскочила на транспортер.
Хряки, будто преследуя ее, становились на задние ноги, опираясь о доски транспортера.
– Чего вам надо? – закричала Иринка. Она не могла понять поведения животных. – Будете сидеть, как свиньи грязные!
Девушка засмеялась, поняв абсурд своей пламенной речи.
Подошла Капитолина, третья работница корпуса, и сразу накинулась на нее.
– Ты чего делаешь?! Хряки же тебя порвут, если ты к ним в клетку зайдешь! Время надо, пока они привыкнут к тебе. Их нельзя даже смешивать с соседней клеткой: друг друга порвут. Не любят они чужих.
– Как же тогда чистить у них? – удивилась Иринка.
Еще больше ее удивило то, что тетя Лида, зная нравы животных, велела ей чистить клетку.
– Сама почищу, – успокоилась Капитолина. – А ты корми их – пусть привыкают.
Иринка ничего не сказала о тете Лиде.
Та тоже молчала, когда Капитолина с возмущением рассказывала ей, как новенькая пыталась чистить клетку. Она лишь пожала плечами, мол клетки все равно чистить надо.
Иринка почти бежала домой. Она догнала деда Саньку, несшего связку хвороста.
– Здрасти, – сказала ему девушка.
Не смотря на то, что ее недавно чуть не съели свиньи, настроение у Иринки было хорошее.
– Для корзин лозы нарезали? – поинтересовалась девушка, чтобы не молчать.
Ведь им предстояло пройти вместе некоторый отрезок пути. Обгонять деда Иринке показалось неудобным. Обидится еще.
– На корзины, – неохотно отозвался дед Санька.
Они шли молча.
Иринка поняла, что деду не до нее, и, попрощавшись, свернула в сторону.
«Наверное, Сидоркина опять повстречал случайно», – улыбнулась она.
О том, что старики обходят друг друга стороной в деревне знали даже дети. Еще на тематические вечера в школе, посвященные Дню Советской армии, приходил один дед Степанов. Сидоркин всегда находил причину, чтобы не прийти. Степанов же рассказывал, как служил на войне поваром, впрочем, он рассказывал и об участии в боях, о бомбежках. Его рассказы знала наизусть вся деревенская молодежь. А кого было еще приглашать, если ветеранов войны осталось в деревне всего трое: Сидоркин, Степанов и Гусев. Гусева тоже приглашали, но он говорил не интересно, как будто рассказывал о том, что прочитал в книжке. Степанов, забывшись, мог споткнуться на таком слове, которое детям рано было слышать.
Дед бросил охапку возле печки и, усевшись на низкую табуретку, закурил папиросу. Растревоженные воспоминания не отступали.
Через месяц пребывания во временном лагере, их погрузили в вагоны и повезли на запад. Сидоркин и Степанов оказались в одном вагоне.
– Слушай, – сказал однажды Сидоркин, – давай вместе держаться. Вместе легче выжить, я выжить хочу. А ты?
Во время дороги их иногда кормили баландой. Степанов и Сидоркин сливали еду в один котелок и ели вместе, стараясь, чтобы обоим досталось одинаковое количество еды. Они хотели выжить.
Наконец, пленных выгрузили в небольшом тихом городишке. Построили в шеренги и погнали пешком до каменных бараков.
Шедшие сбоку солдаты вели на поводках собак. Потом пленных долго держали на широкой площади, зачитывали фамилии, строго соблюдая, чтобы прибывшие держали, строй.
– Это – лагерь для военнопленных, – услышали они голос позади себя.
Санькой овладело отчаяние. Слезы потекли по его грязным щекам. Вряд ли здесь можно выжить. От одной только тоски умереть можно.
Строем их повели в барак.
Тот же голос сзади обьявил, что теперь они будут так ходить до тех пор, пока не сдохнут. Степанов поглядел на Сидоркина: откуда он это знает?
Тот пожал плечами.
Пленных ввели в помещение, где располагалась, если так можно сказать, баня. На крючках висели шланги. Им выдали мыло, кусок на пятерых и бритвы. Появившийся полицай стал обьяснять, что надо делать.
– Побрейтесь, чтобы вшей не разводить! – велел он. – Я проверю.
Степанов и Сидоркин намылили другу другу спины, потом стали бриться.
