скачать книгу бесплатно
Через три минуты он вернулся вместе с Иозефом. Последний нес миску с горячей водой, мыло и бритву. Он задрожал, когда Запт объяснил ему, в чем дело, и приказал ему побрить меня.
Внезапно Фриц снова вскочил на ноги:
– А почетный караул? Они узнают! Они узнают!
– Глупости! Мы не станем ждать караула. Мы поедем в Хофбау и возьмем там поезд. Когда они явятся, птичка будет далеко!
– Но король?
– Король будет в винном погребе. Я его сейчас туда снесу!
– А если его там найдут?
– Не найдут. Каким образом найти? Иозеф им отведет глаза.
– Но…
Запт топнул ногой.
– Мы заняты не забавой! – заревел он. – Господи! Точно я не сознаю опасность? Если его и найдут, он не будет в худшем положении, чем если сегодня его не коронуют в Штрельзау!
Говоря это, он широко раскрыл дверь, нагнулся, выказывая силу, которой я не подозревал в нем, и поднял короля на руки. Пока он проделывал это, старуха, мать Иоганна-ключника, показалась на пороге. С минуту она постояла, потом, повернувшись на каблуках, без всякого удивления, побежала по коридору.
– Неужели она все слышала? – вскричал Фриц.
– Я заткну ей рот! – сказал Запт мрачно и унес короля на своих руках.
Что касается меня, я сел в кресло и сидел в нем, ошеломленный, в то время, как Иозеф стриг и брил меня; мои усы и борода вскоре исчезли, и мое лицо стало таким же безволосым, как лицо короля. Когда же Фриц увидал меня таким, он глубоко вздохнул и воскликнул:
– Клянусь Юпитером, нам все удастся!
Было уже шесть часов, и нам нельзя было терять времени. Запт поспешно повел меня в комнату короля; я оделся в мундир гвардейского полковника, находя время, пока натягивал сапоги короля, спросить у Запта, что он сделал со старухой.
– Она клялась, что ничего не слыхала, – сказал он. – Но чтобы быть в этом уверенным, я связал ей ноги и запер ее в погребе с углем, рядом с погребом, где находится король. Позже Иозеф присмотрит за ними обоими.
Тут я расхохотался; даже старый Запт мрачно улыбнулся.
– Мне кажется, – сказал он, – что когда Иозеф объявит им, что король уже уехал, они поймут, что мы почуяли ловушку. Можно поклясться, что Черный Майкл не ожидает его сегодня в Штрельзау!
Я надел шлем короля. Старик Запт подал мне саблю короля и осматривал меня долго и внимательно.
– Слава богу, что он раньше сбрил бороду! – воскликнул он.
– А почему сбрил он ее? – спросил я.
– Потому что принцесса Флавия сказала, что она царапает ее щеку, когда ему приходит в голову мысль награждать ее братским поцелуем. Пойдем, нам пора ехать!
– Все ли здесь безопасно?
– Ничто нигде не безопасно, – сказал Запт, – но мы ничего поделать не можем!
Фриц присоединился к нам в мундире капитана того полка, к которому принадлежало и мое одеяние. В четыре минуты Запт облачился в свой мундир. Иозеф доложил, что лошади поданы. Мы вскочили на них и двинулись быстрой рысью. Представление началось. Каков будет конец?
Утренний воздух освежил мою голову, и я мог понять все то, что Запт говорил мне. Фриц едва говорил, ехал, как человек во сне, но Запт, не упоминая даже о короле, начал сразу объяснять мне самым подробным образом историю моей прошлой жизни, моей семьи, объяснять мои вкусы, стремления и слабости; говорил о друзьях, товарищах и слугах. Он сообщил об этикете при Руританском дворе, обещая постоянно находиться у меня под рукой, чтобы указывать мне на тех, которых я должен знать, и подсказывать мне, с какой степенью благосклонности я должен встречать их.
– Между прочим, – сказал он, – вы католик, надеюсь?
– Нет! – отвечал я.
– Господи, он еретик! – простонал Запт и немедленно начал краткое преподавание обычаев и обрядов римского вероисповедания.
– К счастью, – сказал он, – от вас не будут ждать больших познаний, потому что король известен своим равнодушием и нерадением к этим вопросам. Но вы должны быть как можно любезнее с кардиналом. Мы надеемся перетянуть его на нашу сторону, потому что у него с Майклом давнишняя ссора из-за первенствующего места.
Мы приближались к станции. Фриц настолько отрезвел, что мог объяснить пораженному начальнику станции, что король изменил свой план. Поезд задымил. Мы вошли в вагон первого класса, и Запт, откинувшись на подушки, продолжал свой урок. Я посмотрел на часы – на королевских часах было ровно восемь часов.
– Мне бы хотелось знать, явились ли уже за нами? – сказал я.
– Надеюсь, что они не найдут короля! – заметил Фриц нервно, и на этот раз пожал плечами Запт.
Поезд шел быстро, и в половине девятого, выглянув из окна, я увидел башни и здания большого города.
– Ваша столица, государь! – засмеялся старый Запт, делая движение рукой, и, нагнувшись, положил палец на мой пульс. – Немного ускоренный! – сказал он своим ворчливым тоном.
– Я не каменный! – воскликнул я.
– Ничего! Вы годитесь, – отвечал он, кивнул головой. – Мы скажем, что Фриц заболел лихорадкой. Осуши свою фляжку, Фриц, ради бога!
Фриц исполнил его совет.
– Мы приехали на час раньше, – сказал Запт. – Пошлем вперед объявить о приезде вашего величества, так как никого не будет, чтобы встретить нас. А пока…
– Пока, – сказал я, – король охотно бы позавтракал!
Старик Запт засмеялся и протянул руку.
– Вы Эльфберг, чистокровный Эльфберг! – заявил он. Потом, помолчав и посмотрев на нас, сказал тихо: – Дай бог, чтобы сегодня вечером мы были живы!
– Аминь! – отвечал Фриц фон Тарленхайм.
Поезд остановился. Фриц и Запт выскочили из вагона с обнаженными головами и придержали дверь для меня. Я подавил какое-то волнение, поднимавшееся в горле, поправил шлем и (не стыжусь признаться) вознес к Богу короткую молитву. Потом я вышел на платформу Штрельзауской станции.
Через минуту все превратилось в суету и волнение: прибегали люди с шапками в руках и убегали снова; меня проводили к буфету, посланные поспешно скакали к казармам, к собору, к местопребыванию герцога Майкла. Едва я проглотил последнюю каплю кофе, колокола во всем городе разразились веселым звоном и звуки военной музыки и клики солдат поразили мой слух.
Король Рудольф Пятый вернулся в свой добрый град Штрельзау! И они кричали: «Боже! Храни короля!»
Рот старика Запта сморщился в улыбку.
– Пусть Бог хранит обоих! – прошептал он. – Смелей, мой милый!
И я почувствовал, как его рука пожала мое колено.
Глава V
Приключения исполняющего главную роль
С Фрицем фон Тарленхаймом и полковником Заптом, не отстающими от меня, я вышел из буфета на платформу. Последним моим движением было пощупать, под рукой ли револьвер и легко ли сабля ходит в ножнах. Пестрая группа офицеров и важных сановников стояла в ожидании меня, а во главе их высокий старик с военной осанкой, весь в орденах. На нем была желто-красная лента Алой розы Руритании, которая, между прочим, украшала и мою недостойную грудь.
– Маршал Штракенц! – прошептал Запт, и я понял, что нахожусь в присутствии самого знаменитого ветерана руританской армии.
За маршалом стоял невысокий худой человек в широком облачении черного и пунцового цветов.
– Канцлер королевства! – прошептал Запт.
Маршал приветствовал меня немногими искренними словами и затем передал извинения от имени герцога Штрельзауского. Герцог, по-видимому, внезапно занемог, что сделало невозможным его появление на станции, и попросил разрешения ожидать его величество в соборе. Я выразил свое соболезнование, отвечал на извинения маршала очень любезно и принял поздравления многих высокопоставленных особ. Никто не выказал ни малейшего подозрения, и я почувствовал, что успокаиваюсь и что взволнованное биение сердца усмиряется. Но Фриц был все так же бледен, и его рука дрожала как лист, когда он протянул ее маршалу.
Понемногу шествие образовалось, и мы направились к дверям вокзала. Я сел на лошадь, пока маршал держал мое стремя. Гражданские чины направились к своим экипажам, и я двинулся, чтобы проехать по улицам, имея маршала по правую, а Запта (которому, как моему главному адъютанту, это место принадлежало) по левую руку. Город Штрельзау складывается из старого и нового. Широкие современные бульвары и большие дома окружают и огибают узкие, извилистые и живописные улицы прежнего города. В центральных кругах живут люди высшего общества; в средних находятся магазины, а за их богатыми фасадами скрываются пестро населенные, но жалкие кварталы и переулки, наполненные бедным, беспокойным и большей частью преступным людом. Эти социальные и топографические деления совпадали, как я знал из рассказов Запта, с другим делением, более важным для меня. Новый город был за короля; но для старого города Майкл Штрельзауский был надеждой, героем и баловнем.
Зрелище было очень красиво, когда мы, миновав Большой бульвар, направились к широкой площади, где стоит королевский замок. Здесь я находился в среде своих преданных приверженцев. Каждый дом был увешан красной материей и украшен флагами и надписями. По обеим сторонам улиц были поставлены скамьи, и я проезжал между ними, кланяясь направо и налево, под градом криков, благословений и маханья платков. Балконы были покрыты нарядно одетыми дамами, которые хлопали в ладоши, кланялись и кидали на меня самые веселые взгляды. Поток красных роз свалился на меня; один цветок запутался в гриве моей лошади, и я, взяв его, засунул в петлицу мундира. Маршал мрачно улыбался. Я украдкой несколько раз взглядывал на него, но он слишком хорошо владел собой, чтобы показать, был ли он расположен ко мне или нет.
– Алая роза за Эльфбергов, маршал! – сказал я весело, и он кивнул головой.
Я написал «весело», и это слово должно казаться странным. Но, сказать правду, я был пьян от возбуждения. В это время я верил, – я почти верил, что я воистину король; и со смеющимся, торжествующим взглядом снова поднял глаза на покрытые красавицами балконы… и вздрогнул! Смотря вниз на меня, со своим красивым лицом и гордой улыбкой, сидела дама, бывшая моя спутница – Антуанетта де Мобан; я видел, что она также вздрогнула, ее губы задвигались, и она, нагнувшись, еще пристальнее стала смотреть на меня. Но я овладел собой, встретил прямо и открыто ее взгляд, хотя снова ощупал свой револьвер. А вдруг бы она громко закричала: «Это не король»!
Итак, мы проехали далее; маршал, повернувшись в седле, махнул рукой, и кирасиры сомкнулись вокруг нас, так что толпа не могла приблизиться ко мне. Мы покидали мои владения и вступали во владения герцога Майкла, и этот поступок маршала доказал мне красноречивее слов, каково было настроение этой части города. Но если судьба вознесла меня в короли, самое меньшее, что я мог сделать, это сыграть эту роль прилично.
– Почему такая перемена в нашем шествии, маршал? – спросил я.
Маршал закусил свой белый ус.
– Так безопаснее, государь! – прошептал он.
Я натянул поводья.
– Пусть передние кирасиры проедут дальше, – сказал я, – пока не будут в пятидесяти шагах впереди. Потом вы, маршал, полковник Запт и все мои друзья обождите, пока я не отъеду на пятьдесят шагов. И прошу вас, чтобы никто не ехал ближе ко мне. Я хочу, чтобы мой народ видел, как его король доверяет ему!
Запт положил руку на мою. Я оттолкнул ее. Маршал колебался.
– Разве меня не поняли? – сказал я, и, снова закусив ус, он отдал приказания.
Я видел, что старик Запт улыбнулся в бороду, хотя покачивал головой, глядя на меня. Если бы меня убили среди бела дня на улицах Штрельзау, положение Запта было бы очень трудное.
Может быть, следует упомянуть о том, что я был весь в белом, кроме сапог. На мне был серебряный с медными украшениями шлем, и широкая лента Розы красиво лежала на моей груди. Я бы не отдал справедливости королю, если бы, отложив скромность в сторону, не сознался, что я имел очень представительную наружность. То же думал народ, когда я, едучи один, вступил в мрачные, скупо украшенные, темные улицы старого города; сперва раздался шепот, потом крики, и какая-то женщина, из окна над харчевней, крикнула старую местную поговорку: «Если рыжий, так настоящий!», после чего я засмеялся и снял каску, чтобы она могла видеть, что я действительно рыжий, и народ закричал: «Ура!»
Гораздо было интереснее ехать таким образом одному, потому что я слышал замечания толпы.
– Он бледнее обыкновенного! – сказал один.
– И ты бы был бледен, если бы вел подобную жизнь! – был далеко не почтительный ответ.
– Он выше, чем я думал! – сказал другой.
– У него решительный подбородок! – заметил третий.
– Его портреты не довольно красивы! – объявила хорошенькая девушка, очень стараясь, чтобы я услыхал. Без сомнения, это была простая лесть.
Но, несмотря на эти знаки одобрения и интереса, большинство народа приняло меня в молчании и косыми взглядами; портреты же моего дорогого брата украшали большинство окон, что составляло насмешливое приветствие для короля. Я порадовался, что он не видел этого неприятного зрелища. Он был человек вспыльчивый, и, может быть, не отнесся бы к этому так спокойно, как я.
Наконец мы доехали до собора. Его большой серый фасад, украшенный сотнями статуй и одними из самых красивых в Европе дубовых дверей, в первый раз предстал передо мной, и меня охватило внезапное сознание моей смелости.
Все казалось в тумане, когда я сошел с лошади. Я смутно видел маршала и Запта и так же смутно толпу великолепно одетых священников, ожидающих меня. Мои глаза еще видели неясно, когда я вошел в высокую церковь и орган зазвучал в моих ушах. Я ничего не видел из блестящей толпы, наполнявшей ее, я едва различал величественную фигуру кардинала, когда он встал с епископского трона, чтобы приветствовать меня. Два лица, стоявшие рядом, только ясно выделились передо мной – лицо девушки, бледное и прекрасное, над которым возвышалась корона великолепных эльфберговских волос (у женщин они великолепны), и лицо человека, налитые кровью щеки которого, черные волосы и темные глубокие глаза сказали мне, что наконец я нахожусь в присутствии своего брата, Черного Майкла. Когда он увидал меня, его багровое лицо побледнело в одну секунду и его каска со звоном упала на пол. До этой минуты, я думаю, он не верил, что король действительно приехал в Штрельзау.
О том, что было дальше, я ничего не помню. Я встал на колени перед алтарем, и кардинал миропомазал меня. Потом я поднялся, протянул руку и, взяв у него корону Руритании, надел ее на голову, произнося старинную клятву королей; потом (если то был грех, да простится он мне) я причастился Святых Тайн перед всем народом. Потом снова зазвучал большой орган, маршал приказал герольдам объявить обо мне народу, и Рудольф V был коронован; картина с этой величественной церемонии висит в моей столовой. Портрет короля очень похож.
Тогда дама с благородным лицом и великолепными волосами, трон которой поддерживали два пажа, сошла со своего места и подошла ко мне. И герольд прокричал:
– Ее королевское высочество, принцесса Флавия!
Она низко присела и, положив руку под мою, подняла ее и поцеловала. Одну секунду я колебался, не зная, что мне следовало сделать.
Потом я притянул ее к себе и два раза поцеловал в щеку, и она ярко покраснела; а потом его священство кардинал скользнул перед Черным Майклом, поцеловал мою руку и подал мне письмо от папы – первое и последнее, которое я получил от этого высокопоставленного человека.
Потом подошел герцог Штрельзауский. Клянусь, что его шаг был неверен и он смотрел направо и налево, как смотрит человек, думающий о бегстве; его лицо было покрыто белыми и красными пятнами, а рука так дрожала, что выскакивала из моей, и я почувствовал, что губы его были сухи. Я взглянул на Запта, который снова улыбался в бороду, и, решительно исполняя свой долг в том положении, к которому я был так чудесно призван, взял дорогого Майкла за обе руки и поцеловал в щеку. Я думаю, мы оба были рады, когда эта церемония окончилась!
Но ни на лице принцессы, ни на чьем другом я не видал ни малейшего сомнения или вопроса. Хотя если бы король и я стояли рядом, она бы сейчас могла видеть разницу, или по крайней мере, после небольшого сравнения, но ни она, ни кто иной не подозревали, никому не могло прийти в голову, что я не король. Таким образом, сходство служило делу, и я простоял целый час, чувствуя себя уставшим и удовлетворенным, как будто я был королем всю жизнь; все целовали мою руку, и посланники являлись на поклон, а среди них старый лорд Тонгам, в доме которого, в Лондоне, я танцевал сотни раз. Слава богу, старик был слеп, как летучая мышь, и не напомнил мне нашего знакомства.
Потом мы отправились обратно через улицы во дворец, и я слышал, как народ приветствовал Черного Майкла; но он, как рассказывал мне Фриц, сидел, кусая ногти, как человек в раздумье, так что даже его друзья находили, что он должен был выказать более выдержки.
Теперь я находился в экипаже, рядом с принцессой Флавией, и какой-то грубый молодец закричал: «Когда же свадьба?» Пока он говорил, другой ударил его по лицу, крича: «Многие лета герцогу Майклу!», а принцесса залилась прелестным румянцем и стала смотреть прямо перед собой.
Но я находился в затруднении, потому что забыл расспросить Запта о степени своей привязанности к принцессе и как далеко дело зашло между ею и мной. Откровенно говоря, будь я королем, чем дальше оно бы зашло, тем более был бы я доволен. Я человек не хладнокровный и не зря поцеловал принцессу Флавию в щеку. Эти мысли промелькнули в моем мозгу, но, не будучи тверд на этой почве, я ничего не говорил; через минуту или две принцесса, которая успела успокоиться, повернулась ко мне.
– Знаете ли, Рудольф, – сказала она, – вы кажетесь сегодня иным, чем обыкновенно!
Это было не удивительно, но замечание было тревожное.
– Вы кажетесь, – продолжала она, – более серьезным, более спокойным; вы почти озабочены, и, уверяю вас, вы похудели. Не может быть, чтобы вы начали к чему-нибудь относиться серьезно?
Принцесса, казалось, была о короле того же мнения, как леди Берлсдон обо мне.
Я старался поддерживать разговор.
– А вам это нравится? – спросил я тихо.
– Вы знаете мои взгляды! – сказала она, отводя глаза в сторону.
– Я стараюсь делать то, что вам нравится! – сказал я, и когда увидел, что она покраснела и улыбнулась, подумал, что играю на руку королю. И так я продолжил. И то, что я продолжил, было совершенно правдиво.
– Уверяю вас, дорогая кузина, что ничто в жизни не волновало меня больше того приема, который встретил меня сегодня!
