Девушки с палаткой

– Марусь! – крикнула в лес Татьяна. – Не убегай от нас! Ты в нём заблудишься! – Она с трудом отдыхивалась, взирая по сторонам. – А ещё там змеи!

Вот наконец-то здравый призыв – Олесе от её выкриков стало легче.

– Действительно, девочки… Хватит от меня бегать! Надоело за вами гоняться, будто у меня дел других нет. – По пути она подцепила за руку Марьяну, которая стояла, словно парализованная, позволив себя поймать.

Обеих она повела к палатке, обратив внимание, что у них слишком быстро полностью зажили обширные гематомы, не было синяков, ссадин, лишь свежие царапины, полученные в бессмысленной беготне. Девочки по-прежнему дёргались, не догоняя о чём она говорит.

– Я отвезу вас обратно, сдам назад тёпленькими… Всё, набегались! А о тебе, Таня, я была совершенно другого мнения, я поверила тебе… И ты, Марьяна, та ещё штучка, подстрекательница к аферам! Вот вы отца ругаете… Да с вами кто угодно запьёт! Что вы вытворяете? Вначале из дома сбежали – весь город на уши встал, затем из больницы… Представляю, как там сейчас мечется персонал!

Внезапный удар по лицу заставил её заткнуться. Лес выключился, девушки исчезли. Свистящий звук – не долетавший извне, а рождённый в её подсознании, усиливался и стихал. В закрытых веках вращался круговорот, который постепенно замедлялся, пока не остановился в одном положении – глаза открылись и взгляд сфокусировался на высоких макушках сосен. По лицу бежали муравьи – Олеся машинально их смахнула. Её голова привалилась к нагромождённому лесному муравейнику – они были назойливы и щекотали не только лицо, но и сновали по всему телу.

Она потрогала лицо – с ним всё было в порядке, привстала, пыталась сообразить где сейчас находится. На земле неподалёку валялся чёрный измятый пакет – она в него заглянула: жестяная банка с борщом – отбросила за ненадобностью. Олеся покрутила головой: вокруг не было ни души, палатка стояла на месте, кресло лежало опрокинутое. Энергично она стала стряхивать оставшихся муравьёв, которые пытались укусить, затем отправилась изучать брошенные девчонками вещи.

Матрац в палатке был сдутым, в одном рюкзаке лежали баллоны и туристическая плита, в другом – девичья одежда, предметы гигиены и небольшое количество продуктов.

Ей стало интересно который час – родители могут разволноваться. Вспомнила, что среди вещей в рюкзаке она видела часы, но в тот момент не заострила на них внимания. Олеся снова полезла в рюкзак, достала маленькую сумку на молнии. На обычных ручных часах, которые в ней лежали, светилось время: 04:45. Не может такого быть, они не настроены – Олеся кинула их обратно.

Выйдя к реке, она стояла и раздумывала: вернуться к машине, или отправиться на поиски девчонок, возможно, попавших в беду?

– Нет! – раздалось из леса. – Не хочу тебя слушать! Ты специально так говоришь!

Олеся бросилась на голоса. Колкий опад под ногами она давно уже не замечала и двигалась быстро. Ей открылся обзор, где она увидела сестёр: Татьяна сидела на земле с привязанными к ветвям волосами, прикрывая руками голову, Марьяна со злостью лупила её дубиной.

– Прекрати сейчас же! – закричала Олеся, подбежала и вырвала дубину, отбросив её куда подальше. – Она твоя сестра! Она итак покалеченная… Что же ты вытворяешь?! Ты в своём уме?!

Марьяна разрыдалась, упав на колени, – её трясло, она сама не ведала, что творит.

– Тихо, тихо, девочка моя… – Олеся опустилась к ней, в надежде обнять. – Это всё пройдёт, всё нормализуется… Вот увидишь! Всё утрясётся! – Слова вылетали с пылом, её саму изрядно потряхивало, воздуха среди этого кислородного обилия ей недоставало. – Просто тебе жилось нелегко: с отцом отношения не складывались и не хватало маминого тепла…

Она прижала её к себе, поглаживая по спине, Марьяна постепенно стала утихать.

В какой-то момент Олеся поняла, что гладит пустоту – девушка испарилась, осталась лишь та, что висела на волосах без сознания, привязанная к кустам. Как же быстра эта Марьяна, что сумела так резво слинять… Только-только она ощущала её прикосновение – миг и её не стало.

Олеся недолго думая кинулась высвобождать её беспомощную сестрицу. Волосы распутывались с трудом, некоторые пряди приходилось от нетерпения сдёргивать, оставляя клоки болтающимися на ветвях. Она измучилась, и в то же время осознавала, что нужно бы их срезать все разом, но нечем, да и бежать к палатке не было времени.

Сорвав последнюю прядь, она попыталась привести беглянку в чувство. На теле зияло множество ссадин, досталось по голове… Татьяна застонала. Хорошо, что жива. Склонившись над ней, Олеся стала осмысливать: почему ей настолько всё до боли знакомо? Где она слышала о волосах, привязанных в форме лучей к ветвям?

Долго вспоминать не пришлось – Олесю бросило в холод. Всё, что здесь сегодня творилось, в точности соответствовало повествованию Маркус о походных приключениях двух сестёр, закончившихся для них подрывом здоровья. Каждый шаг, каждое действие, случившееся здесь сегодня было как по сценарию, прозвучавшему из уст Татьяны.

Пока она искала ответы, обхватив голову руками, закрыв уши от посторонних звуков, которые не давали сосредоточиться, мир вокруг изменился – это был не тот лес, среди которого она до этого находилась… Трава позеленела, и деревья стали не те. Невесомые облака превратились в грозовые, ветер поднялся в один миг. Она вдруг почувствовала, как похолодало – ей было зябко в одном купальнике, пора бы возвращаться к машине.

В обзоре – на все триста шестьдесят отсутствовала Татьяна, да и кустарника с повислыми клоками волос вблизи не стало. Олесе казалось, что она вроде бы топталась на одном месте, теперь же выяснилось, что далеко ушла. В какой стороне река – теперь неизвестно. Что она наделала, приехав сюда? Почему никого не взяла с собой, на что понадеялась? Как же глупо…

Она боялась сдвинуться с места – каждый шаг мог увести далеко в глубь, откуда не выбраться – с ней повторится та же история, случившаяся с сёстрами. Надо кого-нибудь позвать – пришла ей идея. Олеся стала выкрикивать все варианты подряд: Таня, Марьяна, Илья, люди, кто-нибудь!

К величайшей радости тучи пронесло мимо, и солнце снова выглянуло, заиграло на листьях, растянуло от земли до небес тончайшие струны – это означало, что мир живой, настоящий. Всё, что здесь происходило стало вызывать сомнения: а было ли оно на самом деле?

– Марьяна, Илья! – хрипела она, подорвав голосовые связки.

Стволы деревьев вращались дружелюбно обманчиво, никакой надежды на спасение… Она уколола ногу до крови – чёртов надломленный штырь, приложила к ране сорванный лист, надавила, по-прежнему озираясь по сторонам. Вот бы сюда ту коробку с медикаментами, что была в рюкзаке в палатке…

Сзади неё что-то хрустнуло – Олеся обернулась: за деревом вдалеке прятался чёрный мужской силуэт – она оценила это по достаточно большим пропорциям в плечах и росте. Ей стало боязно: кто знает, захочет этот человек ей оказывать помощь, или он хуже любой беды…

Человек выглянул с опаской, перебрался от дерева к дереву – теперь Олеся различила испуганного парня лет двадцати пяти.

– Откуда вам известны все эти имена? – выкрикнул он, скрываясь за очередным стволом и высовываясь то справа, то слева. – Откуда вы меня знаете?

Он не спешил пересекать черту безопасного расстояния.

– Илья? – Она пришла в немыслимый восторг. – Ведь ты же Илья?

Олеся бросила залечивать раны и выразила намерение бежать к нему сломя голову.

– Стойте там, где стоите! – воспрепятствовал он, наблюдая за ней из-за ствола одним глазом. – Так откуда вы про нас знаете? Вы кто? – Пятернями, покрытыми пылью, он держался за шершавую кору, будто за твердыню, способную его защитить.

Олеся замерла на одном месте, не смея приближаться.

– Девочки мне всё рассказали – я познакомилась с ними в больнице! – ответила она.

– Что у вас с голосом?

– А? – Сначала она не поняла – о чём это он, но затем пояснила: – Связки сорвала… Я говорю: связки сорвала, пока кричала!

Он подошёл ближе, пристально оглядывая её с головы до ног – ей показалось это неприличным, несмотря на то, что он смотрел на неё не вожделенным взглядом, а как и прежде до смерти напуганным и сомневающимся.

– Что это у вас за штуки на ногах? Я такого в жизни не видел.

– Какие штуки?

Олеся глянула вниз, но кроме собственных босых поцарапанных и искусанных комарами ног ничего не обнаружила. Тогда она медленно подняла голову – радостный взгляд сменился испугом, и она обрывисто произнесла:

– Илья… Пожалуйста, я тебя умоляю, опиши мне: кого ты сейчас видишь перед собой?

Какое-то время он соображал, пытаясь отыскать скрытый смысл данного вопроса, но когда её глаза налились слезами, заговорил:

– Я вижу, что вы женщина.

– Дальше!

– Вид у вас какой-то странный…

– Давай дальше! Не томи!

– У вас длинные волосы и с ногами что-то не в порядке.

Машинально она провела по своим волосам средней длины, допуская, что кому-то они покажутся длинными. Терпение её стало лопаться.

– Возраста я какого?!

Илья замялся:

– Ну-у-у…

– Говори! – крикнула она осипшим голосом в нетерпении. Он ответил с сомнением почти полушёпотом:

– Так… семьдесят пять… восемьдесят… – сделал паузу, – пять…

Выражение его лица теперь было, как у провинившегося школьника, которому невдомёк, чего от него требуют. Олеся схватилась за виски, медленно опускаясь к земле, сжимаясь в комок и заплакала, уткнувшись лицом в колени.

– Семьдесят четыре… – продолжал Илья, думая, что перестарался.

Закончив горевать об утраченной молодости, она притихла. Её вдруг осенило, что и он может исчезнуть в любой момент, а значит надо успеть расспросить его обо всём, пока этого не случилось.

– Где ты пропадал все эти дни? – Она говорила в колени.

– В смысле? Какие дни?

– Ты же приехал сюда девятого?

– Ну?

Олеся подняла голову в недоумении.

– Ну так с девятого где ты пропадал?!

Он снова отдалился от неё на безопасное расстояние, поглядывая вокруг.

– С вами всё в порядке? – спросил он, доставая из кармана смартфон. – Сегодня девятое и есть.

Похоже телефон не работал, зарядка иссякла окончательно. Илья многократно давил на боковые кнопки, смотрел в экран, затем говорил, но уже сам себе:

– Девчонки куда-то пропали… Странно… Зарядил прямо перед отъездом до ста процентов… Блин, гады! На гарантии, и так быстро аккумулятор сдох!

На её лице появилась ухмылка.

…Перед отъездом… девятое… Знал бы ты какое сегодня число…

Но она не торопилась озвучивать эти мысли вслух. Она вдруг вспомнила об электронном приборе, теоретически, по рассказам, висящем у неё на шее и сделала попытки поймать его рукой – рука хватала воздух. Татьяна в своём повествовании описывала, что устройство светилось огнями: показывало цифры, слова… А может…

– У меня на шее висит какое-либо устройство? – Она разогнулась, выставив грудь. Илья, услышав вопрос, резко оторвался от телефона. – Что на нём есть? На приборе. Светится что-либо?

– А вы сами не видите? – опасливо спросил он.

– Я же больная и старая…

Илья подался вперёд, стал всматриваться, не приближаясь.

– Время… вторник… тридцатое мая… – Он ухмыльнулся. – Да это у вас проблемы с календарём! Дальше год… – Он наклонил голову на бок, будто надпись была перевёрнута, приблизился ещё на пару шагов. – Год какой-то… две тысячи… сто, блин, две тысячи сто тринадцатый! Охренеть!

Оба уставились друг на друга. Он выпрямился, ухмылка медленно сползала с его лица, так как, видимо, за сегодняшний день с ним происходило слишком много событий, показавшихся неестественными. Его карие, почти чёрные, глаза суетились в поисках вывода, ожидаемого от того органа, который этими глазами сейчас управлял.

– Ты конечно мне можешь не верить… – сказала вставая Олеся, – но место, где мы находимся, аномальное. – Она собралась с мыслями. – Это нереально какой неправильный лес. Здесь смешались день-ночь, месяцы, годы, события… Прошлое и будущее… Здесь творится что-то страшное… – Илья молчал. – Вот ты думаешь: девочки пропали… А их нашли в день твоего приезда – девятого. Побитыми – одна в коме… – При этих словах у парня на лоб полезли брови. – И тебя… с того же дня разыскивают… Стёпа твой там убивается, что огребёт от родителей по полной за то, что знал и молчал… И я после вашего исчезновения успела отработать в больнице несколько смен!

Илья отступил в удивлении, но с выводами не торопился. Олеся догадалась, что ему показалось неуместным слово «отработала», она поспешила объяснить:

– Сколько ты думаешь мне сейчас лет? Семьдесят-восемьдесят? А если без твоего льстивого подхалимажа, то девяносто-сто? Кабы не так… Мне тридцать! И работаю я медсестрой в травматологии! И живу в две тысячи восемнадцатом, а это тело… – Она бегло прошлась глазами по своему, как ей на самом деле виделось, тридцатилетнему телу, но для Ильи – ссутуленному, бледному, костлявому и хромому. – Таким оно станет в будущем, когда мне будет девяносто с гаком! Господи, неужели я так долго проживу?

Олеся внезапно смолкнув вдруг сморщилась от нахлынувших слёз, оседая в отчаянии на подстилку из хвои, плаксиво дополнила:

– Или скоро умру от старости…

Любитель дикого отдыха стоял, как вкопанный столб, слушал содержательную речь, не смея возразить. Она приготовилась к тому, что он, не изнурённый тяжким трудом, сытый и обеспеченный, выставит её на посмешище – сдвинутой по фазе старухой, больной на всю голову сумасбродкой с изощрённой до смешного фантазией. Олеся ждала, что из его рта вот-вот вылетит трусливая фраза: «Я вспомнил, что мне надо ехать по делам», или «Я пожалуй пойду», но вместо этого он разразился целой тирадой, адресованной самому себе:

– А я-то никак в толк не возьму: куда могла подеваться моя машина? Думал увели прямо из-под носа, да так, что трава не шелохнулась, следов от резины не осталось, а отошёл всего ничего – на пару шагов… Побродил по лесу и бах, а у меня руки все в грязи… Вот только что ключи в карман засовывал – руки были чистыми. Глянул: да я весь в листве и репьях по уши! Офигеваю – как? Хожу, разыскиваю девок и ни с того, ни с сего чувствую языком, будто я нажрался холодного мяса с жиром, типа тушёнки… Я из зубов замучился его выковыривать… Да я выезжал – зубы чистил электрощёткой!

Олеся преклонных лет выпала из его внимания, теперь он был поглощён собой. Его грудная клетка учащённо расширялась и спадала под влиянием беспокойства. Девушка обратила внимание насколько его одежда была вывалена в сухой растительности по самое горло, вероятно, он спал на лесной подстилке и не одну ночь.

– Да что за хрень со мной творится?! – закончил Илья, обхватив голову и сжимая её, будто сейчас он выдавит из своего, сбившегося с нормального восприятия мира, мозга всё постороннее. Затем переключился на деревья, лупя нещадно по ним кулаками, выплёскивая накопившийся гнев. Врезав по очередному стволу, он прохаживался по кругу, раскачивая руками, и подыскивал себе новый, чтобы вымесить на нём свою ярость – так он пытался мстить ни в чём не повинным деревьям. Закончив, он опустился вниз, потирая окровавленные кулаки, молчал и думал, думал и молчал, пока наконец не вспомнил, что он такой не один: ему была представлена ещё одна жертва аномальных явлений, да и сёстры, не исключено, попали в тот же переплёт.

– Как будем выбираться из этого дерьма? – произнёс он, свесив голову.

Если бы она знала – как… Нашёл у кого спрашивать. Олеся сама надрывала мозг и ничего на ум ей не приходило.

– Может сначала попробуем выбраться отсюда? – предложила она, акцентируя на слове «отсюда». – А там обратимся за помощью… – Тут она осеклась, ведь Татьяна уже обращалась за помощью, а в результате количество жертв заколдованного круга только прибавилось.

– Когда я приехал, видел выход на реку, затем вернулся – машины нет… – Илья говорил отрешённо, направив взор в одну точку, уперев лоб в ладонь. – И больше ни выхода, ни реки, ни дороги, ровным счётом ничего – одни грёбаные деревья, одни бесконечные ёлки-палки… – Он запрокинул голову назад, сосредоточившись на безмятежном клочке голубого неба. – Я скоро сойду с ума, я словно рыбка в круглом стеклянном аквариуме… Хотя нет – рыбка видит хоть сколько-нибудь за его пределами – за стеклом, а я не вижу ничего, кроме сплошного короба из бесконечных столбов, в который меня загнали.

Скитание по территории – самой что ни на есть колыбели коварного Лешего им казалось тупиковым, несмотря на то, что бродить вдвоём куда проще – есть с кем обсудить варианты дальнейших действий. Но варианты иссякли. На запад, на юг, на север, по ориентиру на солнце, местонахождение которого они хорошо представляли, запомнили ещё у реки, – никакие порывы ни к чему не приводили. Видимо, с часами действительно происходил сдвиг, из-за чего и творилась путаница с расположением солнца. Когда они встретились, у Ильи было послеобеденное время, у неё – продолжалось утро. Иногда он пытался звать на помощь, опустошая лёгкие и снова вбирая воздух, чтобы его крик прозвучал с большей силой, раскатился по округе вплоть до ближайшей автотрассы.

Их мучила жажда, и слава богу подвернулся родник – вода в нём была прохладной, неутолимой. Они старались напиться всласть, омывали вспотевшие лица, руки, шею… Опечалило то, что с собой налить было не во что: зря Олеся не прихватила пакет с консервной банкой, зря Илья оставил в машине недопитую кока-колу, а сначала намеревался отправиться с ней.

Подвернулась дикая яблоня – они набросились на неё. Пусть яблоки были отвратными, терпкими, кислыми, жевались, будто старая засохшая резина, но это единственное, что у них было в непростой ситуации, сгодились и они. Молодые люди прекрасно понимали, что рано или поздно силы стремительно начнут покидать, а значит нужно их восполнять, надо поддерживать, подкреплять водой и пищей.

Сгущались сумерки – скоро раздетая она начнёт замерзать, августовские ночи становились чем дальше, тем холоднее. Илья снял и пожертвовал куртку, которую поначалу хотел оставить дома из-за погожего дня, а теперь понимал, что всё надо брать и носить при себе – случиться может всякое, даже то, чего в жизни не бывает.

Когда совсем стемнело, он развёл костёр. Олеся сидела скукожившись – в его глазах дохлявое существо с тремором головы на тонкой шее, с натянутыми на ней кожными складками и таким же трясом в конечностях, с приспособлениями, по всей вероятности, для того, чтобы держать в целостности раздробленные кости, собралось в комок, в её полуприкрытых глазах мелькали блики, взгляд был задумчивым и несчастным. Он вдруг подумал: какие шикарные волосы у дряхлой старухи… Значит, технологии будущего достигнут методик, благодаря которым волосы подвергнутся невообразимому омоложению, или их научатся вживлять без особых усилий… Странно, что за сто лет так и не нашли эликсира молодости для всего организма… Очевидно, в этом вопросе человечество по-прежнему не одолеет время, какие бы средства на это не выделялись.

– Может дело в палатке? – неожиданно спросил он.

Сгорбленное существо с дивными волосами перевело взгляд с костра на него.

– А при чём тут палатка?

Илья поразмыслил и вспомнил следующее:

– Да брал у меня её как-то на выходные один друган на рыбалку… Я тогда особого значения не придал… Ездили они втроём. Так он говорит: отоспались так отоспались мы на природе в твоей палатке! Сон, говорит, был какой-то наркозный… Думали, подремали пять минут – оказалось прошёл целый день… Они и рыбу не успели толком поймать. И перед тем, как ехать: завели будильник на утро, а в результате проспали ещё половину дня – из-за этого он опоздал на работу во вторую смену. Долго удивлялся, как вообще такое могло случиться.

Когда Илья смолк, вокруг костра возникло напряжение, огонь затрещал с особой силой, будто торжествовал, что наконец причина найдена. Треск подначивал, издавая звук, похожий на фразы:

Точно в палатке! Дело в палатке! Палатке…

– Значит, надо отдалятся от неё подальше, – выдал Илья умозаключение. – Тогда нам возможно повезёт, и мы вырвемся из-под её вредоносного излучения. Если б знать, где она стоит… Я по идее должен был на днях возле неё ошиваться, ведь где-то я наелся мясных консервов… И видимо меня возле неё так накрыло, что я всё позабыл, несколько дней выпало из памяти – вот, что значит приблизился. А ещё, судя по всему, воздействие идёт по нарастающей: сначала друг немного попал – ну проспал человек выходные и на работе получил нагоняй. Ладно. Потом девки вляпались похуже… Теперь вообще… – Он осёкся, озираясь по сторонам. – Теперь как бы по нам, канувшим без вести, не запели панихиду…

От последних слов Олесю передёрнуло. Неужто им никогда не выбраться из этого леса? И как такое возможно, что ещё утром она вовсю радовалась жизни, планировала поездку в деревню, чтобы навестить родителей, а теперь ей пришёл конец?

– Нам надо найти эту палатку, – едва слышно произнесла она, от чего тот уставился на неё, как на сбрендившую окончательно. – Ты понял о чём я? Нам надо наоборот её отыскать! Срочно!

– А на фига? – удивился он.

Тогда Олеся разъяснила, что палатку обязательно надо найти, разобрать на части и уничтожить. Развести на берегу огонь и бросать в него последовательно каждый сегмент, каждую деталь, пока та не сгорит дотла.

– Не-е, теперь я точно убедился, что дело в ней. Я к палатке близко не подойду, я до неё вообще не дотронусь.

Старушка сорвалась с места, слишком резво для хромой, и стала эмоционально, а главное доходчиво объяснять:

– Илья, послушай меня! Ты сам предположил, что воздействие только усиливается… И как видишь оно расширяется. Значит скоро оно захватит всю область, все начнут с ума сходить и теряться во времени… Массово. Возможно, об этом знаем только мы. Не исключено, что мы: ты, я и эти девицы, являемся первоисточником, нулевыми пострадавшими. И потом, впоследствии, в хаосе и неразберихе никто не определит – откуда взялась причина. Тебе понятно?

Звучало вполне убедительно, почти правдоподобно. Парень согласился с возможными рисками для окружающего мира, подумав, дал положительный ответ: от палатки надо действительно избавляться немедля.

С рассветом, с первыми лучами оба засобирались в дорогу. Олеся почувствовала, как онемели ноги, крепко подобранные из-за холода – ей понадобились усилия, чтобы размять их, и чтобы кровь потекла по сосудам ровно, а судорогу отпустило. Илья предложил двигаться дальше, произнеся странную фразу, что давно рассвело. Но в её понятии лес только начал выходить из ночного мрака.

– Какое светится время?! – осенило её. – Ты сказал: тридцатое мая… Тридцать первого мая, я помню, сидя на работе я посмотрела восход: 04:06! Сколько светится?

Илья приблизился, склонил на бок голову, пытаясь рассмотреть экран чужеродного устройства, к которому он не рисковал прикасаться.

– 04:28 светится. И что?

– Я кажется поняла! Время сейчас идёт согласно моему календарю будущего. Смотри: солнце начало всходить, как на вот этих часах, как раз минут двадцать назад. Нет разницы который год – природа идёт своим чередом, солнце по-прежнему всходит и заходит. Будем ориентироваться по моему́ времени, не по твоему́. Так! Похоже у тебя совпадает год, но сбилось время и день… Помнишь ты сказал, что день показался слишком коротким: не успел приехать, а уже стемнело? И сейчас у тебя давно рассвело, а я вижу самое начало рассвета, как на этих часах и охотно верю, что время: четыре двадцать восемь. Значит, у меня не совпадают месяц и год, но совпадают часы! Итак, ровно в десять я выходила из машины, когда приехала, и я в точности помню, как светило солнце в десять часов, когда машина была за спиной…

Олеся бросилась на поиски подручных предметов, чтобы соорудить наглядный план. Искать пришлось наощупь: посветлело только небо, в лесу по-прежнему царил сумрак – солнечные лучи в него пока не пробрались. Она подобрала пару палок и несколько шишек, выстроила их на земле. Оба склонились, чтобы лучше видеть.

– Вот так располагался берег, здесь осталась моя машина, здесь палатка, а солнце здесь… – Суетилась она. – Мы никуда сейчас не двинемся – можем забрести дальше в дебри. А ровно в десять отправимся согласно расположению солнца и выйдем к реке. Только идти надо быстро – откуда мы знаем насколько оно сместится, к примеру, в двенадцать, да и учитывая коварную игру со сменой часов и времён? – Илья отреагировал скептически. – Ну в чём ты сомневаешься? Вчера мы с тобой ходили по твоему́ времени, как ты сам представлял, где у тебя было солнце, – это же огромная погрешность! Судя по картам, которые я изучила, возможно мы пёрлись прямо в огромный лесной массив, а думали, дураки, что нас водит за нос Леший… Мы тупо шли не туда!

Илья углубился в размышления, перекатывая с места на место сосновые шишки, символизирующие их самих, солнце и палатку. Светлело прямо на глазах, деревья озарялись утренними лучами.