banner banner banner
Супермаркет
Супермаркет
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Супермаркет

скачать книгу бесплатно


Фрэнк

Типы покупателей – человек, который всегда пьет кофе, условно назовем его Джо. Чудик, который у входа играет сам с собой в шахматы, загадочный доктор, мамаши, бабульки.

Различные виды продуктов – консервы, соки, макароны, крупы.

Магазинные слухи —

Любовные линии —

На правой стороне страницы – другой список. Его я тоже проглядел, отмечая галочкой пункт за пунктом, пока Фрэнк что-то безостановочно бухтел у меня за спиной.

Главный герой

Типа прикольный – ?

Сексуально озабоченный – ?

Наглый – ?

Говнистый – ?

Болтун – ?

Нормальный пацан лет 25 – ?

«Идеальное попадание!» – подумал я, запуская зубы в банан и двигаясь по аллее номер девять бок о бок с Фрэнком. Тот наконец заткнулся, весьма довольный своими глубокими познаниями о фруктах.

Самое дикое в этом списке заключалось в том, что каждое из перечисленных в нем качеств я намеревался заимствовать у разных людей, а потом свести их в одном вымышленном персонаже. Один – приколист, другой – наглец, третий – ходок по бабам, но черт… о том, чтобы получить все эти качества в одном человеке, можно было только мечтать! Это было все, на что я мог надеяться, – использовать реальную личность в качестве основы для вымышленного персонажа!

Хотя, блин, погодите, пардон… наверное, вы ничего не понимаете. Дело в том, что я – писатель. Я понимаю, что методы у меня не совсем обычные, но на данный момент я действительно пишу книгу. Вернее, заканчиваю. Книгу, которую я планировал основать исключительно на Фрэнке. Лично для меня тут никаких запуток никогда не было.

А вот вы, наверное, уже основательно запутались. По-моему, нам стоит сделать небольшой перерыв. Наверное, сейчас мне лучше выйти из аллеи номер девять и вернуться, как говорится, к отправной точке.

Дать вам надлежащее начало.

Глава 4

Надлежащее начало

– Все кончено, Флинн.

Моя подружка Лола смотрела на меня глазами, полными слез.

– Я люблю тебя, но больше не могу сама с собой справиться. Мне так тошно…

Лола сидела напротив меня в нашей любимой кабинке нашей любимой закусочной. Такой красивой я ее еще не видел. Светлые волосы были завязаны на затылке в тяжелый узел, на лице играло полуденное солнце. Стол был пуст, если не считать двух чашек кофе, салфеток, сахарницы и приборов. На тот случай, если вы еще не поняли, насколько мал наш городок – так вот, настолько мал, что на вывеске закусочной, в которой мы сидели, было написано просто «Закусочная».

– Ты меня вообще слушаешь, Флинн?! – Она, в общем, если еще и не орала, то находилась в весьма растрепанных чувствах.

Повар в кухне поставил две тарелки на стойку, отделяющую кухню от бара.

– Где Фрэнсис, Эми и Лесли? – громко вопросил он, когда еда начала остывать. – Клиенты ждут!

Официантки собрались было ответить, но тут показался потерявшийся официант.

– Прости, Дейв! Выходил позвонить, очень нужно было, – сказал он.

Официант поспешил к нашему столику, извинился за задержку. На вид – типичная размазня. Среднестатистический белый студент, подрабатывающий халдеем. Черные туфли, голубые джинсы, простая белая рубашка. Я посмотрел, как он поспешно затягивает фартук. Фрэнсис, должно быть, почувствовал, что сейчас не время для дружеской болтовни, так что просто подлил нам кофе. Тогда я внимательно изучил его бейджик, черты его лица, цвет кожи, манеры, в том числе манеру ходить. У него были морщинки на лбу, длинный нос и высокие скулы, темные взъерошенные волосы, пронзительный голос и какая-то скрытность в движениях и мимике.

Вы замечали, как в какие-то напряженные моменты любые чепуховые детали становятся вдруг чрезвычайно яркими? И навсегда откладываются в памяти? Это был как раз тот случай. В жизни не забуду этого парня. Может, из-за того, что происходило тогда за столом. Любовь всей моей жизни летела к чертям. Это была жуткая эмоциональная травма. Вся сцена буквально выжглась у меня в мозгу.

Чашки у нас были красные. Коричневые круглые следы от чашки Лолы запятнали скатерть. Если б вы смотрели на нас со стороны, то она была бы слева, а я – справа. В глубине кабинки – гигантское окно. К столу приделан небольшой музыкальный автомат – он принимал четвертаки. В колонках звучал «Рубиновый вторник» в исполнении «Роллинг стоунз».

– Мать твою, Флинн, я тебе на прощание свою душу наизнанку выворачиваю, и даже после этого ты так и будешь молчать, как баран?!

Лола подхватила со стола салфетку и промокнула глаза. Я просто не мог видеть, как она плачет. Даже представить не мог ничего хуже этой сцены. Но по какой-то причине я не мог ее утешить. Чувствовал себя полностью опустошенным. Может, из-за того, что рос без отца и никогда не видел, как мужчине полагается обращаться с женщиной – в данном случае с моей матерью – так, как она того заслуживает.

– Блин, тебе уже двадцать четыре, мать твою, а ты по-прежнему живешь с мамочкой! Сидишь без работы, Флинн!

– Я пишу.

– Пишешь? Ха, это что, шутка такая? Флинн, прекрати. Какой из тебя писатель? Да ты так ни разу и не закончил ни одну свою долбаную книгу. Посылаешь издателям какие-то сырые недоделанные отрывки, рассчитываешь их продать… Да что с тобой такое? Так дела не делаются! В смысле, как ты думаешь, почему каждое издательство, которому ты посылаешь свои замыслы, отвечает одинаково? Каждый раз одно и то же – то, что я сама тебе сто раз повторяла: «Многообещающе, но закончи наконец эту хренову книгу!» Ты даже литературного агента удержать не можешь! Все они тебя бросают, потому что ты так ничего конкретного им и не выдал. Ты ставишь свою «работу» впереди меня. Твоя писанина для тебя важнее наших отношений. Ты так на ней зациклился, что полностью потерял связь с реальностью. Я хочу быть с тем, кто достигает намеченных целей. Я несколько лет провела рядом с тобой, Флинн, пыталась тебе помочь, поддержать, приободрить, я выросла и повзрослела вместе с тобой… но нет, ты не изменился ни на йоту; у тебя возникает одна обалденная идея за другой, но ты никогда ничего не заканчиваешь, и… и как раз поэтому… как раз поэтому это я со всем этим заканчиваю!

Схватив сумочку, она пулей выскочила из кабинки.

– Видеть тебя больше не хочу, Флинн!

Мое дыхание остановилось. Грудь сжалась. Кровь отхлынула от лица. Я тупо таращился в пол, зажав руки между коленями. И хотя вид у меня был совершенно каменный, по лицу покатились слезы. Это был бесстрастный, механический глухой плач.

Секунды казались часами. Я попытался встать из-за стола, но ноги подкосились, и я рухнул обратно на диван. Попробовал еще раз. Медленно поднялся из-за стола, надел пальто и вышел из закусочной. Прыг-нул в машину и рванул с места. Глянул в зеркало заднего вида. Мое лицо было искажено от эмоций. По-прежнему текли слезы. На ходу я никак не мог выбросить из головы картину: на бешеной скорости колеса аквапланируют, всплывают на льющихся из моих глаз и затопивших улицы слезах, моя машина начинает метаться между рядами и врезается в зад мусорному грузовику. Позабыв застигнуть ремень безопасности, я вылетаю через лобовое стекло и вместе с осколками кувырком ныряю в его задний отсек, в который мусорщики опустошают мусорные баки. Срабатывает пресс, превращая мое тело в красное месиво.

Как только прошел этот глюк, автомобиль зачихал и задергался. Я посильнее нажал на газ. Без толку. На краю города кончился бензин. Я кое-как подрулил к обочине прямо под мостом. Где-то в натуральной жопе мира. Открыл дверь, оставив ключи в замке зажигания, и побежал.

Все бежал и бежал, не зная, зачем. Мчался так, словно тело было пустым, задрав голову к голубому небу. Начало жечь в горле. Потом в легких. Потом в ногах. Все тело было будто в огне. Наверное, я бежал, потому что хотел почувствовать что-то другое – что угодно. Кварталы превращались в мили, минуты – в часы. Потом спурт перешел в вихляющую рысцу. Спотыкаясь, я свернул к обочине и рухнул на чей-то газон. Не имел ни малейшего представления, где я. Лежал там, прижавшись щекой к траве, как к подушке, таращась в сырую землю. В голове было пусто. На губах солоно от соплей и высохших слез. Оттолкнувшись руками, я встал и постучался в незнакомую дверь.

– Эй, простите! Нельзя от вас позвонить?

Позвонил матери, чтобы она меня забрала.

– Что за дела, Флинн? Что случилось? – спросила мама, как только приехала.

Я тихо сидел в ее машине, не двигаясь. В голове – полная каша, как при высокой температуре.

– Послушай, Флинн, вот что происходит, когда отправляешься на пробежку зимой! Ну кто же, блин, так делает? – произнесла мама суровым, но любящим тоном. Она продолжила вещать, но ее слова вдруг стали притухать, словно музыка в ночном клубе, когда выходишь из него на улицу, звучать приглушенно и неясно.

– Лола меня бросила, – пробубнил я.

– Ой, Флинн, нет! Бедненький ты мой! – ответила она.

Разум вдруг резко вернулся к реальности, и я наконец осознал, что именно только что случилось.

И тут меня словно током ударило.

Лола была абсолютно права.

Она всегда говорила мне, что я слишком много работаю – мол, все, что меня заботит, это только работа, но поскольку я так никогда ничего и не закончил, все это было впустую. Она даже пыталась оправдать мои действия, говорила, что если б я не обращал на нее внимания ради дела, если б я «отодвинул нашу любовь в сторону ради чего-то большего, чем я сам», это был бы совсем другой компот, – но я угодил в замкнутый круг, намертво в нем застрял. Единственное, что доставляло мне удовольствие, – это мои творческие потуги, и я фанатично отдал себя своему ремеслу. Только в нем я ощущал себя более-менее цельным. Я мог пребывать в подобной спячке до скончания своих дней. Проснулся, встал, кофе, мюсли, пишущая машинка, обед, машинка, ужин, машинка, сон. Рукописи громоздились стопками, в моей комнате от них было уже не протолкнуться. Я мог писать, изливая на бумагу поток сознания, часами без перерыва, не обращая внимания на мир за окном. Это было нечто вроде мании. Если б я перестал писать, то совсем потерял бы себя, окончательно погряз в депрессии. Я мог разговаривать вслух со своими вымышленными персонажами, сочиняя очередной диалог. Лола считала, что я оторвался от реального мира через свои вымышленные сюжеты. Что я провожу больше времени со своими персонажами, чем с ней. Она могла бы продолжить, что истории, которые я пишу, никогда не бывают закончены, и из-за того-то и все остальное никогда не придет к завершению. Она говорила, что у каждой истории должен быть финал, и если не предвидится слова «Конец», тогда ты никогда не сможешь начать новую главу – ни в книге, ни в жизни.

Вот потому-то я столь полон решимости на сей раз закончить свой роман. Вот потому-то это должно быть лучшее из всего, что я создал. Вот потому-то я был так чертовски рад встретить Фрэнка – идеального кандидата, на основе которого можно создать образ моего главного героя. Если я не закончу этот роман – тогда действительно конец. Всему конец, мне самому конец. Но наконец-то я чувствую, что готов. Полон вдохновения. Амбиций. Сосредоточен.

Прежде чем мы до этого доберемся, позвольте мне рассказать про темные месяцы, которые последовали за нашим разрывом с Лолой.

Тем вечером, когда мама привезла меня домой, я лежал в постели с высокой температурой, в лихорадочном бреду и галлюцинациях – бредил, что Лола рядом со мной, гладит меня по волосам, а потом растворяется в воздухе.

Мать периодически заглядывала ко мне удостовериться, что эта лихорадка не из тех, которые она называет «стоит вызвать «Скорую». Через два дня жар спал – но только не депрессия.

Видели, наверное, все эти суперские таймлапсы в кино, ускоренную промотку, когда часовая стрелка крутится, словно секундная… Ну да, попробуйте себе представить… только представьте, что не часы, а дни летят, как секунды.

Я был сам себе отвратителен. Практически не вылезал из постели. Практически не включал свет. Практически не двигался – разве что ходил в туалет, но даже это воспринималось, как почти невыполнимая задача. Душ принимал от силы раз в неделю, если матери удавалось меня заставить. Мог спать по шестнадцать часов в день. А потом не спать трое суток. Я затруднился бы сказать, день сейчас или ночь, не говоря уже о том, какой сейчас день недели. Ощущал себя совершенно беспомощным. Не чувствовал даже грусти. Абсолютно ничего не чувствовал. Не мог даже плакать. Мысль о том, чтобы сесть за стол перед листом бумаги, представлялась невероятным подвигом. Это была настолько глубокая депрессия, что я не мог даже рассматривать самоубийство как выход из положения.

Ощущал себя каким-то долбаным мультяшным персонажем, потому что каждый раз, когда видел себя, на мне был все тот же чертов наряд: семейные трусы, белая майка и бордовый халат. Тарелки с недоеденными сэндвичами усыпа?ли пол, окружая мою кровать со всех сторон, громоздясь друг на друга, и вдруг все разом исчезали, стоило, казалось, глазом моргнуть – как в тех самых таймлапсах в кино.

Вместе с сэндвичами копилась и почта. Корреспонденция вдруг повалила в невиданных объемах, хотя на письма мне даже смотреть было тошно. То и дело ко мне врывалась мать с сообщением, что я получил очередное письмо из какого-нибудь издательства. Она приказывала мне открыть его, но, честно говоря, мне было плевать. Я заранее знал, что там, и чуть ли не наяву слышал насмешливый голос Лолы: «Ну что, опять отказали?»

Она была такой классной, пока мы были вместе… И вправду ли я был таким неудачником, которым она меня рисовала? Неужели и впрямь дело было только во мне?

Часы крутились, кинопленка летела с головокружительной скоростью. Зима сменилась весной. А потом, в один прекрасный день, несущееся вскачь время вдруг резко остановилось.

– Флинн! – крикнула мне мама. – Сегодня тот день, когда ты сходишь в душ, побреешься, наденешь какую-нибудь одежду, прочитаешь это письмо и вернешься наконец в общество, иначе, как мне ни жаль это говорить, я соберу все твои шмотки и выброшу их на фиг на улицу!

Мать никогда не разговаривала со мной подобным образом.

Я так и не понял – то ли она стала презирать меня, то ли настолько любила, что была просто вынуждена прибегнуть к столь страшным угрозам – угрозам, которые она была готова воплотить в жизнь, судя по ее тону. Не знаю, почему я встал, но я все-таки встал. Пошел в ванную и закрыл дверь. Отлил, открыл краны умывальника и душа. Когда дверь открылась опять, я вышел оттуда свежим и гладко выбритым. Посмотрелся в зеркало и не узнал того, кого там увидел. На меня смотрел вполне себе симпатичный парень, полноценный член общества. Но я вытер глаза, потому что чувствовал себя совершенно противоположно.

– Яичница стынет! – крикнула мама.

Грохоча каблуками по ступенькам, я ссыпался в кухню и уселся за стол, щурясь от яркого солнечного света, льющегося в окно.

– А вот и мой мальчик! – воскликнула мама, широко улыбаясь. – Наконец-то я вижу твое лицо, Флинн! Я просто обожаю твое лицо!

Я схватил первый попавшийся из множества конвертов, который мама обычно складывала возле своего кресла, по соседству со старым дисковым телефоном.

Опять отказ. «С большим сожалением вынуждены сообщить…» Я открыл другое письмо. «Мы рассмотрели вашу рукопись и, несмотря на ряд положительных моментов, это не совсем то, что нам сейчас требуется…» Я почувствовал, как тело опять тяжелеет, возвращаясь к своему депрессивному состоянию. Пошарил рукой по столу, нащупал последний конверт.

На нем красовалось мое имя.

Флиннаджин Е. Монтгомери

465 Сидар-ридж-лейн

Бейкер-сити, ОР 34652

Я открыл письмо.

Кому: Флиннаджину Е. Монтгомери

От кого: Эда Нортана III

Уважаемый г-н Монтгомери,

Поскольку вы не указали свой номер телефона или адрес электронной почты, я вынужден ответить Вам по старинке, обычным письмом. Это уже не первая попытка связаться с Вами, и все же я надеюсь, что данное послание будет Вами все-таки получено.

Одной только концепции реалистического романа, действие которого происходит в пригородном супермаркете, и ее исполнения в присланном нам ознакомительном фрагменте текста, вполне достаточно, чтобы окончательно подтвердить то, что я увидел в Вас: большие перспективы. Бессюжетность данной работы – часть ее очарования. Каждый может писать про мифические миры, убийства, ограбления и притянутые за уши романтические отношения. Но это – это действительно превосходная имитация реальной жизни во всей ее повседневной обыденности и внешней бессобытийности. По-моему, Ваше произведение способно вызвать большой читательский резонанс. Момент тоже просто превосходный – книжный рынок в данное время претерпевает трансформацию, и современные, активные, живые молодые голоса как никогда более востребованы. Я убежден, что Ваша работа способна привлечь совершенно новый и достаточно широкий пласт читательской аудитории.

Нисколько не сомневаюсь в Вашей способности успешно осуществить задуманное и предоставить качественный текст, удовлетворяющий всем издательским требованиям. Кроме того, я считаю, что настало время пообщаться с Вами лично. Давайте встретимся. Я распоряжусь, чтобы мой помощник связался с Вами, дабы согласовать время Вашего приезда в Нью-Йорк.

В ожидании возможности обсудить будущее этой книги и Вашей писательской карьеры,

    С наилучшими пожеланиями,
    Эд Нортан III,
    президент издательства «Дарджилинг паблишинг»

Подняв глаза от письма, я в полном шоке уставился в стену. Я и не помнил, чтобы вообще посылал рукопись в это издательство. Честно говоря, я даже про него никогда не слышал.

Ладно, терять все равно нечего, подумал я.

Рассказал маме про письмо, и она вскрикнула от радости. Неужели мне наконец-то представился шанс коренным образом изменить всю мою жизнь?

Позвонил в издательство, согласовал время встречи и через несколько дней уже был в аэропорту, ожидая вылета в Нью-Йорк. До сих пор я никогда не удалялся от дома далее пары сот миль, если не считать того момента, когда мама выиграла турпутевку на Гавайи, – но я тогда был так мал, что практически ничего из той поездки не помню.

Это был самый безумный опыт в моей жизни. Просто с ума сойти, как чья-то судьба может в корне повернуться вспять всего за какие-то сутки! Я был рад тому, что не сдавался, не опускал рук все эти месяцы отчаяния.

У самого выхода на посадку мы с мамой обнялись и расцеловались. Рейс был компании «ДжетБлю». Шмонали на предполетном досмотре по полной программе – пришлось снять ботинки, ремень и куртку. Чуть, блин, догола не раздели. Передо мной в очереди стояла какая-то дамочка с крошечной собачонкой в сумочке. Ошейник на собачонке был весь в брюликах, на нем болталась пластинка с кличкой – «Коко». Представьте себе, как будет выглядеть Пэрис Хилтон, когда ей перевалит за сорок, – так вот примерно эта тетка и выглядела. Закос под богачку, поддельная сумка «Луи Виттон», розовые бархатные штаны, искусственный загар из баллончика, тисненая кожаная курточка, пластиковые ногти, штукатурки на роже столько, что пластами отваливается. Вела она себя как припадочная, постоянно на что-то нарывалась. Потом реально закатила сцену. Орала, с пеной у рта доказывая, что вот-вот опоздает на рейс, что ей надо поскорей в самолет. Знаете этот тип: есть люди, считающие себя гораздо важнее всех остальных.

В ожидании посадки я сел и вытащил свой «Молескин». Начал делать записи про эту тетку – просто на случай, если такой типаж понадобится в романе. Должно быть, я с головой ушел в это дело, поскольку парень рядом со мной вдруг произнес:

– Блин, чувак, ну ты и увлекся, мне бы так!

– Угу, мужик. Со мной всегда такое, когда внезапно возникает какая-нибудь идея. Ее надо как можно скорее записать, поскольку одна идея тянет за собой другую…

– …И тебе не хочется забыть эту идею и упустить другие, которые вдруг придут в голову, – закончил он за меня.

– Угу, братан. В самую точку.

Он протянул мне руку.

– Меня зовут Брайан. Я тоже писатель.

– Хренасе, чувак! А я Флинн. – Я пожал ему руку. – А что пишешь?