скачать книгу бесплатно
Каждое его приземление возвращалось сильной ударной волной. Меня слегка откидывало вперёд, но он помогал мне: подталкивал меня на место коротким махом огромной шеи.
Брусья сто, чисто.
Прямо галопом.
Краем глаза вижу – девочка справа машет белым флажком.
Маршрут закончен.
Звуки вернулись разом и оглушили меня невидимой сковородкой по голове.
– Всадник закончил маршрут чисто, со временем тридцать четыре и семнадцать сотых секунды.
Я слышала аплодисменты и не верила своим ушам.
Чисто? Тридцать четыре, вы сказали, секунды?
Постепенно до меня дошло: я только что сдала на третий разряд, на первый в своей жизни взрослый третий разряд. Лорд продолжал галопировать: переводил дыхание. Я расхохоталась, прижалась к его шее, встав на стременах, и помахала в сторону Ольги Николаевны. Она улыбнулась и сделала неопределённый знак рукой.
13
Женя подошёл ко мне, когда я вешала седло Лорда на место. Он был в парадной форме – белые бриджи в обтяжку, до глянца начищенные сапоги, чёрный редингот с бархатными лацканами.
– Это было что-то! – сказал он с широкой улыбкой. Женя стоял довольно близко ко мне. Ближе, чем я привыкла. – Вы очень красиво смотритесь.
– Спасибо, – пробормотала я, смущенно глядя на него снизу вверх. Я чувствовала, как стремительно краснеют мои щёки.
– Сразу видно, школа Ольги Смурко, – сказал он. – Предсказываю вам победу.
Я посмотрела ему куда-то в рот и похлопала глазами. Женя Баренцев говорит со мной? Наяву?
– Ладно, мне пора выезжать на разминку, – махнул он рукой. – Пожелай мне удачи!
– Удачи, – пробормотала я, когда он уже умчался с седлом наперевес.
Постояв ещё секунду, я вспомнила, что где-то в эту минуту на старт должны пригласить Алёну. Ойкнула, накинула прямо поверх насквозь пропотевшего редингота куртку и выскочила на улицу.
– Алёна отстрелялась, – доложила Ольга Николаевна, недовольно скривилась и протянула мне шарф. – Чисто, сорок четыре секунды, разряд есть.
– Сорок четыре! – ахнула я. Это звучало ужасно долго. – Их не оштрафуют за время?
– Не оштрафуют, – усмехнулась Ольга Николаевна, не отрывая взгляда от конкурного поля. – Стандартное время прохождения этого маршрута – сорок шесть секунд. Это ты проскочила за тридцать четыре.
Сорок шесть секунд требовалось среднестатистической лошади, чтобы пройти эти восемь барьеров. Среднестатистической лошади – того самого мифического существа, для которого составляли маршруты все курс-дизайнеры страны. На тот же маршрут Лорду потребовалось тридцать четыре секунды – и это на двенадцать секунд меньше.
Если вы думаете, что десять секунд – это мало, попробуйте постоять в планке.
Я проводила взглядом Гузара – ветерана нашей конюшни, медлительного и очень исполнительного парня – и помахала Алёне. Подруга широко улыбнулась в ответ и неуклюже затрясла рукой с конкурным хлыстом над головой. Так она делала, когда нам было по одиннадцать.
– Ты молодец, – сказала Ольга Николаевна, заметив наши переглядки. – Но судьи были уверены, что Лорд тебя понёс.
Я ойкнула и снова обернулась к тренеру.
– Я знаю, что на нём скорость не чувствуется, но со стороны… вы летали, конечно. Я сама боялась, что вы в поворот не впишетесь. Главное, не расслабляйся. Завтра вы прыгаете сто десять, и, если ты будешь так же отпускать Лорда, как сегодня, ты соберешь палки, это я тебе точно говорю.
Собрать палки – то есть сбить верхние жерди с барьеров – значило заработать штрафные очки и просвистеть мимо призовых мест.
Из облаков выглянуло солнце. Оно отдалось лёгким блеском на свежеокрашенных барьерах и бликами засверкало на стройном крупе Присказки – той самой белоснежной кобылы Жени. Он выехал на разминку с безупречной осанкой, похожий на графа викторианской эпохи.
– Но твоё время, конечно, претендует на первое место, – вдруг добавила Ольга Николаевна. – Загадывать рано, но я не думаю, что кто-то из других лошадей способен тебя обогнать.
Я невольно заулыбалась, залилась краской и проводила взглядом неказистого рыжего немца, покидающего плац.
– На старт приглашается Этерина Витальченко на лошади по кличке Дар, конный клуб «Белый всадник», город Сургут!
До той минуты я не обращала внимания на Этери, которая всё это время гоняла Дара по разминочной площадке: усердно и куда жёстче обычного. Когда я обернулась в их сторону, от изумления у меня отвалилась челюсть.
Дар чёткими, армейскими темпами галопировал по плацу. Еврогрунт разлетался от каждого его шага как от выстрелов. Этерина спрятала рыжие волосы под чёрно-серый замшевый шлем фирмы Horze. Её плечи были непривычно расправлены, яркое солнце блестело на розовых щеках. Она будто спустилась с обложки журнала про конный спорт – в рединготе[27 - Редингот – пиджак для выступлений по конкуру. На соревнованиях по выездке, например, спортсмены выступают в цилиндрах и фраках.] у неё отчетливо был виден изгиб талии. Талия у Этери оказалась такая тонкая, что я сразу почувствовала себя толстой и неуклюжей, хотя всегда считала себя красивее и стройнее её. Несмотря на активный галоп Дара, она оставалась недвижима – я могла только представить, какие сильные толчки она принимает такой хрупкой на вид поясницей. У неё что, мышцы из дерева? На правом лацкане редингота сверкала её золотая брошка.
Она рассказывала мне про эту брошку ещё на той неделе. Её подарила ей мама на четвёртый день рождения. Это был позолоченный конь на дыбах около трёх сантиметров в длину: очень красивый, рельефный, прям как настоящий. Этери сказала, что без этой брошки она ни разу не выступала на соревнованиях. Это был её счастливый талисман.
Колокол прозвучал ещё раз, Этерина направила Дара на первый барьер. Всё та же девочка дала ей отмашку всё тем же красным флажком. Ольга Николаевна заметно напряглась. Я разволновалась и напряглась вместе с ней – она видит ошибки Этери, и, раз уж так реагирует, эти ошибки могут привести к провалу.
– Она его слишком сильно зажала, – ответила она на мой немой вопрос. – Посмотри, он же даже головой не двигает свободно.
Это была чистая правда: Дар ехал на первый барьер с таким видом, будто был готов сорваться в карьер в любой момент. От напряжения у него дрожала каждая мышца. Если бы руки Этери не были в белых перчатках, я уверена – мы с Ольгой Николаевной увидели бы побелевшие костяшки даже с трибун.
Первые три барьера она одолела с таким видом, будто сражалась за каждый его шаг. Дар разгонялся на поворотах и тормозил перед прыжком, хотя, по идее, должно было быть наоборот. Я трижды заметила, как он поставил ей плечо, завалившись в сторону от нужной траектории движения, и получил грубое наказание трензелем – не шенкелем, не хлыстом и даже не ладошкой наотмашь по крупу, а трензелем, самым жестоким способом причинить лошади боль. Дар выпрыгивал с места нервно, не вытягивал голову в красивое положение – в баскюль. А баскюль у него был, между прочим, лучший в «Белом всаднике». Он не поджимал под себя передние ноги, не растягивался в полете и не отталкивался за полтора темпа до прыжка, как обычно делал под другими спортсменами.
Они боролись – и такой отчаянной схватки между всадником и лошадью я в жизни не видела.
– И этот конь прыгает сто тридцать с рыси… – пробормотала Ольга Николаевна. – А с ней он еле-еле метр берёт с галопа…
Это был конец. Я знала, что сейчас все закончится.
Этери сражалась с ним на повороте перед тройной системой – последним барьером в маршруте – и выскочила на первый отвес слишком поздно, под большим углом. Выпрыгнули они чудом, хотя Дару было проще закинуться[28 - Отказаться прыгать, уйти от барьера.]. В системе оставалось ещё два препятствия, а они уже на первом прыжке ушли от траектории так далеко, что о чистом преодолении системы можно было и не мечтать.
Этери сделала резкий мах рукой с поводом в воздух, конь дёрнулся вправо и вернулся к точке отталкивания перед брусьями. Дар неумело перешагнул на месте и оттолкнулся перед самыми палками, но было уже слишком поздно. Он снёс передними ногами жерди с такой силой, что те развалились, как карточный домик. Дар запутался ногами в падающих на него жердях и упал, пропахав грудью землю. Этерина, скрытая брызгами еврогрунта, приземлилась на спину прямо перед последними метровыми брусьями.
– О-па, тортик! – сказала подошедшая сзади Наташа.
14
Её белые штаны были безнадёжно испорчены коричневыми разводами от влажного еврогрунта. Она молча стирала пот со лба: рука оставляла на нём всё тот же коричневый след. Редингот с брошью и шлемом висели на крючке денника, а рыжие волосы, ещё утром сияющие и гладкие, прилипли к небольшой головке некрасивыми красными сосульками.
Этерина снимала с Дара ногавки, а мы с Алёной стояли у неё над душой, пытаясь хоть как-то успокоить подругу.
– Ещё целый маршрут завтра, – блеяла я. – Ты же знаешь, в чём были ошибки. Завтра их исправишь, вот и всё.
Этери молчала.
– Ольга Николаевна по-любому тебе скажет, что поправить, – поддакивала Алёна.
Но Этерина продолжала молчать, что бы мы ей ни говорили. Она невозмутимо разбирала Дара, как будто бы и не слышала наших слов поддержки. Зато она явно услышала другую речь: отголоски взрослого разговора доносились откуда-то издалека. Этери вдруг встала с корточек, выпрямилась и, серьёзно нахмурившись, уставилась куда-то за наши спины. Мы переглянулись и проследили за её взглядом.
У выхода на улицу стояли Ольга Николаевна и директор нашей конюшни, Марина Станиславовна. От их диалога – явно на повышенных тонах – до нас долетали следующие обрывки:
– Я не для того выбиваю финансирование у Бушуева, чтобы они позорили меня на весь регион! – этот голос принадлежал директрисе.
– Да никто нас не позорил, это рабочий момент! – возражала ей Ольга Николаевна.
Этерина пробормотала себе под нос что-то вроде «позорила…», ещё больше нахмурилась и решительным маршем отправилась к выходу. Мы не могли оставить её одну на растерзание тренера и директора и посеменили за ней, усиленно притворяясь немыми. Кидаться за неё на амбразуру нам не очень-то хотелось, хоть нам обеим и стыдно было в этом признаться.
– Некомпетентные всадники не должны занимать место на талантливых лошадях, и ты, Оля, должна это понимать лучше меня!
– Одна ошибка ещё не говорит о том, что всадник некомпетентный!
– А что об этом, по-твоему, говорит? Ты вообще представляешь, что будет, если у нас упадут рейтинги в FEI? На какие шиши я тогда вас всех буду содержать?
– Да кто сказал, что они упадут? Девочка новенькая, да, у неё плохая школа, но мы переучим, в этом нет никакой проблемы! Она же даже месяца с нами не занимается!
– Вот именно, она у нас меньше месяца! А ты её взяла – под свою, позволь тебе напомнить, ответственность – на чемпионат округа! На Даре! Может, мне её снять с завтрашнего маршрута, пока не поздно? Пока у нас есть ещё хоть какие-то рейтинги?
– Марин, мы же обе с тобой видели, что девочка талантливая, что ей не хватает только техники, что она нашла подход к коню…
– Да у неё одно издевательство, а не подход! Посмотрим, как ей бы понравилось, если бы её так колотили!
– А вы попробуйте, – звонко сказала Этерина, вдруг оказавшись прямо за спинами взрослых. Мы с Алёной, растерявшись от неловкости, околачивались за ней.
Марина Станиславовна дрогнула и обернулась на нас, окатив Этери недружелюбным взглядом.
– Мы с тобой, Витальченко, потом поговорим…
– Нет, Марина Станиславовна, мы поговорим сейчас, – я слышала, как дёргался голос Этери.
Ну все. Сейчас её прорвёт.
– Мы поговорим сейчас, и вот, что я вам скажу. Да, у меня не такая техника, как у ваших сопливых девчонок. Да, я жёстко обращаюсь с лошадью – но не жёстче, чем любой выездковый спортсмен. Не жёстче, чем положено.
Ольга Николаевна, оторопев, видимо, от наглости и фамильярности, смотрела на неё исподлобья.
– Да, я ошиблась сегодня на маршруте, да, ошибка была страшная, и да, ответственность за неё полностью на мне. Но кто, как вы думаете, довёл лошадь до того, что она отказывается слушать элементарные команды? Вам напомнить, что Антон может остаться калекой на всю жизнь из-за вашего Дара?
Мы с Алёной переглянулись. Байка про Антона была второй страшилкой «Белого всадника» и гораздо более свежей: последний закреплённый за ним спортсмен однажды неловко подошёл к Дару сзади, тот испугался и лягнул его в самое лицо. Он был в очках – его несчастье – очки разбились, осколок рассёк ему кожу вокруг глаза. С тех пор Антона никто не видел, но поговаривали, что он останется со шрамом на всю жизнь и будет похож на голливудского злодея. Собственно, поэтому-то я очки на конный и не носила.
– Ты задаёшь вопросы, о которых понятия не имеешь… – вставила Марина Станиславовна.
– О чём, Марина Станиславовна, я понятия не имею? – Этерина практически кричала. Мы с Алёной стояли за её спиной как вкопанные. – О заездке лошадей я понятия не имею? Так может, это вы об этом никакого представления не имеете? Раз после случившегося с Антоном вообще подпустили к Дару ребёнка? Когда вы в последний раз сидели в седле вообще?
У директрисы отвалилась челюсть. Мы, обречённо переглянувшись, молились, чтобы Этери сейчас же заткнулась и извинилась. Мы обе не могли произнести ни слова: громкий голос Этерины сковал нас и оставил прятаться за её спиной. Мы стали единым целым, мы втроём, и сейчас, когда Этерина летела в глубокую пропасть, мы молча летели вместе с ней.
Только Ольга Николаевна сохраняла спокойствие. Она всё так же смотрела на Этери снизу вверх, засунув руки в карманы своей любимой тёмно-синей жилетки с розовым замком.
– Да я… Я двадцать пять лет в конном спорте! – вдруг взвизгнула Марина Станиславовна. – А ты что? Тебе, девочка, ещё расти и расти, чтобы со мной на равных разговаривать! С твоей техникой ты в итоге превратишься в позорище, а не в великого спортсмена!
– А вы мне не тренер, чтобы мою технику оценивать! – отрезала Этерина и вдруг затихла, встретившись взглядом с Ольгой Николаевной.
Повисло молчание. Все понимали, что разговор был на нервах и сгоряча. Марина Станиславовна потирала переносицу правой рукой, мы с Алёной так и стояли с выпученными глазами, Этерина переводила дыхание.
– А теперь послушай меня, – отчеканила тренер. – Если ещё раз я услышу от тебя подобный тон в адрес старших, ты вылетишь отсюда пинком под зад, и я сделаю всё – запомнила? – всё что в моих силах, чтобы в Югре ты ни на одной конюшне даже появиться не смогла.
Я уже закрыла глаза, представив, как сейчас разорётся Этерина. Но она почему-то промолчала. Когда я осторожно открыла один глаз, чтобы оценить ситуацию, она пристыженно смотрела в пол.
– Я тебя защищаю перед Мариной Станиславовной не для того, чтобы ты нам обеим хамила прямо в лицо, – продолжала Ольга Николаевна.
– Тебе дали лошадь, привезли сюда, в Ханты, – несколько обиженно поддакнула директриса.
– И либо ты слушаешь, что мы тебе говорим, либо делаешь по-своему и возвращаешься в свой Воронеж и там объезжаешь диких лошадей, – отрезала Ольга Николаевна. – Ну? Что выбираешь?
Этерина буркнула что-то нечленораздельное. Я поразилась: как быстро она загорелась и как мгновенно потухла, стоило только Ольге Николаевне окатить её своим фирменным ледяным тоном!
– Ну вот и замечательно, – Ольга Николаевна растеклась в своей любимой фальшивой улыбке, которая была настолько неприятной и отталкивающей, что поёжилась даже директриса. – А теперь извинитесь перед Мариной Станиславовной.
Извинитесь? Во множественном числе?
– Извините, – буркнула Этерина. Алёна тоже что-то пробормотала. Я непонимающе уставилась на Ольгу Николаевну: мы стояли молча, мы даже не успели понять, что происходит, с чего это мы виноваты в той же степени, что и Этери?
– Я жду, – сказала Марина Станиславовна с видом победительницы и посмотрела мне прямо в глаза.
– А я здесь причём? – вырвалось у меня. – Мы с Алёной молча стояли, это Этери…
Я осеклась, встретившись взглядом с Этериной. Её зелёные глаза как-то нехорошо сверкнули, и я потупилась.
– Извините, – сказала я.
– Вот, уже лучше! Марина Станиславовна, как мы накажем наших маленьких бунтарок?
Директриса просияла:
– Десять кругов для каждой по плацу. И выдраить гостевой отдел конюшни: пыль с решёток, денники, коридор. Чтобы тут всё сверкало к утру. С руководством я договорюсь.
15
Солнца на небе не было видно, но это не мешало ему играть яблочными бликами на буром крупе Хеппигуль.
Только сейчас я почувствовала, что такое конный спорт.
Мы стояли напротив огромной толпы на трибунах. Я и подумать не могла, что на меня смотрят столько людей, пока я прыгаю. Я-то думала – тренер, директриса, девчонки да пара судей. А тут… Сколько их? Сотни? Тысячи зрителей?
