скачать книгу бесплатно
Конечно, причинно-следственная связь ведет к маме. Если копнуть достаточно глубоко, то можно понять, что с мамой связано вообще все. Она еще в юном возрасте научила нас тому, что любовь условна. Чтобы заслужить ее, приходилось выступать, как на концерте. Улыбаться, быть милыми и шутить. Знать наверняка, чего она от нас хотела… и беспрекословно все выполнять.
Ей нравилось, когда люди считали нас очаровательными – это хорошо отражалось и на ней. Помню, как-то раз, когда нам было лет шесть или семь, мы гуляли с мамой в городе. К тому времени нам выделили небольшую коммунальную квартиру в пригороде, и мы часто ездили в город на целый день, потому что мама ненавидела находиться в этой квартире. В тот день мы проходили мимо уличного музыканта, игравшего на трубе, когда Ферн остановилась и начала танцевать. Мама торопилась, поэтому она ничего не заметила и продолжала идти. Я потянула Ферн за руку, но она просто схватила меня за обе руки и закружила, хихикая.
– Эй, вы только взгляните на этих девчат! – сказал кто-то.
– До чего очаровательны! – воскликнул кто-то еще.
Через минуту или две вокруг нас уже собралась толпа, хлопая в ладоши и аплодируя. Я никогда не брала уроки танцев, да и Ферн тоже, но даже несмотря на это, тогда я поняла, что в Ферн есть нечто волшебное – ее золотистые волосы, длинные руки и ноги, чистая радость в глазах. Она была словно ангел.
– Чьи это девочки? – спросил кто-то. Люди оглядывались в ожидании. Мой желудок уже свело стократ. Когда мама заметит, что мы пропали, она будет в ярости.
– Мои! – послышался ее голос. Мы с Ферн обернулись, мама стояла с краю с поднятой рукой, сияя и улыбаясь от уха до уха. – Вот вы где, мои балеринки. Как всегда, устроили шоу! – рассмеялась она, демонстративно закатив глаза.
– Не сердитесь на них, мэм, – сказал кто-то. – У них впереди большое будущее!
Мама приняла похвалу толпы, наслаждаясь вниманием. Комплименты – то немногое, что делало ее счастливой. Несмотря на это, я не могла полностью расслабиться. В тот момент она, может, и улыбалась, но я знала, что, когда вернемся домой, по голове нас не погладят. Если Ферн и разделяла мое беспокойство, она хорошо это скрывала. Плечи ее были расслаблены, взгляд был искренен и наивен. Помню, что была за нее рада. Ферн всегда казалось, что ее окружает некая непроницаемая граница, делавшая ее неуязвимой для маминой жестокости. Я часто задавалась вопросом: не была ли эта граница неотъемлемой частью того, что отличало ее от других? Но мама никогда не водила ее на обследования. Если бы Ферн поставили диагноз и оказали помощь, это сделало бы ее особенной, а в нашем доме мама была единственной, кому разрешалось быть особенным.
Но если Ферн не боялась мамы, это не значило, что та не представляла для нее угрозы. Помню как-то раз, нам было лет семь, Ферн рисовала на кофейном столике. Это был ужасный день. Столик был недорогой – скорее всего, он не стоил ни гроша, большую часть мебели мы брали у Армии спасения. В то время мы все еще жили в муниципальной квартире, и маминых социальных выплат не хватало на шикарные вещи, о чем она регулярно нам напоминала. Это была невинная ошибка. По всему кухонному столу было разбросано белье, и Ферн спросила маму, где ей делать уроки. Мама ответила: «Делай на журнальном столике». Просто невероятно! Она была ей матерью уже семь лет и так не поняла, как Ферн могла интерпретировать ее слова. Если бы я заметила раньше, то сама объяснила бы сестре, но, к сожалению, слишком поздно увидела, что она наделала.
– Кто писал на кофейном столике?! – взревела мама. У нее и так весь день было плохое настроение, но после увиденного она была просто в ярости. Я бы взяла вину на себя, – как и собиралась вообще-то, – но Ферн подняла руку прежде, чем я успела хоть что-то сказать. Она была так беззаботна и совершенно не подозревала о надвигающейся опасности. Она даже улыбнулась. Я не успела постучать своим браслетом по ее браслету, чтобы предупредить об угрозе.
Я затаила дыхание. Мама могла выйти из себя из-за малейшей ерунды: мы говорили слишком громко или мы говорили слишком тихо, не поблагодарили ее как следует. Один Бог знал, на что она способна, если мы наломаем дров по-настоящему. Должно быть, я подвинулась немного вперед, инстинктивно загораживая собою Ферн, потому что помню, как мама, прищурившись, отвлеклась от кофейного столика.
– Что это ты делаешь? – спросила она другим голосом, с любопытством, но осторожно и холодно. – Пытаешься защитить ее?
Она бросила на меня ледяной взгляд. Я не сразу поняла свою ошибку. Выражая любовь к Ферн, желая защитить ее, я тем самым предала маму и совершила грех. В конце концов, нашей целью было любить ее.
– Я бы никогда не причинила Ферн вреда, – сказала мама ледяным тоном. – Это же какой-то глупый кофейный столик. Ты что, думаешь, я чудовище какое-то?!
– Нет, мам…
– Разве чудовище станет кормить своих детей?
– Нет.
– Откажется от всего ради них?
– Нет.
Ужас сковал мой желудок, когда мама встала прямо передо мной.
– А эта одежда? – спросила она, потянув меня за футболку. – Чудовище купило бы одежду своим детям?
Тогда я впервые подумала, что мама может меня ударить. Раньше она меня не била и жутко этим гордилась. «Я никогда не поднимала руку на своих детей», – говорила она всем. Подразумевалось, что своих детей бьют только плохие родители, а она была хорошей. Но в тот день лицо ее исказилось гримасой ярости и злости. Я чувствовала на лице ее горячее дыхание. Я была готова, даже ждала, что она меня ударит, как она вдруг резко повернулась и вышла из комнаты.
Мы с Ферн побежали за ней. Когда мы ее догнали, она уже доставала с полок книги, игрушки, обувь.
– Чудовище купило бы своим деткам мягкие игрушки? – кричала она, швыряя наши вещи через всю комнату. – Ручки и карандаши? А пляжные пластиковые ведерки?
Бум! Бах! Ба-бах! Мама взяла в руки нашу музыкальную шкатулку для украшений с крошечной танцующей балериной внутри. Нам ее подарил папа. Мы с Ферн слушали ее перед сном каждый вечер, когда в комнате выключался свет. Конечно, мама об этом знала. Поэтому она выглядела такой радостной, когда разбила шкатулку о стену, расколов ее пополам.
Так продолжалось до тех пор, пока посреди нашей комнаты не образовалась куча сломанных вещей. Помню, наблюдая за всем этим, я подумала тогда, что то, что она делает, хуже, чем если бы побила меня. Лучше бы мама меня ударила.
Ферн
Ребенком я любила ходить в школу, и тому было несколько причин.
Ежедневная рутина – ходить туда и обратно.
Расписание, благодаря которому я всегда знала, чего ожидать.
Учеба.
Чтение.
Конечно, в школе было и много неприятного. Люди, шум, свет, запахи. Тем не менее я приспособилась. Я старалась приходить в школу после звонка и таким образом избегала утренней толкотни в коридорах. Сидела в первом ряду, где болтовня сведена к минимуму. В обед съедала свой сэндвич на улице, а затем шла в библиотеку почитать. После школы шла домой длинным путем, чтобы не приходилось вести светские беседы с другими детьми. Но каждый год был один день, который мне было не обойти.
День соревнований по плаванию.
Для человека с нарушением обработки сенсорной информации соревнования по плаванию – это настоящий ад. Теплое и влажное замкнутое пространство, радостные возгласы и крики, пловцы в костюмах кричащих цветов, отвратительный запах хлорки. Я придумывала разные убедительные аргументы, чтобы мама позволила мне остаться дома, но она всегда отказывала. «Тебе нужно проявлять командный дух, – говорила она. – Очень важно поддерживать своих сверстников».
В первый год я держалась стойко. От меня хотя бы не требовали участвовать. (Один из плюсов школ, в которых занятия спортом не обязательны.) Все, что нужно было, – это стоять рядом и болеть. Я пришла с затычками для ушей, но меня смутил запах. Он был какой-то странный. Не просто соленая вода и хлорка, как в бассейне на заднем дворе. Воздух был теплым, сырым и затхлым. Как только я вошла, то почувствовала его каждой клеткой своего тела. Я словно пребывала под водой, только без волшебной тишины. Напротив, шум был такой сильный, что в голове гудело.
Когда мы вошли, Роуз взяла меня за руку, так что я поняла, что это жест утешения, но у меня мурашки пошли по всему телу от ее прикосновения. Будто меня покрывало что-то еще, требующее внимания. Она повела нас на самый верх, на предпоследний ряд, и усадила меня на пол. Все зрители стояли, так что оттуда нас видно не было, и учителя не заставили бы нас болеть. Не идеально, но лучшее, на что я могла рассчитывать. У меня было ощущение, будто я тону. Хлорка прилипала к коже, школьная форма на мне отсырела насквозь. Я терпела до тех пор, пока Роуз не ушла на свой заплыв (по какой-то невообразимой причине она записалась на пятидесятиметровую эстафету вольным стилем). «Просто не высовывайся, – велела она мне перед уходом. – Я вернусь, как только смогу».
Я коротала время, считая в обратном порядке от миллиона, вычитая по девять. Но время тянулось мучительно долго. Только я подумала, что не выдержу больше ни секунды, как мистер Малкэхи заметил, что я сижу на полу, и крикнул мне, чтобы я встала. (Мистер Малкэхи был учителем естественных наук; у него были желтые зубы, от него пахло луком и мятными леденцами.) В этот же момент наша команда, должно быть, выиграла, потому что спортзал взорвался жутким победным ревом. Мальчик в соседнем ряду, которого я не узнала, с длинными белокурыми волосами, подхватил меня и закружил, прыгая вверх-вниз и крича: «Да-а-а-а!» Мои чувства взорвались. Я будто попала в другое измерение.
Я не хотела причинить ему боль. Должно быть, это был рефлекс. Хорошо отработанный рефлекс, потому что сначала я надавила ему на глаза, затем ударила коленом в пах. Я начала успокаиваться, как вдруг почувствовала, как кто-то коснулся меня сзади. Удар локтем назад, и нос мистера Малкэхи сломан.
Во время последующей встречи директор нашей школы, мисс Найт, сказала, что «наибольшее беспокойство вызывает тот факт, что она не проявила никакого раскаяния». Я объяснила ей, что, напротив, испытала облегчение, потому что все могло быть гораздо хуже.
Я понимала, что в тот момент могла убить кого-то.
Я прихожу в Ботанический сад без четверти двенадцать, за пятнадцать минут до назначенного с Уолли свидания. Я планировала использовать это время, чтобы найти место в тени, расстелить покрывало, которое взяла из дома, и распаковать сэндвичи: себе я, как обычно, сделала с медом, а для Уолли – с медом и соленым соусом «Веджимайт». Но, войдя через восточные ворота парка, я с тревогой обнаруживаю, что Уолли уже здесь, сидит на покрывале, вытянув длинные ноги.
– А ты рано! – восклицаю я.
– Всегда стараюсь по возможности приходить на четверть часа раньше.
– Правда? – удивляюсь я. – Я тоже.
– Кто же не ценит пунктуальность? – пожимает Уолли плечами.
– Вообще-то многие, не поверишь.
Я устраиваюсь поудобнее на покрывале, которое принес Уолли. Оно достаточно просторное для нас двоих и совсем не колючее, как большинство покрывал для пикника. Наше свидание было довольно простым в организации, поскольку я объяснила Уолли, что такое свидание.
– Приглашаешь меня на свидание? – спросил он тогда в ответ на мое приглашение. Его вопрос меня удивил, так как он явно услышал, что я сказала, и я не могла понять, почему он ждал дальнейших разъяснений.
– Да, – ответила я, настолько медленно и четко, насколько могла.
Тем не менее он выглядел озадаченным. Настолько, что на кратчайшую долю секунды он посмотрел мне прямо в глаза и переспросил:
– Свидание?
В тот момент я начала сомневаться в его хваленом IQ. Уолли молчал так долго, что я уж начала думать, не случился ли с ним приступ. Я задумалась: с чего бы так? Бегло почитав в интернете, я убедилась, что в наше время девушки так делают – приглашают парней на свидания. И все же бедный парень выглядел совершенно озадаченным. Мне подумалось, его могло сбить с толку само слово «свидание».
– Согласно сленговому справочнику «Urban Dictionary», свидание – это когда два человека встречаются, чтобы вместе чем-нибудь заняться, и возможность возникновения романа между ними не исключена, – объяснила я.
Лицо Уолли по-прежнему ничего не выражало. Я вздохнула. Именно по этой причине я предпочитала четкое планирование, а не спонтанность. Обычно, когда намечалось что-то выходящее за рамки обыденной рутины, – например, посещение стоматолога или гинеколога или участие в съезде библиотекарей в государственной библиотеке, – я тратила много времени на планирование всего этого. Узнавала оптимальный маршрут, проверяла расписание поездов, следила, чтобы медицинское учреждение работало по графику. Но в тот день я будто сбилась с пути. Прежде чем сдаться, я решила предоставить ему еще одно объяснение, взятое из того же словаря.
– Это физическая активность между двумя людьми, которых влечет друг к другу и в результате которой один или оба партнера зачастую испытывают половое влечение.
Наконец, как ни странно, он засмеялся. Этаким полусмехом, будто сам не понимал, смеется он или горло прочищает. Затем он вскинул руки и сказал:
– А знаете… конечно! Я свободен в субботу. Чем хотели бы заняться?
После того как мы обменялись несколькими идеями, я поняла, что пикник – единственный реальный вариант, учитывая, что я не хожу в рестораны или торговые центры, а в кинотеатрах звук слишком громкий и там пахнет попкорном. Уолли натянуто согласился, и тут словно небеса улыбнулись нам (нелепое выражение, поскольку у небес нет ни лица, ни тем более рта, чтобы улыбаться), принтер ожил и начал работать, так что, извинившись, я быстро убежала, пока кто-то еще не попросил о помощи.
И вот мы тут. На пятнадцать минут раньше назначенного.
Я отмечаю про себя, что на Уолли те же очки в черной оправе, фланелевая рубашка с джинсами и, конечно же, нелепая шапка. Должна признаться, это однообразие в его внешности меня успокаивает. Меня всегда настораживает, когда люди меняют имидж. Например, Линда из библиотеки меняет прическу с пугающей частотой. Не только цвет, но и стиль: то прямые, то завитые, то зачесанные назад и блестящие, будто мокрые. Она, конечно, яркий пример, но все же большинство людей склонно менять ежедневно как минимум одежду. То новые серьги, то помада поярче. Пословица гласит, что перемены так же полезны, как отдых и праздники, но мне никогда не нравились ни перемены, ни праздники. По этой причине я надела любимую солнечно-желтую юбку, радужную футболку и удобные кроссовки. Единственный дискомфорт мне доставляют влажные губы – утром я прочла в интернете, что к свиданию нужно подготовиться, и нанесла блеск. С радостью бы от него избавилась, но у меня с собой ни салфетки, ни платка.
– В чем дело? – спрашивает Уолли.
– В каком смысле?
– Ты странно на меня смотришь.
– Правда? – С мгновение я размышляю над этим, а потом задаюсь вопросом: как он вообще это заметил, ведь его взгляд направлен куда-то мимо моего левого плеча? – Кто кого переглядит? – рискую я предложить. Это, как ничто другое, должно помочь растопить лед, на мой взгляд. Начало казалось многообещающим, когда глаза Уолли слегка расширились, но затем его взгляд снова скользнул вдаль, через мое плечо. Может, у него проблемы с глазами?
– Я выиграла! – радостно восклицаю я.
Лицо Уолли становится по-доброму хмурым.
– Совсем не умеешь играть в гляделки, – отмечаю я, доставая из сумки сэндвичи, и пока я протягиваю Уолли его кусок, который приготовила специально для него, он открывает сумку и достает оттуда целый кладезь еды: буханку свежего хлеба, головку сыра «Бри», пакет винограда и даже плитку темного шоколада.
– Бог ты мой!
– Что?
– Да это же настоящий пир! Где ты все это взял?
– Все это? – переспрашивает Уолли, указывая на еду. – Украл.
– Украл?! – разинула я рот.
Уолли фыркает.
– Ну конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? Купил в супермаркете.
– Зачем ты потратил столько денег, – спрашиваю я скептически, – если даже не можешь позволить себе жить в доме или квартире?
– Дело не в том, что я не могу позволить себе дом… Жить в фургоне – это как бы…
– Образ жизни?
– Да!
– Понятно. – Разворачивая свой сэндвич, я чувствую на себе его взгляд и обнаруживаю, что он смотрит на меня, лениво улыбаясь.
– Можешь не верить, но мне нравится простота фургона. И на еду деньги у меня есть. Я внештатный программист, помнишь? – Уолли достает из сумки нож для хлеба и начинает нарезать буханку, усмехаясь.
– Почему фриланс? Ты наверняка можешь найти себе постоянную работу.
– Могу. – Уолли продолжает нарезать хлеб.
– Но не хочешь?
Он опускает нож.
– Нет.
– Сам выбрал такой образ жизни?
Уолли ухмыляется.
– Именно!
Странный выбор, но я восхищаюсь им. Я часто задумывалась над тем, как слепо люди идут по стопам своих предков: устраиваются на работу, покупают дом, усердно работают, а потом умирают.
– Что ж, – говорю я, – очень смело с твоей стороны, Уолли.
– Благодарю, – отвечает Уолли. – Хотя меня зовут Рокко.
– Ты не похож на Рокко.
Он снова фыркает.
– Тем не менее так меня зовут.
Уолли искусно готовит свой сэндвич: с сыром, нарезанной ветчиной и помидором, – пока я уплетаю свой с медом. Свидание пока проходит неплохо. Мы завязали разговор, едим. Согласно моим исследованиям, все идет как надо. Я отбросила возможность забеременеть сегодня по очевидным причинам. Помимо того что заниматься сексом в парке было бы неловко и, возможно, незаконно, сегодня у меня нет овуляции. Я знаю это наверняка, потому что купила в аптеке несколько тестов на овуляцию, которые скажут мне, когда она наступит (в крошечном окошке теста появится смайлик). В инструкции сказано, что тест необходимо провести на десятый день цикла, с тем, что овуляция должна произойти на четырнадцатый день, и, согласно моим подсчетам, это означает, что второе свидание должно состояться чуть меньше чем через неделю, чтобы я могла выполнить основную часть плана.
– Расскажи мне о жизни в фургоне, – прошу я, проглатывая полный рот сэндвича. Вопросы я подготовила заранее. Я использую тактику задавать вопросы, когда требуется вести непринужденный разговор – так в глазах собеседника вы выглядите заинтересованным и одновременно перекладываете все усилия по ведению беседы на него же. – Что тебе в этом так нравится?
Уолли лежит на покрывале, опираясь на один локоть.
– Мне многое нравится, – отвечает он. – Небольшое пространство для жизни кажется мне уютным, будто спишь в маленьком коконе. Когда идет дождь, я слышу, как он барабанит по крыше; в ветреную погоду чувствую, как фургон качается. Будто я на улице… но защищен. Что еще? Нравится, что вещей много быть не может, поэтому, когда что-то покупаю, задаюсь вопросом – а действительно ли мне это нужно? В итоге у меня только по-настоящему полезные и очень ценные вещи. Нравится, что я ничем не ограничен. Долги, погода, вредные соседи. Мой дом там, где я.
