скачать книгу бесплатно
– Принц Филипп? – спрашивает Рая.
– Принцесса Мулан была классная, – говорит Рая. – Храбрая, самостоятельная…
– Принц Филипп – тот ещё придурок, – говорит Егор. – Он же ничего сам не сделал, его даже из темницы тётушки Авроры вытаскивали…
О, Рае есть, что добавить.
– Да и лезть к поцелуями к спящей девушке… Дайте человеку спокойно поспать, в конце-то концов!
Судя по синякам под глазами, Егор с недостатком сна знаком не понаслышке. Как и она в последнее время. Как и она…
– О да, – он тяжко вздыхает.
Валерка радостно аплодирует.
– Ну вот, вы оба, кажется, без ума от диснеевских мультиков. Разве не мило?
– Всё ещё не хочу быть принцем Филиппом, – бормочет Егор.
Рая улыбается ему.
– Будешь принцем Егором.
Проблем-то.
А музыку можно взять, к примеру, из «Анастасии», пусть это и не Дисней, но там же есть обалденный вальс, и следующий сезон – как раз время для вальса. Егору пойдёт белый китель, да и жёлтое платье опять же будет куда как уместно.
Она строит планы, и это должно напугать, но вместо страха внутри – водоворот из надежды и энтузиазма. Как будто она прыгает с парашютом, точно зная, что он раскроется вовремя, и просто наслаждаясь видом с высоты и потоками воздуха.
В голове почти пусто, а сердце колотится как сумасшедшее.
– Можно вопрос? – неожиданно говорит Егор. Он выглядит серьёзным и собранным. – Вы, получается, вместе?
Прежде, чем Рая успевает рассмеяться, Валерка отвечает:
– Живём – да, потому что с родителями у неё полный пиздец, а я, поверь мне, не так часто использую это ёмкое слово. Они, видишь ли, были в курсе происходящего у неё за спиной и, больше того, даже за, так что любая бы на её месте мечтала бы о побеге из дома. Любая мечтала бы, а Рая ушла, и я ей горжусь.
Ого. Кажется, у неё даже уши начинают пылать.
– Но мы не пара, если ты имел в виду отношения. – Снова покачнувшись на табуретке, Валерка хитро усмехается: – Ты же сам слышал, я её крёстная фея, какое тут может быть «вместе».
Вообще-то, «вместе» тут может быть, и ещё какое. Только не то, что имел в виду Егор, а он спрашивал действительно об отношениях (и его сложно не понять, любой бы спросил, и Рая не удивится, если в тесном спортивном кругу об их совместной жизни уже курсируют сплетни). Но то «вместе», которое есть у них, куда глубже и лучше любой версии, которую только сможет придумать тусовка.
Валерка был единственным, кому было не всё равно. Больше того, Валерка оказался единственным, кто встал на её сторону.
Да, он работает на всё том же катке и продолжает после тренировок мять спину с Олегу, а теперь ещё и Злате, и, зная Валерку, можно утверждать, что свою работу он делает качественно, но это неважно. Работа есть работа, спорт есть спорт, фигурное катание есть фигурное катание, и одна из лучших подруг может кататься у тренера, который выгнал другую, или даже спать с хореографом прямой конкурентки, и никто не будет в обиде.
С одной поправочкой: почему, в таком случае, ей так больно от того, как поступил с ней Олег?
По сути, он не сделал ничего предосудительного (если только не считать того, что развалил сразу две перспективные пары, и то, судя по тому, как легко этот развал допустили, особых перспектив никто не видел ни в ней, ни в Егоре). Он просто выбрал то, что посчитал нужным, то, что будет лучше для его спортивной карьеры, и разве можно его осуждать?
Рыба ищет, где глубже. Человек ищет, где лучше.
Она говорит себе всё это самым спокойным мысленным тоном из всех, что у неё имеются, но в сердце ни одно слово не отзывается. Там только боль и обида.
Они же были особенными. Брат и сестра. Им не надо было никого искать, не нужны никакие партнёры и половинки, они есть друг у друга по праву рождения. Их руки идеально совпадают друг с другом, совпадают их колени, совпадает механика движения, тип мышц и скорость реакции. Одно целое, продолжение друг друга, идеальная комбинация, нерушимая связь.
Ха.
Нерушимая.
Чем больше ты веришь в человека и человеку, тем больнее он тебя ранит. В этом смысле лучше всего заранее избавляться от ожиданий: невозможно разочаровать того, кто ничего и не ждёт. Невозможно ранить того, кому всё равно.
Проблема в том, что Рая не хочет, чтобы ей было всё равно.
Она не железная, да, но разве обязательно быть железной?
Когда она выныривает из своих размышлений, оказывается, что Валерка успевает поставить чайник во второй раз. Не слишком удивительно, учитывая крохотные размеры этого самого чайника (на троих воды в нём хватает в обрез), но всё равно.
Беседа идёт хорошо. Беседа идёт легко, словно все они добрые друзья и уже не раз вот так вот собирались, и, наверное, это вполне объяснимо: пусть Рая не стремилась с кем-то общаться на общих стартах и сборах, но Валерка-то, как один из массажистов сборной, явно уже имел дело с Егором. Знал его мышцы – пусть не как свои пять пальцев, но что-то вроде того, и наверняка поддерживал приятельские отношения.
Это же Валерка. Все его любят.
– Так что, вы со Златой встречались? – возвращает он Егору вопрос про личную жизнь, снова наливая им двоим чай.
Рая свой ещё всё не выпила. Ей больше не надо.
Егор трясёт головой.
– Нет. Я вообще думаю, что личную жизнь и работу лучше не смешивать.
В чём-то Егор, конечно, прав, да и ей невесть почему приятно знать, что он никогда не был вместе со Златой больше, чем того требует спорт, но вместе с тем…
Он ей, кажется, нравится, и, катайся они вместе, как бы она устояла?
Примерно то же самое говорит и Валерка:
– А как устоять? Как не влюбиться в того, с кем проводишь практически круглые сутки?
Рая думает об Олеге. Они проводили вместе круглые сутки, безо всяких «практически», и знали друг друга лучше, чем кто-либо на земле. Ну, или он, получается, знал её лучше, чем кто-либо, а она его – как раз-таки наоборот, если сумела прошляпить все мысли о перемене партнёрши. Чего уж там, мысли.
Рая даже не знала, что Олег со Златой встречаются.
А ведь иногда им говорили, что они перегибают палку. Иногда им говорили, что на них неловко смотреть.
Сама Рая всегда смотрела на Олега единственным возможным образом – с любовью и восхищением. Чёрт побери, он же её старший брат, он всегда был для неё даже не опорой, а идеалом, и если любовь, светившаяся в её глазах, казалась кому-то неправильной… Им было плевать. Они делали то, что хотели. Катали свой блюз, или даже танго, и думать не думали о том, что кому-то там что-то не нравится.
Снова.
«Думать не думали».
Нет, это только она думать не думала, а он, видимо, думал. И нет никакого обозримого будущего, в котором Рая сможет об этом забыть. Её разрезали пополам и вывернули наизнанку, ей всегда будет больно.
Тоска накрывает душным коконом, застёгивается пуховым спальником, как на летних туристических сборах, и, чтобы скрыть эту тоску, Рая спрашивает Валерку, пытаясь казаться весёлой:
– А как ты умудряешься не влюбиться в каждого, кого массажируешь?
Он только хмыкает.
– А я в каждого и влюбляюсь. Без любви не получится хорошего массажа, такая у меня философия.
Егор фыркает.
– Тоже мне, Казанова.
– Ну, я же не сказал, что все, в кого я влюбляюсь, испытывают ответные чувства. Как говорится, когда объект твоей страсти тоже в тебя влюблён, это как-то неспортивно. Да и потом… – Он на секунду задумывается. – Массаж, это тоже искусство, а искусство невозможно без музы, без вдохновения. И муза должна быть недоступной.
Рая поспорила бы насчёт вдохновения: ей кажется, что ключ ко всему – работа и ещё раз работа, но она ничего не говорит. А Валерка ещё долго продолжает разглагольствовать об обратной связи между уровнем счастья и уровнем качества того, что ты делаешь (вкратце: когда ты несчастен, ты можешь взять свою боль и сделать из неё что-то офигительно классное), мол, сердце творца – такая коварная штука, стоит ему только обрести счастье и успокоиться, всё, никаких шедеврев не жди… И если бы Рая считала себя хоть немного творцом, то Валеркины слова её, наверное, бы успокоили: как возьмёт сейчас своё разбитое сердце, как создаст шедевральное нечто, о котором все потом будут говорить с восторгом и придыханием.
Но она не творец, а Валерка просто паясничает.
И всё же в чём-то он прав. Резервы боли действительно безграничны. Она отчётливо это понимает каждый раз, когда пытается заглянуть в тёмную пропасть внутри себя – и не видит там ни дна, ни предела. Резервы боли действительно безграничны, а значит, она может взять свою боль и превратить её в силу.
Больше того, она этого хочет.
Потом, у порога, подавая уже обувшемуся Егору сумку с коньками, она спрашивает первой:
– Ну так что?
Они, похоже, и правда хорошо понимают друг друга, потому что Егор даже не пытается уточнить, что конкретно она имеет в виду, понимает всё сразу.
– Встретимся завтра в восемь утра у метро, – говорит он просто. И улыбается: – Я напишу тебе, как добираться. Только перестань игнорировать свой телефон.
Рая кивает.
Валерка прав насчёт диснеевских мультиков, но не прав насчёт роли. Она – не Мулан, она же просто Русалочка, и теперь настало время менять хвост на ноги и выбираться на сушу. Даже если каждый шаг будет даваться ей с болью.
8. Варвара
Холод – это то, что Варвара любит и ценит, одно из её самых любимых ощущений (состояний?) на свете, поэтому на прокуренной кухне ей почти уютно.
«Почти», потому что она всё ещё ненавидит серьёзные разговоры (а с вопроса «Поговорим?» именно такие и начинаются), а ещё потому, что Оскар не спешит с ней разговаривать. Он стоит рядом с ней, и Варвара, соответственно, стоит рядом с ним, но ощущение у неё такое, будто тут, рядом с тёмным провалом окна, только её оболочка, а всё остальное осталось там, где стояло, в гостиной, – и от того между рёбер такая странная пустота.
Оскар хлопает по подоконнику, приглашая садиться. Как кошку.
Вместо подоконника на этой кухне – гнездо. Самое настоящее, тёплое и уютное. На широкий пластик наброшено сразу несколько толстых то ли попон, то ли матрасов, а сверху ещё и разноцветное лоскутное одеяло, так что сидеть тут можно часами. Да, как в старых ванильных историях – сидеть у окна, пить кофе и думать о нём, ну разве что пила она вовсе не кофе и ей уже, наверное, хватит, а думать о нём даже не надо: вот он, рядом стоит.
Он помогает ей усесться и сам садится напротив.
Спрашивать, о чём именно Оскар хотел с ней поговорить, Варваре страшно. Она пытается представлять себя отважной пираткой с попугаем на просоленном морем плече, но в голову упрямо лезет какая-то ерунда. Вот такое, мол, молчание повисает, когда она разговаривает по телефону с одним из самых нелюбимых клиентов, а потом тот начинает психовать, и нести какую-то чушь, и всё заканчивается тем, что Варваре хочется убивать.
Она, конечно, очень надеется, что с Оскаром до такого у них не дойдёт.
Между ними царит тишина, но из-под плотно закрытой двери всё равно пробиваются смех и громкая музыка, так что Варвара не сразу различает среди этой какофонии новый звук: смутно знакомая мелодия вперемешку с вибрацией. Телефонный звонок.
Это совершенно точно не её телефон, потому что свой она бы узнала.
– Оскар, – осторожно говорить она (потому что, называя людей по имени, нужно быть всегда осторожной), а когда он поднимает голову, добавляет одними губами: – твой телефон.
Он только отмахивается.
– Ненавижу телефонные разговоры.
Варвара радостно смеётся.
– Я тоже.
– Хочешь послушать страшную историю? – спрашивает Оскар, когда тем, кто ему звонят, наконец-то надоедает слушать в трубке гудки. – Про телефоны.
Люди часто делают совсем не то, чего им хочется, и Варвара – не исключение. Ей хочется целоваться с Оскаром, зарываясь пальцами в тёмные волосы и останавливаясь только для того, чтобы отдышаться, но вместо этого она кивает и говорит:
– Конечно, хочу.
Даже в таком состоянии она не может признаться. И правду сказать тоже не может.
Ей говорили, это одна из её самых главных проблем. Неумение признаваться в своих желаниях, неумение говорить правду, неумение честно и открыто отвечать на вопрос «Чего ты хочешь?». Она может только отшучиваться, мол, хочу мир во всём мире и счастья для всех, даром, и чтобы никто не ушёл обиженным (а потом плакать дома, злясь на себя и не понимая, почему никто никогда не понимал её правильно).
Но одно дело, слушать об этом от других, а другое – понимать самой. И даже понимать самой – ещё не лекарство, а только первый шаг к тому, чтобы справиться.
Как бы то ни было, сейчас уже поздно справляться, потому что Оскар, глядя в окно, начинает рассказывать:
– В фильмах ужасов, знаешь, часто звонят телефоны, которые выключены из розетки, или у которых села батарея, ну, такое всё невозможное, но, как мне кажется, гораздо страшнее те вещи, которые действительно могут происходить. И, собственно, происходят.
– Один мой знакомый работал на телефоне доверия, – говорит Оскар, и почему-то Варваре кажется, что он уже рассказывал эту историю и, может даже, не раз. Или, по крайней мере, не единожды прокручивал её в голове. – Ну, только это не такой колл-центр как в кино, когда вас тридцать человек и вы сидите в огромном помещении, отделённые друг от друга пластиковыми перегородками, и делаете общее дело, а обычная районная бюджетная организация со всеми вытекающими.
Варвара за свою карьеру успела поработать и в районном, и в бюджетном, так что да, она понимает.
– Маленькая комнатка в обшарпанном офисном здании, в шесть часов все соседи по этажу – или лучше сказать по этажам? – встают и уходят, а ты оставайся, сиди до восьми вечера, пока не придёт твоя сменщица. График такой: с восьми до восьми, две смены в ночь, потом два выходных, потом две смены в день.
Ну, у такого графика, думает Варвара, определённо есть свои плюсы. Режим, конечно, сбивается по самое не хочу, но зато у тебя есть свободные дни для, например, походов по больницам, или управляющим компаниям, или налоговым, или любым другим взрослым делам, для которых тебе приходится отпрашиваться с работы, если ты вкалываешь в режиме с девяти до шести (с восьми до пяти, с десяти до семи) пять дней в неделю.
Оскар взмахивает рукой.
– К графику, конечно, потом привыкаешь, но ко всему остальному сложно привыкнуть. Люди звонят самые разные: у одних происходит одно, у других другое, но почти всегда что одно, что другое – такой ад, который нарочно и не придумаешь.
О да. Варвара столько лет в журналистике, она прекрасно понимает, о чём он. Жизнь иногда подкидывает такие сюжеты, что любой писатель сначала бы отдал всё на свете за то, чтобы о таком написать, а потом просто удавился б от зависти – потому что сам не сумел такое придумать.
И читатели тоже удавились бы. Но уже от тоски.
