скачать книгу бесплатно
Эмбер отстранённо думает, что сегодня он просто идеальный мужчина.
– Ничего, если я… – начинает она и, не договорив, убирает тарелки в ржавые прутья сушилки. Действие должно сказать за себя.
Короткопалая рука взлетает, затем опускается.
– Конечно. – В воздухе повисает нечто вроде «Я пришла к вам незваной гостьей и не собираюсь отвлекать вас от дел», но вряд ли королевы действительно рассчитывают на то, что в их присутствии все будут не отвлекаться от дел. – Так, значит, это с тобой мы сегодня встретились на короткой дороге?
Эмбер замирает, держа последнюю тарелку в руках.
– Со мной, – тихо отвечает она.
Кажется, мертвецы не оставили вмятин ни на капоте, ни на двери. Ей не о чем беспокоиться. Ей не о чем беспокоиться, но изнутри всё равно поднимается волна горячего жара – стыд, неловкость, непонимание, и Эмбер благодарит свою тёмную кожу за то, что румянца на ней никто не разглядит, даже если он действительно будет.
Королева восхищённо причмокивает.
– Лихой манёвр. Давно ты катаешься?
Эмбер пожимает плечами.
– Пару лет.
– Только на самокате, или, может быть, есть что-то ещё? – Тон Лилит становится холодным и деловым, так Хавьер общается с поставщиками.
– Каталась на велосипеде. – Эмбер не говорит, что в детстве и на трёхколёсном, доставшемся от соседки, дочку которой покусали в лесу. – Пробовала на мотоцикле.
Мотоцикл под ней заглох через несколько метров: сначала мотор словно закашлялся, потом протяжно чихнул, а потом с хрипом замер – резко, как будто его могли выдернуть из розетки. Эмбер тогда подумала, что у него, наверное, заговор с самокатом, мол, нечего пересаживаться с одного на другое, у тебя есть лучший друг – вот на нём и катайся. Сейчас Эмбер думает, что не понимает, к чему такие расспросы.
– А с зомби часто встречаешься? Отличная футболка.
Она произносит слово «зомби» легко, без страха, без трагизма и без уважения. Мистер Льюис, надо думать, воспринял бы такую интонацию как личное оскорбление, но Эмбер неожиданно улыбается.
– Нет.
Обернувшись, она замечает, что Лилит подаётся вперёд.
Теперь, когда посуда расставлена, у Эмбер нет никаких дел, кроме этого разговора. Ей внезапно хочется поделиться с королевой всем, что с нею произошло на дороге, рассказать если не всё, то почти всё: о собственной слабости и сдавленном «хватит», можно не упоминать, но зато то невероятное ощущение, когда обострившимся зрением видишь каждый листочек на дереве, каждую выбоину в асфальте, чувствуешь тысячи запахов в дуновении ветра – если им не поделиться, её разорвёт.
Эмбер открывает рот, чтобы начать. Она уверена, стоит только сказать первое слово – и дальше всё получится само собой, а Лилит точно-точно поймёт, но так ничего и не говорит. У неё на то есть причина: в кухню входит мать, и желание о чём-то рассказывать пропадает само по себе.
– Ладно. – Лилит морщит лоб после нескольких минут тишины. – Не будем ходить вокруг да около. Я до смерти не люблю долгие предисловия и пришла к тебе с предложением.
– С каким ещё предложением? – Это спрашивает мать, а не Эмбер.
Королева не отвечает.
– С каким? – выжимает из себяЭмбер. Удивление сдавливает горло, перехватывая дыхание. Удивление и предвкушение.
Немного волнения.
Мир снова начинает казаться яснее.
Сцепив пальцы в замок, Лилит опускает руки на стол.
– В Столице, – говорит она (и хотя, по сути, у них не осталось столицы, как не осталось и самого государства, Эмбер её понимает), – мы начинаем новый проект. Шоу для телевидения и спортивные состязания для тех, кто просто пришёл посмотреть.
– Гонки на самокатах? – усмехается Эмбер.
Всё это странно, до одури странно. Всё это, наверное, происходит не с ней. Кому нужны такие глупые гонки, кому нужна она сама на своём самокате?
– Не только, – улыбается Лилит. – Кто-то на самокате, кто-то на мотоцикле, кто-то на велосипеде, а кто-то пешком. У кого как получается.
Ещё более странно.
– И в чём тогда смысл? – Человек на мотоцикле легко обгонит всех остальных. Никто не станет платить за то, чтобы это увидеть. – Должно быть что-то ещё.
– Ты умная девочка, Эмбер. – В словах Лилит слышится одобрение, но глаза снова становятся холодными и отстранёнными. Ничего личного, просто торговля. – Здесь действительно есть что-то ещё.
Эмбер сглатывает.
Она слышит, как в соседней комнате стучат часы, и слышит, как в этой комнате мать барабанит по подоконнику.
– Что же?
– Зомби. – Лилит снова произносит это легко. Наверное, даже слишком легко. – Это будут гонки от зомби.
Пока Эмбер, раскрыв рот, придумывает, что бы ответить, королева поднимается с шаткого стула.
– Завтра я уезжаю. Если ты согласишься, то поедешь со мной. Если нет… – Теперь уже она пожимает плечами.
Если нет, мысленно договаривает Эмбер за неё, ты останешься здесь. И этого «здесь» оказывается более чем достаточно для того, чтобы первое, импульсивное «нет» превратилось в «почему бы и нет».
– Я подумаю, – говорит она тихо.
Лилит улыбается.
Весь вечер Эмбер делает так, как и обещала. Она думает, думает, думает, но ничего толкового не приходит на ум. Остаться здесь – это остаться здесь, где никогда ничего не изменится; уехать отсюда – это получить шанс добраться до моря, узнать что-то новое, снова почувствовать ту невероятную ясность… Или умереть от рук живых мертвецов. От их зубов.
От их отвратительных зубов, торчащих из их отвратительных перекошенных ртов.
Эмбер не знает, что делать.
Она думает, что это глупо (а ещё смешно и по-детски), но всё же загадывает: если мать будет против, если она начнёт кричать и ругаться, то решено – Эмбер едет куда угодно, хоть в Столицу, а хоть на край света.
Но мать лишь пожимает плечами.
С отсутствующим видом она смотрит в окно, и это не то напускное равнодушие, за которым многие прячут свою горечь, или ревность, или страх, желая показаться сильными и неуязвимыми, желая дать кому-то шанс сделать свой собственный выбор. Собственно, это равнодушие даже не напускное, оно самое что ни на есть настоящее.
Выбор может быть любым, ей наплевать.
Ей плевать, будет ли Эмбер удирать от разьярённых зомби за деньги на радость толпе.
И самой Эмбер, в общем-то, тоже.
На следующий день она говорит Лилит да.
– 3-
Из окна пикапа всё выглядит не так, как с колёс самоката.
Видно выше и дальше, не нужно смотреть под ноги и выискивать ямы, и держаться за руль тоже не нужно – машину ведёт Лилит. В огромных тёмных очках, скрывающих половину лица, с растрёпанными волосами, несмотря на седую прядь в них, она кажется совсем молодой, и эта мнимая молодость никак не вяжется с исходящей от неё аурой силы.
Эмбер никак не может понять, нравится ей Лилит или нет, никак не может сообразить, что она за человек и как о ней следует думать.
Хавьер, когда они заехали попрощаться, только причмокнул языком и покачал головой, но не стал объяснять, что это значит. Эмбер будет скучать по Хавьеру.
– Уже жалеешь? – спрашивает Лилит, когда они выезжают из Городка.
Эмбер качает головой.
– Пока ещё нет.
Это правда. Может быть, она пожалеет – потом, но до «потом» ещё далеко, и самокат лежит в грузовой части пикапа, прикрытый брезентовый тентом, и рядом с ним лежат её вещи. Их мало. За четыре года, прошедшие после той истории с выбрасыванием одежды в помойку, Эмбер так и не смогла убедить себя в том, что хранить что-то у себя дома – вполне безопасно, а если негде хранить, то бессмысленно и покупать. Две пары джинсов, несколько немарких футболок, байковая рубашка – мужская, похожая на ту, что когда-то досталась ей от отца, удобная жилетка с карманами, носки и бельё, но никаких лифчиков, потому что они только стесняют движения, а ещё ботинки, зубная щётка и любимая кружка – тёмно-зелёная, с распускающимся у ручки ядовито-алым цветком.
Лилит пообещала, что ей выдадут всё остальное: от шампуня и мыла до книг.
Больше того, она улыбнулась как змея-искусительница: «Ты сможешь сама заработать и получить всё, чего только захочешь».
– Хорошо, – говорит Лилит, – что я нашла тебя здесь.
– Ты не искала специально?
– Нет. – Она усмехается. – То есть вообще-то да. Сын вашего старосты, говорят, был не прочь поучаствовать, только его успели увезти до меня.
Эмбер вопросительно поднимает брови.
– До тебя?
– Ты же не думаешь, что я занимаюсь всем этим одна, правда, Эмбер? Нас много – организаторов, агентов, как хочешь. И сейчас мы все были заняты тем, что искали людей.
– Мало желающих?
Она спрашивает просто так, потому что, ну, в самом деле, не может же она быть единственной, кто не против попробовать, ведь, как бы ни истощило себя человечество, на Земле всё ещё достаточно много людей – и по меньшей мере половина из них должна быть куда рисковее, чем она. Она спрашивает просто так, но Лилит неожиданно мрачнеет, уходя от ответа.
– Ну, – только и говорит она, выворачивая руль, чтобы войти в поворот, – ты ведь понимаешь, что это не шутки. Понимаешь же, да?
Эмбер пожимает плечами. Она и не говорила, что всё не всерьёз, даже и не думала принимать это за шутку.
– Мне просто казалось, что достаточно развесить десяток объявлений в Столице – и желающих будет хоть отбавляй!
Лилит чуть расслабляется. Её бледное лицо снова выглядит спокойным.
– Может, и так, – отвечает она. – Но где ты видела работу, на которую берут всех подряд?
– Ясно. – Эмбер серьёзно кивает. – Чтобы пройти отбор, нужно заставить зомби врезаться в машину организатора. Я поняла.
Они обе смеются. Смех у Лилит тоже королевский: низкий, хриплый, приятный, и Эмбер даёт ему отзвучать. Только когда он стихает, она задаёт свой вопрос:
– Так что насчёт Вика?
– Сына старосты? Я же сказала, кто-то забрал его до меня. Это даже к лучшему, – говорит Лилит, взмахивая затянутой в перчатку без пальцев рукой, и поясняет: – Как видишь, у меня в машине только два сиденья и кузов, так что если бы этот ваш Вик поехал бы вместе со мной, тебе пришлось бы трястись где-то там со своим самокатом.
Эмбер, если честно, думает, что лучше с самокатом, чем с Виком.
– Честно сказать, стоило мне увидеть тебя на дороге, – продолжает Лилит, – и никакой Вик стал не нужен. Серьёзно, ты отлично управляешься с самокатом. Обвела этих зомби вокруг пальца, как будто всю жизнь только этим и занималась. Мне оставалось только узнать у вашего старосты, кто ты такая и где живёшь.
– Представляю, каких ещё гадостей он обо мне наговорил, – морщится Эмбер.
Старый сноб, родственная душа мистера Льюиса, ни разу за последние несколько лет не позволил ей просто пройти мимо – без своих комментариев. Эмбер так и не удалось понять, что именно ему в ней не нравится, потому что, судя по всему, не нравилось решительно всё. Правда, принимать его раздражённое шипение и едкие выговоры было бы глупо. Пропускать их мимо ушей – в самый раз.
Собственно, чьё-то там раздражённое шипение и чьи-то там едкие выговоры – последнее, что волнует Эмбер здесь и сейчас. А вот Вик…
– Значит, он тоже будет участвовать?
– Ага. – Лилит встряхивает головой, убирая волосы, лезущие в лицо. – Только представь, ты приедешь в Столицу, а там у тебя уже будет кто-то знакомый. Чудесно.
«Вовсе нет», – думает Эмбер.
Вообще не чудесно. Совсем.
Чтобы не думать об этом, Эмбер закрывает глаза. Казалось бы, оставшись наедине с собой, не думать ни о чём невозможно, но у неё получается: Эмбер может уснуть в любом месте и в любое время, будь то ночная смена в магазине Хавьера и собственная рука вместо подушки, или собственная постель, или жёсткое кресло в гостиной, или пассажирское место пикапа. Эмбер может уснуть в любом месте и в любое время.
Она засыпает здесь и сейчас – и просыпается только тогда, когда Лилит тормозит перед огромным крыльцом, перила с одного края которого основательно покосились.
– Бывшая гостиница, – говорит она, хотя Эмбер вроде не спрашивает. – А на ближайшее время – твой дом.
Эмбер трёт глаза, чтобы лучше разглядеть тёмное здание.
Одних слов мало, и в широкой, приземистой трёхэтажке сложно почувствовать что-то большее, чем видится с первого взгляда. Покосившиеся перила, крыльцо, на котором Лилит смогла бы дважды припарковаться, потемневшая обивка на стенах. Окна – большие, но мрачные, закованные в пожелтевшие от времени рамы, трещины на некоторых блестят, видимо, заклеены скотчем. Из-под крыши слышится громкое чириканье птиц – похоже, кто-то свил здесь гнездо.
«Ну что ж, – думает Эмбер, – по крайней мере, хоть для кого-то это место – действительно дом».
Её собственный дом остался далеко позади, и, по всем правилам, она должна сейчас ощущать что-то вроде утраты, но ничего подобного нет. Больше того, она могла бы чувствовать нечто наподобие «уехала за лекарствами, совсем скоро вернусь» – и бесконечно грустить из-за того, что «совсем скоро» не наступает, но нет. Она скорее грустила бы, если бы оно наступило.
Собственно, она и так каждый раз об этом грустила, безо всяких там «если бы».
Мало что может угнетать настолько же, насколько угнетает возвращение в четыре стены, в которых тебе одиноко и пусто, в которых тебя не ценят и не уважают – в лучшем случае, не замечают вообще. Мало что может угнетать настолько же, насколько угнетает возвращение в тёмную замусоренную квартиру с рассохшимися полами, где скрип половиц, пустые бутылки под ногами и забитые досками окна – меньшее из несчастий и зол. Мало что может угнетать настолько же, насколько угнетают одни воспоминания об этом, поэтому Эмбер не собирается вспоминать.
Выскользнув из машины, она вытаскивает самокат и сумку с вещами.
