скачать книгу бесплатно
Махно скривился, словно разжевав ломтик лимона, выслушал Османова, но возражать не стал. Так же тихонечко, как пришли, они отступили к терпеливо ожидающему их отряду.
– Нестор Иванович, – сказал ему майор, когда они снова уселись в седла, – ты мне пару часов назад говорил, что у тебя есть хлопцы, которые хорошо знают город?
– Есть, как не быть, – все еще хмурясь, ответил Махно, покосившись на Семена Каретника.
Османов на минуту задумался.
– Тогда, Нестор Иванович, – сказал он, – вот тебе боевая задача. Возьми своих людей и сворачивай налево. Тут не может не быть параллельной улицы, которая не вела бы к задней части площади. Мы тут с товарищем Мироновым немного подождем, а потом не спеша тронемся вперед. Надо напасть на этих мерзавцев с двух сторон так, чтоб никто из них не сбежал. И помните: никакой стрельбы и махания шашкой! Тут много людей случайных, тех, кто просто пришел на площадь, чтобы купить поесть, а заодно послушать, что сейчас творится на белом свете. Можно, конечно, пойти к местным товарищам, только, Нестор Иванович, большевики местные не вызывают у меня доверия, коль он позволяют в центре города выступать таким вот подстрекателям. Потом мы с местной властью познакомимся поближе, и уже по результатам этого знакомства примем решение, оставаться им и дальше властью в Мелитополе или прогнать их к едрене фене.
– Сделаем, Мехмед Ибрагимович, – коротко кивнул Махно и, повернув налево коня, махнул рукой своим хлопцам.
Следом за Махно по улице поскакали Семен Каретник и весь небольшой отряд гуляйпольцев. Надо сказать, что Махно и его хлопцы сильно недолюбливали националистов, которые приезжали из Киева и учили селян уму-разуму. Они обещали устроить всем рай на земле, при условии, если «незалэжной» не помешают это сделать «кляты москали». Ну, а после того, как они прочитали в газетах, которые привез с собой майор Османов, о том, что «радовцы» совсем не против снова посадить им на шею помещиков и ликвидировать советы, Махно и его сорвиголовы возненавидели «самостийников» больше, чем царских жандармов. Питерское телеграфное агентство ИТАР зря свой хлеб не ело и широко растиражировало планы украинских националистов по возврату помещичьего землевладения, а так же намерения бывших союзников по Антанте разделить Россию на полуколонии.
– Мехмед Ибрагимович, – адмирал Пилкин повернулся к Османову, – скажите, а что вы сейчас собираетесь сделать?
– Владимир Константинович, – ответил Османов, – вы же знаете, что, помимо всего прочего, в наши обязанности входит зачистка территории России от разной националистической сволочи. Лозунг единой и неделимой России, который принимают на ура и большевики и монархисты – он ведь требует и практического наполнения. Сами собой эти «самостийники» никуда не исчезнут. Но для начала нужно разобраться, кто тут такой умный и все никак не может успокоиться после разгона петлюровского балагана. Да и с местными большевиками тоже стоит всерьез поговорить, как дошли они до жизни такой. У них тут прямо в центре города малороссов натравливают на русских, а они и ухом не ведут. Что это – глупость или измена?
При последних словах майора Османова комиссар Анатолий Железняков слегка поморщился, но возражать не стал. Действительно, на их долгом пути после выступления из Киева попадались такие, с позволения сказать, товарищи, что трудно было даже понять, от кого больше вреда: от таких вот услужливых дураков или откровенной контры.
Адмирал Пилки хотел еще что-то сказать, но тут войсковой старшина Филипп Миронов посмотрел на майора Османова и коротко сказал:
– Пора, Мехмед Ибрагимович!
Османов кивнул и войсковой старшина, подняв руку, скомандовал:
– Казаки, вперед, рысью, марш-марш!
Хлопцы Махно и казаки Миронова почти одновременно появились на противоположных концах центральной площади Мелитополя, превратив ее в мышеловку. Конные отжали в сторону зевак и активных участников митинга прямо к стене городской управы. Кто-то возмущенно закричал, где-то пронзительно заверещала испуганная дамочка. Толпа, быстро придя в себя, стала дружно напирать на жиденькую цепь конных.
Майор Османов поднял руку и громким командным голосом произнес:
– Граждане митингующие, сохраняйте спокойствие и порядок. Мы бойцы Красной Гвардии. Попрошу всех присутствующих оставаться на своих местах. Обещаю, что после проверки всех случайных свидетелей немедленно отпустят домой.
Толпа несколько успокоилась. Через оцепление к Османову протолкался молодой человек, одетый в солдатскую шинель с красным бантом на груди и студенческую фуражку.
– Товарищи, – сказал он, – я Пахомов Николай Иванович, председатель Мелитопольского комитета РСДРП.
– А к какой фракции вы принадлежите, товарищ Пахомов? – спросил Османов, ловко спрыгнув с коня. – Похоже, вы, Николай Иванович, все еще так и не определились, к кому примкнуть – к большевиками или меньшевиками?
Тот побледнел и судорожно сглотнул слюну. Пока он думал, как ответить, к ним тихо подошли спешившиеся Анатолий Железняков, Нестор Махно и Семен Каретник.
– Товарищи… – наконец собрался с мыслями Пахомов, – вы не подумайте чего… Конечно же, я за большевиков, можете не сомневаться.
– Ладно, товарищ Пахомов, этот вопрос мы обсудим позднее, – сказал Османов, доставая подписанный Сталиным мандат. – Пока же я представлюсь: Османов Мехмед Ибрагимович, полномочный представитель Совнаркома. Вот мои документы. Как видите, они подписаны лично председателем Совнаркома товарищем Сталиным.
– А вот наш комиссар, – он кивнул на Железнякова, – он тоже бывший, хотя и анархист. С вами, собственно, разговор будет позже. Вы подумайте пока, как будете объяснять такой вот нонсенс – в центре города народ агитирует националист, призывающий к отделению от Советской России части ее территории, а большевик, олицетворяющий правящую в стране партию, стоит, все это слушает – и молчит как рыба. Ладно, это все потом, а пока помогите нам разобраться, кто есть кто на этой площади. Вы ведь знакомы с теми, кто здесь находится. Кто из них местный, а кто пришлый?
– Я все понял, товарищ Османов, – немного приободрившись, ответил Пахомов и тут же, не удержавшись, спросил: – А вы будете устанавливать у нас советскую власть?
– Я же сказал – об этом позже, – ответил Османов, – а сейчас подойдите к нашим людям и помогите им отсортировать задержанных.
Минут через пятнадцать на центральной площади у стены городской управы остались только четверо; остальной народ, включая торговок с лотками, перебрался на противоположную сторону площади и боязливо наблюдал оттуда за происходящим. Как говорится – охота пуще неволи.
Трое из задержанных были обычными городскими недоумками, у которых в голове всего два желания – выпить горилки и задрать юбку какой-нибудь девице. А вот четвертый – тот, который совсем недавно витийствовал на площади, был не похож на своих товарищей. Это был мужчина интеллигентного вида с крупным носом, сардонической складкой у рта и злобными глазами под нависающими бровями.
– Это, – указывая на носатого, сказал Османову Пахомов, уже освоившийся и почувствовавший себя какой-никакой, а властью, – Дмитрий Донцов, наш главный самостийщик, сын местного купца-богатея, правда, ныне уже покойного. Появился он тут недавно, и сразу же начал мутить воду.
– Интересно… – тихо произнес Османов. Потом, повернувшись к Махно, сказал: – Нестор Иванович, – ты у нас тут советская власть. И хотя это не ваш уезд, но власть все же в Мелитополе тоже народная, и ты ее должен защищать вот от таких пакостников. Я попрошу, чтобы твои хлопцы побеседовали с этим господином, – Османов указал на Донцова, – и разузнали, откуда он тут взялся и что ему велели делать его хозяева. Да, и пусть его приведут сюда – хочу на него посмотреть поближе. Любопытный экземпляр националиста, скажу я вам…
Вскоре двое хлопцев подтащили к Османову извивающегося Донцова. Одна рука у него висела плетью после удара нагайкой. Второй он поглаживал поврежденное плечо и тихо поскуливал.
– Вот, нашли у него, пытался достать из кармана… – сказал один из махновцев, протянув на ладони Османову маленький карманный пистолет.
– «Штейр-пайпер» образца одна тысяча девятьсот девятого года, под патрон браунинга… – определил майор, взглянув на знак фирмы на рукоятке пистолета. – Дамская игрушка. Оставь его себе, хлопец, дивчине своей подаришь, для нее он будет в самый раз.
Махновцы и казаки дружно заржали. По их понятиям, мужчина, таскающий при себе подобную дамскую короткоствольную пукалку, не заслуживал к себе уважения.
– Так-так, – сказал Османов, глядя в перекошенное от боли и злобы лицо Донцова, – вот где пришлось встретиться. Я-то думал, что вы еще во Львове. А вы, оказывается, подались от австрияков до дому до хаты. И почему это вдруг вас потянуло на перемену мест? Расскажите, пан Донцов, не стесняйтесь, здесь все свои.
– Ничего я тебе не скажу, большевистская сволочь! – яростно крикнул Донцов. Он попытался было вырваться из рук махновца, но тот был начеку, и, рванув за шиворот, осадил не в меру ретивого националиста.
– Жаль, – сказал Османов, – только теперь, вместо вежливого следователя вроде меня, вам, пан Донцов, придется побеседовать с очень невежливым следователем… – Майор посмотрел на Каретника. – Семен Никитич, вы не могли бы найти подходящее место, товарищ Пахомов вам в этом поможет, и там задушевно побеседовать с паном Донцовым? Надо узнать у него, зачем он приехал сюда из Львова и какое задание получил от тех, кто его сюда послал. Ну как, сумеете? – Османов вопросительно посмотрел на Каретника.
– Ага, сумеем, товарищ Османов! – прищурившись, сказал Каретник, обходя по кругу Донцова. – Давай, веди, товарищ Похомов, показывай, где тут можно без помех поговорить по душам с этим гадом!
Донцов, сообразив, что теперь за него возьмутся настоящие заплечных дел мастера, побледнел и на подгибающихся ногах зашагал в сторону входа в городскую управу.
– А что с остальными делать будем? – поинтересовался Махно, посмотрев на трех помощников Донцова, испуганно притихших у стены. – Вот, посмотри, товарищ Османов, что у них мои хлопцы нашли… – И он показал на валявшиеся на старом мешке из-под овса обрез трехлинейки, два ножа и пистолет «браунинг № 2».
– Вот что еще у них было в карманах. – Махно протянул Османову картуз одного из парней. В нем лежали два золотых крестика, золотые женские сережки с красными камушками, золотые часы с двойной крышкой и пачка мятых царских денег и «керенок».
Османов взял часы и прочитал надпись на крышке. «Ого, – подумал он, – часики-то эти явно «с чужого плеча»… Судя по надписи, они были подарены титулярному советнику Сомову Викентию Сергеевичу его сослуживцами в день сорокалетия…»
– Нестор Иванович, – сказал Османов, – похоже, чэти орлы помогают пану Донцову не только словом, но и делом, не забывая при этом и себя. Дело пахнет уголовщиной… – Он на минуту задумался, потом махнул рукой в сторону кучкующегося поодаль народа. – Знаешь что, товарищ Махно, возьми-ка своих хлопцев и этих бандюг, да расспроси местных об их похождениях. Если что, вспомни декрет товарища Сталина о бандитах и погромщиках. Вопросы будут?
– Нет, товарищ Османов, – все понятно, – сказал Махно.
Он подошел к обмершим от испуга парням и, зло ухмыльнувшись, сказал, помахивая нагайкой:
– Айда за нами, душегубы. Будем народ о ваших «подвигах» расспрашивать…
Пока Махно занимался проведением следственных действий и очными ставками, Каретник беседовал «о любви и дружбе» с духовным предтечей бандеровцев. Похоже, что они быстро нашли общий язык. Донцов понял, что с ним здесь не будут церемониться, и «поплыл».
Минут через двадцать двери городской управы распахнулись, и на площадь вышли улыбающийся помощник Махно и Донцов, внешне не поврежденный (если не считать наливающегося синяка под глазом и чуть прихрамывающей походки).
– Так что, товарищ Османов, – сказал Каретник, небрежно помахивая плеткой, – пан Донцов понял свою неправоту и готов ответить на все вопросы, которые вы ему зададите. Если он что-то и забудет, то можно будет снова вернуться и продолжить наш с ним разговор.
Услышав последние слова, Донцов вздрогнул, непроизвольно поднес ладонь к глазу, который уже совершенно заплыл, и быстро-быстро закивал головой, подтверждая, что да, он действительно готов к откровенному разговору.
Из последующего допроса Османов выяснил, что пан Донцов под чужим именем перешел бывшую линию фронта на юго-западе почти сразу же после того, как Австро-Венгрия после заключения Рижского мира под давлением Германии прекратила боевые действия. Вскоре начались переговоры между австрийской и советской делегациями о заключении мирного договора. По одной из договоренностей, Австро-Венгрия обязалась прекратить на своей территории деятельность всех организаций антирусской направленности.
Оставаться во Львове Донцову уже не имело смысла. Доброжелатели из местной контрразведки сообщили ему, что его личностью уже заинтересовались в Вене, дабы интернировать творца теории «интегрального национализма» как нежелательного иностранца. Ему ничего не оставалось, как убраться со Львова подобру-поздорову. Он оправился в Киев, чтобы там вместе с единомышленниками продолжить борьбу против России, которая, словно взбесившийся паровоз, рвалась, по его словам, к мировому господству.
Но едва он добрался до Житомира, как в Киеве и Виннице отряды Красной Гвардии разоружили части, подчинявшиеся Центральной Раде. Петлюра и Винниченко угодили за решетку, а Скоропадский оказался под домашним арестом.
Казалось, рухнуло дело всей его жизни. Старые хозяева готовы были отдать его на растерзание москалям. Но Донцов, после нескольких дней, проведенных в прострации и упадке духа, подсуетился и нашел новых хозяев. Знакомый еще по работе в «Союзе по освобождению Украины» националист направил его во французскую военную миссию, курирующую формирование чехословацкого корпуса. Французы подобрали и обогрели Донцова, дали денег и, пообещав в дальнейшем постоянную материальную поддержку, посоветовали отправиться на юг, в родные места, и начать там подготовку к восстанию против советской власти под лозунгом: «Прочь от Москвы!» и «Украина понад усе!».
Прибыв в Мелитополь, Донцов начал собирать банду недоумков, готовых убивать и грабить под любыми лозунгами, лишь бы не нести за это никакой ответственности. Но тут прибыл со своей командой майор Османов и прикрыл эту лавочку на корню.
– В общем, мне все ясно, товарищи, – сказал Османов, когда Донцов прекратил дозволенные речи. – Не с австрийцами и немцами, так с французами и британцами. С кем угодно, лишь бы против москалей. Болезнь неизлечимая. Следовательно… Нестор Иванович, – обратился он к подошедшему к нему Махно, – как у вас в селе поступают с лошадью, заболевшей сапом?
– Пристреливают, Мехмед Ибрагимович, чтобы не заражала других лошадей, – ответил Махно. – Сап ведь такая зараза, что его ничем не вылечишь.
– А скажи мне, можно ли болезнь, которой болен пан Донцов, сравнить с сапом?
– Можно, – зловеще ухмыльнулся Махно. – Это ж где ж такое видано – призывать убивать таких же, как и они, людей, лишь за то, что они не украинцы. Я все понял, товарищ Османов! – И он расстегнул кобуру своего «нагана».
Побледневший как полотно Донцов зашатался и стал медленно сползать по стенке на землю.
– Да, Мехмед Ибрагимович, – сказал Махно, – мы тут разузнали, откуда у тех байстрюков часы, деньги и сережки с крестиками. Люди сказали, что это все принадлежало семейству одного городского чиновника. Три дня назад он с женой и дочерью отправился на бричке в Новобогдановку. Там у него старая мать живет. Старушка приболела, и попросила сына приехать к ней, навестить. Уехали они туда, но так до места и не доехали. А вчера нашли люди бричку без лошадей и три трупа. Викентия Сергеевича застрелили, а его жену и дочку сначала снасильничали, а потом зарезали. Похоже, что это дело рук вот этих вот поганцев… – И Махно с ненавистью посмотрел на притихших бандитов.
Под его взглядом те обмякли, а потом, не сговариваясь, дружно бухнулись на колени.
– Люди добрые, помилосердствуйте! По глупости мы это сделали, спьяну! – завопили они. – Нам вот этот сказал, – душегубы стали тыкать пальцами в сторону Донцова, – дескать, убьете москаля – сделаете доброе дело! Он во всем виноват, подлюка!
– В общем, Нестор Иванович, – сказал Османов, – вот тебе эти убийцы и насильники, делай с ними что хочешь.
Махно со своими хлопцами поставил всех четверых бандитов у стены одного из амбаров на городской площади, потом выступил перед собравшейся толпой, рассказав им, что выполняет декрет председателя Совета Народных Комиссаров товарища Сталина, в котором говорится, что задержанные с поличным грабители, насильники и убийцы подлежат расстрелу на месте. Эти слова толпа мелитопольцев встретила одобрительным гулом. Затем сухо треснул залп из винтовок – и четыре фигуры упали у стены.
А потом наступила тишина… Слышался лишь грай вспугнутых выстрелами ворон, мечущихся над кронами деревьев, да тихое позвякивала сбруя на переминавшихся с ноги на ногу лошадях.
– Мехмед Ибрагимович, – тихо спросил до этого все время молчавший адмирал Пилкин – единственный, кто проводил грешные души бандитов крестным знамением, – скажите, а может, все как-то по-иному можно было сделать?
– Владимир Константинович, – так же тихо ответил Османов, – в том то и дело, что нельзя. Их уже нельзя было исправить. Знаете, в джунглях Индии тигр, попробовавший человечины, на всю жизнь становится людоедом. Этих бандитов и насильников тоже может исправить лишь могила. А господин Донцов, если и сам лично и не убивал, но своим подстрекательством к убийству не меньше виноват, чем его подручные. Пусть он даже и прикрывал их мерзкие поступки разными красивыми словами.
– Правильно говорите, товарищ Османов! – сказал Махно, подходя к майору и адмиралу. – Не успели мы одних господ скинуть, так сразу новые нам на шею лезут, да еще тянут за собой своих господ – то есть то австрийцев, то французов. Тьфу!
– Закончим на этом, товарищи, – сказал Османов, оглядывая окружающих его людей. – Пора, наконец, установить в Мелитополе народную власть – советскую. Где товарищ Пахомов?
– Здесь я, – ответил предводитель местных эсдеков, только что объявивший себя большевиком.
– Значит так, – сказал Османов, – Советская власть – это порядок в городе и соблюдение всех прав трудящихся. И это совсем не то, о чем думают некоторые. Никакого самоуправства, конфискаций, экспроприаций и расстрелов кого-либо по классовому признаку. Если будут замечены хоть какие-то из перечисленных мной явлений, то это будет считаться бандитизмом со всеми вытекающими из этого последствиями. – Майор кивнул головой в сторону стены, где лежали тела расстрелянных. – Понятно, товарищ Пахомов?
– Понятно, товарищ Османов, – кивнул тот; ему почему-то уже совсем не хотелось становиться главой этой самой советской власти в городе Мелитополе.
– Очень хорошо, – сказал Османов, – сейчас мы все отправимся в здание управы, найдем вашего градоначальника господина Панкеева и объясним ему политику нашей партии. Он, как градоначальник, пусть занимается городским хозяйством, чистотой на улицах, качеством мостовых, вывозом мусора и нечистот, городскими учреждениями образования и здравоохранения. То есть всем тем, о чем вы, профессиональные революционеры, и понятия не имеете. Вашей же обязанностью, как председателя совета народных депутатов, будет следить, чтобы в городе соблюдались все декреты, постановления и законы советской власти. Кроме того, с сегодняшнего дня в городе начнет действовать управление народного комиссариата внутренних дел, к работе которого должны быть привлечены бывшие сотрудники бывшего полицейского управления. Разного рода люмпены, бандиты, воры вовсе не являются нам классово близкими, поскольку хлеб свой добывают не честным трудом, а грабежом, в том числе и простого народа. Подчиняться управление НКВД будет не вам и не градоначальнику, а напрямую товарищу Дзержинскому в Петрограде. Вы же, со своей стороны, должны подобрать два-три десятка молодых грамотных товарищей для включения их в штат этого управления для контроля за действиями бывших полицейских и для обучения ремеслу сыщика. Вам все понятно, товарищ Пахомов?
– Да, понятно… – тяжело вздохнул тот.
Майор Османов посмотрел на часы и махнул рукой.
– Тогда пошли, товарищи!
Три часа спустя Османов, Железняков, Махно и Пилкин вышли на площадь, урегулировав все вопросы и оставив в здании городской управы совершенно одуревших от свалившихся им на голову обязанностей Панкеева и Пахомова. На какое-то время обоим хватит заряда полученного оптимизма. Ну, а потом, примерно через месяц, через Мелитополь на Дон громить Краснова и Каледина пройдет корпус Красной Гвардии полковника Бережного, и сопровождающие корпус товарищи из Петрограда заботливо поправят образовавшиеся перекосы.
На городской площади было пустынно. Трупы уже вывезли за город, чтобы закопать в безымянной могиле, а дворники присыпали чистым речным песком пятна крови. Возле казачьей тачанки переминался с ноги на ногу мальчишка лет десяти, одетый хоть в чистую, но поношенную и заштопанную на локтях, не по росту большую рубашку.
– Вот, Мехмед Ибрагимович, – сказал Миронов, – мальчишка просится с нами, говорит, что сирота и хочет бороться за советскую власть. Я сказал ему, чтобы ждал вас, так как вы наш главный начальник.
– Сироту бросать нехорошо, Филипп Кузьмич, – ответил Османов и взмахом руки пригласил мальчика подойти.
– Дяденька военный! – сказал подбежавший мальчик. – Возьмите меня с собой, я вам пригожусь!
– Конечно, пригодишься, молодой человек, – сказал Османов, опускаясь перед мальчиком на корточки, чтобы разговаривать лицом к лицу. – Скажи-ка мне, юноша, а как тебя зовут?
– Пашкой кличут, – ответил малец, шмыгнув носом. – Пашкой Судоплатовым.
– А отца твоего как звали? – машинально спросил несколько обалдевший Османов.
– Анатолием, – ответил пацан. – Только помер он в этом году… – И мальчик снова шмыгнул носом.
– А мать у тебя жива? – спросил Османов.
– Жива, дяденька, – сказал будущий гений советской разведки. – Только нас у нее четверо, и ей всех не прокормить. Возьмите меня с собой, дяденьки, я грамотный – читать и писать умею. Я вам пригожусь!
«Так… – подумал Османов, – придется его взять. Ведь, если не с нами, то с другими, но из дома убежит. Пропадет ведь…»
– Хорошо, сказал Османов, выпрямляясь и беря мальчика за руку, – идем.
Подойдя к своему коню, Османов птицей взлетел в седло и попросил войскового старшину Миронова:
– Филипп Кузьмич, а ну-ка подай мне этого героя…
Усадив юного Павла Судоплатова перед собой, майор Османов посмотрел на багровое солнце, склонявшееся к горизонту, и скомандовал:
– По коням! Рысью, марш-марш!
12 декабря (29 ноября) 1917 года. Полдень. Остров Гельголанд.
Капитан-лейтенант кайзермарине Лотар фон Арно де ла Перьер
Вот мы и дома. Низкое, серое небо Северного моря, короткая злая волна, пронизывающий ледяной ветер. Но при всем при том дом есть дом, каким бы он ни был. Самое главное, мы вернулись, сделав то, на что в обычных условиях нельзя было и рассчитывать. Успех похода был оглушительным. На счету у наших русских кригскамрадов оказались два крупнейших британских трансатлантических лайнера, перевозивших американскую пехотную дивизию. Думаю, что янки, которые никогда не отличались особой храбростью и всю свою историю предпочитали воевать с индейцами или мексиканцами, теперь призадумаются, а так ли нужна им эта война в Европе…
Северная Атлантика в это время – большая холодная братская могила, в которой места хватит для десятков тысяч человек. В ней уже нашли свой конец шестнадцати тысяч американцев. У них практически не было шансов уцелеть. Они были приговорены к ужасной гибели еще в тот момент, когда герр Алекс, беспощадный, как средневековый викинг, произносил роковые слова: «Боевая тревога, торпедная атака!».
При этом я не заметил ни в ком из русских ни колебаний, ни сожалений. Мы, немцы, несмотря на то, что пресса Антанты изображает нас свирепым воинством Аттилы, на самом деле народ сентиментальный. И поэтому мне даже стало немного жалко тех американских парней, которых хитросплетения мировой политики и Божий промысел обрекли на безвременную страшную смерть в морской пучине.
Но я тут же вспоминаю про наших солдат, сидящих сейчас в заливаемых жидкой грязью окопах Западного и Итальянского фронта. И вся моя жалость к погубленным нами американцам сразу исчезает. К тому же я не забыл, что до того, как наш любимый гросс-адмирал Тирпиц заключил с русскими мир, Алекс и его кригскамрады с такой же свирепой жестокостью топили немецкие корабли и убивали немецких солдат.
