скачать книгу бесплатно
Непобедимая и легендарная
Александр Петрович Харников
Александр Борисович Михайловский
Ангелы в погонахОднажды в Октябре #4
Подавив украинских сепаратистов и в общих чертах установив на территории малороссийских губерний советскую власть, преторианцы будущего красного императора товарища Сталина переводят дух и оценивают обстановку. Они видят, что вокруг творится то, что было противно любому русскому патриоту – хоть «красному», хоть «белому». В Молдавии националисты ведут дело к отделению от России, а за их спиной стоит жаждущая чужих земель Румыния. В объятом безвластием Крыму, где у причалов Севастополя погибает Черноморский флот, вяло борются за влияние татарские автономисты, анархисты, украинские националисты и последователи линии Троцкого-Свердлова. По степям Таврии бродят никому не подчиняющиеся отряды разной степени «революционности», вырождаясь в откровенные банды. На Дону собирают сторонников генералы Краснов, Алексеев и Каледин, с намерением провозгласить область Войска Донского независимым государством. И в дополнение ко всему Британская империя ведет против Советской России необъявленную войну: потерпев поражение при набеге на Мурманск, джентльмены не успокоились и продолжают строить новые коварные планы.
Однако полковнику Бережной, адмирал Ларионов и другие их товарищи под руководством товарища Сталина продолжают наведение порядка в своей стране. Кроме того, они намерены в очередной раз крепко дать в нос зарвавшимся «просвещенным мореплавателям». О том, как это произойдет, вы узнаете, прочитав эту книгу.
Александр Михайловский, Александр Харников
Непобедимая и легендарная
Том 4
13-я часть
Громовой декабрь
09 декабря (26 ноября) 1917 года. Полдень. САСШ. Вашингтон. Овальный кабинет Белого дома.
Присутствуют:
Президент САСШ Вудро Вильсон
Вице-президент Томас Маршалл
Государственный секретарь Роберт Лансинг
Военный министр Ньютон Бейкер
Командующий ВМС САСШ адмирал Уильям Бэнсон
Вашингтон был погружен в траур, приспущеные государственные флаги украшали черные ленты, газеты вышли с заупокойными заголовками, а настроения в городе политиков и чиновников были такими, что хоть сейчас в гроб ложись. Вчера в 15:33 германская подводная лодка торпедировала трансатлантический лайнер «Мавритания» уже подходивший к Ливерпулю, фактически в пределах видимости шотландского берега.
Вражеская субмарина проявила невероятную дерзость. Она атаковала лайнер, несмотря на то, что тот уже находился под охраной британских противолодочных шлюпов и американского крейсера «Олбани». После попадания двух торпед и взрыва котлов «Мавритания» легла на левый борт и быстро затонула. Из личного состава двух перевозимых ею пехотных полков в количестве двухсот четырех офицеров и пяти тысяч девятисот нижних чинов, а также из восьми сотен человек команды экипажам шлюпов удалось поднять из ледяной декабрьской воды не более двухсот окоченевших полутрупов. Британские военные моряки не только не смогли потопить дерзкого подводного пирата – им даже не удалось обнаружить присутствие вражеской субмарины после атаки.
Похоронные настроения царили и в Белом Доме. Попытка вашингтонского истеблишмента, презрев доктрину Монро и не неся при этом значительных затрат, успеть к разделу жирного европейского пирога, терпела крах.
– Джентльмены, – сказал президент Вильсон, когда все присутствующие расселись вокруг знаменитого круглого стола, – мы собрались по печальному поводу. Всевышний посылает нам все новые и новые испытания. Давайте помолимся за души наших усопших соотечественников.
Когда молитва закончилась, все уселись за стол, и Вудро Вильсон начал совещание.
– Слово предоставляется адмиралу Бэнсону, – сказал президент. – Мы бы хотели выслушать его объяснения, каким образом мы потеряли при перевозке в Европу еще одну пехотную бригаду, а англичане – последний крупный трансатлантический лайнер. Впрочем, как мне кажется, это вопрос чисто академический, ибо Конгресс только что решением обеих палат на неопределенный срок наложил вето на все воинские перевозки через Атлантику. Это вам к сведению. Мы и наши союзники обделались в этом деле по полной программе. Ну а теперь мы вас внимательно слушаем, адмирал…
Адмирал тяжело вздохнул.
– Джентльмены… – начал он свою речь. – Нам казалось, что мы приняли все необходимые меры для защиты от вражеских подводных лодок наших солдат, перевозимых через океан. «Мавританию» во время ее пути через Атлантику сопровождал наш крейсер «Олбани», из-за чего скорость на маршруте пришлось снизить со стандартных двадцати шести до восемнадцати-двадцати узлов. Количество впередсмотрящих были удвоено, а в ночное время корабли шли без огней. При входе в зону действия германских субмарин лайнер взяли под охрану британские шлюпы противолодочной обороны, после чего скорость каравана упала до шестнадцати узлов. Атака германской подводной лодки произошла уже на подходе к Ливерпулю, прямо средь бела дня. Один из выживших сигнальщиков с «Мавритании», матрос Тед Берсон, показал, что следы двух торпед были замечены ровно в пятнадцать тридцать, на кормовых курсовых углах. Это направление для подводной атаки считается малоопасным, тем более что обе торпеды шли мимо лайнера. Поэтому капитан «Мавритании» не стал предпринимать никаких маневров уклонения.
Адмирал обвел присутствующих внимательным взглядом и после короткой паузы произнес:
– Джентльмены, то, что я скажу вам дальше, может показаться невероятным, но показания Теда Берсона, которые, кстати, он дал под присягой, подтверждаются и сигнальщиками с британских шлюпов, тоже наблюдавших за торпедной атакой. Ровно в пятнадцать часов тридцать одну минуту торпеды вошли в кильватерный след «Мавритании» и изменили курс, догоняя лайнер. Несчастный матрос говорил, что они «гнались за нами как две голодные акулы», виляя по синусоиде, то входя в кильватерный след, то выходя из него.
– А разве торпеды могут гоняться за кораблями? – удивленно спросил военный министр. Он хотел еще что-то добавить, но потом махнул рукой и сказал: – Извините, джентльмены, нервы. Раз погнались, и все это подтверждают, значит, могут. Продолжайте, адмирал. Что там у вас еще такого же… страшного?
– Много чего, – кивнул Бэнсон. – Кроме того, что эти торпеды погнались за «Мавританией», вызывает удивление и тот факт, что ни сигнальщики с «Мавритании», ни военные моряки с нашего крейсера и британских шлюпов не заметили никаких признаков присутствия в этом районе подводной лодки. Повторяю: никаких. Ни поднятого перископа, ни шумов работающих механизмов – ничего. Попытки обнаружить субмарину и атаковать ее не имели успеха, и это военное преступление осталось безнаказанным.
– Вы считаете, что у германцев появилась подводная лодка какого-то нового типа? – встревожено спросил президент. – В таком случае для нас это может стать полной катастрофой…
– Возможно, сэр, – кивнул адмирал Бэнсон, – по данным наших британских коллег, полтора месяц назад субмарина неизвестного типа в обстановке полной секретности прошла Кильским каналом из Балтийского моря в Северное. Проводка ее осуществлялась ночью, при минимуме обслуживающего персонала и повышенных мерах безопасности, при этом рубка и верхняя часть корпуса были тщательно задрапированы брезентом. – Он тяжело вздохнул. – Кроме того, британской разведке стало известно, что примерно в то же время с германской подводной лодки U-35, которая базируется в австрийском порту Каттаро на Адриатическом море, сразу после возвращения из похода был отозван ее командир, знаменитый подводный ас капитан-лейтенант Лотар фон Арно де ла Перьер. Как удалось установить, проездные документы ему были выписаны до военно-морской базы на острове Гельголанд. Третьим элементом головоломки, оказавшимся в том же месте и в то же время, оказался адмирал Тирпиц, посетивший остров примерно в то же время, когда туда должны были прибыть неизвестная субмарина и очень известный германский подводник. Делайте выводы, джентльмены…
– Возможно, вы и правы, Бэнсон, – задумчиво сказал вице-президент Томас Маршалл, – уникальный командир для уникального корабля и напутствие любимого адмирала на пирсе. Если в ближайшее время будет объявлено, что капитан-лейтенант фон Арно де ла Перьер награжден Рыцарским крестом, или что там у гуннов положено давать за такие деяния, то тогда мы точно будем знать, кто убил наших мальчиков. Пока же, господа, нам надо решить, какие мы сделаем из всего произошедшего выводы и что предпримем дальше.
– Томас, – вздохнул президент Вильсон, – я же сказал, что конгресс все уже решил за нас. Больше никаких войск в Европу, никаких потопленных кораблей, никаких напрасных потерь. Переброска войск в Европу и наше участие в боевых действиях приостанавливаются до момента прояснения обстановки и нахождения эффективного способа борьбы с новыми германскими субмаринами и их секретными торпедами. Если кто и может создать такое чудовищное оружие в наше время, так это германцы, слепо верящие во всемогущество техники, и в то же время лишенные даже зачатков совести и милосердия. Госсекретарю Роберту Лансингу я хочу поручить в максимально вежливой форме довести эту информацию до его британского коллеги из Форин-офиса. Сообщите им, что мы также отзываем обратно в Штаты свою бригаду линкоров. После заключения мира на востоке германская промышленность должна перестать испытывать проблемы с сырьем, и боюсь, что в ближайшем времени моря заполонят десятки невидимых и неуловимых субмарин-убийц. В дальнейшем все перевозки военных грузов в Великобританию будут осуществляться на британских торговых судах, эскортируемых британскими же военными кораблями. Мы умываем руки, джентльмены, и рассчитываем вернуться к этому делу тогда, когда обстановка в Европе станет для нас более благоприятной.
– Но, мистер президент, – недоуменно произнес военный министр Бейкер, – а что же нам делать с армией, которую мы собирались отправить через океан? Части в основном закончили обучение, и уже готовы к отправке.
– Мистер Бейкер, – раздраженно сказал президент, – вы хотите, чтобы эти парни отправились в Европу или прямиком на морское дно? Если считаете, что они нужны, и недаром едят свой хлеб, то поищите им применения где-нибудь поближе, без нарушения доктрины Монро. Подумайте, что мы можем урвать от той же Мексики. Там сейчас неспокойно, и под шумок мы сможем оттяпать все, что нам необходимо. Давайте, прикиньте, где и что, составьте план и представьте его мне на рассмотрение. Все, джентльмены, совещание окончено, можете быть свободны.
10 декабря (27 ноября) 1917 года. Полдень. Одесса. Железнодорожный вокзал.
Над красавицей Одессой порывами задували ледяные декабрьские ветра. Город сек ледяной дождь пополам со снегом. Но, несмотря на эту отвратительную погоду, впервые за несколько месяцев одесситы почувствовали себя комфортно. Прибытие бригады Красной Гвардии положило конец безвластью. Кадеты, гайдамаки, левые и правые революционеры, а также просто бандиты, наконец угомонились и перестали делить власть в городе и имущество горожан. Твердой рукой наведя порядок, прибывшие из Питера красногвардейцы установили в Одессе-маме свою власть – пусть жесткую и не склонную к либерализму, но столь милую сердцу обывателя. А бандиты Япончика, самостийщики и так называемые р-р-революционеры, творившие беспредел в городе, частично были уничтожены, а уцелевшие забились в щели и не высовывали носа.
Новые власти, не откладывая дела в дальний ящик, организовали Управление Народного Комиссариата Внутренних Дел, назначив начальником известного русского сыщика Аркадия Францевича Кошко, волею судьбы оказавшегося в Одессе. По сути, снова заработало старорежимное городское полицейское управление, со всеми печальными последствиями для одесской уголовной братии. Пешие и мобильные сводные патрули из бойцов бригады, местных рабочих отрядов и юнкеров беспощадно расстреливали на месте преступления всех мародеров и грабителей, отправляя всех прочих подозрительных на улицу Кондратенко – туда, где со времен «до без царя» находилось городское полицейское управление. В ведомстве господина (или товарища?) Кошко, получившего чин комиссара внутренних дел первого ранга, с задержанными беседовали уже более скрупулезно и предметно.
По сути, соединить, казалось бы, несовместимое – красное и белое – оказалось довольно просто. Едва из большевистской идеологии исчез тезис о расчленении бывшей Российской империи на множество мелких республик, и возобладала сталинская линия на «единую и неделимую» (пусть и Советскую) Россию, большинство офицерского корпуса Русской армии заняло лояльную в отношении новой власти позицию. После заключения почетного Рижского мира лояльность эта укрепилась.
Сыграло свою роль и публичное обращение экс-императора Николая II ко всем своим сторонникам с призывом поддержать правительство Сталина. По ходу движения по Белоруссии и Украине даже было непонятно, кого больше пристало к соединению полковника Бережного – то ли рабочих отрядов Красной Гвардии, то ли одиночных офицеров и сохранивших дисциплину и управляемость осколков Русской армии. Больше всего это напоминало снежный ком, катящийся с горы. Совсем небольшие пополнения во Пскове, Могилеве и Гомеле, значительные в Чернигове, большие в Киеве, и просто огромные в Одессе. Был среди этих примкнувших к бригаде Бережного и сводный чехословацкий батальон Красной Гвардии, под командованием кавалера двух георгиевских крестов поручика Людвига Свободы.
Эта бесформенная, почти неуправляемая масса и вынудила Фрунзе и Бережного задержаться в Одессе, чтобы заняться организационными вопросами. Из Петрограда они получили распоряжение Председателя Совнаркома о переформировании мехбригады в корпус Красной Гвардии. Состоять он должен был из одной механизированной, одной стрелковой и одной кавалерийской бригады, отряда бронепоездов и нескольких отдельных батальонов.
И сейчас большая часть подразделений формируемого корпуса выстроилась стройными рядами на привокзальной площади, неподалеку от Куликова поля. Торжественно и грозно застыли на подъездных путях бронепоезда. Красные знамена перед строем частей, как и флаг над зданием вокзала, то бессильно повисали мокрыми тряпками, то начинали неистово хлопать под налетающими порывами ветра. Мощные динамики, установленные на крыше агитвагона штабного поезда, разносили слова песни «Красная Армия всех сильней», в трактовке группы «Любэ»:
Красная гвардия, доблестный флот, непобедимый как наш народ.
Ведь от тайги до британских морей, Русская Армия всех сильней.
Да будет Красная непобедима, на страже Родины родной.
И все должны мы, неудержимо, идти на справедливый бой.
Красная Гвардия марш-марш вперед, Родина-мать нас в бой зовет.
Ведь от тайги до британских морей, Русская Армия всех сильней.
Да будет Красная непобедима, на страже Родины родной.
И все должны мы, неудержимо, идти на справедливый бой.
Мир мы построим на этой земле с Верой и Правдою во главе.
Ведь от тайги до британских морей, Русская Армия всех сильней.
Да будет Красная непобедима, на страже Родины родной.
И все должны мы, неудержимо, идти на справедливый бой.
Когда стихли последние аккорды, перед бойцами и офицерами выступил Народный комиссар по военным и морским делам Михаил Фрунзе. Коротко поздравив всех со вступлением в ряды Красной Гвардии, он зачитал текст новой советской присяги:
Я, гражданин Советской России, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы своих командиров.
Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу и своей Родине России.
Я клянусь в любой момент выступить на защиту моей Родины – Советской России, и клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение моих боевых товарищей.
Тысячи глоток троекратно прокричали: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!», после чего торжественная часть закончилась, и людей с ледяного ветра и моросящего дождя быстро завели внутрь вокзала для обогрева, раздачи горячего обеда и приема традиционной в русской армии винной порции. Начальствующий же состав формируемого корпуса Красной Гвардии, кутаясь на ледяном ветру в шинели и бушлаты, прошел в салон-вагон штабного поезда для обстоятельной беседы.
– Да, Михаил Васильевич, – тихонько сказал полковник Бережной идущему рядом Фрунзе, – вот и не утерпели мы до двадцать третьего февраля – создали, получается, Красную Армию на два с половиной месяца раньше. Ну ничего – как говорят в народе, что ни делается, все к лучшему.
– Получается, так, Вячеслав Николаевич, – с легкой улыбкой согласился Фрунзе, посвященный в основные моменты другого варианта истории, – будет теперь у нас праздничным армейским днем десятое декабря.
– Господин Фрунзе, а как же ваше обещание сохранить русскую армию? – тут же спросил слегка раздосадованный генерал-лейтенант Деникин.
– Антон Иванович, – ответил тому полковник Бережной, – вы же сами видите, что творится вокруг. Взяться же не за что. Старая армия расползается под руками как прелая портянка. Кругом бардак, хаос, дезертиры, солдатские комитеты, а также тыловая шваль, которую хочется вешать на фонарях, минуя процедуру военно-полевого суда. А у нас – порядок и дисциплина. Ведь мы берем в Красную Гвардию только добровольцев, которые к нам, между прочим, идут массово, что обещает нашей новой армии в будущем довольно приличный уровень боеспособности…
– Хочу также заметить, – мягко добавил Фрунзе, – что любая часть, сохранившая организованность и не утратившая своего знамени, будет включена в новую армию без перемены названия и с сохранением личного состава. Было бы преступлением распускать полки, прославившие себя в сражениях против неприятеля. Но, к сожалению, таких боеспособных частей в русской армии сейчас абсолютное меньшинство. Формирование новой армии – единственный выход из того преступного бардака, который, пусть даже из самых лучших побуждений, сотворили господа из Временного правительства.
– Не могу не согласиться с вами, – хмуро сказал генерал Деникин, – иначе как преступным бардаком их приказы и распоряжения и назвать-то нельзя.
Полковник Бережной увидел, что у двери штабного вагона рядом с генералом Марковым и подполковником Ильиным (остававшимися «на хозяйстве», а потому не присутствовавшими на построении), стоит еще один высокий худой офицер в очках, с лицом нервического типа.
– Т-с-с, господа и товарищи, – сказал он, – сейчас что-то будет. И заметьте, Антон Иванович, как раз в тему нашего предыдущего разговора. А я-то все гадал, куда пойдет этот человек – между прочим, Антон Иванович, хороший ваш знакомый по боям в Карпатах – к нам или на Дон к Каледину? Хотелось бы, чтобы все же к нам. Противник он тяжелый, да и делить нам с ним нечего.
– Господа и, хм, товарищи… – разрешил интригу генерал Марков; лицо незнакомца на слове «товарищи» заметно дернулось, – позвольте вам представить полковника Генерального Штаба Михаила Гордеевича Дроздовского. Пробился к нам из Ясс со сводным отрядом в тысячу штыков, двести сабель, при восьми орудиях и двух броневиках. Уходили, можно сказать, с боем, румыны никак не хотели отпускать его отряд, требовали, чтобы он сложил оружие. Но Бог миловал, обошлось.
– Михаил Гордеевич опять навел пушки на королевский дворец в Яссах и пригрозил разнести резиденцию румынского монарха вдребезги и пополам? – не удержавшись, спросил полковник Бережной.
– Полковник Главного разведуправления Генерального Штаба Бережной, Вячеслав Николаевич, – быстро сказал генерал Марков, представляя собеседников друг другу, – герой Рижского сражения, победитель Гинденбурга с Людендорфом, и вообще легендарная личность. Наведение в Петрограде жесткого порядка и вызволение Государя с семьей из ссылки – это тоже он. До последнего времени командовал у нас механизированной бригадой. Теперь же, скорее всего, будет командовать корпусом. В общем, прошу любить и жаловать.
– Да? – немного растерянно сказал Дроздовский, несколько изумленный столь неожиданной атакой. – Так оно и было. Но почему опять?
– Потому что люди не меняются, – ответил полковник Бережной на последний вопрос, и посмотрел на Маркова. – Сергей Леонидович, неужто вы не рассказали коллеге об истинной подоплеке последних событий?
– Не успел, Вячеслав Николаевич, – вздохнул тот, – да к тому же я не имел на это соответствующего разрешения.
– Теперь можете рассказать, – кивнул полковник Бережной, – с такими людьми дела надо вести открыто и честно. Расскажите Михаилу Гордеевичу кто мы, что, и ради чего мы делаем все, чему он свидетель. В конце концов, речь идет о спасении России.
– Разумеется, – кивнул генерал Марков, – но сначала, с разрешения Михаил Васильевича, я должен представить полковнику Дроздовскому тех из присутствующих, с кем он еще не знаком.
– Представляйте, товарищ Марков, – сказал Фрунзе, и Дроздовский снова непроизвольно вздрогнул при слове «товарищи». Похоже, наркома слегка забавляла эта невольная комедия положений.
– Народный комиссар по военным и морским делам, – сказал Марков с легкой усмешкой, – а также Главком и член ЦК партии большевиков, Фрунзе Михаил Васильевич. Генерал-лейтенант Романов Михаил Александрович, бывший Великий князь, начальник конно-механизированной группы особого назначения, Генерального Штаба генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович, командир вновь формируемой стрелковой бригады генерал-лейтенант кавалерии барон Густав Карлович Маннергейм, командир формируемой кавалерийской бригады, как я понимаю, в представлении вам не нуждаются. (после каждого надо поставить точку) Вы с ними уже знакомы по совместным сражениям.
– И Генерального Штаба генерал-лейтенант Марков Сергей Леонидович, начальник разведки Корпуса, – неожиданно закончил представление Фрунзе, глядя прямо на Дроздовского. – Он, как я полагаю, вам тоже уже хорошо знаком.
– Разумеется, Михаил Васильевич, – подтвердил генерал-лейтенант Марков.
– Итак, – сказал Фрунзе, – поскольку полковник прибыл к нам прямо с места событий, то предлагаю пригласить его на наше штабное совещание. Как говорится, с корабля на бал. С Румынией, товарищи, пора кончать и идти дальше. Дел у нас еще много.
Да, на Юге России все еще только начиналось. С Румынского фронта поступили сообщения, что после взятия Красной Гвардией Одессы румынская королевская армия по приказу представителей Антанты приступили к разоружению и интернированию частей Русской армии. Отдельные подразделения, еще сохранившие боеспособность, подобно отряду полковника Дроздовского, силой оружия пробивали себе путь к русской границе. А в Яссах битые австрийцами и мадьярами румынские генералы уже строили планы и мечтали о Великой Румынии до Днестра, Днепра или даже до Волги. Грядущий восемнадцатый год должен был решить все.
10 декабря (27 ноября) 1917 года. три часа пополудни. Одесса. Железнодорожный вокзал, штабной поезд корпуса Красной Гвардии, Купе генерала А.И. Деникина.
– Михаил Гордеевич, – с улыбкой сказал генерал Марков, задвигая за собой дверь купе, – я же вам говорил, что попали вы как кур в ощип – в логово самых отъявленных большевиков. С чем мы вас и поздравляем.
Полковник Дроздовский, слегка прихрамывая на левую ногу, дошел до дивана и устало опустился на него.
– Господа, – растерянно вымолвил он, – потрудитесь объяснить мне, что сие означает? Я ничего не могу понять!
– Сергей Леонидович, – с трудом сдерживая улыбку, сказал Великий князь Михаил Александрович, – будьте любезны, налейте-ка полковнику рюмочку коньяка.
– Да-да, – закивал генерал-лейтенант Деникин, – господину полковнику это совсем не помешает. Сергей Леонидович, пошарьте в моем погребце.
Дроздовский отрицательно покачал головой, но генерал Марков, протянув ему пузатый бокал с плескавшейся на дне янтарной жидкостью, ободряюще сказал:
– Выпейте, Михаил Гордеевич, не пьянства ради, а токмо для лучшего усвоения всего здесь увиденного и услышанного. Кстати, господа, кто попробует объяснить нашему гостю все происходящее?
– Как мне кажется, – произнес генерал Деникин, – лучше всего это получится у Михаила Александровича – как старшего по званию и более осведомленного.
– Действительно, – кивнул Марков и посмотрел на брата экс-императора, – его высочество наиболее, как принято говорить у наших новых знакомых, «продвинут» во всех их чудесах. Только я, Михаил Александрович, запамятовал, когда полковник Бережной впервые пожаловал к вам в Гатчину…
– Двадцать девятого сентября по старому стилю, – сухо сказал Михаил Романов, – я сподобился быть вторым после господина Сталина из числа тех, кто удостоился такой чести. Вас, господин полковник, тогда не было в Петрограде… Вы даже не можете себе представить, что творилось тогда в городе. Ужас, помноженный на кошмар…
Михаил Романов задумался, а потом сказал:
– Но давайте я расскажу по порядку, чтобы Михаилу Гордеевичу стало все понятно… Итак, начну. Все обстояло следующим образом. На конец сентября германским Генеральным штабом была запланирована операция по захвату Моонзундских островов с целью обхода нашей оборонительной позиции у Риги и прорыва германского флота в Финский залив. Для этой цели было выделено два отряда линкоров, дивизия новейших легких крейсеров и десантный корпус численностью двадцать шесть тысяч штыков. В самый канун операции каким-то необъяснимым для современной науки способом в Балтийском море, ровно посредине между Моонзундом и Стокгольмом, появилась эскадра русского флота. И прибыла она из будущего – их далекого две тысячи двенадцатого года. Результат сего переноса известен всем – у острова Эзель Германия потерпела одно из самых тяжелых поражений в этой войне…
Михаил Романов внимательно посмотрел на полковника Дроздовского и сказал:
– Михаил Гордеевич, я мог бы подробно рассказать вам о том, как день за днем с помощью эскадры пришельцев менялась вся наша история. Но на это понадобится слишком много времени. Могу сказать лишь одно… – Он замолчал, а потом продолжил: – Я редко встречал более яростных патриотов России, чем полковник Бережной, адмирал Ларионов и их подчиненные. При всем при том все они являются такими же яростными приверженцами господина Сталина. Фактически они стали чем-то вроде его преторианской гвардии. Это они превратили винные погромы в Питере в ночь длинных ножей, под корень вырезав противостоящую Сталину группировку Троцкого-Свердлова. Одна ночь, господа – и Россия снова единая и неделимая.
– Спасибо, ваше императорское высочество, вы меня обнадежили, – устало сказал Дроздовский. – Только хотелось бы знать, что теперь будет дальше…
– Михаил Гордеевич, – ответил бывший великий князь, – запомните: здесь нет никакого высочества. Есть только генерал-лейтенант Михаил Романов, командир конно-механизированной группы Красной Гвардии. Бойцы меня любят, коллеги уважают, зачем мне что-то большее, особенно сейчас… Ну, а на вопрос о том, что же будет дальше, отвечу, что сам об этом не ведаю. К сожалению, даром Кассандры не наделен. Поживем – увидим. Лично я, как и мой брат, свой выбор уже сделал. Мы с ним сделаем все, чтобы избежать развязывания в России братоубийственной гражданской войны, и будем всемерно помогать господину Сталину и его команде. Если для этого Россия должна стать большевистской советской республикой, то пусть она ею станет. Временного правительства, со всеми его «свободами», мы все наелись до отвала. Мы насмотрелись на безвластие, именуемое демократией. Увольте, но, по мне, лучше большевистская диктатура, чем вседозволенность и беззаконие. А что касается монархии… Она умерла, и реставрация ее сейчас невозможна. – Михаил вздохнул. – Михаил Гордеевич, лично я понимаю и сочувствую вашим монархическим убеждениям. Но сейчас такие люди, как вы, в абсолютном меньшинстве. Слишком много ошибок сделали во время своего правления мой брат и его супруга, слишком много грязи на них было вылито Гучковыми, Милюковыми и прочими думскими словоблудами. Слишком глубоко зашло разложение нашей деревни, значительно усугубленное деятельностью господина Столыпина. Так что, господин полковник, как человек опытный могу вам сказать, что на ближайшие лет тридцать или сорок единственный император, который у нас есть – это господин, ну или товарищ, Сталин-Джугашвили. Других вариантов, способных сделать нашу бедную Россию великой и процветающей державой, сейчас просто нет. Дело, задуманное вами в Яссах, неосуществимо, потом что нельзя сделать то, что неприемлемо большинством народа. Господа Краснов и Каледин что-то там пытаются изобразить на Дону. Но когда мы закончим с румынами, то придем и туда…
– Не верю! – взволнованно воскликнул Дроздовский. – Я не верю, что бывший бунтовщик, каторжник, сможет сделать нашу Отчизну великой и могучей! Господа, да ведь просто быть такого не может! Красный император?! Да вы сами в это верите ли?!
– Сергей Леонидович, – мягко сказал Деникин, – вы, как лучше всех разбирающийся в технике наших потомков, пожалуйста, покажите полковнику Дроздовскому… ну, скажем, Парад Победы после капитуляции Германии в войне, которую Россия выиграет под руководством товарища Сталина. Ее еще назовут Великой Отечественной. Пусть он посмотрит, как будет выглядеть Красная Империя в зените своей славы.
– Да, Сергей Леонидович, – поддержал Деникина Михаил Романов, – покажите. Когда я вижу этот Парад, у меня мурашки бегут по коже. Триумф, сравнимый разве что с восемьсот двенадцатым годом, когда от стен сожженной Москвы русские полки с боями прошагали до парижских бульваров.
Пока генерал Марков доставал из стального сейфа, привинченного к стенке штабного вагона, выданный генералам для работы ноутбук, генерал Деникин вполголоса разговаривал с полковником Дроздовским.
– Михаил Гордеевич, вы ведь помните, как начиналась война с Японией? – спросил он. – Главным фактором успеха армии и флота микадо было внезапное и вероломное, с нарушением всех правил ведения войны, нападение на наш флот в Порт-Артуре и на крейсер «Варяг» в Чемульпо.
– Да, это так, Антон Иванович, – кивнул полковник Дроздовский, – но только какое это имеет отношение к обсуждаемому сейчас вопросу?
