скачать книгу бесплатно
– Что-то ты можешь сказать уже сейчас? Про Конституцию.
– Могу. Слишком много власти у президента.
– Французский вариант, – привычно пояснил я.
– Да, – ровным голосом произнесла Настя. – Но мы – не Франция. Можем получить совсем другой результат в будущем.
Я вяло усмехнулся – что за недоверие к нашему президенту? Разумеется, у Ельцина есть недостатки, но он не станет переступать закон.
– Борис Николаевич этого не допустит.
– Борис Николаевич будет не всегда.
– Еще есть Дума. Она в крайнем случае скажет свое слово.
– Хотелось бы в это верить.
Еще мы говорили о выборах, о работе, о ситуации в экономике. Но я не спрашивал ее о семейных делах, об Эдуарде, я даже не знал, развелись они уже или нет. Я лишь думал, глядя на нее: «Хочу, чтобы она стала моей женой». Да, мне очень хотелось этого.
Когда мы прощались около института, где меня давно ожидала машина, я шутливо поинтересовался:
– Не сердишься, что я тебя вытащил?
Она задумчиво улыбнулась:
– Правильно сделал. А то я совсем закисла. Спасибо. Заглядывай.
Я заглянул через неделю, накануне Нового года. Спросил, где она будет встречать праздник.
– Дома, – сказала она.
– А я, как всегда, вечером заскочу к Марине и Кириллу, а потом поеду в Переделкино к моему другу Мише Манцеву. Там будет вся наша писательская братия. Правда, я сейчас пишу только аналитические записки, всевозможные справки и официальные письма. Можно сказать, поэт канцелярской прозы. Но с писательским цехом связь продолжаю поддерживать. Яркая публика. И в общем, хорошая… – Помолчав несколько мгновений, добавил: – Если хочешь, можешь поехать со мной.
– С удовольствием бы поехала, – мечтательно проговорила Настя. – Но… как же я брошу Васю?
– Он будет спать.
– Нет. Он всегда ждет наступления Нового года.
– Могу заехать за тобой позже.
– Не надо, – мягко отказалась Настя.
То, что она не упомянула Эдуарда, порадовало меня. Хотя это была глупая радость.
Через три дня я осуществил намеченное: заехал к Марине и Кириллу, вручил им подарки, наскоро купленные в ГУМе, немного выпил, немного закусил, а потом отправился в Переделкино.
Все повторилось – и возгласы: «Кремлевский затворник! Налейте ему! Налейте!», и захватанный стакан, который был экстренно наполнен, и совместные усилия по изничтожению вина и водки. Потом Лесин, Ваксберг, Ушаков выспрашивали у меня: «Старик, что сейчас пишешь?» – «Исключительно деловые письма и аналитические записки», – вновь бойко отвечал я. А они рассказывали про новые романы, повести, рассказы. И я по-прежнему ничуть не завидовал им.
Удивил меня Миша. На этот раз вопросов он не задавал, сидел, хмурый, в углу, будто все происходящее не касалось его. Я занял соседний стул, негромко спросил:
– У тебя что-то произошло?
– Нет, – буркнул он.
Я оставил его в покое, а через какое-то время вновь сел рядом с ним.
– Все-таки у тебя что-то стряслось. Может, я могу помочь?
Он долго молчал, потом неохотно произнес:
– Я женился осенью.
– Женился?! – вырвалось у меня.
– Да.
– На ком?
– На женщине… – мрачно ответил он. Помолчав, добавил. – Моложе меня. Мы в Парке культуры познакомились. Я там снимал, ну и… познакомились. А в сентябре поженились. А потом она уехала на гастроли. Она в цирке работает. Гимнасткой. Уехала в Испанию и что-то не возвращается. Должна была вернуться в начале декабря, потом обещала к Новому году… Теперь сообщила, что остается там до конца января.
– А в чем причина?
– Будто бы гастроли продлевают. Но не могут же их все время продлевать.
– Почему не могут? Могут, – легкомысленно изрек я.
Он глянул на меня с надеждой.
– Думаешь, могут?
– Да. Если зрители все время приходят на представления, почему не продлить?
Немного поразмышляв, он предложил:
– Давай выпьем.
– Давай!
Как водится, угомонились мы только к утру, завалились спать в разных углах дома. Я проснулся около часа дня, опохмелился в компании Михаила. Мы сидели на веранде, накинув на плечи куртки, – здесь было холодно, зато не так душно, как в комнатах. Миша вновь пребывал в мрачном настроении. Похоже, мои вчерашние слова перестали действовать. Мне хотелось поддержать друга. Я не нашел ничего лучшего, как заверить его:
– Миша, все будет нормально.
– Что все? – Он поднял на меня грустные глаза.
– И у тебя, и вообще, – нес я какой-то вздор.
– А что – вообще? – вяло отреагировал он. – Не знаю, когда будет нормально вообще. Пока что все предельно мерзко. Уйма нищих. Бандиты безнаказанно грабят, убивают. Школьники хотят стать бандитами, школьницы – проститутками. Всё благодаря тебе и твоим дружкам.
Что я мог ответить ему? Что всего этого нет?
– Неужели ты думаешь, что все это было целью власти?
– Не знаю, какая была цель у власти, но… «По делам их судите их», – монотонно произнес он слова из Евангелия.
– Дела еще не закончены. Далеко не закончены.
– Ладно. Не дергайся…
Мы выпили еще по одной, потом еще, после чего я отправился домой. Пешком до электрички. Как и год назад, не стал вызывать машину. Не хотелось никуда спешить. Да и Анатолию следовало дать передышку.
Переделкино… Было пустынно, казалось, будто люди покинули окружающие дома – исчезли неведомым образом. Невесомый снег летел с неба. Торжественную тишину портил хрустящий звук моих шагов. Природа словно приноравливалась к наступившему году. Мною овладело чувство умиротворения. Светлая вкрадчивая мелодия наполнила пространство – вновь это была так любимая мною вторая часть Третьей оркестровой сюиты Баха, названная композитором «Air». Поселок выпустил меня за свои пределы. Как славно было идти по дороге, ведущей к станции, глядя на бело-черный мир вокруг – на цепочки деревьев по обе стороны, на уходящее вдаль заснеженное поле слева. Минут через пятнадцать я миновал кладбище, на котором покоились Борис Пастернак и еще многие известные писатели, поэты – гордость отечественной литературы.
Потом я ехал в электричке. Спокойно разглядывал окрестности, проплывающие слева и справа. Думал о каких-то пустяках – о странном ходе времени, о полезной традиции отмечать праздники, о немногих попутчиках в вагоне – кто они, чем заняты, довольны ли своей жизнью? Строил предположения и ничуть не жалел о времени, которое тратил на эту чепуху. А еще признал правоту Михаила – не то получалось у нас, что хотелось бы. Пока что получилось не то. Бандиты и в самом деле стали нашей реальностью. Как и многочисленные проститутки. Как и побирающиеся старики. И нищие ученые, учителя, врачи. Все это вызывало печаль. И музыка звучала совсем печальная – Адажио соль минор для струнных, органа и скрипки соло Томазо Альбинони.
Следующие два дня я провел дома, полагая, что заслужил небольшой отдых. Я читал, и вовсе не справки и аналитические записки. Перечитывал Чехова. Сначала «Студента», потом «Степь». Потом «Палату номер шесть». Я наслаждался чеховским языком. Но не только. Погружаясь в другое время, я отдыхал от своего, предельно жесткого, чересчур стремительного.
Нравится не нравится – человек должен жить в своем времени. Попытки спрятаться от него бесполезны. Следующим утром я влез в привычный ритм существования. И будто не было перерыва. Опять аналитические записки, официальные письма, поручения президента. Впрочем, я не забывал о собственных интересах. Как только появилась возможность, я сразу пристал к Филонову с идеей превратить Общественную палату в постоянно действующий орган.
– Зачем? – недоверчиво поинтересовался он.
– Механизм обратной связи.
– Тебе мало Думы?
– Это разные вещи, – азартно принялся объяснять я. – В Думе партии. А в Общественной палате – всевозможные общественные организации. Они будут представлять неполитические интересы. Самый широкий спектр неполитических интересов.
Филонов обещал подумать, но как-то вяло, а мне очень хотелось добиться своего. Поэтому я схитрил: при первой возможности отправился к помощнику президента Льву Сухатову. Напомнил ему суть идеи, уже обкатанной, оставил записку. Сухатов сказал, что постарается ознакомить с ней Бориса Николаевича.
Через два дня меня вызвал Филонов, показал мне на стул, а потом положил передо мной мою записку, на которой рукой президента в правом верхнем углу было начертано: «Филонову. Прошу разработать меры по реализации. Б. Ельцин». Я сразу понял – сейчас будет разнос.
– Зачем ты мне отдавал, если ты напрямую с президентом работаешь? – Он говорил скорее устало, чем раздраженно. – Может, я вообще здесь не нужен?
– Сергей Александрович, я за дело переживаю. Очень важно, чтобы появилась Общественная палата. Для страны важно.
– Есть много чего важного для страны… Ладно, разрабатывай меры. Когда разработаешь, мне дашь, а не президенту. Мне. Потому что вон там, наверху, написано: «Филонову». Ясно?
– Ясно.
Через день я вручил Филонову проект указа, предложения по организации работы палаты, регламент работы и список общественных организаций, которые могли делегировать в нее своих представителей. Большинство из них уже делало это в прошлом году. Теперь мне оставалось только ждать. И заниматься другими делами, которых, как всегда, хватало.
Меня продолжал мучить вопрос: кто стрелял в людей прошедшей осенью? Все мои усилия не дали результата: не удалось ничего узнать. В конце концов я опять пошел к Льву Сухатову. Попытался убедить его, что надо попросить президента дать распоряжение органам безопасности разобраться во всем. Выслушав меня и поразмышляв, он предложил:
– Ты для начала вот с кем переговори, – Сухатов назвал имя главного охранника. – Возможно, он что-то знает. В любом случае, ему проще информацию получить по своим каналам. А Бориса Николаевича не стоит беспокоить, пока надежной информации не будет.
Идти к главному охраннику ой как не хотелось. Не нравился он мне. Но я пошел. Очень уж настроился докопаться до истины.
– Да они сами стреляли, – услышав, о чем речь, без тени сомнения выдал главный охранник. – Те, которые в Белом доме сидели.
– В своих соратников? – усомнился я.
– Да. Чтобы нас потом обвинить. Они и в солдат стреляли.
– Солдат ранили, а своих убили? Да еще столько?.. – Я с сомнением покачал головой. – Не могу поверить. Чтобы обвинить, достаточно убить пять, ну десять человек. А там около сотни погибло.
Он пристально смотрел на меня.
– И кто это, по-твоему?
– По-моему, это ваши бывшие коллеги, – четко выговорил я.
– Да? – картинно удивился он. – И зачем они это делали?
– Хотели скинуть Ельцина.
Он задумался, посмотрел в окно, на Ивановскую площадь, на соборы, поднимающиеся за ней, шумно вздохнул и вновь глянул на меня.
– Слушай, не лез бы ты в это дело. Победили, и слава богу. Виноваты те, кто затеял переворот. И они за это ответят.
Через две недели после нашего разговора Государственная дума приняла решение об амнистии для лиц, участвовавших в событиях сентября-октября девяносто третьего, независимо от квалификации их действий по статьям уголовного кодекса. Расследование, начатое в ноябре, не было завершено: следственную группу распустили. Я не сомневался в том, кто уговорил президента отказаться от попыток ворошить недавнее прошлое. У всех были свои скелеты в шкафу. У людей из ближнего окружения Ельцина – тоже.
Февраль принес не только разочарования – появилась наконец Общественная палата. Созданная распоряжением президента, она была правомочна обсуждать самые разные вопросы и давать рекомендации президенту. Мне и моей группе предстояло обеспечивать ее работу. На следующий день я приехал к Топорнину, назначенному председателем палаты. Я обсуждал с ним первое заседание нового органа.
– Он должен открыть заседание, а фактически работу палаты, напутственным словом, – говорил я.
– Лучше Бориса Николаевича вообще не тревожить. – Топорнин, тоже Борис Николаевич, был весьма осторожным человеком. – Поговорим о направлениях работы, составим какой-то план. И его ознакомим.
– Нельзя начинать работу без его напутствия, – возбужденно настаивал я. – Он создал палату своим распоряжением. Он должен сказать какие-то слова в начале ее работы.
– Откуда возьмутся эти слова?
– Я их напишу. – Он смотрел на меня с большим сомнением, и я добавил с некоторой небрежностью: – Уже не раз писал.
– Ну… вы мне хотя бы покажите, перед тем как отдадите президенту, – с какой-то беспомощностью попросил он.
Я этого не собирался делать. Но и отказывать ему впрямую не хотелось.
– Борис Николаевич, все будет нормально.
Он хмуро кивнул, хотя было видно – неспокойно у него на душе, ой как неспокойно.
Покинув кабинет директора, я тотчас направился к Насте. И не нашел ее. Пришлось выяснять у коллег, где она. Оказалось, болеет. Подумал, что позвоню ей, когда вернусь в Кремль. И вдруг понял, что вряд ли смогу сделать это: я знал только домашний телефон Эдуарда. Если они развелись, где она теперь живет? В другом месте? Как узнать номер телефона? Или она осталась там, где и прежде? Не хотелось попасть в ситуацию, когда я прошу брата позвать к телефону бывшую жену.
Я додумался попросить Настин телефон у той худенькой женщины в очках, которая сказала мне про ее болезнь.
– Вы хотите позвонить ей по работе? – строго посмотрев на меня, выговорила она.
– Нет. Я – ее родственник.
