скачать книгу бесплатно
– В офисе задерживается. Говорит, работы много, – сообщил Мишка.
Мы допили коньяк. Начали бутылку водки. Время уже приближалось к одиннадцати. По-вежливому, можно было б валить по домам. Но Мишка не гнал, Лены всё равно не было, сидеть было приятно.
Наконец послышался звук ключа открывающей дверь, и на пороге появилась цветущая Леночка. Мишка поднялся и тут же бросился к ней.
– Ты где была? – сходу выпалил он.
– Не на Луне, на работе! – попыталась отшутиться Леночка.
– А я, между прочим, звонил, – продолжал Мишка, переходя уже на более высокие тона. – Почему не брала трубку?
– А я что – на месте сижу, дожидаюсь, когда мой муженёк позвонит? – в тон ему ответила Лена.
– А мобильный телефон?
– А мобильный телефон у меня разрядился, – тут же нашлась Леночка.
Мишка на секунду задумался, словно не зная, чем крыть. И вдруг, принюхавшись, закричал:
– А вином от тебя почему пахнет?
– А от тебя водкой несёт! – отрезала Лена.
– Так мы с друзьями Женькин борд отмечаем.
– А мы отмечали окончание проекта! – нашлась Лена.
– Какого ещё проекта! – заревел Мишка. – Ты же неделю назад говорила, что вы отмечали начало проекта!
– Только не устраивай мне сцены ревности. Друзей бы своих постеснялся! – визгливо прокричала Леночка и юркнула к себе в спальню.
Мишка бросился за ней.
– Отпусти руку, дурак, мне больно. Синяки оставишь! – лишь услышали мы крики Леночки, переходящие в глухие рыдания.
Потом ещё через несколько мгновений послышался виноватый Мишкин сбивчивый говор.
– Прости меня, солнышко. Прости меня, ласточка. Это всё ж от любви к тебе…
Мишкин монолог всё так же прерывался Леночкиными глухими рыданиями и обрывками фраз.
– Всё кончено. Надоело. Завтра же уезжаю к маме.
Мы похватали наши вещички и выскочили на улицу. Возле машины мы остановились покурить и обсудить только что увиденную сцену.
– Ты знаешь, – сказал я, – я тут анекдот вспомнил, по-моему, очень подходящий.
– Давай, рассказывай, – заинтересовался Женька.
– Ну, спорят трое мужиков, у кого жена больше зарабатывает, – начал я. – Один говорит: «У меня жена – профессор», – другой говорит: «У меня жена – академик». А третий говорит: «А у меня жена на секретном заводе работает. Их там специально водкой поят, чтобы ничего не помнили. Вот она и приходит каждый день пьяная, ничего не помнит. Но деньги хорошие приносит».
Женька начал так ржать, что окна в комплексе пооткрывались, и оттуда начали высовываться головы, привлечённые Женькиными воплями.
– Классный анекдот! – сообщил Женька. – Сейчас пойду Мишке расскажу.
Я ухватил его за ворот.
– Не вздумай! – заорал я. – Ты однажды тут скандал устроил. Лучше я тебя домой отвезу. За машиной завтра ко мне на автобусе приедешь.
– Ну, ладно, – согласился идиот Женька, устраиваясь на переднем сиденье моей Хонды. – Мишке не буду рассказывать. Но всем нашим ребятам точно расскажу.
Прошло ещё годика три. Мишка совсем отбился от коллектива. Да и мы тоже встречались всё реже. Дела, у семейных дети почти взрослые. Новые проблемы. И вот однажды, проходя мимо детской площадки, я увидел Мишку.
Я вошёл в воротца и приблизился к нему. Мишка поздоровался со мной, хотя и без особого энтузиазма. Выглядел Мишка неважно. За три года он сильно пополнел и обрюзг. Набрал не меньше 30 фунтов. Живот теперь явно вываливался из-за пояса. Усталое лицо, мешки под глазами. Краситься Мишка перестал, и теперь уже сильно поредевшие волосы приобрели серовато-пепельный оттенок.
– Работаешь? – спросил я, не зная, о чём говорить.
– Работаю, всё там же, – безучастно произнёс Мишка. – Проект наш русский прикрыли. Всё переводят в Индию. Посмотришь вокруг на работников – всё черным-черно. Меня пока ещё держат, но не знаю надолго ли.
– А Лена как? – начал я.
Мишка лишь отмахнулся, давая понять, что говорить на эту тему не желает. Мы ещё немного помолчали.
– Ну дочку хоть покажи, – попросил я.
Мне говорили наши, что у Мишки пару лет назад родилась девочка. И Мишка вдруг неожиданно оживился.
– А вот она… Лизонька! – позвал он. – Или Лайзочка, по-американски, – пояснил Мишка. – Мы её в честь моей мамы назвали.
Я посмотрел на Мишкину дочку. Дивная девочка, красавица. Слегка раскосые глазки на смуглом точёном личике. Мишка мой пристальный взгляд расценил по-своему.
– У Лены в родне татарские корни, – пояснил Мишка. – Она мне об этом говорила.
Потом он немного помолчал и вдруг выпалил.
– Я знаю, о чём вы все там говорите! Мол, поделом. Так знайте. Мне всё равно, от кого моя дочка. Потому что она моя, и никто мне больше не нужен!
И словно в подтверждение его слов к Мишке подбежала его Лизонька-Лайзочка, протянула ему свои ручонки и закричала:
– Папа, папа!
Мишка подхватил дочку на руки и начал гладить её с какой-то совершенно не свойственной Мишке нежностью.
И тут я понял, что было нужно Мишке, что он искал все годы. Ему лишь хотелось, чтобы его кто-то любил. Ни за что-то, а просто так. Просто за то, что он есть.
Забастовка
Не знаю, как это происходило в других местах, но после приезда в Америку наши эмигранты некоторое время пребывали в состоянии эйфории. Длительность этого, как бы по-научному сказать, эйфорического синдрома разнилась очень сильно. Одним эйфории хватало на два дня, другим – на две недели. Кое-кто задерживался в этом состоянии два месяца. Некоторые продолжали пребывать в эйфории два года. Ну, а самые непреклонные оставались в эйфорическом синдроме следующие 20 лет. О крайностях, в виде двух дней и двадцати лет, мне писать не хочется, поскольку это больше похоже на "клинику" с сопутствующими прочими медицинскими показаниями. Всё же прочее можно отнести к норме. Просто такое вот радостное состояние продолжается до тех пор, пока тебя жизнь по башке не стукнет.
Но так уж случилось, что моя жена Ирина задержалась в таком радужном эйфорическом состоянии на целый год. До тех пор, пока её не выгнали с работы, на которой, как говорится, "только жить да радоваться". Работа была чистая, удобная, приятная. Коллектив был тоже что надо – дружный, сплочённый. И выгнали её оттуда, что называется, ни за что. "Ни за что" – это абсолютно в прямом смысле, потому что за что бы она там ни бралась, у неё ничегошеньки не получалось. Ну, а что вы хотите? Работать компьютерщиком совсем не легко, учитывая то, что в Советском Союзе такое вот "чудище" как компьютер она в глаза не видывала.
Так что пришлось ей слегка охладить свой пыл и начать думать о том, что она, собственно, как бы умеет делать. Делать она тоже ничего особенного не умела, но тем не менее был в загашнике совсем недавно полученный в Союзе диплом зубного врача и умение учиться на пятёрки.
Так что вполне логично было начинать свою американскую карьеру где-то в зубной области. Так что, сдав какие-то простенькие экзамены про зубы, она получила диплом ассистента дантиста и начала подыскивать соответствующую работу. Работа нашлась относительно быстро в одной здоровенной, по американским меркам, зубной поликлинике.
Тут, наверное, какие-то продвинутые знатоки американской жизни попытаются подловить меня на вранье и скажут, что поликлиник в Америке не бывает, а бывают лишь дантисты-одиночки, оказывающие зубные услуги в своих частных кабинетах. На это я вам могу лишь ответить то, что в Америке всё бывает, а также, что в Америке и не такое бывает.
Просто жил да был на свете зубной доктор по фамилии Беркович. Пилил, сверлил зубы, мастерил коронки. А потом ему пришла в голову нормальная капиталистическая идея. Пусть, мол, зубы пилит кто-нибудь другой, а он будет этот процесс пиления организовывать. Но это вот легко сказать, но трудно сделать. Нужно, чтобы не получилось, как у Остапа Бендера в его Черноморской конторе "Рога и копыта", когда накладные расходы съели всё. Здесь нужны новые идеи. И вот идеи пришли.
Во-первых, по своему опыту доктор Беркович знал, что есть у дантиста масса работ, которые лишь отнимают время и с которыми может легко справиться ассистент. И вот появилась на свет такая вот организация производства. Один врач-дантист работает на два кресла, а ассистенты доделывают то, что не успел доделать доктор. Ну, а такие вот мелочи – типа сопли, слюни, слёзы утирать и сладким голосом уговаривать потерпеть – это для продвинутого ассистента и вовсе дело простецкое.
Вторая блестящая идея доктора Берковича состояла в том, чтобы платить докторам и ассистентам по минимуму. Ну, а третья идея – это поставить над работниками парочку надзирателей, чтобы следили за тем, чтоб все работали споро, весело, с огоньком. Чтоб доктора бегали между креслами точно спринтеры, ну и ассистенты работали им под стать.
Ну вот, собственно, это и были три слона, на спинах которых держалась зубная клиника доктора Берковича. Надзирателем над врачами, так сказать, "правой рукой" был доктор по фамилии Кастанза, что, впрочем, Ирины никак не касалось. А вот "левая рука" доктора Берковича, молодая женщина по имени Сюзан, имела к Ирине самое прямое отношение.
Впрочем, не только к ней одной. Она была поставлена начальником вспомогательного персонала с задачей держать этот разношёрстный народ в узде. Вот она и держала в соответствии со своими понятиями. Ирину она ежедневно доводила до слёз своими придирками и нотациями. Впрочем, очевидно не её одну. Просто мужчины-ассистенты не плакали, а другие девочки-ассистентки к придиркам Сюзан уже привыкли. Ирина же привыкнуть к такому хамскому обращению никак не могла, и потому всё, что она могла сделать, это лишь утирать слёзы и мечтать, точно какой-нибудь маленький мальчик, которого постоянно обижает главный хулиган его подъезда: "Вот вырасту, стану сильным, встречу этого хулигана, ухвачу за шиворот и…" Но дальше в голову ничего не шло, потому что Ирина уже давно выросла, и кроме того в Америке начальников бить не полагается.
Ну, вот такие вот непростые отношения с начальством. С коллегами же, наоборот, всё было распрекрасно. Коллектив ассистентов подобрался интернациональный, на редкость живой, доброжелательный, интересный и необычный. Из интересных – это ещё парочка русских. Девушка Марина и мальчик Вадим. Впрочем, где только в Сан-Франциско русских не встретишь. А из необычных – это бывшие доктора и дантисты, занесённые странным ветром в клинику доктора Берковича. Работал там в качестве ассистента бывший патологоанатом, лишённый своего диплома-лицензии. Чем и как мог провиниться врач, вскрывающий трупы, остаётся загадкой. Работали там ассистентами муж и жена из Индонезии. Тоже бывшие дантисты и христиане по религиозной принадлежности. Их офис – зубной кабинет – сожгли во время очередного мусульманского бунта. Живыми хоть слава богу оставили. Не понравилось, видите ли, правоверным мусульманам, что женщина командует – рот открыть, рот закрыть. Ещё там были дантисты из Англии и Южной Америки, решившие перебраться в Соединённые Штаты и потому начинающие всё с чистого листа. Ну и, естественно, обитали там обыкновенные девушки без претензий, получившие в местном колледже диплом ассистента дантиста и работающие просто по специальности. Ну, собственно, такой вот коллектив, в котором работать бы было весело и приятно, если бы не две вещи – паршивка Сюзан и зарплата, которая едва-едва превышала абсолютный минимум – 5 долларов в час, – установленный законодательством Калифорнии.
Но ничего не поделаешь. Что есть, то есть. Пользуйтесь. Так что всё потихоньку превратилось в привычную рутину. Утром на работу, вечером с работы.
Раз в две недели – чек, зарплата. И продолжалась эта вот идиллия примерно с полгода, пока однажды не подошла к Ирине одна коллега-ассистентка и не шепнула на ушко, что сегодня после работы состоится профсоюзное собрание.
То, что сегодня состоится профсоюзное собрание, Ирину абсолютно не удивило. Мы, граждане, прибывшие из Советского Союза, к этому абсолютно привычны. Себе она так представляла, что после работы поставят где-нибудь стол, покрытый зелёным сукном. В президиум выберут доктора Берковича. Рядом с ним, по правую руку сядет доктор Кастанза, по левую руку усядется Сюзан. Ну, а потом будут распределять профсоюзные путёвки на отдых в Мексику, ну и, видимо, корить тех, кто в профсоюз до сих пор не вступил или уклоняется от членских взносов.
Потом смена кончилась. Народ повалил к выходу. Ирина последовала за всеми, после чего всё та же коллега-ассистентка шепнула ей на ухо, что следует идти в дальний конец паркинга. Ирина слегка подивилась тому, что профсоюзные собрания проводятся на свежем воздухе, но отнесла это на счёт каких-то дурных американских традиций.
Нестройная толпа работников-ассистентов приблизилась к указанному углу, где их уже поджидал какой-то дядечка со значком местного отделения профсоюза. Дальше после краткого знакомства и обмена комплиментами он перешёл к делу. Во-первых, он посетовал на капитализм вообще и доктора Берковича в частности. После чего он привёл статистику, заключающуюся в том, что в офисе доктора Берковича ассистенты получают исключительно маленькую зарплату. По цифрам выходило, что зарплата ассистентов, то есть людей, на ком, по сути, держится весь бизнес доктора Берковича, в полтора раза меньше, чем в среднем по Америке. Слова эти, естественно, были встречены гулом возмущения. После этого ободрённый профсоюзный лидер предложил бороться за свои права. Слова эти, естественно, были поддержаны одобрительным гулом толпы. Ну, а как бороться? Единственный проверенный способ – забастовка. Strike – по-американски, что в переводе означает «удар». Тут, правда, профсоюзный лидер умерил пыл толпы, сообщив, что настоящую забастовку-удар проводить мы не имеем права, поскольку у медицинских работников по закону всё несколько сложнее, чем просто так уйти с рабочего места. Но какой-нибудь небольшой удар-strike, эдакую увесистую пощёчину доктору Берковичу мы нанести просто обязаны. Увесистая пощёчина, как уверял профсоюзный товарищ, очень действенна и всегда приводит к положительным результатам в виде повышения зарплаты на 20 %. Народ, естественно, тут же воодушевился и попросил рассказать о такой вот мягкой забастовке поподробнее. Профсоюзный товарищ, не скупясь на краски, рассказал, что они делают это довольно часто. В определённый день все работники какого-нибудь офиса надевают значки, на которых написано: "Мистер Такой-То, повысь нам зарплату!" Мистеру Такому-То становится очень стыдно, и на следующий день все получают так называемый "Рэйз" – повышение.
План выглядел изумительно и очень привлекательно, особенно учитывая то, что профсоюзный товарищ пообещал взять производство значков на себя и через недельку раздать их прямо перед работой.
Сразу же после собрания трое русских остались обсуждать будущую забастовку. По поводу идеи со значками Вадим сказал: «Наверное. Как все», – но очень неуверенным тоном. Мудрая девушка Марина сразу же сообщила, что она в эти игры не играет, что у неё очень строгий муж, и случись что, он её непременно убьёт. А также, что они недавно купили дом. Всё мужнее жалованье уходит на выплаты, а жить им с двумя детьми приходится на её, пусть нищенскую, но зарплату.
Дома мне Ирина, задыхаясь от волнения, рассказала всю эту вот профсоюзную историю. Я был в неких смешанных чувствах. С одной стороны, очень хотелось увидеть 20-ти процентный "рэйз". С той же хорошей стороны, я был осведомлён об успешных забастовках. Кроме того, перед глазами стояла какая-то старая советская кинокартина про коммуниста. А именно эпизод, когда ему на шею накидывают петлю, а он кричит: "Всех не перевешаете! " Так что я был уверен, что всех не уволят.
С другой же, неприятной, стороны, по картине, того коммуниста таки повесили, и счастье жить в дружной семье советских народов досталось другим. Так что я больше склонялся к тому, чтобы послушать мудрую девушку Марину и в эти игры не играть. На что я получил гневную отповедь и обвинения в трусости. Так что осталось лишь плыть по течению, дожидаться того самого дня и думать "будь, что будет".
Профсоюзный лидер не подвёл. В назначенный день ровно за 15 минут до начала работы он стоял с россыпью значков недалеко от входа. Проходящие мимо ассистенты бойко разбирали значки и прикалывали их на самые видные места. Мудрая девушка Марина значок не взяла и прошла в офис. Русский мальчик Вадим значок взял, но положил его в карман. Потом, поколебавшись, увидев, как боевые товарищи цепляют значки, тоже пришпилил себе значок. Ирина же, ни на секунду не сомневаясь, приколола значок на грудь, про себя отметив, что её лучшая подруга оказалась попросту "штрэйкбрехершей", а друг и товарищ Вадим – колеблющимся оппортунистом.
Поначалу никто на значки внимания не обратил. Мало ли что кто носит. Потом больные, которым всё равно положено сидеть с открытым ртом и безнадёжно пялиться на пышные или не очень груди ассистенток, значки эти начали замечать. После чего начали издавать одобрительное мычание и показывать одобрительные жесты в виде кулака с поднятым большим пальцем. Тут, наконец, и Сюзан обратила внимание на необычную обстановку в клинике. Обычно стоит тут нормальная рабочая атмосфера, выражающаяся в охах, стонах и криках на фоне жужжащих бормашин. А тут эдакое, если не сказать веселье, то, по крайней мере, ненормальное оживление. Дальше она, наконец, заметила источник неприятностей в виде значков и попыталась решить этот вопрос самостоятельно. Сюзан подскакивала к очередному ассистенту и шипела: "Снять значок, немедленно!" Ассистенты делали вид, что очень заняты и её не слышат. Сообразив, что так ничего не добьёшься, Сюзан побежала докладывать о неприятностях доктору Берковичу. После пятнадцатиминутного совещания план, видимо, созрел. Довольная Сюзан вальяжно подходила к очередному зубоврачебному креслу, вручала больному салфетку. Сам, мол, подотрёшься, не маленький. Дальше Сюзан брала ассистента под локоток и вела в офис доктора Берковича. Ещё через несколько минут оттуда выходил очередной товарищ уже без значка, уставившись в пол, чтобы не смотреть в глаза окружающих, и возвращался к своему креслу Наконец, дошла очередь и до моей жены. Сюзан, уже привычно, проводила Ирину в офис доктора Берковича. Детали разговора не очень важны, поскольку было сказано следующее: или-или – снимай значок и отправляйся к "станку", либо вали с работы. Снимать значок Ирина отказалась, помня наставления профсоюзного лидера – "один за всех, все за одного". Поэтому через минуту она поняла, что здесь не блефуют. Сюзан всё так же "под локоток" отвела её к шкафчику, дала на сборы 15 секунд, после чего выставила за дверь поликлиники. Ну что делать? Ирина отошла от двери и стала ждать, что же произойдёт дальше. Дальше из дверей появились ещё две девушки-ассистентки. И всё. И это из персонала в 24 человека. Лозунг "один за всех, все за одного" тут явно не работал. Так и остались они стоять у дверей офиса, понимая, что переиграть обратно уже нельзя.
Ну вы, читатель, наверняка догадались, кто они, эти смелые несгибаемые девушки. На всякий случай, я вам поясню.
Вьетнамка по имени Лин. Дело в том, что когда вьетнамцы сбегают со своей социалистической родины на хлипких лодочках джонках, то вьетнамские пограничники обычно палят по ним из автоматов. Так сказать, прощальный салют.
Вторая смелая девушка – мексиканка по имени Бланка. Мексиканцам тоже тяжко приходится. Переходят нелегально границу, потом пересекают пустыню в сопровождении проводников, именуемых "койотами". Койоты – это такие вот мерзкие животные из семейства шакалов. Так что, кто эти проводники и каково приходится мексиканцам, вы можете представить. Доведёт ли шакал до цивилизованного места, бросит ли в пустыне… Или того хуже – ограбит и изнасилует. Так что разборки с доктором Берковичем – это мелочи по сравнению с тем, что этим девушкам пришлось пережить.
Ну, а моя жена… Смелость у неё в крови. Мы же русские. Герои по определению. У нас Сталинград за плечами.
Ну, так постояла группа смельчаков у порога и отправилась восвояси. Дома у нас был скандал. Но не очень большой. Убивать жену я не стал, потому как я не такой "крутой", как муж мудрой девушки Марины. И ещё как раз в это время приехали родители жены из Советского Союза, проживали у нас и находились в состоянии эйфории. А из эйфории, как известно, выводить быстро нельзя, потому что можно также быстро залететь в депрессию, из которой выбраться будет очень трудно. Тем не менее я приказал "выкручиваться, как можешь". Впрочем, и без моих приказов это было ясно.
Так что на следующий день с утра Ирина поехала "выкручиваться" в отделение профсоюза, подбившее их на столь неудачную забастовку.
Профсоюз нашла по адресу визитной карточки. Толкнула дверь, вошла внутрь. Обстановка Ирине сразу понравилась. Деловая и боевая. Народ бегает, суетится. Рисуют транспаранты, выносят флаги. А на столах разбросаны знакомые ей значки, только с другой фамилией. Видно, что готовится очередная акция протеста.
Нашла Ирина того самого профсоюзника. Встретил он её радушно и тут же по американской привычке спросил:
– Чем могу помочь?
– Неприятности у меня! – сообщает Ирина трагическим голосом. – С работы выгнали.
Профсоюзник же, услышав это, наоборот обрадовался. Всплеснул руками и говорит:
– Вот и отлично. Теперь мы их будем судить!
Ирина, увидев такую реакцию, тоже оживилась и спросила:
– А когда судить-то будете и когда следует ждать результатов?
Профсоюзник тут слегка погрустнел и отвечает:
– Ну, дело это не скорое, пока дело до суда дойдёт, да пока решение примут… Ну, может, год, ну, может, два. А может быть, и пять.
Ирина, как услышала это, сразу в слёзы.
– Как же так. Я из-за вас пострадала. Вы обязаны же мне чем-то помочь.
Профсоюзник удивился и говорит:
– Почему это из-за нас? Вы же сами решали, бастовать или нет. И вообще, у нас в Америке каждый сам за себя. Вы что – этого не знали?
Ирина естественно отвечает:
– Раньше вот не знала, а теперь знаю!
Но тут профсоюзник всё-таки сжалился, может, чуть-чуть проняло, и говорит:
– Хорошо, попытаюсь помочь вам. Есть у меня два адресочка с телефончиками. Там как раз ищут ассистента дантиста. Ребята там работают из наших бывших. Звоните. Скажете, что от меня. Помогут.
Уже кое-что. Пришла Ирина домой. Тут же позвонила. Назначила интервью. Одно на завтра, одно на послезавтра. Что-нибудь да клюнет.
Первое место перспективной работы оказалось, правда, в Окланде. Для тех, кто в географии и прочем Америки не силён, я могу пояснить, что Окланд – это такой городишко, расположенный рядышком с нашим городом, прямо через пролив и соединённый с Сан-Франциско мостом "Bay Bridge". 20 минут езды на метро. Впрочем, это единственная приятная вещь. Всё остальное – вещи неприятные, и заключаются они в том, что этот небольшой городишко постоянно оказывается в тройке призёров по Америке по числу убийств. Впрочем, на семейном совете этот невинный факт все постарались скрасить надеждой, что и в городе Окланде есть очень хорошие места, где проживают миллионеры. Так что на следующее утро Ирина отправилась в Окланд на интервью.
Место, правда, оказалось не очень хорошим. А если уж говорить всю правду, то очень нехорошим. По сторонам улицы громоздились проджекты [субсидированное жильё для малоимущих]. На ступеньках домиков сидели наши чёрные братья. Афроамериканцы, как корректно называет их пресса. Некоторые из них были в майках, демонстрируя свою мускулатуру и татуировки. Иные были одеты в толстые надутые куртки. Такая вот "униформа" была в моде среди чёрных юнцов. Вроде как тихо-спокойно, но почему-то боязно.
Нашла офис. Поговорила с дантистом. Ну, работа как работа. Привычная, даже попроще, чем у доктора Берковича. Но вот окружение… Нэйборхуд – добрососедство в переводе – слегка озадачило. На всякий случай, Ирина спросила насчёт безопасности.
– Да вроде ничего, – пояснил доктор. – Я тут уже десять лет работаю. Эти ребята своих не трогают. Ну, а пока они тебя за своего не признают, можно вызывать секьюрити [охрану], чтобы тебя проводили до машины или автобусной остановки.
