Когда я исчезну

Расспрошу, пожалуй, еще раз Бантика и попробую разговорить старушку.

Я замерз окончательно и отправился в мастерские. Там, присев у теплой печурки, чтоб хоть немного обсохнуть, я доделал клетку для Бантика, и до обеда занимался своей работой. Собачки и ослик мне помогали. Время шло незаметно.

Меня отвлек Бормот, который радостно сообщил:

– Слушайте: дождь почти перестал. Мы – за дровами!

Он не унывал никогда, даже непогода не портила настроение добряку. Ослик взял тележку, при этом распевая веселую песенку:

Погода, что была вчера,

Дарила солнце и тепло.

Я дни люблю и вечера

Когда уютно и светло.

На ужин мы пришли домой,

А там сюрприз нас ждет!

Теперь живем мы со змеей,

Которая ползет!

Бормот частенько возил дрова с окраины леса в тележке, научившись самостоятельно впрягаться в нее. Посадив собачек в повозку, ослик резво покинул мастерские. Трудились они слаженно, собирали толстые ветки, куски коры, одним словом, то, что можно сжечь. Через пару часов они вернулись как раз вовремя: я закончил свою работу, и, сложив привезенные осликом и находчивыми собачками дрова, вместе с ними и осликом отправился на обед.

И, как в песенке пелось, «сюрприз нас ждет»! Из-за дождя Лапка, Мерзлик, Царап, Спица и, по всей видимости, Бантик, провели утро в доме и времени зря не теряли – приготовили замечательный обед. Вначале подали суп с фасолью, луком и грибами, потом – пирог с морковью, салат из капусты, запеканку и большую миску яблок для Твердолоба. Да, праздничный обед в честь новичка удался на славу! Длился он дольше обычного: еды на столе стояло достаточно – рука невольно тянулась за очередным лакомством.

Утолив голод, я пил чай и наблюдал за Спицей, которая подкладывала вкусненькие кусочки Бантику.

После такого пира пришлось присесть отдохнуть у печки, тем более, что моя одежда все еще не просохла. Бормот тоже промок во время похода в лес. Теперь он, поворачиваясь то одним боком, то другим к горячей печке, сушил свою коричневую шкурку. Твердолоб устроился возле нас и вкрадчиво спросил:

– Что делали все утро? Чего намокли?

– Ого! Прогресс! – пробормотал ослик.

Он прав: вообще-то Твердолоб должен бы спросить: «Где гуляли?» или «Где прохлаждались?», а то, что конь заметил, как мы намокли – совсем удивительно. Но эта загадка просто объяснялась: Твердолоб наелся, пришел в хорошее расположение духа, а его хорошее настроение рождало желание общаться, поэтому разговор конь начинал вполне миролюбиво.

– А ты что делал? – спросил ослик.

– Я-то? А вы?

– Бормот таскал дрова из леса, а я чинил ремень на тележке, что тебе живот натер, – ответил я.

– А промок ты почему, если сидел в мастерской?

– Ну, Твердолоб! Детектив! – заметил Бормот.

– Чего? Не лезь, Бормот, со своими словечками, – отмахнулся конь.

– Почему наши персоны тебя так интересуют? – не сдавался ослик.

– Говорю же, отстань!

– Ну, хорошо, хорошо, – Бормот повернулся к огню мордочкой, и нам с конем пришлось лицезреть коричневый зад, украшенный красивым, но немного мокрым хвостиком с кисточкой.

– Часовник, слушай! Хочу кое-что рассказать, – Твердолоб перешел на шепот.

– В чем дело?

Твердолоб несколько боязливый и подозрительный. Я это знаю, но на душе становится неспокойно каждый раз, когда слышу: «Часовник, слушай…» Сам не знаю, почему.

– Я тоже не сидел без дела. «Все утро наблюдал», – таинственно прошептал конь.

– Да, дорогой Твердолоб, ты делал трудное дело, – не удержался я.

– Ну, я же о чем и говорю!

– Это сарказм, Твердолоб, – вмешался ослик, поменяв положение, – зад с хвостом теперь обсыхал, а мы любовались слегка подсохшей гривой.

– Бормот, ты сбиваешь меня с мысли.

Конь задумался: то ли о том, обидны ли непонятные слова, произнесенные Бормотом, то ли на самом деле забыл, о чем хотел поведать. Но, наконец, конь мотнул головой и продолжил:

– Так вот, вы-то дальше своего носа не видите, а мне сразу бросилось в глаза, что наш Бантик-то мало чего знает, —Твердолоб с победным видом уставился на меня.

– Да, я заметил это еще вчера, – ответил я.

– А он еще лезет везде. И не помнит ничего, – немного разочарованно, но всем видом показывая нежелание отвергать некую идею, мне пока не понятную, заверил конь.

Даже Твердолоб заметил, что змей Бантик не такой, как все новички.

Между тем ослик, в очередной раз поменяв положение туловища и оказавшись головой к нам, сказал.

– Может, у него амнезия?

– Что это за штука? – удивился конь, – ни разу не слышал. А-аназия?

– Амнезия. Потеря памяти, – пояснил Бормот.

– Так у нас всех амнезия, милый мой, – грустно улыбнулся я, – мы не помним, не знаем, что с нами было.

– А еще мы не знаем, что с нами будет, – радостно развил мою мысль Твердолоб.

Вот и поговорили. Невольно рассуждения о необычности Бантика привели к очевидному выводу, которым всегда заканчивались поиски ответов на вопросы: «Мы не знаем, что с нами было, что с нами будет». Разгадки мне очень хочется найти, но поиски веду в одиночестве – товарищи мне здесь не помощники, хотя иногда они не прочь посетовать на, как выражается Бормот, превратности нашей судьбы.

– Спать не собираетесь? – приветливо спросила Лапка.

Она расставила посуду на полки и теперь присела на край стула.

– Да, пожалуй, пойду: ужасно устал за день, – Твердолоб живо направился к выходу.

– Накинь попонку: дождь! – Лапка, вскочив, сорвала с вешалки серую накидку и набросила на красавца, дорожившего своей шкурой.

– Лапка, спасибо, не стоит, идти ведь недалеко, – попробовал остановить ее ослик.

Но Твердолоб величественно позволил надеть на себя попону, бросил на ослика взгляд свысока и величественно удалился

Вот дверь за конем затворена – Лапка вновь опустилась на стул, устало сложила руки, спросила:

– Что собираешься завтра делать?

– Если – дождь, пойду на мельницу. Она давно требует ремонта, да ты сама знаешь. Только досок, боюсь, не хватит. Если дождь не пойдет, отправлюсь за бревнами.

– Я сегодня много приготовила каши и лепешек напекла. Знаешь, я с тобой завтра в лес пойду. Прутья ведь тоже нужны?

– Буду рад.

Мы помолчали. Потом Лапка нерешительно встала:

– Что ж, ладно, пора спать.

– Подожди-ка. Что-то не так? – остановил я девушку.

Лапка редко просит о чем- либо. Никогда не жалуется. Она молчалива и скромна. Ко всем хорошо относится. Нам несказанно повезло, что у нас есть Лапка, но иногда хочется, чтобы она чаще обращалась к нам с просьбами. Ведь Лапка устанет, замучится, но никого никогда не станет обременять, словно боясь принять помощь.

Вот и теперь она тихо говорит:

– Нет, все хорошо.

Но что-то явно беспокоило ее.

– Расскажи, что тебя тревожит? – как можно тише и ласковей попросил я.

– В чем проблема? – поддержал меня Бормот.

– Понимаешь, Спица так занята Бантиком, – запинаясь, прошептала девушка, опасаясь, видимо, что старушка услышит.

Но боялась девушка напрасно: Спица, ласково поглаживая внезапного любимца, ласково напевала.

– Она перестала работать? – также негромко поинтересовался я.

– Нет, нет! Мне просто это кажется удивительным, – Лапка показала глазами на Спицу и змея.

– Идиллия, – пробормотал ослик и поклонился, собираясь уходить, – второй раз за вечер обсуждать непонятого Бантика он не желал.

Снова – ритуал укрытия попоной, к которому добавилось поглаживание гривы Лапкой и благодарности закутанного ослика.

– Бормот, предупреди нашего скакуна: завтра, если дождя не будет, идем в лес за бревнами. С утра, – попросил я ослика.

Дверь за ним закрылась, и беседа продолжилась: мне хотелось, чтобы девушка выговорилась.

– Понимаешь, бывают необычные случаи… – начал я.

– Казусы, – подсказала собеседница, улыбнувшись.

– Вот к чему приводит общение с Бормотом! – подхватил я веселую нотку, обрадовавшись ее светлой улыбке.

– Он умный, наш ослик.

– А вот наш змей глуповат, и Спица, наверное, его решила опекать первое время.

– Да, но Спица изменилась вдруг, неожиданно. Я вот что думаю, – робко сказала Лапка, – может там, в том месте, где… Спица жила раньше, она как-то общалась со змеями?

Догадка Лапки поразила меня. Но, не желая волновать девушку, я ласково взял ее за руку:

– Мы этого не знаем и не узнаем. Подождем: все образуется, мы привыкнем к дружбе Спицы с Бантиком.

– Ты прав, Часовник, как всегда. Мы привыкнем, – Лапка мягко отняла руку и встала, – пойду спать.

Она ушла, не пожелав мне добрых снов. В обители не снятся добрые сны, и пожелание «спокойной ночи» прозвучало бы злой насмешкой.

Я оглядел комнату. Она опустела, пока мы беседовали: все разошлись по своим уголкам. Поговорить со Спицей и Бантиком мне не удалось, но зато новая мысль засела в голове, а слова Лапки звучали в ушах. Как она до этого додумалась? Почему мне не приходило в голову связать характеры обитателей с их прошлым? А вдруг от этого зависит и наше будущее?

От нахлынувшего волнения я не мог усидеть на месте и стал прохаживаться по комнате. Я, наверное, ускорил шаги, потому что зацепил стул. Он не упал, но загремел ножками по каменному полу. Из плетеной корзины показалась круглая голова с маленькими ушами, и недовольный голос Царапа проворчал:

– Что такое? Ты чего не спишь?

Я опомнился, по скрипучей лестнице поднялся к себе.

Моя спальня довольно просторная, из мебели в ней – деревянная небольшая кровать, низкая скамейка, вешалка. Я немного постоял, глядя в окно, залитое дождем, потом лег в кровать и стал думать.

Что особенного в характере каждого обитателя? В моем, например, ничего такого замечательного. Вот Бормот сочиняет стихи, поет, в его лексиконе много слов, значение которых другие часто не знают, а Царап – хороший друг, привязанный ко всем в обители, даже к Твердолобу. Он ласковый и добрый. Трудиться не покладая полосатых лапок. У кота много обязанностей по дому, к тому же он расчесывает Пиона, Белку, Бормота, а Твердолоба не просто расчесывает, но заплетает его хвост и гриву в красивые косы.

Но как эти особенности кота и ослика повлияли на их появление и жизнь здесь?

Вконец запутавшись в попытках выстроить мостик между каким-то призрачным прошлым и настоящим, я устал и решил поразмышлять над всем этим на досуге завтра.

Сон пришел не сразу. В детстве снов я боялся, считал их живыми существами и думал, что они прячутся днем, а ночью поджидают за спинкой кровати. Ты ложишься, а кошмар тут как тут, наваливается, пугает и душит, заставляет плакать. Но даже, став взрослым, о многом передумав, я так и не решил, как следует к снам относиться, и точно ли это только бред и бессмыслица. Сны пугали реальностью – я ощущал ужас, какого никогда не испытывал в обители, несмотря на пережитый голод и холод. Я знаю: некоторые обитатели тоже видят кошмары, и так же бояться их. Но сны мы не обсуждаем: никто не хочет заново переживать ночные ужасы, рассказывая о них.

Мысли мои начинают путаться, я засыпаю… сплю. И вот я – в большой комнате. Вокруг – неясные очертания мебели, на огромных окнах белые занавески колышутся от ветра. В комнате кто-то есть, но я вижу только тень. Звучит музыка, постепенно превращаясь в плач. Тень, по мере моего приближения, как будто обретает плоть. Я вглядываюсь в нее, подхожу все ближе. Фигура-тень – совсем рядом, сейчас я прикоснусь к ее плечу. И в момент, когда я, похолодев от ужаса, протягиваю руку, плач переходит в крик – я просыпаюсь.

Этот сон я вижу едва ли не каждую ночь и всякий раз пробуждаюсь, не разгадав тайну тени: боюсь того, что могу увидеть.

Глядя в темноту невидящими глазами, покрытый холодным потом, я пытаюсь унять бухающее сердце. Мне иногда кажется: для того, чтобы разгадать тайны обители, нужно досмотреть сон. Но я понимаю: не хочу его досматривать, и, если все же это случится – произойдет нечто чрезвычайное, непоправимое, страшное.

Я лежу в предрассветной темноте, понемногу успокаиваюсь. Интересно, зависит ли от моей воли, досмотрю я кошмар или нет? А может, так оно и бывает: «разрешишь» увидеть твой сон полностью, и разгадка – вот она? А вдруг тот, кто увидит сон до конца – исчезает? Тайна раскрыта, но никто об этом не узнает, ведь ты уже не существуешь, на следующее утро тебя нет. Если моя догадка верна – я никогда не найду ответов на вопросы. Однако, во-первых, я не уверен, что обитатели видят сны «без конца», я сомневаюсь, что их видят вообще все, например, Твердолоб, во-вторых, вовсе не обязательно обитатели исчезают именно утром.

Я переворачиваюсь на бок и вижу в окне луну, огромную, яркую, с четким коричневым рисунком на желтом фоне. Она вдруг показалась на черном небе во всей красе. Значит, ветер унес тучи, да и сам улетел куда-то. Дождь прекратился. Море ровно дышит. Под его убаюкивающее дыханье я вновь забылся сном без – теперь уже сновидений.

Спустившись через пару часов вниз, я застал на кухне привычную картину подготовки к завтраку.

Мы как раз усаживались за стол, ожидая задерживающихся коня, ослика и Ушана, как вдруг со двора донесся громкий отчаянный визг.

Бросив ложки, миски, чашки, все выскочили на крыльцо.

Утро встретило нас густым туманом, таким белым и плотным, что на расстоянии шагов пяти мы ничего не увидели.

– Что такое? Кто кричал? – спрашивали мы друг друга.

Между тем перед крыльцом происходило какое-то движение. Опять раздался визг и возмущенный голос Твердолоба:

– Не трогай!

– Стой! – звенел в ответ чей-то голос.

– А! – опять басил Твердолоба.

– Что же случилось? – Лапка встревожено вглядывалась в туман, напрасно пытаясь в нем что-нибудь разглядеть.

– Бантик! – Спица так и скатилась с крыльца.

Пришлось вслед за ней осторожно спуститься по влажным ступеням на каменную площадку. Среди обрывков туманной завесы перед нами предстала картина, достойная кисти художника: разгневанный конь отчаянно мотает головой, пытаясь стряхнуть висящего на его шее змея, Ушан высоко подпрыгивает, пытаясь схватить Бантика за хвост. Бантик непонятно, каким чудом удерживаясь на шее коня, задрав голову, высоким голоском звонко кричит, обращаясь непонятно к кому:

– Прыгай!

Тут до меня дошло – команда «прыгай» адресована Ушану! Он подлетает еще выше, видимо, желая оказаться рядом с Бантиком на коне. Спица бросается прямо на Твердолоба, я – за ней. Лапка тоже устремляется в самую гущу и прямо в воздухе подхватывает взлетавшего в этот момент Ушана. Я пытаюсь остановить коня, хватая за гриву, Спица стаскивает с него Бантика. Тут к нам присоединяются Царап, Долька и Пион. Чем они могут помочь, им самим непонятно, поэтому они только мешают. Еще пара минут толкотни и неразберихи – картина изменяется: я обнимаю за шею Твердолоба, который прячется за мою спину, косясь на Спицу, прижимающую к груди Бантика, Лапка держит на руках Ушана и почему-то Царапа. Секунда молчания – и мы хором спрашиваем виновников переполоха:

– Что случилось?

Повисает тишина, которую вдруг нарушает раздающаяся из тумана песенка:

Тропинка узкая ведетМеня через туман.Что путешественника ждет:Надежда иль обман?Когда приют найду во тьме,Друзей, очаг, покой,Тогда скажу я сам себе:«Вот путь окончен мой».В душе всегда любовь живет,Звездой горит в ночи.Она не плачет, не поет,Загадочно молчит.

Я удивился: Бормот решил сочинить песню о загадочных звездах? А как же воспевание тыквы, кабачков и еще каких-нибудь овощей?

Вот и ослик – вынырнул из туманной каши, приветливый, бодрый, готовый к труду и завтраку, несмотря на довольно печальную песенку.

– Куда ты? – вскрикнула Спица.

Она обращалась к своему любимцу, который выскользнув из ее объятий, полз по направлению к ничего не подозревающему ослику. Впрочем, мы тоже ничего не подозревали.

– Бантик, что, собственно, ты хочешь? – только и успел пролепетать Бормот, а змей уже залез к нему на спину.

– Что происходит, объяснит кто-нибудь? – нетерпеливо спросил я.

– Да, я требую объяснений! – встрял Твердолоб.

Он оправился от испуга, полученного во время нападения Бантика, отодвинул меня в сторону и – грудь вперед – ринулся за справедливостью.

– Ты бы и объяснил, – резонно заметила Лапка.

– Я?!

– Ты ведь находился здесь, все видел, даже, в некотором роде, участвовал в событиях, – поддержал Лапку Царап.

– Участвовал против воли и пострадал! – загудел конь.

Пока мы вытягивали объяснения из Твердолоба, Спица сняла сопротивляющегося Бантика с Бормота. Все время, пока змей сидел на его спине, ослик стоял, словно вкопанный и терпеливо ждал избавления. Как только оно пришло, поэт двинулся к крыльцу, напевая при этом себе под нос:

А если нет конца пути,

Дороге сквозь туман?

И мне приюта не найти

Нигде – ни здесь, ни там.

– Нужно закончить завтрак, – сказал я и отправился в дом вслед за осликом.

На столе остывала тыквенная каша и ржаные лепешки.

Когда все расселись, вместе с завтраком началось следствие. Пион жевал лист капусты, пристально глядя на Бантика, потом спросил:

– Ты решил сделаться наездником?

– Дай ему поесть, – вступилась Спица, поглаживая змея.

– Надо смастерить седло, чтобы Бантик катался на коне! – предложил Пион.

– Что!? – возмутился Твердолоб и закашлялся.

– Ты ведь, Ушан, тоже хотел проехаться? – продолжал козел.

– Что!? Что!? – отчаянно твердил Твердолоб.

– Седло! – радостно пояснил ему Пион.

– И не мечтай! – косясь на меня, отрезал конь.

Он, видимо, вспомнил недавние мои поползновения.

– Зачем залез на такого большого коня? Ты мог упасть, – ласково укорила любимца Спица.

– Он перепутал, – сказал Ушан, слова которого заглушил Пион, предлагавший сделать седло из досок и веревок.

– Кого с кем? – спросил я Ушана, смутно начиная догадываться, в чем дело.

– Твердолоба с Бормотом, – прозвучал в наступившей тишине ответ собачки.

Если до сегодняшнего происшествия я еще сомневался в глупости змея, то оно поставило в этих сомнениях точку.

– Меня?! Меня, скакуна? С …с Бормотом?!

– Все ясно. Проблема решена. Твердолоб, перестань возмущаться, – сказал Бормот, – Бантик, если ты поел, я покатаю тебя без всякого седла.

Спица ахнула, а довольный змей проскользнув между стульев, заполз на ослика, и под цокот копыт они исчезли за дверью.

– Нет, вы слышали? Перепутал меня с Бормотом! Разве мы хоть чем-то похожи? – не унимался Твердолоб.

– Похожи, конечно, – попытался успокоить его Царап.

Возмущенный конь разинул рот, а Царап, невозмутимо пригладив усы, отправился вслед за Лапкой к роднику мыть посуду.

– Ну ладно, Бантик, но ты – Ушан! От тебя я не ожидала, – пристыдила Спица пса.

– Да я… – начал песик, но закончить фразу не успел.

– А почему это «ладно, Бантик»? – перебил возмущенный Твердолоб, пришедший в себя после совершенно, с его точки зрения, бестактных слов Царапа.

– Он многого не знает, – оправдывала любимца старушка.

– И что теперь? Это не позволяет меня с кем попало путать, прыгать на меня! – конь пыхтел и фыркал – так сердился.

Спица махнула рукой – «разбирайтесь сами!» и пошла выглядывать – где делись Бормот со своим седоком.

– Ушан. – накинулся Твердолоб на собачку, – отвечай! Почему ты не остановил змея?

Ушан растерянно моргал карими добрыми глазками. Ушан – крошечная беленькая с коричневыми пятнышками собака, коротконогая, короткошерстная, хвост закручен бубликом. Кличка Ушан вполне оправдана: у него огромные, стоящие торчком, немного закругленные уши. У Ушана есть замечательная способность: он умеет отыскивать в земле грибы и коренья. Песик милый, сговорчивый, не вступает в споры, не требует внимания, всегда дружелюбный и ласковый.

– Ты чего застыл? Почему змея не остановил, я спрашиваю? Да еще сам хотел проехаться? На мне! – Твердолоб закатил глаза, по-видимому, представив картину: на нем, великолепном красавце скакуне катаются змей и песик!

Ушан отмер наконец и тихим голоском начал перед великим скакуном оправдываться:

– Я не хотел на тебе кататься, что ты! Но Бантик не слушал меня. Он желал покататься на коне, и я пообещал…

– Ага! Пообещал! – сурово зыркнул на песика Твердолоб.

– Я сказал, что он сможет покататься на маленьком коне – на ослике.

– Придумал тоже, умник! Маленький конь! Бормот – никакой не конь. Даже не употребляй рядом слова «Бормот» и «конь». И что же потом?

– Что? – совсем потерялся под таким натиском бравого скакуна Ушан.

– Ну, ты пообещал покатать змея на маленьком коне… тьфу! Короче, дальше рассказывай, – грозно требовал Твердолоб.

– Бантик обрадовался и стал ждать ослика, – глядя на коня честными глазами, продолжил Ушан, – тут пришел ты …ну и он …перепутал.

– Хватит это повторять! Меня перепутать с Бормотом! Смешно! Невозможно!

Наконец, возмущенно бурчащий конь отпустил несчастного Ушана – тот сразу умчался.

Твердолоб, в связи с утренним происшествием, плохо поел и сейчас, оставшись за столом в одиночестве, наверстывал упущенное.

События этого туманного утра немного выбило меня из колеи. Но пора приниматься за работу – дождя нет, значит идем в лес.

Вооружившись топором, я вернулся к крыльцу, где в ожидании похода собрались все желающие. И не желающие тоже. Сегодня в лес со мной идут Лапка, Твердолоб (как раз нежелающий) и Долька. После вчерашнего дождя в поле завязнешь, а для работы в мастерской нужны доски, прутья, столбики. Доски и столбики я делал из бревен, а бревна брал в лесу. Гибкие прутья мы срезали с ракит, потом плели корзины. Лапка и займется прутьями, Долька ей поможет. Ну, а я буду искать дерево, что можно срубить, потом мы с конем потащим добычу в обитель. В лесу к нам присоединятся козы, Бормот, чтобы помочь Лапке и Дольке.

Вот явился ослик со своим седоком.

– О, вот и мы! – весело воскликнул Бормот и зашагал рядом с конем.

Тот сразу же приостановился, не желая, видимо, делить дорогу с тем, с кем его несправедливо спутали. То, что я прав, стало понятно, едва конь начал разговор:

– Часовник, скажи – ведь мы с осликом совсем-совсем разные?

– Ах, Твердолоб, не считай меня конкурентом, – Бормот бодро бежал, неся на спине Бантика.

– Твоего мнения не спрашивают, – гордо фыркнул конь и шепотом спросил, посунувшись к моему уху:

– Кем, он сказал, не считай?

– Вы, конечно, очень разные, – согласился я с Твердолобом, – и Бормот с этим согласен.

– Согласен он! Еще бы! – конь надменно вскинул голову.

– А ты идешь с нами? – поинтересовался я у ослика.

– Иду!

– Бантика в лес берешь?

– Думаешь, не стоит? Да, наверное, надо вернуться, отнести его.

– Но я хочу в лес, – звонко заявил змей.

Бормот в сомнении остановился, вопросительно посмотрел на меня.

Я лишь руками развел:

– Ладно, если будешь за ним присматривать.

– Я послежу за ним, – вызвалась Долька.

Она радовалась, что Бормот идет с нами: Долька – небольшая собачка, ей нелегко тащить вязанку хвороста на обратном пути, особенно в гору. Ослик тоже понимает это и идет дальше. А змей умолкает и, закрыв глазки, кажется, засыпает.

Ветерок понемногу разгоняет белую гущу – если бы не промозглая сырость, рожденная туманом, прогулка доставила бы удовольствие.

– О чем задумался? – коснулась моего плеча Лапка.

– Змей оказался совсем уж глупеньким. Вот зачем он звал Ушана запрыгнуть на Твердолоба? А Бормот? Ты слышала его пение сегодня? С чего он вдруг сочинил грустную песню о «конце пути»?

– Зато порадовал Пион: предложил идею – соорудить седло, – усмехнулась Лапка.

– Если бы он нашел способ уговорить коня его надеть! А так – это очередная неосуществимая придумка. А ты о чем задумалась?

– Спица просила не брать Бантика в лес. Переживаю: как бы чего не случилось.

– Мы его оставим с Твердолобом на поляне. Ты ведь боишься леса, Твердолоб?

– Ничего я не боюсь, – без всякого смущения принялся отрицать очевидное Твердолоб, – просто не люблю всякие ветки, палки, пни. Но оставаться вдвоем с этим змеем – увольте.

– С вами Долька погуляет, будет вас охранять, – предложил я.

– Пусть охраняет меня от змея! Я ведь очень ценный конь! – обрадовался Твердолоб.

Выяснять, в чем ценность коня, мы не стали, тем более, что ослик запел любимую песенку:

Люблю капустку свежую,С утра ее нарежу я.Люблю капустку белую,Салатик вкусный сделаю.Люблю капустку нежную,Такую белоснежную!Люблю ее, хрустящую,И от росы блестящую!

Ну вот, другое дело! Не то, что печальная песня о блужданиях в тумане.