скачать книгу бесплатно
На ужин мы пришли домой,
А там сюрприз нас ждет!
Теперь живем мы со змеей,
Которая ползет!
Бормот частенько возил дрова с окраины леса в тележке, научившись самостоятельно впрягаться в нее. Посадив собачек в повозку, ослик резво покинул мастерские. Трудились они слаженно, собирали толстые ветки, куски коры, одним словом, то, что можно сжечь. Через пару часов они вернулись как раз вовремя: я закончил свою работу, и, сложив привезенные осликом и находчивыми собачками дрова, вместе с ними и осликом отправился на обед.
И, как в песенке пелось, «сюрприз нас ждет»! Из-за дождя Лапка, Мерзлик, Царап, Спица и, по всей видимости, Бантик, провели утро в доме и времени зря не теряли – приготовили замечательный обед. Вначале подали суп с фасолью, луком и грибами, потом – пирог с морковью, салат из капусты, запеканку и большую миску яблок для Твердолоба. Да, праздничный обед в честь новичка удался на славу! Длился он дольше обычного: еды на столе стояло достаточно – рука невольно тянулась за очередным лакомством.
Утолив голод, я пил чай и наблюдал за Спицей, которая подкладывала вкусненькие кусочки Бантику.
После такого пира пришлось присесть отдохнуть у печки, тем более, что моя одежда все еще не просохла. Бормот тоже промок во время похода в лес. Теперь он, поворачиваясь то одним боком, то другим к горячей печке, сушил свою коричневую шкурку. Твердолоб устроился возле нас и вкрадчиво спросил:
– Что делали все утро? Чего намокли?
– Ого! Прогресс! – пробормотал ослик.
Он прав: вообще-то Твердолоб должен бы спросить: «Где гуляли?» или «Где прохлаждались?», а то, что конь заметил, как мы намокли – совсем удивительно. Но эта загадка просто объяснялась: Твердолоб наелся, пришел в хорошее расположение духа, а его хорошее настроение рождало желание общаться, поэтому разговор конь начинал вполне миролюбиво.
– А ты что делал? – спросил ослик.
– Я-то? А вы?
– Бормот таскал дрова из леса, а я чинил ремень на тележке, что тебе живот натер, – ответил я.
– А промок ты почему, если сидел в мастерской?
– Ну, Твердолоб! Детектив! – заметил Бормот.
– Чего? Не лезь, Бормот, со своими словечками, – отмахнулся конь.
– Почему наши персоны тебя так интересуют? – не сдавался ослик.
– Говорю же, отстань!
– Ну, хорошо, хорошо, – Бормот повернулся к огню мордочкой, и нам с конем пришлось лицезреть коричневый зад, украшенный красивым, но немного мокрым хвостиком с кисточкой.
– Часовник, слушай! Хочу кое-что рассказать, – Твердолоб перешел на шепот.
– В чем дело?
Твердолоб несколько боязливый и подозрительный. Я это знаю, но на душе становится неспокойно каждый раз, когда слышу: «Часовник, слушай…» Сам не знаю, почему.
– Я тоже не сидел без дела. «Все утро наблюдал», – таинственно прошептал конь.
– Да, дорогой Твердолоб, ты делал трудное дело, – не удержался я.
– Ну, я же о чем и говорю!
– Это сарказм, Твердолоб, – вмешался ослик, поменяв положение, – зад с хвостом теперь обсыхал, а мы любовались слегка подсохшей гривой.
– Бормот, ты сбиваешь меня с мысли.
Конь задумался: то ли о том, обидны ли непонятные слова, произнесенные Бормотом, то ли на самом деле забыл, о чем хотел поведать. Но, наконец, конь мотнул головой и продолжил:
– Так вот, вы-то дальше своего носа не видите, а мне сразу бросилось в глаза, что наш Бантик-то мало чего знает, —Твердолоб с победным видом уставился на меня.
– Да, я заметил это еще вчера, – ответил я.
– А он еще лезет везде. И не помнит ничего, – немного разочарованно, но всем видом показывая нежелание отвергать некую идею, мне пока не понятную, заверил конь.
Даже Твердолоб заметил, что змей Бантик не такой, как все новички.
Между тем ослик, в очередной раз поменяв положение туловища и оказавшись головой к нам, сказал.
– Может, у него амнезия?
– Что это за штука? – удивился конь, – ни разу не слышал. А-аназия?
– Амнезия. Потеря памяти, – пояснил Бормот.
– Так у нас всех амнезия, милый мой, – грустно улыбнулся я, – мы не помним, не знаем, что с нами было.
– А еще мы не знаем, что с нами будет, – радостно развил мою мысль Твердолоб.
Вот и поговорили. Невольно рассуждения о необычности Бантика привели к очевидному выводу, которым всегда заканчивались поиски ответов на вопросы: «Мы не знаем, что с нами было, что с нами будет». Разгадки мне очень хочется найти, но поиски веду в одиночестве – товарищи мне здесь не помощники, хотя иногда они не прочь посетовать на, как выражается Бормот, превратности нашей судьбы.
– Спать не собираетесь? – приветливо спросила Лапка.
Она расставила посуду на полки и теперь присела на край стула.
– Да, пожалуй, пойду: ужасно устал за день, – Твердолоб живо направился к выходу.
– Накинь попонку: дождь! – Лапка, вскочив, сорвала с вешалки серую накидку и набросила на красавца, дорожившего своей шкурой.
– Лапка, спасибо, не стоит, идти ведь недалеко, – попробовал остановить ее ослик.
Но Твердолоб величественно позволил надеть на себя попону, бросил на ослика взгляд свысока и величественно удалился
Вот дверь за конем затворена – Лапка вновь опустилась на стул, устало сложила руки, спросила:
– Что собираешься завтра делать?
– Если – дождь, пойду на мельницу. Она давно требует ремонта, да ты сама знаешь. Только досок, боюсь, не хватит. Если дождь не пойдет, отправлюсь за бревнами.
– Я сегодня много приготовила каши и лепешек напекла. Знаешь, я с тобой завтра в лес пойду. Прутья ведь тоже нужны?
– Буду рад.
Мы помолчали. Потом Лапка нерешительно встала:
– Что ж, ладно, пора спать.
– Подожди-ка. Что-то не так? – остановил я девушку.
Лапка редко просит о чем- либо. Никогда не жалуется. Она молчалива и скромна. Ко всем хорошо относится. Нам несказанно повезло, что у нас есть Лапка, но иногда хочется, чтобы она чаще обращалась к нам с просьбами. Ведь Лапка устанет, замучится, но никого никогда не станет обременять, словно боясь принять помощь.
Вот и теперь она тихо говорит:
– Нет, все хорошо.
Но что-то явно беспокоило ее.
– Расскажи, что тебя тревожит? – как можно тише и ласковей попросил я.
– В чем проблема? – поддержал меня Бормот.
– Понимаешь, Спица так занята Бантиком, – запинаясь, прошептала девушка, опасаясь, видимо, что старушка услышит.
Но боялась девушка напрасно: Спица, ласково поглаживая внезапного любимца, ласково напевала.
– Она перестала работать? – также негромко поинтересовался я.
– Нет, нет! Мне просто это кажется удивительным, – Лапка показала глазами на Спицу и змея.
– Идиллия, – пробормотал ослик и поклонился, собираясь уходить, – второй раз за вечер обсуждать непонятого Бантика он не желал.
Снова – ритуал укрытия попоной, к которому добавилось поглаживание гривы Лапкой и благодарности закутанного ослика.
– Бормот, предупреди нашего скакуна: завтра, если дождя не будет, идем в лес за бревнами. С утра, – попросил я ослика.
Дверь за ним закрылась, и беседа продолжилась: мне хотелось, чтобы девушка выговорилась.
– Понимаешь, бывают необычные случаи… – начал я.
– Казусы, – подсказала собеседница, улыбнувшись.
– Вот к чему приводит общение с Бормотом! – подхватил я веселую нотку, обрадовавшись ее светлой улыбке.
– Он умный, наш ослик.
– А вот наш змей глуповат, и Спица, наверное, его решила опекать первое время.
– Да, но Спица изменилась вдруг, неожиданно. Я вот что думаю, – робко сказала Лапка, – может там, в том месте, где… Спица жила раньше, она как-то общалась со змеями?
Догадка Лапки поразила меня. Но, не желая волновать девушку, я ласково взял ее за руку:
– Мы этого не знаем и не узнаем. Подождем: все образуется, мы привыкнем к дружбе Спицы с Бантиком.
– Ты прав, Часовник, как всегда. Мы привыкнем, – Лапка мягко отняла руку и встала, – пойду спать.
Она ушла, не пожелав мне добрых снов. В обители не снятся добрые сны, и пожелание «спокойной ночи» прозвучало бы злой насмешкой.
Я оглядел комнату. Она опустела, пока мы беседовали: все разошлись по своим уголкам. Поговорить со Спицей и Бантиком мне не удалось, но зато новая мысль засела в голове, а слова Лапки звучали в ушах. Как она до этого додумалась? Почему мне не приходило в голову связать характеры обитателей с их прошлым? А вдруг от этого зависит и наше будущее?
От нахлынувшего волнения я не мог усидеть на месте и стал прохаживаться по комнате. Я, наверное, ускорил шаги, потому что зацепил стул. Он не упал, но загремел ножками по каменному полу. Из плетеной корзины показалась круглая голова с маленькими ушами, и недовольный голос Царапа проворчал:
– Что такое? Ты чего не спишь?
Я опомнился, по скрипучей лестнице поднялся к себе.
Моя спальня довольно просторная, из мебели в ней – деревянная небольшая кровать, низкая скамейка, вешалка. Я немного постоял, глядя в окно, залитое дождем, потом лег в кровать и стал думать.
Что особенного в характере каждого обитателя? В моем, например, ничего такого замечательного. Вот Бормот сочиняет стихи, поет, в его лексиконе много слов, значение которых другие часто не знают, а Царап – хороший друг, привязанный ко всем в обители, даже к Твердолобу. Он ласковый и добрый. Трудиться не покладая полосатых лапок. У кота много обязанностей по дому, к тому же он расчесывает Пиона, Белку, Бормота, а Твердолоба не просто расчесывает, но заплетает его хвост и гриву в красивые косы.
Но как эти особенности кота и ослика повлияли на их появление и жизнь здесь?
Вконец запутавшись в попытках выстроить мостик между каким-то призрачным прошлым и настоящим, я устал и решил поразмышлять над всем этим на досуге завтра.
Сон пришел не сразу. В детстве снов я боялся, считал их живыми существами и думал, что они прячутся днем, а ночью поджидают за спинкой кровати. Ты ложишься, а кошмар тут как тут, наваливается, пугает и душит, заставляет плакать. Но даже, став взрослым, о многом передумав, я так и не решил, как следует к снам относиться, и точно ли это только бред и бессмыслица. Сны пугали реальностью – я ощущал ужас, какого никогда не испытывал в обители, несмотря на пережитый голод и холод. Я знаю: некоторые обитатели тоже видят кошмары, и так же бояться их. Но сны мы не обсуждаем: никто не хочет заново переживать ночные ужасы, рассказывая о них.
Мысли мои начинают путаться, я засыпаю… сплю. И вот я – в большой комнате. Вокруг – неясные очертания мебели, на огромных окнах белые занавески колышутся от ветра. В комнате кто-то есть, но я вижу только тень. Звучит музыка, постепенно превращаясь в плач. Тень, по мере моего приближения, как будто обретает плоть. Я вглядываюсь в нее, подхожу все ближе. Фигура-тень – совсем рядом, сейчас я прикоснусь к ее плечу. И в момент, когда я, похолодев от ужаса, протягиваю руку, плач переходит в крик – я просыпаюсь.
Этот сон я вижу едва ли не каждую ночь и всякий раз пробуждаюсь, не разгадав тайну тени: боюсь того, что могу увидеть.
Глядя в темноту невидящими глазами, покрытый холодным потом, я пытаюсь унять бухающее сердце. Мне иногда кажется: для того, чтобы разгадать тайны обители, нужно досмотреть сон. Но я понимаю: не хочу его досматривать, и, если все же это случится – произойдет нечто чрезвычайное, непоправимое, страшное.
Я лежу в предрассветной темноте, понемногу успокаиваюсь. Интересно, зависит ли от моей воли, досмотрю я кошмар или нет? А может, так оно и бывает: «разрешишь» увидеть твой сон полностью, и разгадка – вот она? А вдруг тот, кто увидит сон до конца – исчезает? Тайна раскрыта, но никто об этом не узнает, ведь ты уже не существуешь, на следующее утро тебя нет. Если моя догадка верна – я никогда не найду ответов на вопросы. Однако, во-первых, я не уверен, что обитатели видят сны «без конца», я сомневаюсь, что их видят вообще все, например, Твердолоб, во-вторых, вовсе не обязательно обитатели исчезают именно утром.
Я переворачиваюсь на бок и вижу в окне луну, огромную, яркую, с четким коричневым рисунком на желтом фоне. Она вдруг показалась на черном небе во всей красе. Значит, ветер унес тучи, да и сам улетел куда-то. Дождь прекратился. Море ровно дышит. Под его убаюкивающее дыханье я вновь забылся сном без – теперь уже сновидений.
Спустившись через пару часов вниз, я застал на кухне привычную картину подготовки к завтраку.
Мы как раз усаживались за стол, ожидая задерживающихся коня, ослика и Ушана, как вдруг со двора донесся громкий отчаянный визг.
Бросив ложки, миски, чашки, все выскочили на крыльцо.
Утро встретило нас густым туманом, таким белым и плотным, что на расстоянии шагов пяти мы ничего не увидели.
– Что такое? Кто кричал? – спрашивали мы друг друга.
Между тем перед крыльцом происходило какое-то движение. Опять раздался визг и возмущенный голос Твердолоба:
– Не трогай!
– Стой! – звенел в ответ чей-то голос.
