Литературный журнал «ДК», №03/2018

Я пробежал пару кварталов и, не глядя, завернул в подворотню. Споткнулся о какую-то корягу и упал. Моральная боль встретилась с физической, и они сплелись воедино. Скрючившись и закрыв лицо руками, я заплакал. Хватит с меня. Я больше не могу. Я так устал. А он…здесь. Я точно знаю, он совсем близко. Что ж… Пришло время расставить всё на свои места. Я не могу бегать вечно. Я решительно выдохнул и поднял голову. Я посмотрел в глаза страху, в глаза, которые выглядывали из-за каждого поворота. Посмотрел в это лицо, которое преследовало меня так долго. Посмотрел на этого человека, который снился мне по ночам. Он подошёл ко мне, и я услышал этот почти забытый голос.

– Привет, пап.

Перед моими глазами вновь встаёт картина. Я прихожу домой и вижу его с ножом в руках. Смотрю на него и уже понимаю, что произошло. Он молча убегает, а у меня нет сил, чтобы остановить его. Беззвучно рыдая, я прохожу по резко опустевшим комнатам, где вижу мёртвую жену, а затем и дочь.

Почему я дал ему уйти? Где он был все эти годы? В любом случае – он пришёл ко мне. Но теперь я готов.

Он подходит ближе и садится на колени передо мной. Молча протягивает мне что-то. Тот самый нож в его руках. Наши взгляды встречаются. У него глаза матери. Глаза, которые я так любил и которые превратились в преследующий меня кошмар. Я поднялся на колено, дрожащей рукой взял нож и воткнул его в живот сыну. Его тело неуклюже упало в мои объятия.

Слёзы покатились по щекам. Ты отнял у меня семью. Ты отнял у меня любовь. Но ты подарил мне…

Я вытащил лезвие и воткнул нож себе в грудь.

…счастье.

Два тела повалились на землю.

Тихий щелчок. Расплывчатые изображения чужих судеб колышутся на грязной простыне. Это была история моей семьи. Я помню этот день. Тогда мы были счастливы. Крохотные трещинки стали появляться всё чаще, разламывая изображение. Вдруг лицо мальчика на фоне дома лопнуло и исчезло. Я наконец-то обрёл покой. И теперь я счастлив.

Козлик

Автор: Виктория Гаврилычева

Вечерние сумерки. Пожилой мужчина сидит на веранде с дымящейся самокруткой. Двое близнецов сидят подле него.

– Дедуль, а расскажи, как ты с бабулей познакомился! Ну расскажи!

– Ладно, бесенята, так и быть, расскажу, – полуулыбка легла на пожилые уста.

***

Давно это было. Чуть меньше полувека тому назад. Молод я был. И красив. Первый парень на деревне, что уж и говорить. Девушек по мне вздыхало… не счесть. Кроме одной. Была одна странная. На отшибе деревни жила. Волосы длинные, чёрные. Никогда их в косы не заплетала. А глаза зелёные-зелёные. Будто два изумруда. Пройдёт по деревне, глянет на кого, а тот и обомлеет на месте. Боялись её местные. Поговаривали, мол, бабка её – ведьма. И внучка тоже силы унаследовала. Люди деревенские и не то напридумывают. Хороша была девка!

Ну вот. Как-то раз кутили мы с товарищами близ речки, в новом лесу. Веселились, как могли. И не заметили, что ночь пришла. Пьяной гурьбой двинулись мы по лесу, да заблудились. Бродили-бродили, и вдруг услышали что-то. Пошли на звук. И вышли к озеру. Костёр горит. Огромный. Мы треск его видимо и услышали. А вокруг него никого нет. Сели возле костра кружочком. Там нас и разморило. Задремали мы.

Проснулся я от смеха девичьего. Стоит ведьмина внучка с девушками неместными, и заливаются со смеху. Хотел спросить: «Что смеётесь, девицы?» А вырвалось только мемеканье. Тут я и подскочил. Глядь на руки, а у меня копыта! Заметался я, занервничал. Смотрю, а у костра друзей-то моих нет. Одна скотина домашняя. Разозлился не на шутку и побежал на черноволосую. Бегает от меня и пуще прежнего смеётся, слёзы из глаз её катятся. Надоело ей, видимо, это, развернулась она и схватила меня за рога. Смотрит в глаза мне, а я и двинуться не могу. Ни назад, ни вперёд. Даже звука издать не получилось.

– Слушай меня, козлёночек. Зря вы с друзьями сюда пришли. Не звали мы вас. Ну коль пришли, то получайте. Прокатаете нас всю ночь, до первого петуха – так и быть, вернём ваш облик. А коли сбежите – век скотиной домашнею будете.

Страшно было, но делать нечего. Оседлала она меня. А другие ведьмы на друзей моих запрыгнули. Гадостью какой-то помазали, мы и взвились в воздух. Думал, не переживу ту ночь. Прилетели мы на какую-то гору. А там! А там упыри с клыками до подбородка, черти с рогами и прочая нежить! Страх, что там было!

Сели мы животным составом в сторонке и думали лишь о том, как бы нас в котлах их не приготовили. Вспомнил тогда я Гоголя и бабок деревенских добрым словом помянул.

Отвлекся я от празднества и погрузился в мысли. Слышу крик женский недалеко от себя. Смотрю, а зеленоглазку упырь какой-то схватил и в лес тащит. Испугался я тогда, что коли помрёт она, то и мне несдобровать. Подскочил, боднул его чуть ниже поясницы. Убежал он в лес, ругаясь и крича. А ведьма та смотрит на меня и улыбается.

«Спасибо, добром за добро отплачу», – молвила она и дальше пошла праздновать.

Улеглись мы кучкой с друзьями да уснули. Ничему нас жизнь видимо не учит. Просыпаемся утром в лесу. Вместо костра – пепелище. Смотрю себе на руки, а они человеческие. Посмотрели мы с товарищами друг на друга и решили, что пить больше до ночи не будем, а то и не такое приснится. Вернулись в деревню да по домам разошлись. Дома дел полно. Пока дрова колол, не заметил, как пришёл кто-то. Глаза поднимаю, а Она стоит. Яркий сарафан на ней. Улыбается, и глаза так по-доброму светятся.

– Здравствуй. Проголодался, небось, за работой? Пирожки будешь? – и протягивает мне корзинку. А в ней пирожки свежие. Аромат от них сказочный. Пригласил её в дом хоть чаю попить. Просидели до ночи с разговорами. Точно уверился, что это был сон, а бабки всё врут. Засобиралась она домой. Да в дверях обернулась и говорит:

– Обещала же, что добром отплачу. Обещание сдержала. Ну, ещё увидимся, – и уже в сенях тихо добавила, – И бабки-то не врут.

***

– Что это вы тут делаете? – высокая пожилая женщина прошла через калитку и направилась к веранде. Чёрные волосы почти не тронула седина, а зелёные глаза горели, словно фонарики.

– Деда нам сказки рассказывает, – дети бросились помогать женщине с пакетами.

– Понятно всё с вами. Домой проходите, а то мошкара загрызёт, – пройдя мимо деда, женщина улыбнулась и напела: – Жил-был у бабушки серенький козлик…

Скот

Автор: Роман Морозов

Мир – странное место. Странное и жуткое.

Правила были чушью, и я глумился над ними. У меня не было бога или кумира, я не чтил мертвых, презирал живых. Я не верил ни во что, и прежде всего в себя. Но мне было хорошо.

Только чушь от этого не переставала быть законом. Сила действия, как ни крути, была равна силе противодействия. Я жил в убеждении, что всем на меня плевать, пока странное место не оскалилось в ответ.

Кто-то постучал в дверь. Через глазок я увидел черные лацканы и блестящие пуговицы – никаких лиц. Я спросил, кто там. Дверь распахнулась так легко, будто не была заперта. В носу чавкнуло, рот наполнился вкусом горячей крови, в глазах потемнело. Я упал. Через две секунды меня подняли, заломили руки, набросили на голову мешок. Потом один человек держал, а другой, или другие били, пока я не потерял сознание.

***

Сначала были ощущения: боль – горячая, ноющая, – жар и толчки множества тел, толчки со всех сторон. Я лежал на чем-то мягком, влажном. На мне не было одежды. Потом я различил звуки: низкий горловой рык, хрип, пыхтенье и стоны, слабые, затихающие. Потом кто-то укусил меня за ступню. Я дернул ногой, и существо отскочило, а толчки продолжились. Позже всех пришли запахи крови, дерьма и чего-то сладкого. А может, только дерьма.

Теплое и липкое было подо мной, на коже, в волосах. Я лежал в дерьме, а рядом сновали десятки здоровых рычащих туш.

Свиньи.

Меня решили скормить свиньям.

Несколько секунд я боялся открыть глаза, увидеть короткие ноги с копытами и пасти с торчащими желтыми клыками. Жар и вонь, топот, чавканье и рык. Я сжался, подтягивая колени к груди, меня била дрожь.

Кто-то снова схватил зубами за ногу, и я закричал. А в следующую секунду заплакал. Я что-то бормотал, звал кого-то, просил о помощи и молил сделать мою смерть другой, только не так, только не так, только не так тольконетак нетакнетакнетак…

Почему они не хрюкают?

Я широко раскрыл глаза, но темнота осталась прежней. Я ничего не видел и мог только чувствовать. Запах крови слабел, становилось тяжело дышать. Я опёрся на одну руку, и тут же кто-то рядом дернулся, ударив по ней. Брызнуло жидким и тёплым. Я снова закричал, оттолкнул влажную лысую тушу и быстро встал на ноги. Меня колотило, хотелось блевать. Холодной рукой я прикрывал гениталии, пока мозг красочно представлял, как свиные челюсти вырывают и пережевывают мое достоинство.

Вепри, подумал я, переростки. При моем немалом росте их длинные спины касались моих бёдер. Чавканье, стоны и рык. Никакого хрюканья.

Я успел спросить себя, почему твари не накинулись сразу, не разорвали, пока я был без сознания, но не стал искать ответа и двинулся вперед. Вслепую, вытянув одну руку, короткими осторожными шагами. Проталкиваясь.

Я думал, что нахожусь посередине комнаты, и шёл вбок, вправо. Когда рука коснулась стены, я, осознав риск, застонал. Идиот, дебил! Заметят! Стиснув челюсти, я замер, готовясь к укусам, ожидая, что твари на миг затихнут и ринутся ко мне. Но они не заметили. Боже, они не заметили!

Я прижался к стене и стал медленно продвигаться дальше. Сделал всего шесть шагов, когда сверху раздался скрип железа. В потолке кто-то открыл окно, полился яркий холодный свет.

Господи Пречистый…

На миг я застыл, глазам стало больно, а затем увидел. Я увидел…

…спаси наши души грешные, даруй милость Свою и защити…

Бледные безволосые уроды, они сновали на четвереньках, с побелевшими глазами, перекошенными рожами, вывернутыми конечностями, ущербные, в струпьях, голые – как я. Это были не свиньи.

Но уже и не люди.

Стоило окну открыться, они бросились к нему, рыча, воя. Они не хотели сбежать. Они хотели есть. В окне показалась фигура, затем вторая, и вниз посыпалось зелёное, бурое, оранжевое. Еда. Скоты верещали и бились, выхватывая у других капусту и запихивая в чёрные пасти. Мой вопль утонул в гаме звериной трапезы.

Я побежал к окну, в самое месиво. До потолка было не допрыгнуть, но я посчитал иначе. Люк стали закрывать, и я изо всех сил прыгнул, наступив на чью-то спину.

А потом упал. Меня втоптали, придавили к полу, стали кусать. Я задыхался. Отполз в сторону, посмотрел наверх. Люк захлопнулся.

Мир – странное место. Странное и жуткое.

Те простые люди, кого я раньше осуждал, презирал, ненавидел – пьяницы по выходным, изменщики, предатели. Они посмеялись надо мной. Я считал их скотом, и они превратили в скотину меня.

Я не знаю, сколько прошло времени с первого дня. Я много раз пробовал выбраться. И не сумел.

Меня сломали. Переплавили.

Соседи ломали мне кости, откусывали пальцы. Я стал есть с ними. Кто-то насиловал меня, и я кого-то насиловал. Покрывался новыми шрамами, забывал страх.

Я перестал жить и не мог перестать существовать. У меня не осталось памяти. Жар и вонь, топот, чавканье и рык. Мой рык.

Хрю-хрю.

Столбняк

Автор: Гог Гогачев

Вован пощёлкал пальцами, выбирая закуску. Подумав, он лишь обречённо махнул рукой, подпёр голову кулаком и уставился в стену моей кухни.

– Не, брат, так не пойдёт. Закусывай! – я протянул ему ломтик чёрного хлеба с салом, обёрнутый стрелкой зелёного лука. – Стресс стрессом, а водочку пить надо правильно.

Вован со вздохом принял угощение и нехотя начал жевать.

– Нет, Володь, не понимаю, – я наполнил стопки. – Какой-то мужик. Ну, стоял ночью во дворе. Ну, не шевелился. Может торчок какой, мало ли.

– Антоша, – его взгляд врезался мне в глаза, – ты думаешь я того… Поехал, да?

– Нет, блин, так оно и было. Он смотрел именно на твои окна. Конечно же.

– Не, не. Ты и правда ничего не понял. Не на окна, – Вован замотал головой. – Этот тип… Он смотрел прямо на меня. На меня, понимаешь?! Как насквозь меня видел. В душу заглянул, как на исповеди.

– Хватит, – я поднял рюмки, пресекая истерику. – Пей!

Его взгляд снова стал пустым, отстранённым. Вован взял стопку. Выпили.

– Закусывай.

Я усмехнулся, глядя, как он хрустит здоровенной редиской.

– Значит, странный мужик стоял ночью посреди двора и смотрел на тебя. Может, ты просто один-единственный дурень среди ночи на балконе торчал? Когда все нормальные люди спали?

– Он до утра стоял. Часов с трёх, как я на балкон вышел, – Вован поежился. – Только знаешь, мне кажется, он там ещё раньше был. Стоял, смотрел. Ждал. А около пяти пропал.

– В воздухе растворился?

– Я отвернулся на секунду, гляжу – а его нет.

– Ты понимаешь, что ты уже поехавший?

Мой сарказм Вован пропустил мимо ушей. Нет, с ним и правда что-то не то. Я уже порядочно окосел от водки, а он – как стёклышко. Не берет его.

– Пойду я, Антоха. Поздно уже.

– Ты точно в норме? – Тупой вопрос. Видно же, что парень расклеился. Но мне завтра на работу и нужно выспаться. Да и супруга за позднюю пьянку меня сожрёт.

– Да, брат, всё окей. Не переживай, – он всё же взял себя в руки, улыбнулся.

Пока Вован обувался в прихожей, мы не разговаривали, чтобы не будить жену. Но когда я уже собирался закрыть за ним, он придержал дверь рукой.

– И запах этот, – его словно озарила внезапная догадка.

– Что за запах, Вова?

– Сладкий такой. Приторный, аж противно. Я его тогда всю ночь чувствовал. И сейчас он мне время от времени мерещится. Что-то такое, знаешь… Пломбир напоминает.

– Брат, тебе выспаться нужно. Утро вечера мудренее.

Он растерянно улыбнулся и нажал кнопку лифта.

***

То ли после водки, то ли от Володиной истории я долго не мог заснуть.

У моего близкого друга неприятности. Вряд ли серьёзные, но он во мне нуждается. Иначе бы не пришёл на ночь глядя. А я отпустил его, толком не выслушав. Нет, не выгнал, конечно. Он парень тактичный, чувствует, когда не до него.

Не до друга. Не до его проблем – своих по горло. Мамочки, когда же я в такое дерьмо превратился? Когда оскотинился?

«Завтра же после работы зайду к Вовану и всё порешаем».

Успокоив совесть, я ещё немного поворочался и, наконец, уснул.

Проснулся среди ночи резко, как по команде. Рядом уютно посапывала жена. Я бросил взгляд на часы – пять минут четвёртого. Ох, не люблю я это время. С детства запало в память: три часа ночи – самая пора для всякой нечисти.

Ерунда, детские страхи. Нужно выспаться. Завтра куча дел: работа, потом с женой в магазин обещал съездить. К Вовану заскочить надо. Но это ведь можно и не завтра…

Натянув повыше одеяло, я ласково провёл ладонью по бедру жены, закинул руки за голову и постарался поскорее уснуть.

Я не мог понять, что не так. Какое-то смутное беспокойство не позволяло мне расслабиться, будоражило нервы. Что-то…

Запах. Лёгкий, едва заметный, но вместе с тем навязчивый, яркий. Приторно-сладкий аромат ванили доносился из открытого окна.

«Просто показалось. Вот и нет уже ничего. Напридумывал!»

Запах усилился.

«Мне не страшно. Мне двадцать пять, я взрослый мужик, и мне ни капельки не страшно! Я не боюсь никакой мистической херни. Ничего такого не бывает».

Подбадривая себя, я встал с постели и посмотрел на окно.

«Давай, убедись, что там никого нет и ложись, наконец, спать».

Смотреть наружу – страшно. Я подошёл к окну, не смея поднять глаза. Не смотреть – ещё страшней. Резко вскинув голову, я выглянул во двор.

Он стоял точно напротив моего окна, возле фонаря, на границе светового пятна. Лицо его, приподнятое и обращённое в мою сторону, оставалось в тени. Но я знал, что он смотрит на меня, ощущал его взгляд. Стараясь побороть страх, я вгляделся в темноту.

– Вован? – вздрогнув от собственного шёпота, я прильнул к стеклу, не в силах отвести взгляд от его искажённого лица.

Кажется, это называется risus sardonicus: лицевая судорога, болезненный оскал, как при столбняке, напоминающий улыбку. Верхняя губа приподнята, обнажает зубы, брови вздёрнуты. То ли ему смешно, то ли больно.

Вован стоит неподвижно, навытяжку. Я не пытаюсь его окликнуть – он меня и так видит. Буравит холодным, безжизненным взглядом.

«Господи, пусть он просто уходит, пусть просто свалит отсюда нахрен!» – эта мантра помогает сохранить рассудок.

– Ты чего не ложишься? – сонный голос жены застал меня врасплох. Вздрогнув, я отпрянул от окна.

– Ложусь. Спи, малыш.

Супруга перевернулась на другой бок и снова засопела.

На часах без четверти пять. Я снова посмотрел в окно. Двор был пуст.

***

Утром, когда солнце развеяло ночные страхи, я попытался позвонить Вовану, но его телефон не отвечал. Дома его тоже не оказалось. У меня в голове бродили мрачные мысли.

Заявление о пропаже подавать ещё рано, не примут. Да и видок у меня ещё тот. Не спал всю ночь, глаза красные, перегар…

Я позвонил на работу. Сказал, что приболел, и отправился домой отсыпаться.

Проснулся уже за полночь, ещё более разбитый, чем лег.

Мне… Надо…

Самочувствие отвратительное. Голова раскалывается, во рту пересохло.

Мне надо… Идти.

Что за чёрт, никуда мне не…

Идти… Мне надо идти.

От ванильного смрада трудно дышать.

Против своей воли направляюсь прочь из квартиры.

Идти.

Чувствую, как рот расплывается в судорожной ухмылке, обнажая зубы.

Идти. Мне надо идти.

Надо. Идти. Идти. Идти. И…

Плата

Автор: Егор Свириденко

Он так долго этого ждал. Теперь ещё немного, и он узнает, как можно записывать мудрость. Ведь она того стоила: для обретения мудрости ему пришлось отдать глаз. Он узнает великую тайну – тайну письменности. Ему нужны были руны, чтобы записывать будущее и прошлое.

Наконец он подошёл к Иггдрасилю. Мировое Древо поражало величием. Но он знал, что Древо не отдаёт знания просто так, – нужно принести себя в жертву.

Альфёдр не стал медлить – смерть была ему не страшна. Он забрался на дерево, обвязал ноги верёвкой и свесился вниз. Теперь оставалось только ждать.

Повесившийся Бог, Бог, приносящий себя в жертву, – как трогательно! Хотя это уже где-то было. И до него, и после. Альфёдр слышал, что какой-то представитель еврейского народа тоже принёс себя в жертву – в жертву людям. Подумать только! Ими нужно управлять, а не жалеть их. Как низко пали молодые боги и их последователи.

А теперь – ждать. Девять дней – и тайна рун ему покорится.

Альфёдр успокоился и, хоть это и было сложно в его положении вверх тормашками, заснул.

***

– Эй, Федя! Федя! Ты где?

Федя встрепенулся – мама. Она не должна увидеть его на дереве, она не любит, когда он на него залезает. Нужно быстрее слезть, но как?

Вот он увидел на горизонте одинокую женскую фигуру. Всё, поздно. Оставалось только покориться судьбе.

– Федя, сколько я тебе говорила – не лезь на это дерево! Упадёшь и разобьёшься! Ну вот, запутался в веревке ещё какой-то, давай я помогу.

С этими словами мама распутала узел, и Федя упал прямо ей на руки. Она опустила его и строго посмотрела на пятилетнего карапуза.

– Фёдор, – грозным голосом сказала она. – Ты никогда не научишься читать и писать, если всё время будешь сбегать с наших уроков. Откуда фингал под глазом?

– Подрался, – буркнул Федя. – С дачными ребятами.

– А рот почему грязный?

– Из лужи пил.

– Ладно, беги домой. Бабушка сделала домашний квас.

– Ура! Мёд поэзии ждёт меня! – радостно воскликнул мальчик и побежал по направлению к дому.

– И откуда в нём столько фантазии? Восхитительный мальчик, не правда ли? – спросила мать неизвестно у кого.

Иггдрасиль одобрительно покачал ветвями.

Комариный владыка

Автор: Матвей Иванов

Пациента доставили поздно вечером. Доктор, протирая сонные глаза, вышел навстречу двум крепким молодым людям, сопровождающим больного. Облик его вызывал страх и отвращение: красные, широко раскрытые глаза, горевшие безумным пламенем, растрёпанные мокрые волосы, тощее измученное тело, облачённое в грязную майку, тонкие, но ловкие руки и ноги, покрытые шрамами и ранками; рот закрыт кляпом из чёрной ткани, приглушающей истошные вопли мученика.

– Новенький, – устало промолвил один из парней. – Куда его?

– За мной, – сухо ответил доктор и провёл их по коридору.

С больным не стали церемониться. Ему вкололи достаточную дозу веществ, чтобы он успокоился. Потом помыли, переодели и бросили в свободную одноместную палату. Но едва пациент оказался в мрачной тесной комнатке, как тут же безумие вновь овладело им, и он накинулся на сопровождавших его санитаров.

– Что же, удачи, – произнёс коллега со злорадной улыбкой, похлопав его по плечу.

– Ага… – буркнул доктор, раздражённо смотря на испортившего вечер больного. – А я думал, что хоть сегодня высплюсь…

***

Он закричал, словно раненый зверь. Опять голова заболела так сильно, будто её безжалостно сдавливали невидимые тиски, постепенно погружая больного в круговорот невыносимых страданий.

Заключённый спрыгнул с постели, куда его положили, когда тот потерял сознание, и осмотрелся. Это была зловещая безжизненная пещера, больше всего напоминавшая тесный гроб, освещаемая лишь тусклым, раздражающим белым огоньком наверху. Приглядевшись, страдалец с ужасом заметил несколько больших кровавых пятен на полу.

Стремясь как-то избавиться от боли, он бегал по пещере, молотя кулаками по угрюмой стене. Это был кошмар. Прямо посреди улицы его схватили два огромных и уродливых громилы, после чего откуда-то из пустоты появилось несколько склизких и холодных щупалец, сдавивших его тело, едва не задушив. Он сопротивлялся, как мог, но твари, злорадно посмеиваясь над ним, продолжали тащить его всё дальше от дома, нашёптывая на ухо проклятия и насмешки.

Они приволокли его в огромный замок, целиком построенный из чёрного камня. В этот момент его едва не оглушил чей-то болезненный вопль, наполнивший душу невыразимым страхом. Его пронесли мимо пыточных камер, откуда на него глядели жадные хищные глаза, словно прикидывающие, сколько он ещё сможет протянуть, прежде чем его душа навсегда покинет измученное тело. Наконец, он увидел…

– Нет! Прочь! Оставь меня в покое! — яростно закричал больной, увидев, как на него таращились зловещие изумрудные глаза.

Это был он. Главный мучитель, хозяин замка. Это было высокое, худощавое существо, напоминающее гигантское человекоподобное насекомое, сложившее на груди отвратительные клешни. Довершала кошмарную картину белая мантия, заляпанная кровью невинных душ. Он терпеливо взирал на жертву, пряча в тени отвратительную пчелиную морду.

– Прочь! — ещё раз закричал узник, со всей силой ударив по решётке.

***

– Он неугомонный, – задумчиво произнёс врач, глядя на стоявшего рядом санитара. – Пожалуй, вам стоит его немного успокоить.

– Сейчас сделаем.

Сопровождаемый болезненными криками больного и командным голосом санитара, велевшего пациенту замолчать, доктор вернулся в кабинет и вновь принялся за работу, надеясь, что хоть она сможет отвлечь его от невыносимой тоски и скуки. И это помогло. Ему почти удалось задремать.

Через пару часов он вернулся, намереваясь проведать больного.

– Ну как там? – скучающе спросил доктор.

– Поспал немного, как мы с ним «поговорили», – ответил помощник. – А теперь вон за комаром гонится.

– Как туда умудрился попасть комар?

– А я откуда знаю? Может, поймать его?

– Нет, не надо. На это интересно посмотреть.

***

Наконец, он увидел его. Главного виновника всего зла, творящегося в мире. Огромное, отвратительное и зловонное существо с маленькими крылышками неспешно парило по комнате, оглушая его мерзким писком, который грозил разорвать ему голову. Страдалец с ненавистью смотрел на Комариного Владыку, продолжавшего его пытать и над ним насмехаться.

Сколько раз он его уже видел. С самого детства это чудовище отравляло его жизнь, высасывая из него душу. Любое страдание, начиная с избиения в школе и заканчивая похоронами матери, привлекало гнусного демона, словно сладкий мёд, притягивающий пчелу. И всё сопровождалось отвратительным писком, с помощью которого Повелитель Зла доводил несчастного до безумия.

И теперь он очутился в его власти. Жертва полностью заперта в комнате, и вестник гибели может неспешно вкушать его, словно любимое блюдо. Демон выжидал момент, а затем стремительно присасывался к его беззащитной коже, глотая сладкую кровь, а потом резко отлетал, когда жертва принималась защищаться. Теперь он снова кружит над ним, издеваясь над его измученной душой, говоря ему, что он будет наслаждаться этим до конца времён.