Сумеречный патруль. Чёрный филин и посох Тота

– Что застыли?! – рявкнул полковник, а затем более спокойно и очень вкрадчиво добавил, слегка приподнимая руки вверх, словно подталкивая, – Продолжаем работать.

После этих слов все вновь принялись копошиться, но уже с двойным усердием.

Резник быстрым уверенным шагом приблизился к Никитину, вытянувшемуся как струна по стойке смирно, и принялся рассматривать его с ног до головы, сверлящим взглядом. Седеющие брови его застыли грозными дугами, почти соединяясь у сморщенной переносицы.

– Пучкин, ты где? – крикнул Резник.

– Я! – ответил Семён Павлович Пучкин, подпрыгнув на месте, словно внезапно очнулся после сна.

– Сюда иди, – кивнул Резник, обозначая взглядом, что Пучкин должен встать рядом с Никитиным.

Подполковник быстро засеменил и встал рядом с Ильё с раболепным видом, смотря на заместителя начальника Управления и уповая на его милость. Но её не последовало.

– Три статьи инструкции сумеречного патруля и две статьи положения о ФСКА. Это минимум того, что было нарушено всего одним сотрудником за каких-то тридцать минут, – тяжело выдохнул полковник.

– Готовься на пенсию, Пучкин, – голос Резника был твёрдым, но спокойным, однако по его, глазам, искрившим, будто молнии и периодически напрягающимся желвакам было понятно, что внутри его всё кипит, – Неужели так тяжело донести прописные истины до своих подчинённых и добиться от них выполнениях основ конспирации?

– Я…, – хотел было оправдаться, Пучкин, но тут же был перебит:

– Тебе слова не давали! – не выдержав, рявкнул полковник, – В рапорте свои мысли будешь излагать. У тебя на это время будет до восьми утра.

– Здравия желаю, – вмешался в воспитательный процесс офицер ОСБ подполковник Холод, рядом с которым, стоял начальник отдела зачистки управления, Рыков.

– А-а-а, – протянул Резник, – Николай Петрович, Роман Евгеньевич наконец соизволили нас порадовать своим присутствием.

– Извиняюсь, пришлось задержаться.

– Конечно, – по виду полковника было видно, что он готов был взорваться и отчитать опоздавших, не меньше, чем Пучкина с Никитиным, но всё же сдержался, – Приступайте к работе.

Рыков направился к сотрудникам своего отдела, а Холод – прямиком к Калининой.

– Итак, Илья Алексеевич, – неожиданно спокойным голосом продолжил Резник, – Что же всё-таки произошло?

Никитин уже успевший к этому времени мысленно несколько раз представить себе обстановку психбольницы, в которую он попадёт, после неудачного обнуления, стоял, полностью смирившейся с судьбой, с отрешённым взглядом – страшно ему уже не было.

– Товарищ полковник мы с лейтенантом Калининой проводили осмотр заброшенного кафе «Охота» на наличие сумеречных, уклоняющихся от регистрации в Управлении. После чего на меня напал бадюля, и я в состоянии аффекта начал его преследовать. Я просто не задумался о последствиях погони и в пылу борьбы забыл о возможных нарушениях инструкций.

– То есть преднамеренно нарушать ты ничего не хотел? – уточнил полковник.

– Так точно.

Лицо Пучкина оживилось, и в глазах появилась надежда, что всё произошедшее будет воспринято как не преднамеренное нарушение и тогда он, возможно, отделается объявлением не полного служебного соответствия, а то может и вообще только строгим выговором. Но в этот момент до них донеслась речь Калининой, которая давала объяснение Холоду:

– Да, я предупреждала Никитина о том, что открытое преследование сумеречных запрещено, когда бадюля, назвавшийся Василем, разбил витрину кафе. Однако старший лейтенант Никитин меня не послушал.

Такого скоропалительного и позорного раскрытия своей лжи Илья не ожидал. Пучкин тяжело выдохнул – его едва зародившиеся надежды на спасение были также безжалостно разрушены.

На лбу Резника вздулась вена над правым глазом. По его виду было понятно, что попытка обмана со стороны Никитина очень сильно взбесила его. Однако Резник принадлежал к той категории людей, для которых честь офицерского мундира означала, в том числе, сохранение достоинства на публике в любой ситуации. Поэтому он старался, как мог, хоть и не всегда успешно, будучи не тет-а-тет с подчинённым, сдерживать себя в эмоциях и выражениях, когда отчитывал их за провинности. Вот и сейчас он хоть и металлическим голосом, но крайне сдержанно сказал Илье:

– Сдаёшь все спецсредства, которые у тебя с собой, подполковнику Пучкину и едешь домой. С этого момента ты отстранён от оперативной работы до конца разбирательства. Завтра обоих жду у себя к восьми утра с объяснительными. Вопросы?

Ответа не последовало, и Резник всё тем же тоном добавил – Выполняйте.

Илья всё это время настраивавшийся на то, что Резник вот-вот сорвётся и начнёт на него кричать, чувствовал себя не в своей тарелки и даже в какой-то мере обманутым из-за того, что ожидания не оправдались. Внутри Ильи вновь запустился процесс ожидания порции гневных оров, к которому теперь добавилось самобичевание – чувствовал себя он крайне паршиво.

Ко всему этому добавлялось разочарование в своей напарнице.

«От любви до ненависти один шаг», – думал Никитин. Если час назад он испытывал смешанные чувства к Маше, то сейчас он ненавидел… ненавидел всем сердцем Калинину, которая, как ему казалось, своей неуместной и никому не нужной честностью, подставила его и сдала со всеми потрохами начальству. Илья передал все спецсредства Пучкину и, молча, побрёл домой, гневно посмотрев на Калинину, когда проходил мимо неё.

Глава 3

– Я дома! – крикнул Илья, зайдя в квартиру.

– Слава Богу, Илья Алексеевич, вы вернулись, – запричитал домовой Прохор, выходя в прихожую из гостиной, откуда доносился звук работающего телевизора.

– Ну, давай, начинай жаловаться, стукач, – донёсся вдогонку домовому протяжный голос.

– Что у вас сегодня случилось? – не прибегая к помощи рук, небрежно снял обувь Никитин и раскидал её перед входом.

– Я не успеваю за ним убираться, Илья Алексеевич, – тут же убрал раскиданные кроссовки домовой, аккуратно поставив их на обувную полку под вешалками, – А сегодня он решил поесть, не отрываясь от просмотра телевизора и, конечно же, вся комната теперь в его корме. Он постоянно и везде оставляет сор – будто он не кот, а свинья!

– И не надейтесь, что я снова поведусь на вашу разводку с тем, что писком моды у знати сейчас является привычка – есть на полу из мисок! – снова раздался голос из гостиной.

– Он от телевизора не отходит, – сделав тише свой голос, произнёс Прохор.

– Просто я навёрстываю всё, что пропустил в кинематографе за эти годы! И вообще ещё одна жалоба в мой адрес, халдей, и моему милосердному терпению придёт конец!

– Послушайте, Илья Алексеевич, – заговорщицки продолжил шёпотом Прохор, приблизившись к Никитину почти вплотную, – Разговор был, что он останется у нас на зиму, а прошло уже полгода как он у нас живёт. Может, вы скажете, что ему пора съезжать…

Ай! – Домовой подпрыгнул на месте, быстро растирая правую кисть, которую мгновение назад укусил Кошечкин.

– Вот видите! – воскликнул Прохор, тряся указательным пальцем устремлённым на дикана-кота, – Он ещё и кусается! Вот, его благодарность за всё!

– Мерзкий домовой, – прищурился Кошечкин, склоняя голову набок, – Продолжаешь ябедничать. Мало тебе?

У Ильи не было желания дальше вникать в очередную мелочную ссору сумеречных, а тем более наблюдать её. Он и поинтересовался то произошедшим конфликтом только для приличия, поэтому кинув ключи на комод, Никитин направился на кухню.

Сумеречные переглянулись.

– Что-то случилось, – многозначительно прошептал Прохор.

– А то я без тебя не понял, капитан очевидность. Пошли, узнаем что стряслось, – громко выдохнул дикан через ноздри, настраиваясь на серьёзный разговор.

Когда сумеречные зашли, Никитин уже сидел за столом, перебирая в руках пустую кружку.

Домовой включил газовую плиту и поставил греться чайник, косясь на хозяина квартиры, а дикан запрыгнул на стул рядом с последним.

– Илья, я тут несколько фильмов посмотрел и вот что подумал: давай, Прохор будет нас с тобой как-нибудь по-особенному называть, для солидности. Ну, например: господин или милорд. А лучше как в Бэтмене, – «мастер». Мастер Никитин, мастер Кошечкин. Как? Звучит?

– Угу, – не отрывая взгляда от кружки, выдавил Илья.

– Что случилось? – не терпеливо выпалил Прохор, садясь за стол напротив Ильи.

– Кажется, меня скоро уволят из ФСКА со всеми вытекающими…

– Да ну! – воскликнул Прохор, округляя глаза.

– Пф, – махнул лапой Кошечкин, скептическим голосом добавляя – Опять, небось, какая-нибудь чепуха, не стоящая и выеденного яйца и раздутая до небывалых размеров.

После этого он запрыгнул на стул рядом с домовым и, щурясь, принялся вылизывать свою переднюю лапу.

– Нет, на этот раз всё серьёзно, – шмыгнул носом Никитин и рассказал сумеречным о проверке кафе «Охота», преследовании бадюли с последовавшими разборками, и о том, как Калинина всё рассказала начальству, даже не пытаясь оправдать совершённые им нарушения инструкций.

– Вот, как-то так, – закончил рассказ Илья.

– Недолго музыка играла – недолго фраер танцевал, – тяжело выдохнул дикан, – Опять придётся в коробках ночевать.

– Ты можешь хоть раз не только о себе подумать?! – возмутился домовой.

В ответ Кошечкин лишь небрежно махнул лапой и отвернулся, и продолжил намываться.

– А это что? – сам у себя спросил Никитин, доставая из кармана красный камень, про который он уже и забыл.

– Это сердолик, – словно, между прочим, произнёс Прохор, наливая в кружку с пакетиком чая кипяток, – Его в Дренем Египте очень любили использовать.

– Точно, – вспомнил Илья, – Он же выпал из статуэтки бадюли, когда мы с ним боролись.

Кошечкин пристально посмотрел на камень и тут же оживился:

– Кажется, не всё потеряно.

– Ты о чём?

– Да о том, что этот камешек возможно ключ к нашему спасению.

– В каком смысле? – не выдержал и домовой, не понимая восторга дикана.

– Да ты что, балда, – обратился Кошечкин к Прохору, – Совсем ничего не чувствуешь и не видишь? Ладно, он – человек и ловчий ещё молодой, но ты то!?

– Вообще-то это ваша – диканская, прерогатива – видеть любое сумеречное проявление, – начал было оправдываться домовой, но едва подойдя к камню ближе, тут же суетливо затараторил, – Подожди, подожди. Ну, ни чего себе! Он весь горит!

– Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – не выдержал Илья, сгорая от нетерпения.

– От камня исходит такая сильная энергия сумеречного мира, что даже я её заметил…

– Это часть не простой безделушки, Илья, – перебил домового Кошечкин, – Я за всю свою жизнь ни разу не видел такой мощной штуки. А ведь это только часть какого-то артефакта, как ты говоришь. Если честно мне даже тяжело представить какого объёма силой обладает весь артефакт.

– И он очень древний, – не решительно дотронулся пальцем до сердолика Прохор и тут же одёрнул руку.

– То есть, бадюля, который убежал от меня сегодня имеет при себе очень сильный артефакт сумеречного мира?

– Да, – не сводя глаз с камня, ответил Кошечкин.

– А какой именно силой он обладает? Он может нести угрозу людям и сумеречным?

– Мы тебе этого с Прохором не скажем, потому что сами не знаем. Мы не можем по отдельной части чего-то сказать, что может штука в целом, как и ты не сможешь по одной гайке ответить от какой она конструкции. Я только чувствую и вижу сумеречную энергию, даже если она замаскирована, а тут она настолько сильна, что это даже пугает.

– Значит, бадюля скорее всего скрывался не потому, что у него разрешения не было, а чтобы скрыть статуэтку, которая является древним и мощным артефактом.

– Именно, – кивнул головой дикан, довольный и преисполненный снисхождения, словно терпеливый учитель, наконец дождавшийся правильного ответа от своего ученика, – И сумеречный, который скрывается с такой штуковиной, вряд ли обладает ею на законных основаниях. А если ты найдёшь этот артефакт, то возможно тебе простят сегодняшнюю оплошность и оставят в ФСКА – победителей же не судят.

– Вполне возможно. В положении о ФСКА есть какая-то статья о том, что любые действия оперативника оправдываются, если они способствовали пресечению серьёзного преступления. Надо бы выяснить, что это за артефакт и где может прятаться Василь… – задумался Илья, – Но сейчас я не могу пойти и отдать этот камень. В Управлении могут мне не поверить, что он является частью статуэтки, которая находится у сбежавшего бадюли. Скажут, что специально придумал, чтобы в ФСКА остаться – проникнуть в мой разум и воспоминания они не могут, чтобы подтвердить мои слова, как и обнулить.

– Значит, тебе придётся поднапрячься и самому найти этого бадюлю, и артефакт.

– А как вы говорите, выглядела эта статуэтка? – вмешался Прохор.

– Да-а-а…, – протянул Илья, вспоминая, – Как голова какого-то животного…

– Наверняка кошка, – самодовольно вставил Кошечкин.

– Скорее собака, – прервал момент ликования дикана Никитин.

– Точно Древний Египет, – резюмировал Прохор и поставил на стол кружку с чаем и тарелку со свежеиспечённым пирогом, от которых устремлялся вверх тонкими струями пар.

Глава 4

Илья в очередной раз, прикусив губу, принялся перечитывать свою объяснительную, которая занимала почти две страницы. Затем, он поймал себя на мысли, что его потуги исправить ситуацию с помощью своей писанины слишком наивны и скорее всего никто даже не будет сильно вникать в изложенное им на бумаге, поэтому Илья тяжело выдохнул, махнул рукой и быстро подписал документ.

Настенные часы показывали семь часов двадцать пять минут.

«Вовремя. Пучкин же к половине восьмого ставил задачу предоставить объяснительную на проверку», – подумал Никитин и преисполненный решительности встал из-за стола, после чего направился к кабинету начальника.

Не раздумывая и секунды, он постучал в дверь кабинета Пучкина – ответа не последовало, и Илья повторил стук в дверь, но на этот раз уже более настойчиво. После чего подался вперёд, поворачивая голову так, чтобы услышать даже довольно тихое предложение начальника оперативного отдела войти, однако опять ни чего не услышал. В надежде хоть какого-то знака из помещения за закрытой дверью, Илья принялся смиренно ждать в коридоре, не смея больше стучать, дабы своей настойчивостью не вызвать гнев руководителя, который не раз уже проявлялся в подобных ситуациях. Уйти Никитин тоже не решался, так как данный поступок с лёгкостью мог быть воспринят Пучкиным, как знак неуважения. Илья до этого пару раз уже уходил, не дожидаясь, когда дверь начальника отдела откроется и его примут за что и был наказан выговором с формулировкой: «За невыполнение поставленной задачи». В данный момент выговор Никитина не беспокоил – ему грозило куда более серьёзное наказание, но добавлять масла в огонь ему не хотелось.

«Вот, мне, что больше всех это надо?» – думал Никитин, – «Стою здесь, жду, когда на меня продолжат спускать всех собак, вместо того, чтобы заняться поиском этого Василя. Может взять и уйти? А потом пусть меня сами ищут. Но ведь если я так сделаю, то они наверняка наденут на меня браслет контроля, и у меня тогда точно никого найти не получится, потому что я и из квартиры своей без их разрешения даже выйти не смогу. Остаётся только терпеть и ждать».

Почти получасовое ожидание Ильи, прервал голос Резника, раздавшийся за его спиной:

– Ты что здесь стоишь?

– Здравия желаю! – выпалил Никитин, невольно вытягиваясь по стойке смирно.

– Я спрашиваю: что стоишь?! – повышая голос, спросил полковник.

– Жду, – указал пальцем на дверь начальника отдела Никитин, впадая в ступор от напора Резника.

– Он вообще на месте? – сдвинул брови полковник. Вопрос его скорее был риторическим, поскольку ждать ответа на него Резник, судя по всему, и не собирался, так как в следующую секунду уже повернул ручку двери и потянул на себя.

– Подождите! – услышал Илья вопль Пучкина, который в следующую секунду поперхнулся и закашлял.

«Увидел, кто вошёл» – подумал Никитин и улыбнулся, стоя в коридоре и имея возможность только на слух догадываться о происходящем в кабинете.

– Товарищи офицеры! – последовал сдавленным голосом призыв Пучкина к тому, чтобы все находящиеся в помещении встали, приветствуя заместителя начальника управления.

– Садитесь, – небрежно пробасил полковник, – Семён Павлович, ты бы лучше как-то планировал свою деятельность, чтобы тебя подчинённые в коридорах часами не ждали. Я полчаса назад проходил по лестнице заглянул в коридор, а тут Никитин около твоего кабинета стоит, и сейчас мимо прохожу, а картина всё та же. Ты или вызывай к себе людей, так чтобы они тебя часами не ждали или сам к ним ходи. А то получается у тебя подчинённый, наверное, как час уже дурью мается без дела в ожидании аудиенции вместо того, чтобы делом заниматься. Уяснил?

– Просто ко мне Николай Петрович зашёл…

– Я тебя не спрашивал, кто к тебе зашёл! – отрезал Резник, – Твои гости меня пока не интересуют. Повторю ещё раз: уяснил?!

– Так точно!

– Другое дело.

– Что ж, я позже зайду, – донёсся голос Холода.

– Можешь зайти, товарищ подполковник свободен, – кивнул в сторону открытой двери Резник, проходя мимо Никитина.

– Разрешите? – решил всё-таки поинтересоваться Илья.

– Входи, – голосом намного увереннее, чем мгновение назад, ответил Пучкин.

Никитин пропустил Холода и вошёл в кабинет, в котором кроме начальника отдела находился ещё и Шапошников. Илья закрыл за собой дверь и положил свою объяснительную на стол перед начальником отдела.

– Это что?

– Объяснительная. Вы же сами сказали занести перед совещанием у Резника.

– А сколько времени? – принявшись копошиться в тумбочке стола, уточнил Пучкин.

– Без десяти восемь, – монотонно постукивая пальцами по столешнице, отрешённо пробубнил Шапошников.

– Вот, чёрт, уже пора идти, – засуетился Пучкин, укладывая один за другим листы в папку, – Где твоя объяснительная?

– Только что вам на стол положил, – в недоумении уточнил Илья.

Начальник отдела снова принялся рыться в тумбочке и спустя пару секунд воскликнул, – А вот она! И когда только успел сюда убрать? А где Калининой объяснительная?

– Не знаю, – пожал плечами Илья.

– А где она вообще есть? – обвёл взглядом начальник отдела Шапошникова и Никитина. В ответ оба снова пожали плечами.

– Не отдел, а балаган. Витя, набери её, скажи, чтобы пулей мчалась сюда с объяснительной, – обратился начальник к Шапошникову.

Витя зевнул и, не спеша достав телефон из кармана брюк, принялся звонить Калининой.

– Привет. Ты где? А понял, – закончил телефонный разговор Витя и принялся убирать телефон, не торопясь сообщать начальнику результат короткой беседы.

– Ну, где она?! – не дождавшись комментария Шапошникова, спросил Пучкин.

– Она вместе с Холодом уже стоит перед кабинетом Резника.

– Вот, зараза! – вспыхнул от злости Пучкин, беглым взглядом осматривая беспорядок на своём столе. Затем причмокнул, осознавая, что ничего нового из объяснительной Калининой, он не узнает.

– Ладно, пойдём, – обратился начальник к Никитину. В голосе его было одновременно и отчаяние, и смирение перед неизбежностью понести наказание вместе с Никитиным за его проступок.

– Палыч, я тогда позже зайду, – уходя из кабинета первым и оставляя дверь открытой, напоследок сказал Шапошников.

Никитин едва успевал за раскрасневшимся Пучкиным, который семенил по коридору, чтобы не опоздать на совещание к Резнику. У него всё не выходило из головы пренебрежение, с которым Шапошников общался с начальником отдела.

«Палыч. Да если бы я себе позволил так сказать. Он бы меня до обеда отчитывал и субординации учил», – возмущался про себя Илья.

Они уже почти добрались до кабинета Резника, когда дверь открылась, и в неё вошли Холод и Калинина.

– Разрешите? – жадно втягивая воздух ноздрями и тяжело дыша, пропыхтел Пучкин в дверном проёме.

– Конечно, Семён Павлович, входите, – спокойно ответил Резник, стоя перед окном, – Успели почитать объяснительную Никитина.

– Бегло, – соврал Пучкин.

– Ну, хорошо, – пару раз кивнул головой полковник и обратился ко всем, – Положите на стол все объяснительные и рапорта.

Калинина и Пучкин послушно выполнили указание.

– Николай Петрович, прошу приобщить эти бумаги к проводимой проверке в отношении лейтенанта Никитина – можете забрать их. И прошу всех сесть.

Пучкин с не скрываемым интересом попытался подсмотреть в объяснительную Калининой, но безуспешно.

– Что-то не так? – поинтересовался Резник.

– Никак нет.

– Вот и отлично, – натянуто улыбнулся Резник, – А чтобы знать, что ваши подчинённые пишут в документах, Семён Павлович, да и вообще творят, надо выполнение поставленных задач контролировать в срок, а не лясы точить и не совать свой нос в чужие дела.

– Просто меня…

– Я знаю, что вы сами Николая Петровича в коридоре остановили и начали выпытывать в своём кабинете ход проверки, не надо мне оправдываться, что это он вас отвлёк.

Пучкин отвёл глаза в сторону, словно нашкодивший ребёнок и замолчал, надув щёки.

– Ладно, об этом мы с тобой потом отдельно поговорим. Сейчас другая задача есть. Вчера ночью поступила телеграмма из Москвы о том, что в наше Управление в рамках расследования контрабанды айваксы сегодня в девять часов утра прибывает сотрудник МСВС. И твоя задача, Семён Павлович, обеспечить его всеми средствами. А также предоставить доступ ко всем материалам по делу о контрабанде, которую пресекли Костромской и Никитин. Поэтому на совещании мы с тобой не сегодня присутствуем, занимаемся гостем. Считай, что это твой шанс. Намёк понял?

– Понял, – утвердительно кивнул головой Пучкин.

– Николай Петрович, твоя задача обеспечить максимальную безопасность сотрудника МСВС на время его работы на территории нашего Управления.

– Есть, – принялся делать пометки к себе в блокнот Холод.

– Товарищ, полковник разрешите всё-таки уточнить по поводу Никитина и Калининой, – не уверенно выдавил из себя Пучкин, воспользовавшись паузой.

– А что тут уточнять? – развёл руками Резник и тут же продолжил, – Мария Сергеевна продолжит службу в оперативном отделе с испытательным сроком три месяца, если получит в этот период замечание, то вернётся в группу технической поддержки. Что касается Ильи Алексеевича, то его судьба будет решена на совещании руководства по окончании проверки, а до этого времени он будет прикомандирован в аналитический отдел. Вот и всё.

В кабинете воцарилась тишина.

– Ещё вопросы есть? – уточнил Резник, которого, судя по всему, уже утомило совещание.

– Никак нет! – хором ответили остальные офицеры.

– В таком случае, Семён Павлович, останьтесь. Остальных не задерживаю.

«Сколько будет длиться проверка? По документам до тридцати дней, но в моём случае, наверное, всё будет гораздо быстрее», – медленно шёл по коридору управления Никитин. Он был полностью погружён в свои мысли и никого не замечал

– Лейтенант. Лейтенант! – окликнул Илью сзади начальник отдела кадров, полковник Кумсков.

«Только тебя не хватало», – подумал Никитин и произнёс, поворачиваясь лицом к Кумскову, – Здравия желаю.

– В отношении тебя ещё одну проверку назначить?

– За что? – опешил Илья.

– За несоблюдение субординации! – выкрикнул полковник, – Уже забыл, что со старшими по званию здороваться надо?!

– Виноват.

– Ничего, в дурке у тебя будет время подумать над своим поведением. Допрыгался и года не прошло. А ведь я ещё тогда сказал, что тебе не место в ФСКА. Ну да ладно, не долго тебе осталось…, – махнул рукой полковник, – Кто проверку будет по тебе проводить, уже знаешь?

– Да.

– Хорошо, – расплылся в злорадной улыбке Кумсков, тем самым давая понять, что ему известно гораздо больше, чем он хочет сказать.

– Никитин! – раздался голос Пучкина в конце коридора, заставляя полковника и лейтенанта повернуться в ту сторону, где был начальник оперативного отдела.

– Здравия желаю, – приблизившись, быстро козырнул Пучкин Кумскову и, не дожидаясь ответа, обратился к Илье, – Срочно к Резнику.

– Что случилось? – насупился полковник.

– Там… комиссия МСВС… Москва…, – жестикулировал руками Пучкин не в силах собраться с мыслями, чтобы быстро всё рассказать.

– Некогда объяснять. Извините, – закончил подполковник и, взяв под локоть лейтенанта, быстро увлёк его в другую сторону.

– А вот и он! – воскликнул Резник, когда в кабинет зашли Пучкин с Никитиным.

Довольно вольготно расположившись в креслах, за столом сидели двое мужчин, одетых в деловые костюмы по последней моде. Один из них был полностью седой, но при этом на его лице практически не было морщин, из-за чего ему нельзя было дать больше сорока лет. Второй голубоглазый брюнет с не сходящей с лица улыбкой.