Читать книгу Такие обстоятельства (Станислав Хабаров) онлайн бесплатно на Bookz (3-ая страница книги)
bannerbanner
Такие обстоятельства
Такие обстоятельстваПолная версия
Оценить:
Такие обстоятельства

5

Полная версия:

Такие обстоятельства

Я тоже должен был полететь с Князевым на Урал. Я был его правой рукой. Но перед этим мы с Князевым разругались, и я перешёл к теоретикам. Это меня спасло.

Урал, Урал. Там проходили студенческие наши практики. Как и практики военной кафедры. О, эти уральские артиллерийские полигоны. На очередном стрельбище полигон наш включал былые старательские выемки, заполненные дождевой водой. Какое было наслаждение до стрельб поплавать в этой чистой и тёплой воде, годами нетронутой на закрытой территории. Уже объявили стрельбы и снаряды полетели через нас, а мы всё не могли покинуть волшебных здешних «ванн».

От страшного до смешного – один шаг. В военных лагерях студенческой практики под Волоколамском, наш сокурсник Эдик Курский, отъявленный комсомольский демагог, с важным видом обнимавший трибуны всех комсомольских конференций, во время тренировочных бросков гранат, сорвав чеку, уронил лимонку себе под ноги. Мы с ужасом наблюдали издалека. Решали мгновения. Ассистирующий ему армейский лейтенант, хотел было отбросить её ногой, но промахнулся. Все замерли. Во второй раз он не промахнулся. Он толкнул ошалевшего Эдика, и они упали. Граната взорвалась в метрах от них, не задев.

Ещё запомнилось наслаждение. Ни с чем не сравнимое, когда мы после изнурительного перехода со скатками и оружием в руках влезли на бруствер конечного окопа и наткнулись на заросли спелого боярышника, грозди сочных, непередаваемо вкусных ягод, которые стали итогом, своего рода призом конечного марафона наших учебных военных лагерей.


А с Воробьевым ещё не вечер…

Но как быть? Нужно ли опустить оскорбителя. Сократ в похожей ситуации сказал: «Разве стал бы я жаловаться, если меня толкнул осёл?»

И мы выкрутимся. Обязательно найдём в заборе щель. Мы же по делу. Чего он вмешивается? Хочет показать, кто в магазине хозяин? Вернёмся в другое время и для экипажа распишем всё, как доктор прописал. Воображает из себя? Тоже мне Гудвин – великий и ужасный! Волшебник изумрудного города. Пока что вся его деятельность – надувание щёк, а все проблемы, что вызывают местный затык, решим со сменными и Благовым. Он вообще-то, по сути, не зам. Он в ЦУПе – основной.

О, эта эпидемия звёздности. Заслуги в совсем ином. Человек доказал, что может торчать на беспримерной высоте в удалении от Земли. Долго. И вот тебе на. Поручили полётами руководить.

На руководящие посты назначали ущербных, управляемых. Руководителем ЦПК был назначен Береговой, который полётного задания не выполнил и даже не смог состыковаться с беспилотным кораблём. Автоматически его правильно разворачивало, а он упорно, взяв управление на себя, подходил к «Союзу-2» «вниз головой». Ковалёнок с Рюминым в первом полёте также не сумели состыковаться. Ковалёнок был этим так удручён, что объявил перед посадкой, что, если его на земле попробуют как неудачника арестовать, он применит оружие. Рюмина после этого неудачного полёта назначили полётами управлять и поручили ему весь управленческий комплекс предприятия. Наверное, и Воробьев ущербный. Это мне в утешение.

Впрочем, время лечит. Всё непременно сложится. Следует потерпеть до поры, до времени, но не упустить. Упустишь, он выступит cфингой древних, не склонной ни прощать, ни любить. Он будет не прост. Обволочёт всех справедливостью, задушит в объятьях и станет пространно о важном говорить. Он даже сымитирует науку, добиваясь научных званий и плодя учеников, а по сути, сея околонаучный сор, мусор на космическом тротуаре.

К вечеру собрались в местной гостинице, где гостям не терпелось поделиться привезённым крымским вином. К вину ещё кое-что добавили и устроили разбор полёта. Коснулись произошедшего в ЦУПе. Помянули Воробьева. Заспорили. Викто́р примирил всех космической мифологемой в форме тоста.

–Задумаемся, что Воробьева трахнуло? Что за болезнь? Использую исторический ракурс. Давным-давно заразила Землю бродячая комета и по планете прошелся вселенский мор. Разновидностью безумия. Каждый вообразил себя Властелином Человечества. Люди перессорились и стали вымирать. Уже порядком вымерли, когда лекари, возможно из славной Гипербореи, изобрели противоядие. Остатки заразы и ныне сохранились в заброшенных местах. Из недр её выносят ключи. Зараза, впрочем, нестойко редкая, с эффектом по убывающей, и на неё махнули рукой. Превентивно с нею не борются, разве что с проявлениями. Вещь хотя и заразная, но избирательная, поражает суперобеспеченных. Голодным не до неё. Заражение до поры, до времени – незаметное. Начинают чудить, избавившись от забот. В народе говорят, мол, «с жиру бесятся». Привалило тебе, казалось, радуйся, живи. Ан, нет. Хочется большего. Зараза, впрочем, как следует не исследована. Считают, сама пройдёт, но временами показывается.

Выпитое вино способствовало оптимизму и коллективно решили, что нам она не грозит. А что касается заражённых, они вылечатся. Нужно только не раздражаться и не замечать, а, может, даже поддакивать. Нам не дорого и им кайф.

А отношения…Не избалован я ими. Я неприхотлив. Кругом люди как люди. Спокойные и делом занятые. Встречались и змееподобные. Чаще женские особи. Ядовитые из хладнокровных. С такими лучше не связываться. Беда, если им везёт, и они укореняются. Нужен особый глаз заметить вовремя. До поры до времени всё вроде хорошо, а атмосфера не та.

Теснота комнаты мешала работе, но она же и помогала, способствовала быть в курсе всего. Об окружающих я тогда не особо задумывался. Оказавшиеся рядом меня мало интересовали. Загадкой, правда, оставался шеф с его «кощеевой иглой»? Сила его, казалось, состояла в том, что делами он, казалось, не особо заморачивался, имел временных соратников. Часть их чаще отваливались выжитыми, с другими сохранялся контакт, на редких он опирался, чтобы выплыть, оставив их самих в трясине повседневности.

Не знаю, за что он загремел на периферию, в глухомань третьей территории? Не знаю и знать этого не хочу. Похоже здесь история цивилизации была забыта и её заново складывают. По-своему. Вдали от всего, без присмотра. Для кого-то это выходит плохо, для кого-то очень хорошо. Не всех тянет перспектива остаться последним героем на затерянном острове. Но если так складывается, почему не попробовать? Авантюристами были всегда нескучные люди и анархизм выдуман неглупыми людьми. На поиски выдан карт-бланш сотрудникам лаборатории. Берись, твори, но только до ума доводи. Точнее не совсем до ума. Рабочий фейерверк, пыль в глаза – превыше всего, а после хоть трава не расти. Я поначалу так не мог, воспитан в упорядоченности. Пришлось перестраиваться, чтобы не отстать от поезда, который безостановочно разогнавшись летел вперёд. В прежней жизни, бывало, всякое, но в рамках обычного, а здесь стирались границы привычного и выдуманного.

Каждую должность человек должен занимать на конкурсной основе. Покажи сначала свои способности. Способность исполнить роль. Получать возможность за иные заслуги – сплошное средневековье. Но с такими порядками мы живём. Такое у нас, к слову, на эстраде. В ЦУПе похожий цирк. Хуже. Своя вотчина. Получил назначение и твори. А что не так, совершенствуйся. Добивайся показателей, рапортуй. Так или иначе идёт полёт, априори признанный героическим, а ты при нём. Сам герой и способствуешь героям. А если голова на плечах и к тому же практическая сметка, действуй. Повезло, дорвался, не теряй времени. Окучивай. Полный вперёд!

Теснота рождает доверие. Находясь постоянно рядом, я невольно становился свидетелем доверительных бесед личного характера. Был особый этап нашего территориального общения. Возвращаясь вместе с работой, мы шли какое-то время бок о бок вытянутым парком, именуемым официально парком Победы, но его правильней было бы назвать Парком Слез. О сколько вылито их здесь мне на грудь. Не знаю, то ли он страдал, то ли умело претворялся, но мне тогда было его искренне жаль. Это была «Тысяча и одна история, как его подставляли». Жалобы шефа звучали порой весьма убедительно. В этом театре одного актёра и зрителя я ему сочувствовал, поражался несправедливости, что, по его словам, сплошь и рядом вываливалась на него его самыми близкими, от чего он страдал и нуждался в сочувствии, не получая, а чаще и исхлопатывая дополнительно. Была тогда такая полоса. Иные темы были редкими вкраплениями.

Здесь проходила оборона Москвы и от тех времён остался глубокий контрэскарп и по склонам его, двигаясь то вверх, то вниз мы беседовали и я получил доверительный факультатив его истории предательств и подстав, от чего страдало его изношенное сердце и который дорогого стоил ему и тем самым я как бы был допущен и вошёл в ограниченный круг доверенных лиц. Сочувствовал ли я ему? Конечно. Мне его было жалко. Передо мной был раненный, но не сдавшийся человек, у которого была своя идея, которую я ещё до конца не понимал, а присутствию её лишь сочувствовал вслепую.

В парке среди берез и елей застыла памятником 100- миллиметровая грабинская пушка, принятая на вооружение в военном 1944 году, и несчастный мой шеф пересказал мне своё полное собрание сочинений коварств и предательств, коих было великое множество, и я сочувствовал ему как мог. В жизни его подводили бессчётное количество раз и теперь поверив, что это поветрие закончилось, он спешил мне всё пересказать и тем самым как бы отправить минувшее в небытие, а я слушая и сочувствовал ему до конца парка. Дальше наши пути расходились. Я шёл на станцию, а он в новостройку, жилой массив предприятия, где имел жилье в доме, выстроенном методом народной стройки.


Матримониальные истории шефа выглядели иначе. Они смотрелись искорками праздничного салюта, метками успеха, подтверждением того, что и по этой, как и прочим частям, всё будет хорошо. «В бывшем отделе царила семейственность. – рассказывал он о минувшем месте работы. – Жена зама начальника отдела оформлена старшим инженером. Красавица, умница. Трудились бок о бок и что-то наклёвывалось. Неявно. Царило в воздухе. Прихворнул я раз, простудился и бюллетеню. Звонок. Приходит она с тортиком от коллектива. Приглашаю в комнату. «Раздевайся», а сам на кухню, поставить чайник. Возвращаюсь, а она голая, дрожит, ждёт».

За подобное его даже ненавидели, а он игнорировал. К слову сказать, до поры до времени любовные «американские горки» ему боком выходили, и в результате он чаще оказывался «не на коне, а под конём».


Мелькали будни и праздники. Накатил очередной. Я не успел ещё как следует освоиться и было некое самодельное застолье в большой комнате из пронесённого через проходную. Но этим не закончилось. Я угодил в обойму избранных. Нас ожидала заказанная машина. Минивэн. За проходной случайно встретили руководителя. Попутно подвезли его. Он чего-то ждал, но поехал с нами. Михаил Мельников своей собственной персоной, и я стеснялся своего состояния, хотя испытывал легкий кайф от выпитого. Не помню толком куда его подвезли и как мы очутились в Москве. В одном из новых районов, в большой и прибранной квартире. Празднование продолжалось.

Я был напуган. Меня поразил размах. Я словно попал в некий производственный комбинат сферы удовольствия. Удобно и с размахом организованный. Постоянная съемная квартира, когда в стране дефицит жилья. Обычно скрываемое выставлялось напоказ. Приезжие из разных городов. Позже что-то объяснилось. Приезжим – смежникам, постановщикам бортовых экспериментов из разных городов проще было снять частное постоянное жилье. Красотка Милана, протеже Берлатого такое наготовила в этот раз из с собой привезенного с Украины. Пальчики оближешь. Всего хватило и выпить, и закусить.

Я был удивлён. Всё это выглядело за пределами принятого, обычного. Жизнь, известная прежде мне лишь по рассказам и книгам, разворачивалась передо мной цветным сериалом. Остальным таким она, наверное, не выглядела и была в порядке вещей.

Большую светлую соседнюю комнату занимала собственно лаборатория. Столы кураторов бортовых экспериментов выстраивались в ней в три ряда. По возрасту старшей в комнате была Светлана Тихомирова.

Будучи общим местом, ЦУП служил родником не только полётных новостей. Руководитель полёта в нём был новой метлой, что по-новому мела. Это было не безразличным и многих касалось. В лабораторию новость сорока на хвосте принесла. Сорокой на этот раз стала Светлана, курировавшая блок долгоиграющих бортовых экспериментов и проводящая большую часть времени во втором, вспомогательном зале ЦУПа. Её можно посчитать любознательной, а цуповские злоключения новенького интересовали лабораторию.

Как в любом сложившимся или новосозданном коллективе были свои правила, которые позволяли стихию обуздать и выстроить механизм, именуемый официально управлением полётом. Было в нём нечто особое. На свои рабочие места в подразделения КБ приносились отсюда непосредственные новости о ходе полёта. В них в отличие от бравурных тассовских сообщений скорее присутствовал иронический тон с сочувствием к летающим и оторванным от земного. Особой критике подвергался и сам аппарат управления, начиная со сменного до руководителя. Специфика состояла в том, что всё здесь проходило на виду, а не в отдельных кабинетах и исполнители и начальство работали вместе в зале управления.

Иногда на балконе над ними появлялись посетители и было неизвестно кого в этот раз бог сюда занёс: любознательных школьников или руководителей государства. Привлечённые из отделов обычно располагались в подсобном зале управления на втором этаже. Здесь были свои мониторы и царила вольная атмосфера. В главный зал спускались для переговоров с бортом и непосредственного участия в бортовых операциях, а также по вызову руководства полётом. Остальное время проводили в техническом. Из ЦУПа мгновенно распространялись полётные новости и нюансы полёта. Снабжавшую новостями Светлану в другом бы месте обозвали сплетницей, но не здесь. У нас она числилась старший инженером лаборатории полезных нагрузок. Забавны бортовые термины. Как будто другие полётные грузы – бесполезные и каждый полётный грамм не был ценою серебра.

Вернувшись со смены, Светлана покрутила головой: «Ой, такое было», а затем обстоятельно пересказала подробности. Всё это было важным, ведь в ЦУПе реализовалась работа лаборатории и атмосфера там определяла, как она пойдёт.

В большой кураторской комнате зрели собственные плоды бытовой философии «Почему, да отчего?» Отчего новенького не посадили со всеми в их большой комнате? Что-то задумывается и чем оно грозит всем? Они и так реально настрадались в минувших пертурбациях, хотя и верили, что шеф вывернется. Удача не оставит счастливчика и лабораторию. Блажен, кто верует, а если ничего не остаётся, то поневоле махнёшь рукой. Но нововведения настораживали, а кульбиты в ЦУПе удивляли. Цуповские порядки казались схожими с дорожными правилами, и ведь бесполезно спорить с ГИБДД.

Случившееся можно было посчитать неким негласным началом. Фрагментом чего-то крупного, неофициального, существовавшего до сих пор. Прежде на первом плане была работа и несущественны отношения. Отношения складывались само собой. Теперь выходило, наоборот, и что из этого получится становилось загадкой? Тем самым был разом сдвинут и заскользил огромный наработанный пласт работ.


По КГК – Крупногабаритным космическим Конструкциям мы с Воробьевым не чужие. Нас можно смело назвать пионерами КГК. Работали рука об руку. Он в открытом космосе, я на связи с ним. У нас тогда было полное понимание. Теперь иная ситуация: «нос к носу и глаза в глаза», а понимания нет. И возникало сомнение: лучше ли новое устоявшегося и заслуживает ли права быть? Тем самым перечёркивалось и нечто большее – правомерность сложившегося порядка. А может в его основе всего-навсего бытовой садизм. Удовлетворение болезненного эго.




КГК земные и космические.

Почему подобное отношение ко мне? Когда-то мы были на разных ступенях служебной лестницы. Он был для меня в массе готовящихся. Таких полно в «греческом» зале. Со всеми он, правда, в зале не сидел, крутился в своём комплексе. Том самом, что возник моими усилиями.

Когда-то я начинал. Написал отчёт по двигателям и доложил его с подачи Раушенбаха перед Келдышем, Петровым, Ваничевым. А с переходом в ОКБ к Королёву начинали вдвоём с Князевым. Теперь это комплекс и им руководит Эдик Григоров, что был у меня техником, которого я в основном в магазины посылал покупать первые приборы для стенда.

Теперяшний смотрелся мальчиком, когда тогдашний руководитель полётами и всеми лётными работами Алексей Елисеев спросил меня, советуясь:

– Кого выбрать на полёт? Сереброва или Воробьева?

Я был в затруднении. Не нравились мне ни тот, ни другой. Серебров по личным качествам, а Воробьев? Стоит на его компанию взглянуть.

Мы редко пересекались. Разве что на космодроме, где он командированными из ОКБ руководил. Но всё это вскользь. Он был тогда для меня слишком незначительной величиной. Не свой и не посторонний. Невидимые нити связывали нас.



Серебров или Воробьев? Серебров отлетал раньше.


Не думаю, что он ничего не понимал. При всей теперешней исключительности и обласканности ему светили лишь заслуги организационные и оставались скрытыми глубины, о которых он подростком мечтал. Основы основ. Познание физических закономерностей мира, что таит вселенная, что скрыты до последнего времени в недрах атома и чудовищно реализованы и до истинного настоящего ему далеко. Обладая трезвым умом, он понимал, что этого ему не дано и время ушло и оставалось только разделять и властвовать внутри микромира зала управления и комплекса.

Ещё требовался истинно преданный человек. Он повсюду его искал, часто ошибаясь, но не сдавался и продолжал искать. Им мог оказаться любой, карьерист или скромная девушка. Важна их внутренняя суть. «Преданный без лести» сказано о таких. Нет, лесть не помешает, а скорее поспособствует. Кому-то он помогал и как безответный альтруист. С виду получалось похоже. Отличие состояло лишь в том, что там добро выдавалось бескорыстно, а тут с умыслом.

Легко красоваться перед пионерами или студентами. Но если разобраться по большому счёту, сумеет он себе и обществу доказать полезность и что он не лыком шит и не по тому, что за полёты стали Героя давать. Всё это было надуванием щёк и, оставаясь позади, хотелось настоящего. Всё это – игрища, цирк и по шкале ценностей где-то внизу.


В моих глазах он был и оставался клоуном. Из тех, что расплодились повсюду в разных масштабах. Во всемирном масштабе – Трамп и в фильмах-ужастиках. Страшные в маске благопристойности. Ведь клоун – синоним веселья и в жизни разный. Оставалось разобраться у нас он какой?




Красные носы смешат в ветринах и куда серьезней клоуны в жизни.


Пытаюсь понять, вообразивши себя в его шкуре. Конечно, Руководителю полётами не просто. Не просто себя превозмочь. Хотелось, наверное, не кривя душой, подняться над надуванием щёк и мыльных пузырей к секрету их устойчивости. Всё это, думаю, он отлично понимал, но сильнее жажда воссиять на научном поприще. Недоступном пока.

Легко поверить, что ты такой необыкновенный, когда нелегкое позади. Но ты-то знаешь о своих слабостях и как самому себе внушить, что в том, что о тебе теперь повсеместно говорят, и есть истина. Не нужно быть большим плутом, чтобы верить в это, но нужно время, чтобы себя в этом убедить. Ведь в подсознании есть сомнение, если ты не кретин. Сомнения нужно давить. Добиться, через себя переступить. Да, существуют минуты истины в бесконечности часов, но ради них нельзя отказаться от заслуженного. И в главном не ошибиться. Тому налицо подтверждения. Все, кого он выделил, подстраивались к нему, чувствуя то ли родственную душу, то ли коммерческий интерес. Скорее и то, и то. Что составляло скрытый смысл. Они были разными, но этим похожие.



Официальная аллея славы.


Ах, эти крутые ступени служебной лестницы. У каждого свои ходы. Легостаев, устав бодаться в комплексе, предложил Генеральному выгодный альянс – готовить научные статьи и подписывать их вдвоём. Идея понравилась, и он сразу был вознесён в замы по научной части, обеспечив тем самым карьерный рост и великие проекты, такие как «Морской старт». Перед смертью он даже стал Генеральным конструктором корпорации.

Проектант Лёня Кувшинников по слухам за успешную защиту докторской помог карьерному продвижению своего подчиненного, нужного родственника и его выходу на международный горизонт. Но всё это сплетни, которым не хочется верить, хотя нередко в них присутствует доля истины.

Главное, что на любом посту нужно оставаться человеком. А страсти ЦУПа – буря в стакане воды, и со временем всё устаканится. Важнее ладить с окружающими.

Светлана как правило пропадала в ЦУПе большую часть времени. Работа там не была сплошным бдением. Горячки сеансов сменялись долгими паузами и были глухие витки. В то время не было ретрансляторов. Этих пауз хватало всем кости перемыть, что и обычно случалось на деле, и Светлане доставляло удовольствие быть в курсе всех кабевских сведений. Дежурившим женщинам они виделись из серии «как, почему и зачем». Всему давалась оценка. Насколько она была верна, не ей судить. Пожалуй, она была детальней сведений официальных. Светлана воспитывалась в детдоме и считала себя социально обездоленной, так уж сложилась её жизнь. Для неё будто и был создан лозунг: «Пролетарии всех стан соединяйтесь». Но призыв до поры до времени был практически нежизненным и вот время его пришло.

В перестройку она была выбрана в совет трудового коллектива отдела и ожидала решительных действий. Расследований, жарких объяснений с администрацией, что шли по всей стране, о которых писали газеты и вещало радио. Но в отделе царили апатия и тишина. Председатель совета преступно на всё закрывал глаза. По её мнению, он и избран был по рекомендации начальства именно для того, чтобы гасить страсти, рассуждал по-своему: «Пройдёт перестроечная горячка, вернётся всё на круги своя, а нам с этим дальше жить». Мещанская философия, трусливая до мозга костей, не перестроечная.

Когда наступила перестройка, она прежде всего подумала: «Вот оно. Наконец. Пришло время шерстить этих жирных котов». Так она думала о начальстве. Начальство она патологически ненавидела. «Это те, что дорвались и поимели всё». Светлане казалось, что наконец наступило и её время. С открытой душой она приветствовала новообразование Совета в отделе, членом которого успешно стала и ожидала справедливости. Она лишь недоумевала, отчего до сих пор не началось? Ей было с чем выступить и на чём в первую очередь настоять. Можно сказать, накипело и должно, слава богу, закончиться. Другие члены Совета её ожидания не поддерживали, а Председатель даже намеренно тормозил, чем бесконечно её волновал. Конечно, жизненный опыт её взывал к осторожности. Но сколько можно тянуть, когда у других потрясения начальства налицо? А о какой справедливости может идти речь, если в лаборатории, например, премии распределяют так, как бог на душу положит, а точнее, как понравится начальству. Она, например, в ЦУПе дежурит по ночам, а премия больше у бессовестной Машки, блатной с ног до головы и отличающаяся услугами начальству. На днях она пристроила шефова Петю на каникулы в льготный спортивный лагерь.


История в ЦУПе явилась деталью некого негласного начала – утраты уважения к протоптавшим общую дорогу. В КБ намечалась смена поколений и в самых верхах. Руководство предприятия представлял ещё на глазах редеющий слой основоположников, начинавших и вынесших становление ракетной техники на своих плечах. Новое поколение, жизнерадостной толпой подступало к верхам и меняло начисто сложившиеся порядки.

Воробьев застрял занозой для меня. Вспомнился очередной День космонавтики. Этот особый официально подаренный нам день. Отлетавшие ошивались где-то в верхах, а не летавшие отмечали скопом, без жён в центре Хаммера. Были среди них и две женщины-претендентками в ОКБ: Наталья Кулешова и Ирина Пронина. Остальные в будни сидели скопом вместе с Анохиным в греческом зале. Центр международной торговли тогда казался пределом роскоши. Напоённые светом пространства. Стекло и металл. Пальмы в кадках. Металлические скульптуры. Прозрачные лифты ползут по стенам. Одно из престижнейших мест Москвы и готовящаяся к полётам шелупонь кучевалась теперь в его отдельном кабинете.

Я был там тоже и вместе с женой. В кабевской иерархии я был рангом выше нелетавших космонавтов.

Собрались и начался всеобщий плач. Отчего, мол, так далеки долгожданные полёты? В центре Хаммера проходил тогда международный шахматный турнир и президент шахматной федерации, уже прославленный космонавт, депутат и признанный герой, наш коллега Виталий Севастьянов заглянул к нелетавшим на огонёк вместе сс чемпионом мира по шахматам Анатолием Карповым.

bannerbanner