скачать книгу бесплатно
Ужас! Я стал выворачиваться из маминых рук. Это же так стыдно, когда тебя зовут, как девчонку, да ещё целуют при всех!..
Мама отпустила меня – я отскочил в сторону, оглянулся назад и замер…
Они вернулись!
Огромные горы опять были рядом мной.
Близко.
И это был не сон.
Воскресный снегопад
Снежная ташкентская зима была недолгой, но удивительно красивой порой в жизни нашего двора на Гоголевской. Случалось и так, что долго ждали её после осени. Но раз в году, всегда неожиданно, детская душа замирала от особого восторга – это те мгновения, когда начинался Первый Снег.
В эту субботу ничто не предвещало чудес, хотя по календарю давно была зима. Вокруг – унылый ландшафт с голыми деревьями. Всё грязное или серое. Даже небо – как больничная простыня.
Кого попросить, чтобы наконец пошёл снег? Я желал его всей душой. Но сегодня даже думать о нём было бесполезно…
Я сидел перед окном, лбом в стекло. И выдыхал прямо на него. Стекло потело. Но ненадолго. Рисовать не получалось. Форточка надо мной была распахнута. В воздухе не то что снегом – дождём не пахло.
Овчарка Азка, опустив хвост, понуро бродила по двору. Воробьи, индийские скворцы – майны, горляшки… все попрятались. Даже петух с курами не показывались из сарая. Пасмурное утро сползло в тусклый день. Уже начинало смеркаться.
И вдруг… какой-то белый пистон, словно из конторского дырокола, закружился в воздухе, спотыкаясь о голые ветки.
За ним – второй! Третий!
Откуда они взялись?
Несколько долгих мгновений я не верил, что это могут быть снежинки. Слишком уж фальшиво, как бумажные конфетти, они выглядели. И на земле не таяли…
Но вот уже огромные хлопья посыпались так, что у меня зарябило в глазах. Пушистыми и белыми становились крыши, деревья, виноградник, собачья будка, кусты живой изгороди и дорожки, мощёные кирпичом.
Даже на бельевых верёвках, между зимующими прищепками, налипли снежные шлейфы. Ещё чуть – чуть – и верёвка от тяжести перекрутится, снегом вниз, а прищепками вверх.
Опять светло вокруг.
Всё тонет в снежном пуху.
Ветерок над крышами затеял настоящую пургу.
Пролёт воробьишки под деревом – вихрь.
Горлинки обрушили с ветвей целую лавину…
Но снегу на деревьях меньше не становилось.
Он всё падал, падал и падал…
…Прямо напротив окна, на винограднике, как подарки на ёлке, висели тяжёлые, изжелта – розовые кисти. Уже припорошенные. Надо было спасать их, пока не сорвались или не замёрзли. Я выбежал во двор. Установил под виноградником стремянку, забрался на верхнюю ступеньку – и потянулся за гроздьями. Холодные ветки захрустели под моими пальцами. Снег сыпался прямо в лицо…
Некоторые ягоды на самой большой кисти уже подвялились и сморщились. Между ними спала оса в полосках жёлтого и сургучного цвета. Я встряхнул гроздь – и оса, вяло шевеля лапками, упала в снег…
Уложил кисти в тазик и потащил в дом – на кухню.
Затем я вернулся. За осой.
Как же я мог оставить её на снегу!
Веточкой скатил полосатую на гнутую почтовую открытку. Перенёс в ящик под крыльцом – на мягкую подстилку из сухих листьев. Укрыл. Сложил рядом несколько опавших виноградин – на завтрак.
Пусть отоспится до весны.
Снегопад не ослабевал. Дорожки полностью замело…
…Я опять перед окном. Гляжу через стекло на летящие снежинки и грею замёрзшие руки и ноги на батарее. Кисти забавно совпадают с рельефом её горячих чугунных рёбер. «Конгруэнтность!» – вспомнил я новое слово, которое узнал на вчерашнем уроке геометрии…
Но разве можно долго усидеть дома в такую погоду!
Через двор, напротив нашего – бабушкин дом. В нём, также напротив окна, сидит и ждёт меня братец Петуханчик. Сидит – я уверен. Надо ему позвонить.
Между нашими домами протянут тонкий провод, который соединяет детские телефонные трубки. Они заграничные. На трубках – буквы: «Сделано в ГДР». Связь работает без батареек. Звук есть – но звонка вызова нет. Приходится кричать прямо в микрофон. Если очень громко – есть шанс, что на другом конце услышат и возьмут трубку. Громче всего получается слово «ку – ку – ку!»
Мама кричит своей маме – моей бабушке несколько раз, пока она не возьмёт трубку.
– Ку-ку-ку-у-у! Мама! У тебя уксус есть девятипроцентный?
– Ку-ку-у-у! Марка к телефону! – так бабушка зовёт моего папу, потому что городской телефон есть только в её доме.
Но громче всех орать получалось у детей. Нас даже взрослые просили покричать «ку – ку – ку», а потом отбирали трубку и сами разговаривали.
– Ку-ку-ку-у-у! Петька! Ку-ка-ре-ку-у – у! – это уже я зову Петуханчика.
Не слышит…
Точно – у окна сидит, далеко от телефона.
Одеваюсь наскоро и бегу к нему – через двор. Снежные хлопья щекочут лицо.
Вбегаю на терраску, тяну дверь – так и есть! Братец тут как тут! Но бабушка его не пускает! Уговариваем её вдвоём.
Шалея от счастья, мы рвёмся во двор – играть. Бабушка ловит нас, пытаясь на ходу напялить ещё один слой тёплой одежды.
Хватаем кашне и варежки…
Наконец выбегаем.
На воле!
Во дворе на нас прыгает радостная собака.
Падаем в сугроб навзничь. Глядя в небо, ловим снежинки ресницами и губами. Пар изо рта плавит их на лету.
Бабушка стучит в заснеженное окно.
– Петя! Алёша! А ну – ка, встаньте со снега!
Но куда там! Мы вскакиваем и снова падаем. Загребаем горстями и бросаем вверх – получается метель.
Лепим снежки. Швыряем друг в друга. Они рассыпаются на лету – снег ещё рыхлый. Овчарка Аза вместе с нами ныряет в сугробы. Ловит пастью снежки.
Выходит дед – расчищать от снега дорожки. В телогрейке и овчиной безрукавке, в каракулевой шапке – папахе, которую он носит как пилотку. Дед работает фанерной лопатой, и скоро вокруг дорожек вырастают сугробы – брустверы…
Темнеет внезапно и почти мгновенно.
Синие сумерки… Тёплый домашний свет золотыми квадратами ложится на снег под окнами.
Мокрые варежки уже не греют, не гнутся – хрустят. Мы дышим на них – но снег не тает. Его не отодрать даже зубами.
Но мы грызём.
На языке надолго остаётся колючий вкус мокрой шерсти и хрусткого льда!
Снег набился везде. В рукава, в ботинки, за шиворот. Одежда на спине и локтях, на коленях и попе промокла насквозь.
Дед заканчивает дворницкую работу, обивает снег, налипший на лопату…
Всё… Нас загоняют домой.
Азка крутит головой, хлопает ушами. Отряхивает снежную пыль из – под шерсти и, пригнувшись, лезет через низкую дверь в свой домик.
Большую деревянную будку Азки дед обил изнутри войлоком и картоном. Из старого драпового пальто и одеяла смастерил матрасик. Когда Азка забралась в будку обновлять жилье – через лаз было видно, как уютно она свернулась калачиком. Но эту морозную ночь ей предстоит терпеть до утра. Из всех собачьих сил. Охранять двор – её работа. Только утром, когда загорится свет в хозяйских окнах, ей дадут погреться.
Двор пустеет. Стучу ботинками, отряхиваюсь перед нашим крыльцом. Под карнизом замёрзшие горлинки сидят вплотную – одна к другой – и подозрительно смотрят на меня.
Снег всё падает, падает, падает…
Дома меня накормили и уложили спать.
Погасили свет в комнате – оставили только настольную лампу – грибок. Мама лежит… что-то читает… Отец крутит ручку довоенного лампового «Сименса». Уютно мерцает шкала с именами городов.
Сквозь всхлипы настройки и треск глушилок – мелодия позывных и голос диктора: «Слушайте радиостанцию Дойче Велле…»
Понимаю – будут читать «Архипелаг Гулаг»…
…Когда родители заснули, я босиком, на цыпочках подбегаю к окну. Всё не могу наглядеться на снегопад. Не могу поверить…
Кто же? Кто исполнил моё заветное желание?
На другом конце двора, через снеженные ветви – золотое бабушкино окно.
Но вот и оно гаснет. Всем пора спать.
Сливовое дерево превратилась в огромное пушистое чудище. Беседка виноградника – в искрящийся снежный ковёр – самолёт. Пришло их время сиять в ночи.
«Только бы не растаяло к утру», – подумал я, засыпая…
Я открыл глаза от радости.
И не сразу понял – откуда она?
Было очень рано – но необыкновенно светло. И ещё не глянув в окно, я вспомнил, что произошло вчера.
Первый снег – зима пришла!
К утру я подмёрз. Обычно бок мой греет стенка, за которой – печка. За ночь уголь прогорел – стена остыла, и прижиматься к ней стало бесполезно. Родители похрапывали на разложенном диване. Мама – под ватным одеялом. Отец выставил ноги из – под своего тоненького – ему всегда жарко.
«Встал первым – иди за углём, это морской закон!» – так говорит папа Марк. Встаю босиком, в трусах и майке. Надеваю отцовские шлёпанцы, накидываю его куртку, подхожу к входной двери. Аска уже за ней и робко скребёт когтями.
– Хозяин, п – п – пусти, б – б – больше н – н – не могу!
Дворовая собака может войти в дом только с разрешения хозяина – это Азка усвоила с щенячьего возраста. О том, что никакой я не хозяин, она, конечно, знает. Но тут мы оба делаем вид, что всё по правилам. Осторожно, стараясь не шуметь, приоткрываю дверь.
– Ну, заходи!
Собака, радостно постукивая хвостом и царапая когтями пол, вползает в прихожую.
– Я только чуть – чуть погреюсь и уйду, – еле слышно поскуливает она.
– Давай. Только тихо! Родители спят!
– Я тихо. Очень тихо, хозяин! – преданно глядит снизу вверх моя Азка. Дрожа, распластывается по коврику.
Выхожу на заснеженное крыльцо – белизна ослепляет. На ощупь, стараясь не хлопнуть, закрываю дверь.
Задеваю пустое угольное ведро – оно падает.
Гулкий жестяной звон.
Чертыхаюсь.
Цепляю его за обжигающе холодную дужку. Иду на задний двор – в кладовку.
Двор не узнать. Сугробы на земле, сугробы на крышах. Ветви прогнулись от светоносного покрова. Даже расчищенные с вечера дорожки замело так, что не пройти.
В огромных отцовских шлёпанцах снег можно разгребать, словно лыжами. Он быстро набивается внутрь. Тает между пальцами.
Но мне не холодно – весело!
