Ты пойдешь со мной?

Наконец, сердце успокоилось, а руки перестали трястись. Я облизнула пересохшие губы. Водички бы. Ну да ладно. Сейчас меня радует уже то, что над головой не свистят пули. Я оглянулась, чтобы понять, куда меня занесло.

Прямо передо мной возвышались исполинские, метра четыре в высоту и почти столько же в ширину, резные, деревянные двери. Неземной красоты узоры, причудливо сплетались между собой, с легкой руки мастера, открывая взору, совершенно невероятные, по тонкости исполнения, узоры. Тут были и единороги, и феи, фавны, странные, но очень красивые, птицы, со стрекозиными крыльями и манящие серены. Две огромные и, наверняка, очень тяжелые, дверные ручки были отлиты в виде огромных распустившихся лилий. Почему-то у меня не возникло абсолютно никаких сомнений. Я поднялась и подошла к двери. Положив руку на медную ручку, я почувствовала холод металла, запах дерева и лака, и, потянув дверь на себя, ни секунды не сомневалась, что там меня ждет что-то прекрасное. И не ошиблась.

Тяжелые двери неохотно поддались, с лёгким недоверием открывая мне то, что прятали. Что это была за комната, я поняла еще до того, как увидела ее. По запаху, когда воздух, немного душный, но такой узнаваемый, коснулся моего лица. Этот запах вы знаете и, так же как и я, ни с чем не спутаете его. Сухой, ненавязчивый, но пряный, со своим неповторимым оттенком, он отливает золотом, и не похож ни на что другое на свете. Вдохните поглубже. Чувствуете аромат? Старая бумага, картон и кожа, типографская краска, пыль и солнечный свет, нагревающий деревянные стеллажи. Это аромат фантазии, смелой и безграничной, желания, неистового и необузданного, это непередаваемая атмосфера предвкушения чего-то неземного, настолько свободного от всего, что нельзя, чего не существует, не бывает, невозможно. Это лёгкий шлейф волшебства и тонкий оттенок вседозволенности, как бы странно это ни звучало для тех, кому не знакома эта магия. Те, кто ни разу здесь не был или был так давно, что уже и не вспомнит этого места, знайте, что все самые смелые идеи и самые отчаянные личности обитают именно здесь. Здесь, в этой комнате, все возможно, все разрешено и все может быть. Именно тут живут самые смелые путешественники и бесстрашные покорители далеких галактик , отсюда стартуют космические корабли на Марс и Венеру, здесь обитают ужасные твари, живущие в морской глубине, там, где нет ни крупинки света, и именно тут любят великие, умирают и снова возрождаются бесстрашные, и жизнь предстает пред вами такой, какой ВЫ хотите ее видеть. Здесь ваша фантазия унесет Вас туда, куда вы пожелаете, и ничего невозможного нет. Порталы в бумажных переплетах откроют перед вами миры, о которых вы боялись мечтать. Они заставят Вас смеяться и плакать, любить и ненавидеть, переживать и, нервно кусая губы, нетерпеливо перелистывать страницу за страницей, глядя, как перед Вами разворачивается целая вселенная со своими запахами, звуками, красками. Вы полюбите людей, живущих в этих мирах, будете плакать, прощаясь, и уже никогда, НИКОГДА не сможете их забыть. Здесь на полках дремлет магия слова, сонно потягиваясь пушистыми лапами, в ожидании Вас, и Вы всегда сможете найти ее здесь. Она никого не оставит равнодушным, если Вы сумеете ее разглядеть. Своенравная и нежная, всегда нетерпеливая, но такая ручная и податливая, она станет для Вас тем, кем вы захотите. Нужно всего лишь захотеть. Лишь захотеть.

Библиотека была необъятна. Здесь не просто захватывало дух, все здесь сулило бессонные месяцы, годы любому, кто хоть изредка берет в руки книгу. А уж для меня… Книги для меня всегда значили много больше, чем для моих сверстников. Удивительно, но даже мои родители не читали так много, как я. Любовь к чтению мне привила бабушка. На пару мы могли днями теряться среди страниц любимых книг. Именно она познакомила меня с моими любимыми писателями, именно она воспитывала мой вкус в чтении и помогала разбираться в прочитанном. Жаль, что она не видела этого великолепия.

Библиотека была невероятна огромна. Все тот же потолок, уходящий ввысь и теряющийся где-то в темноте, анфилада комнат, бесконечная, как бездонный колодец, и стены, заставленные стройными стеллажами книг, уходящих во тьму потолка. Здесь были миллионы, нет – миллиарды книг, тихо спящих в никем и ничем не нарушаемой тишине.

Я раскрыла от изумления рот. Закрыв за собой двери, я прошла в этот рай книголюба, словно в храм. Я вертела головой, пытаясь охватить взглядом все это великолепие, но разве это возможно? Книги, толстые и тонкие, старые и по виду совсем новенькие, скромные и кричащие, нежные, как розовый лепесток и грубые, как камень, однако, не лишенные своего обаяния – все они дремали, излучая еле ощутимую магию. У меня начала болеть шея, когда пройдя две или три (или десять?) комнаты, я решила вернуться в первую. Огромные окна, высотой вдвое больше двери, были завешаны плотным красным бархатом тяжелых портьер. Здесь царила бы полная ночь, если бы не слабые светильники на стенах.

Первая комната была намного скромнее в размерах и, судя по всему, была задумана, как зал для чтения. В центре комнаты был небольшой, но очень пухлый, уютный диванчик, явно рассчитанный на одного. Напротив дивана – огромный, величественный камин, с поленницей, полной дров, а по обе стороны камина стояли два больших шкафа-близнеца из темного дерева. Я заглянула в один из них и, о чудо, нашла теплый, пушистый, как персидский кот, плед персикового цвета. Я утопила в нем нос и вдохнула. Он пах шерстью, нагретой чьим то теплом. Эта была не забытая вещь, не залежавшаяся. Кто-то бывал здесь, и довольно часто. Ну что ж, сегодня ему придется подвинуться, потому что я нашла здесь свое убежище.

Я с ногами залезла на диван, укрывшись пледом так, что наружу торчал только нос. Я вдыхала запах книг и слушала тишину и не успела понять, как провалилась в сон.

***

Когда я проснулась ноги, руки, шея, спина затекли так, что я их не чувствовала. Я разгибалась под мелодичный треск собственных суставов. Не знаю, сколько я спала, но проснулась я в той же позе, что и уснула – свернувшись калачиком. По телу забегали мурашки. Я потянулась и открыла глаза.

В камне, который до этого был стерильно чист, теперь горел огонь, а напротив, сложив ноги по-турецки, сидел мальчик. На фоне яркого пламени мне был виден только силуэт, но даже этого было достаточно, чтобы понять, что мальчишке не больше шести лет. Он сидел ко мне спиной, глядя на танцующий огонь. Я молча смотрела на него и думала о том, как же крепко я спала, что сумела не услышать, ни то, как он вошел, ни как развел огонь в камине. А еще я поражалась тому, что есть люди, которым спящий в комнате человек никак не мешает заниматься своими делами.

Сон потихоньку выветривался. Я потерла глаза, зевнула и прогнала его окончательно. А в следующую секунду я понимаю, что смотрю на горящий огонь сквозь мальчика. Меня бросило в жар. Я подскочила, сбрасывая с себя плед, но тут мальчик заговорил тихим голосом.

– Пожалуйста, не пугайся.

Легко ему было говорить, ведь это не он видел перед собой призрака. Хотя я не совсем уверена, что призраки выглядят именно так, но что люди так не выглядят – в этом я была совершенно уверена. Сначала я подумала, что огонь затмил фигуру маленького человечка, сделав ее похожей на тень, но потом, разглядев его пристальнее, я поняла, что он и был ею. Все его тело, с ног до головы было матово-черным и полупрозрачным, словно тень поднялась с пола и обрела объем. Сердце мое зашлось, и неприятно закрутило в животе, во рту пересохло. Я медленно оглянулась в поисках кого-то из плоти и крови, но мы были одни. Некому было сказать, что в здешних местах это в порядке вещей, или сделать мне замечание о том, что я не совсем вежлива по отношению к молодому человеку. Ну и что, что он просвечивает? С кем не бывает… В реальности происходящего сомневаться не приходилось, так как парень сидел в нескольких шагах от меня, и был очень даже реален. Я открыла рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но честно говоря, просто не знала, с чего начать. И словно ощутив мою растерянность, он заговорил сам, не дожидаясь, пока меня осенит.

– Я пришел потому, что мне нужна твоя помощь.

Час от часу не легче. Интонация его голоса была до того спокойной и непринужденной, что создавалось ощущение чего-то обыденного и само собой разумеющегося. Странным было только то, что голос его звучал приглушённо, словно мы были внутри крошечного купола, который скрадывал эхо, не давая словам разлетаться по комнате. Но его голос сотворил крошечное чудо, и, поддавшись его уверенности в нормальности происходящего, я заговорила.

– Чем я могу тебе помочь?

– Я потерял своего друга.

То ли от того, что я сама была в точно такой же ситуации, то ли от того, что прозвучали эти слова так просто, так по человечески, сердце мое успокоилось, а кишки перестали закручиваться в узел. Почему-то сразу стало ясно, что передо мной просто мальчик. Немного необычный, конечно, но все же мальчик.

– Я буду рада помочь тебе, чем смогу. Могу я немного, но все же. Как выглядит твой друг?

Мальчишка словно оживился, заерзал, и хоть я не видела выражения его лица, могла поспорить на что угодно, что он улыбнулся.

– Он очень маленький. У него белая шерстка и черные глазки. Такие маленькие розовые лапки, и когда он бегает по мне, очень щекотно.

– Твой друг – мышь?

Мальчик кивнул. Меня слегка тряхнуло. Не то, чтобы я сильно боялась мышей, но и особой любви к ним не испытывала. В конце концов, я рада, что парень не сдружился с тараканом. Но с другой стороны замок был огромен, и мыши тут наверняка водятся, поэтому придется немало попотеть, чтобы найти в этом стоге сена желаемую иголку среди тысячи точно таких же иголок и искренне надеяться, что какой-нибудь кот не нашел его прежде нас.

– Ты потерял его здесь? В замке?

Мальчик отрицательно мотнул головой. Ох… Это будет очень большой стог сена и очень много иголок.

– Послушай, малыш, я очень сильно постараюсь, но это будет, скажем честно, очень непростой задачей. И в замке это сделать было бы очень сложно, а уж в лесу…

– Ты найдешь его. Я знаю.

Я растерялась и, надо заметить, сильно удивилась. Не тому, что он перебил меня, поскольку этим нередко грешат и взрослые, а некоторые из них даже умудряются выставлять это своим достоинством, а потому, что сказал он это так спокойно и уверенно, словно это уже случилось. Так что, на мгновение, я и сама поверила в это.

– Откуда ты знаешь? В смысле, почему так уверен в этом?

– Потому что именно для этого ты здесь.

Скрипнула и медленно открылась тяжелая деревянная дверь. Я обернулась и увидела, как Ирма заглянув внутрь и увидев меня, улыбнулась. Она проворно втиснула свои шикарные формы в крошечную щель между дверей и громогласно затараторила.

– Ну, наконец-то я тебя нашла! Я весь замок обежала. По-моему пару килограмм скинула…

Я быстро повернула голову к мальчику, но его уже не было. Он исчез. Там, где он сидел, теперь был только плотный, пушистый ковер. Почему-то я было уверена, что если положить руку на то место, можно почувствовать угасающее тепло человеческого тела.

А Ирма со скоростью и несокрушимостью танка уже неслась ко мне, не переставая болтать что-то о том, что только изощренному садисту пришло бы в голову делать в замке такое количество абсолютно одинаковых коридоров и дверей. Я ее не слушала. В моей голове вертелись слова мальчика и смутное чувство того, что я его уже где-то видела. И, как это обычно бывает, когда нужное слово вертится на кончике языка, но никак не хочет вспоминаться, так и это воспоминание пряталось в моей голове, заслоняемое другими, совершенно не нужными, показываясь то с одного бока, то с другого, но целиком – никак. Ирма суетилась вокруг меня, мешая сосредоточиться. Но тут она тихонько пискнула, всплеснула руками и закрыла ими раскрытый рот. Она окончательно сбила меня с мысли, и я подняла на нее голову, чтобы узнать, что же случилось. Она смотрела на меня взглядом, полным жалости и сочувствия, а в следующую минуту она, с праведным гневом, выдала пулеметную очередь из бранных слов, самими ласковыми среди которых были "Граф" и "кошачья задница". Она рассыпалась в изощренных угрозах в адрес хозяина замка, а я никак не могла понять, что же так разозлило ее, и принялась ощупывать свое лицо. Глаза и нос были на положенных местах, рот на месте и не заклеен, волосы, слава Богу, на месте, уши… ОХ, ЕЖКИН КОТ!!!

Я подскочила с дивана и кинулась к огромному старому зеркалу, спрятанному за одним из шкафов, по дороге чуть не сбив Ирму с ног. А в зеркале… Я смотрела на себя и не могла вымолвить ни слова. Все, что я чувствовала, застывало у меня в горле, скопившись в огромный, горячий комок. Ярость закипала с невероятной скоростью, грозясь взорвать меня на мелкие кусочки, и если бы этот надутый индюк с манией величия сейчас был здесь, спастись бы ему точно не удалось. Но его тут не было, и от безысходности я просто-напросто разрыдалась. Ирма, к тому моменту высказавшая все, что думала, а потому преисполненная спокойствия, подошла и обняла меня. Она нежно гладила меня по голове, приговаривая: "Мы все исправим, милая. Все будет хорошо…" всеми силами стараясь не задеть мои огромные, раздутые до размеров чайного блюдца, торчащие ярко – розовые уши.

***

Если бы не Ирма, если бы не эта добрая, ласковая женщина, я бы, наверное, сошла с ума в этом прибежище самодурства и безнаказанности. Она набрала мне ванну, насыпала целую гору порошков и трав. Дурманящий запах заполонил собой всю ванную комнату, а причудливые завитки пара заклубились в завораживающем танце, поднимаясь к потолку. Полежав в ней всего минуту, я перестала рыдать, а мои всхлипывания прекратились сами собой, как только Ирма вручила мне обжигающую руки кружку. Чай был удивительно вкусным. Уже знакомое мне сочетание аромата ромашки и мяты дополнялось совершенно неожиданным послевкусием чернослива. С первым же глотком почувствовав, как приятно обжигает горло, я невольно улыбнулась, а к тому моменту, как кружка опустела, совсем успокоилась.

Она аккуратно заплетала мои волосы, попутно рассказывая мне совершенно нелепую историю о граблях, деревенском алкаше и уличном туалете. Мы хихикали и пили чай, заедая все наши горести нежным печеньем. Она повязала мне на голову широкий, ярко-синий платок, да так искусно, что ни одна живая душа, ни за что не догадалась бы о моем неудачном опыте общения с разъярённым волшебником. Она одела меня в хлопковое, легкое, как пух, платье небесно-голубого цвета. Я посмотрела на себя в зеркало, окинув придирчивым взглядом молодую особу, стоящую там, улыбнулась.

– Спасибо тебе, Ирма.

Она лишь повела бровью, глядя на меня довольными, полными гордости за проделанную работу, глазами. Я почувствовала, как мое хорошее настроение расцветает, искрясь и разливаясь по телу бодрящим теплом. Ну не запираться же в темной башне только потому, что драконы совершенно отбились от рук. Не думаю, что это самое страшное, что могло со мной произойти.

В тот вечер помощница Ирмы заболела, и я вызвалась помочь ей на кухне. Пока она хлопотала над овощами, работая ножом как самый настоящий самурай – уверенно и самозабвенно, я стояла в стороне и наблюдала за ней. Работы для меня пока не находилось, так что я полностью увлеклась тем, как эта пышная и, безусловно, аппетитная женщина с неисчерпаемым запасом энергии подчиняла себе кухонную утварь. На кухне Ирма, и без того безумно обаятельная, становилась просто неподражаемой, превращаясь в ведьму, застигнутую в самый разгар шабаша. Щеки ее наливались румянцем, а глаза сверкали тем заразительным безумием, что очаровывали любого, кто попадал под перекрестный огонь ее наспех брошенного, взгляда. Она летала по кухне, исчезая в одном углу и совершенно неожиданно появляясь в другом, а временами пребывая в обоих одновременно. Под ее ловкими руками овощи сами собой рассыпались соломкой, а мясо покрывалось аппетитнейшей корочкой, потому что огонь слушался ее, как живой. Вся эта феерия движения, звуков и запахов превращалась в стройный оркестр, исполняющий что-то грандиозное, но вместе с тем не лишенное острой перчинки кокетливости. И всем этим заправляла эта добрая ведьма, творящая радость и несущая свет для всех и каждого. Ирма была стихийным бедствием, имя которому – страсть.

Я сама не заметила, как начала приплясывать в такт воображаемой музыке, под которую так лихо отплясывала она. Тут Ирма запела какую-то залихватскую песню о пастушке и хромом поросенке. Я подхватила мотив и запела с ней в унисон, да так складно, словно знала эту песню всю жизнь. Слова сами слетали с языка, а мотив был до того веселый, что ноги понеслись сами по себе. Мы закружились в танце, распевая во все горло и хохоча, словно сумасшедшие. Бросив все дела, мы скакали вокруг стульев и стола, все громче и громче распевая простенький мотив и по-деревенски незамысловатые, местами пошловатые, но такие сочные и красочные куплеты старой песни. Музыка кружила нас, звеня в головах, опьяняя словно спиртное, и в какой-то момент земля ушла у нас из – под ног. Мы воспарили над каменным полом, как самые настоящие ведьмы! Мы взвизгнули, засмеялись и запели громче прежнего. От этого стало еще веселее и, прибавив скорости, мы дошли до кульминации песни о развеселой пастушке и неунывающем хромом поросенке. Ножи, тарелки и даже тяжелые стулья вдруг воспарили в воздух и понеслись с нами в бешеном хороводе. Все вокруг завертелось, музыка оглушала нас, мы пели, визжали и смеялись от восторга. Мы с Ирмой искрились, словно бенгальские огни, разливая вокруг себя искры света и радости, такой чистой, такой первобытной, что казалось, вся вселенная крутится в такт с нами. Музыка! Смех! Танец! Счастье! Музыка! Смех! Танец! Счастье! Музыка!

– Веселитесь, девочки? – услышали мы приглушенный голос откуда-то снизу.

В одно мгновенье все волшебство испарилось, словно его и не было. Все, что вертелось, кружилось и пело, застыло в воздухе, а в следующую секунду со звоном, скрипом и страшным грохотом полетело на пол. Мы плюхнулись следом, все еще не в силах остановить свой смех. С трудом поднимаясь на ноги и оглядываясь по сторонам, мы пытались понять, откуда звучит голос. Да уж, воистину были правы те, кто боялся ведьм в старые времена, и совершенно понятно, почему от трусости и бессилия жгли костры. Если женщина почувствовала в себе ЭТУ силу, она уже никогда не будет прежней, и этот огонь горит в ней всю оставшуюся жизнь. Почти одновременно мы повернули головы к высокой арке в дальней стене кухни, и тут же настроение мое испортилось, не оставив и тени улыбки на моем лице. Ирму же ничуть не смутило ни само появление Графа, ни холодный, полный надменной язвительности, тон его голоса и глаз. Она, все еще смеясь, поднялась на ноги, помогая подняться мне, а потом, вытирая руки о передник сказала.

– О, здравствуй, мой дорогой! – голос ее все еще звенел, но ощущение легкости и волшебства быстро испарялось из ее тела. – А мы тут вспомнили песенку про пастушку. Помнишь?

Граф, стоящий в проеме арки, грациозно и непринужденно подпирал плечом угол. Он хохотнул, кивнул головой, а затем бархатным баритоном пропел последние строчки:

– Вечер славный, вы мне любы, но пора и за ведром…

Ирма снова залилась хохотом, кивая головой и повизгивая "Да, да…". Граф тоже засмеялся, обнажая ряд идеально ровных белых зубов. Я не в силах была оторваться от губ, полноватых, безупречно правильной формы. Глядя на то, как искренне он смеется, как он расслаблен и доброжелателен, трудно было поверить, что еще несколько часов назад этот человек в неистовстве рвал и метал все, что попадалось ему под руку, разнося в щепки свой кабинет, рыча и сыпля проклятиями и заклинаниями направо и налево. Неконтролируемый сгусток ненависти – тогда, и само добродушие и величественное спокойствие – сейчас. Тут могло быть только два варианта, на мой взгляд – либо этот человек – монстр и тиран, со всеми вытекающими из этого прелестями вроде спонтанных повешений, четвертования попавших под плохое настроение и разбрасывания грязных носков по всем углам замка, либо он за что-то искренне и неистово ненавидит именно меня. Я отвела от него взгляд и машинально провела рукой по платку, который прятал мои исполинские уши.

Когда Ирма и Граф вдоволь насмеялись, переведя дух, Ирма пошла собирать уцелевшую посуду, а Граф, к моей досаде, вспомнил о моем существовании.

– Лера, у Вас прелестный головной убор. – сказал, медленно вышагивая в сторону тяжелого деревянного стола посреди кухни. – Вам очень идет.

Я бросила на него испепеляющий взгляд, но видимо недостаточно испепеляющий. Он лишь криво усмехнулся мне, смерив меня взглядом холеного, кормленого кота, и уселся на тяжелый деревянный стул, щурясь от удовольствия, которое доставляло ему издевательство надо мной. Я отвернулась и принялась самоотверженно помогать Ирме с уборкой, всеми силами стараясь не выдать маленький атомный взрыв ненависти в моей груди.

– Мне нравится, когда вы молчите. Молчание красит любую женщину, особенно на фоне Ирмы.

– Ах ты нелепость голубых кровей… – возмутилась Ирма и бросила в него полотенце. Граф ловко увильнул от него, ослепительно улыбаясь ей. Она, судя по всему, имела иммунитет к его чувственным губам, и никак не отреагировала на попытку очаровать ее.

– Ты же знаешь, у меня не голубая кровь.

– Тогда просто нелепость. Самодовольная, избалованная нелепость.

– Не лишённая обаяния… – добавил он.

– Но напрочь лишенная совести. – ответила Ирма. – Расколдуй девчонку, немедленно.

Услышав эти слова Граф заметно оживился.

– А вот в этом то вся прелесть этого заклинания. – он сел поудобнее, закинув ногу на ногу, и заговорил, по мальчишески сверкая глазами от восторга и возможности поделиться чем-то, безумно интересным. – Заклинание срабатывает лишь тогда, когда человек чувствует себя виноватым. Если же человек полностью уверен, что ни в чем не виноват, заклинание не работает. И получается, что наша юная леди наказывает сама себя…

И вот тут я не выдержала.

– Знаете что? – я повернулась и вонзилась в него взглядом, надеясь прожечь в нем дыру. – Не знаю, кто наделил Вас даром волшебника, но он явно сделал это, не подумавши. Или на пьяную голову. Так или иначе, вы совершенно лишены совести и хоть какого-то сочувствия, а свой дар тратите лишь на потеху собственному самолюбию. Вместо того, чтобы хоть чем-то помочь, вы оттачиваете свое мастерство на человеке, который ничем не может Вам ответить. Вы выбрали себе не равного соперника, а куклу для битья. Нашли чем гордиться.

Тут его улыбка несколько померкла, но он как – будто не удивился моим словам. Не так, чтобы он расстроился, но огонек задора затих в его глазах, уступив место задумчивости. Он ухмыльнулся, но как-то странно, словно позабавили его не мои слова, а его собственные мысли, и сказал, очень тихо.

– Вы напрасно недооцениваете свои силы, Лера. Поверьте, ваша магия не уступает по силе моей, и к моему великому отчаянью, мне остается лишь обороняться.

Сказав это, он поднялся со стула и молча вышел из кухни. Воцарилось гробовое молчание. Я смотрела ему вслед. О чем он говорил? Ничего не понимаю. О своей магии я впервые слышу, и уж тем более для меня новость, что магия эта сильна. Я посмотрела на Ирму в надежде, что уж она-то поняла, о чем говорил Граф, но выражение ее лица окончательно сбило меня с толку. Она тоже смотрела в темноту арки, где только что скрылся из виду Граф, и на ее лице была странная смесь удивления и материнской нежности. Словно сын, который вечно ввязывается в неприятности, принес домой пятерку по русскому языку и ромашку. Я открыла было рот, чтобы выяснить, что все это значит, но тут в кухню вошел Косой. Быстрым шагом он подошел к столу, взял тарелку с хлебом в одну руку и вазу с фруктами в другую, и, бросив на ходу "Пора накрывать", скрылся так же быстро, как и появился. Словно очнувшаяся от гипноза, Ирма встрепенулась и схватилась за чашки и столовые приборы.

– Помогай, солнышко, а с ушами мы что-нибудь придумаем, не переживай. – и она выбежала из кухни вслед за Косым.

Когда мы уселись за стол, за окном уже стемнело. Компания подобралась на редкость странная. Своей натурой мы бы сильно порадовали какого-нибудь художника-авангардиста, до того разношерстная собралась публика. Сногсшибательная и высокомерная до кончиков пальцев Амалия сегодня выглядела особенно шикарно, перекинув через левое плечо искусно заплетённую косу, с ярко-красной помадой на пухлых губах. Добродушно-улыбчивый, излучающий спокойствие и вселенскую умиротворенность Граф, всем своим видом напоминающий шаолиньского монаха, познавшего – таки, высший смысл бытия. Болтающая и хохочущая одновременно, Ирма, неизвестно когда успевающая еще и есть. Молчаливый, как мраморное изваяние, Косой. Я – все еще пребывающая в легком недоумении.

Огромная столовая была слишком велика для пятерых и явно была рассчитана на светские приемы человек на пятьсот. Все тот же бездонный потолок и теряющиеся в нем стены, драпированные темно-красным бархатом, огромный, тяжелый стол с толстой столешницей и резными ножками был исполнен из дерева очень красивого, глубоко черного цвета, и исполинские окна, высотой в три этажа. Мы с Ирмой сидели за одной стороной стола, Косой и Амалия напротив, а во главе сидел Граф. Я сидела справа от Ирмы, а потому была совершенно уверена, что к концу ужина мое левое ухо, каким бы огромным оно ни было, совершенно оглохнет. Всегда жизнерадостная и неумолимо громкая, сегодня она была в особенно разговорчивом настроении, изо всех сил пытаясь заразить счастьем всех окружающих. Очевидно, Амалию эти попытки приводили в тихое бешенство, потому как сегодня ее безупречные брови были изогнуты особенно раздраженно, а глаза то и дело сверкали плохо скрываемой ненавистью ко всему живому. Я пыталась вспомнить, когда я видела ее довольной, ну или хотя бы просто нейтральной к происходящему, но так и не смогла. О ее скверном настроении говорило и то, что за весь ужин она не проронила ни слова. Один раз наши взгляды пересеклись, и в те несколько секунд, что она смотрела мне в глаза, я почувствовала себя так, словно мне за шиворот вылили ведро ледяной воды. Я чуть не подавилась и решила впредь не повторять подобной оплошности. По возможности, никогда в жизни. Аппетит, которого у меня и так было не много, совсем сошел на нет, и весь оставшийся вечер я ковыряла вилкой какой-то овощной салат. Граф болтал с Ирмой, периодически сотрясаясь от смеха. Косой просто ел и, похоже, атмосфера за столом его совершенно не волновала. Мне вспомнились сумасшедший шляпник, мартовский заяц и мышь соня. И как всегда, когда мне становилось тоскливо, я мысленно вернулась в крошечную лачугу посреди волшебного леса. Как ты там? Что сейчас делаешь? Как настроение? Пьешь остывший чай или смотришь в окно в надежде увидеть, как я выхожу из чащи леса? Грусть так резко нахлынула на меня, что я чуть не разрыдалась прямо за столом. Ах, Влад! Милый, милый мой Владик… Еле сдерживая слезы, я корила себя за то, что не сдержала свое обещание. Потом я вспомнила мальчика-тень и совсем отчаялась. Ему я тоже должна помочь, но даже приблизительно не понимала, с чего мне начать.