скачать книгу бесплатно
– Ладно. Идем ко мне.
Лицо Влада просияло улыбкой, полной наигранного вожделения и ожидания чего-то совершенно не дружеского в моем приглашении. Я закатила глаза. Влад засмеялся:
– Я же шучу, глупая, – сказал он, молча разглядывая мое лицо, а затем добавил. – Просто я соскучился.
И на этот раз он посмотрел на меня открыто и честно, без притворства и позерства.
– Идем. Остановка – там, – я кивнула в сторону, показывая куда идти. Он с сомнением посмотрел на длинную аллею.
– У меня идея гораздо лучше, – сказал он, и повел меня к дороге, за здание библиотеки.
– Куда мы идем?
– Увидишь.
Как только мы зашли за угол, он резко остановился, сгреб меня в охапку и, прижав к себе, сказал что-то на непонятном, но знакомом мне языке. И снова, как когда-то давно (словно бы и вовсе в прошлой жизни), воздух перестал существовать, а мир обрушился на нас шквальным ветром, который грозился сорвать с нас не только одежду, но и кожу. А в следующее мгновение мы стояли посреди моей квартиры при полном штиле и в оглушающей тишине. Я оттолкнула его:
– Мне казалось, что мы еще в первый раз договорились больше так не делать!?
– Ни о чем мы не договаривались, – сказал он, отступая от меня и оглядывая мою новую обитель. – Как-то пасмурно у тебя.
– Ну да, немного не дотягивает до царских палат, в которых Вы привыкли обитать, но мне нравится.
– Не нравится.
– Тебе-то откуда знать?
– Просто, это видно. И мои царские палаты, если ты имеешь в виду дом моих родителей, уже не мои и не будут моими.
– В смысле? То есть, почему? – спросила я, снимая обувь и куртку.
Влад, медленно снимая пальто, неспешно прошелся по небольшой комнате, оглядывая нехитрую обстановку взглядом, полным искреннего любопытства. Увидев колготки, в углу, он улыбнулся.
– Мои родители исключили меня из завещания, – сказал он и улыбнулся мне так лучезарно, словно это было чем-то забавным или само собой разумеющимся.
– За что? – спросила я, нахмурившись.
– Ну… – протянул он задумчиво, а затем наклонился и вытащил мои джинсы из-под дивана. Вскинул брови в своем фирменном жесте умиленного удивления и посмотрел на меня. Я залилась краской и выхватила их из его рук. Вот как они там оказались? А Влад продолжил все тем же невозмутимым тоном, что и до этого:
– Перед тем, как окончательно остаться в своем мире, я пришел сюда, чтобы попрощаться с ними. Они меня не поняли, что, собственно, не удивительно… Разговора не получилось, зато вышел очень даже примечательный скандал, после которого отец заявил, что я здесь больше ни на что не претендую. Сказал, что оставит меня, и я цитирую: «С голым задом». Я не стал спорить. Так что теперь я – нищий, – подытожил он и искренне засмеялся. Он посмотрел на меня, а затем сел на край моего дивана, продолжая смотреть мне в глаза. – Что скажешь на это? Нравлюсь я тебе с «голым задом»?
Я залилась краской. Нарисовать эту картину в переносном смысле мне никак не удавалось, только – в прямом.
– Ты мне и одетым-то нравишься через раз.
Он засмеялся:
– Я знаю.
– Ну, сказать что-то и сделать – разные вещи. Не думаю, что…
– Это не про моего отца. Он всегда делает так, как обещает, и тут не бывает исключений.
– Наверное, ты их, в каком-то смысле, подвел.
– Да не в каком-то, а в самом что ни на есть прямом. Там теперь столько бумаг переписывать…
– Это не смешно.
– Пожалуй. Но со своей стороны, я поступил предельно честно.
– Предельно честно ведут себя идиоты или эгоисты.
– Наверное, – он задумчиво кивнул – Но не об этом речь. Я хочу, чтобы ты помогла нам. У нас и правда творится что-то из ряда вон…
И он рассказал мне, что происходит там, где остались одни руины и самые близкие люди.
Когда он закончил рассказ, на улице уже была глубокая ночь. Свет мы не зажигали, только ночник слабо светился в углу комнаты. Мы сидели на полу. Не знаю – почему, как – то само собой получилось. Он сидел, облокотившись на диван, я сидела напротив, периодически пытаясь вырвать ворсинку из толстого, пушистого ковра, на котором мы провели ближайшие два часа. Было выпито пять кружек кофе на двоих и съедена коробка печенья (мной одной).
– Вот, в общем-то, и все. Что скажешь?
Я молчала, уставившись на его руку, которая покоилась совсем рядом с моей. Потом я открыла рот, но не сказала ни слова. Все это время Влад смотрел на меня, разглядывая мое лицо, такое знакомое, такое родное. Он не видел меня два года, и с тех пор я немного повзрослела, стала более угловатой, пропала юношеская округлость лица и стали немного ярче линии подбородка и скул. Кроме того, потерянные килограммы и черные круги под глазами, действительно, делали меня старше, чем я есть, тут спорить нет смысла, но при этом как – то сильнее на этом фоне выделялась женственность, появляющаяся во мне только сейчас. Удивительно, но я пришла к выводу, что женская психика не поспевает за физиологией. К тому моменту, когда тело уже готово стать женщиной и рожать детей, голова совершенно не понимает, для чего ей это нужно, и чтобы одно совпало с другим, должно пройти еще какое-то время. Теперь, когда у меня, наконец, совпали и голова и тело, та немногая чувственность, которой наградила меня природа, стала проявляться внешне – во взгляде, в движениях, в повадках. Влад, уже давно постигший все грани женской привлекательности, и определившийся в этом вопросе со своими вкусовыми предпочтениями, с нежностью, любопытством и предвкушением наблюдал за тем, как распускается во мне женщина, предугадывая ее силуэт и будущие черты. Он гораздо лучше, чем я, представлял, какой я буду через какое-то время, и сейчас, глядя на меня, он смотрел не на настоящую, а на будущую меня, любуясь еще не завершенной женской сущностью. Он задумчиво потирал подбородок и еле заметно улыбался одним уголком рта.
– Влад, я не знаю, чем могу помочь? Я согласна, ситуация странная, но я не вижу моей необходимости…
Влад отвел взгляд, отвлекаясь от собственных мыслей:
– Я тоже не вижу. Зато Великая видит.
– Ох уж эта Великая… – сказала я, проводя ладонями по лицу. – Все-то она видит и знает.
Тут он пододвинулся ко мне. В глазах его зажегся огонек и он, убирая мои волосы назад, приблизился к моему лицу так близко, что мы касались друг друга носами. Никакого смущения, и если раньше я бы залилась краской, то теперь я просто смотрела в синие глаза, прямо и открыто.
– Помнишь, как мы целовались посреди замерзшего океана?
Я кивнула.
– Скажи честно, ты тогда правда видела Никто, или просто постыдно сбежала с поля боя?
– Правда. Он был там. Собирался тебя убить, между прочим, – прошептала я.
– Ну, сейчас то его здесь нет? – и он тихонько коснулся губами моих губ. Горячее дыхание нежно прошлось по моим губам, и в любой другой ситуации я была бы уже обезоружена. Но сейчас, когда огромная черная дыра медленно вращалась внутри меня, это волновало меня не больше чем если бы кто-то коснулся меня рукавом в автобусе.
– Сейчас и меня здесь тоже нет, – сказала я и почувствовала, как крошечная слезинка скатилась по щеке. Мне не хотелось плакать совсем, и откуда она взялась, я и сама толком объяснить не могла, но Влад отстранился, посмотрел на меня с тревогой, а потом обнял, прижал к себе. Я не сопротивлялась и, утопая в его объятьях, слышала, как он тихо шепчет мне:
– Милая моя, родная моя девочка… я тебя спасу. Я тебя обязательно вытащу из твоего летаргического сна. Пойдем со мной. Там так красиво, даже сейчас, когда творится неизвестно что. Я покажу тебе замок, который мы построили. Он великолепен и втрое больше прежнего. Я дам тебе там полную свободу. Делай, что хочешь. Будешь там королевой. Хочешь?
Я отрицательно помотала головой, а потом высвободилась из его рук и отодвинулась:
– Не хочу я быть твоей королевой.
– Не будь моей королевой. Будь королевой в моем замке.
– А в чем разница?
– Владеть не мной, а всем тем, что у меня есть – вот в чем разница.
– Слишком уж хитро. Ни так, ни так не хочу.
– Так чего же ты хочешь? – спросил меня Влад, хмуря брови.
– Хочу остаться здесь. В своем замке и учиться жить с тем, что есть.
– Господи, Лера… – закатил глаза Влад. – Поменьше драматизма. Что же такого случилось, что мы, на полном серьезе, обсуждаем твою судьбу, словно тебя уже ведут на эшафот? Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку в своем страдании? Я понимаю возраст такой, что хочется усиленно жалеть себя и обвинять всех в своей жалкой, никчемной, убогой жизни, но, ты удивишься – жалкой и убогой ты ее делаешь сама. Я не вижу катастрофы! Все живы, здоровы и ты молода, руки, ноги целы, с головой, правда, нелады, но так ведь всегда было.
– Ну, знаешь ли…
– Не знаю и знать не хочу. Я и так дал тебе достаточно времени на то, чтобы ты пришла в себя. Я отпустил тебя и не трогал, но теперь…
– Что теперь? Почему ты решаешь, сколько мне нужно времени, чтобы прийти в себя?
– Я ничего не решаю, просто устал смотреть, как ты высасываешь горе из пальца. Знаешь, какие ужасы случаются с людьми? Похлеще твоих. И знаешь, как ни странно, но человек, на чью судьбу выпадают страшные вещи, никогда не ведет себя, так как ты. Не холит и не лелеет свою боль, не нянчиться с ней, как с младенцем. Он избавляется от нее, бежит или борется, у кого на что хватает сил, но никто не сидит у разбитого корыта, безотрывно глядя на то, что уже не спасти, потому что смотреть на разбитое корыто – значит, снова и снова переживать ад, а это больно, знаешь ли. Люди, пережившие войну, умеют любить мирное небо над головой, тот, кто голодал – никогда не скривится при виде йогурта не той жирности. Хватит, Лера.
– Да что ты пристал ко мне? – я поднялась на ноги и подошла к окну, уперевшись нахмуренным взглядом в ночь за стеклом. – Согласна, я не больна, и все живы, и, да, это – далеко не самое страшное, что происходит с человеком. Но ничего я не могу сделать с тем, что у меня внутри. Я натягиваю на лицо улыбку там, где это требуется. Но ты-то ждешь от меня не вежливости, а чтобы я воспаряла из пепла! Разве это делается на заказ, по щелчку пальцев? Как можно захотеть чего-то, если я ничего не хочу? Как можно требовать от меня стать счастливой?
– Я не прошу стать счастливой, я прошу перестать себя жалеть и уже делать что-нибудь. Например, пока ты ждешь восстания из пепла твоей души, можем же мы сделать доброе дело и спасти мой мир? Попутно, так сказать, пока нам все равно нечем заняться? Дрогу осилит идущий. Слышала о таком?
– Я не хочу тебе помогать! – повернулась и посмотрела на него прямо и открыто. Я не собиралась сказать гадость и нарочно обидеть, я просто сказала как есть. Честно выразила свои мысли, пожалуй, впервые за последние два года.
Влад молча смотрел на меня. Потом он опустил глаза, поднялся на ноги и, поднимая с дивана пальто, тихо сказал.
– Не хочешь – так не хочешь.
Он накинул пальто, а потом просто исчез, оставив меня совершенно одну.
Глава 2. Бойня подушками
С того дня, как Влад демонстративно исчез прямо на моих глазах, прошло три недели. Осадочка от разговора у меня не осталось, так же, как не появилось чувства вины за грубость и черствость. Все осталось таким же, как и до нашего разговора, словно его и не было. Я даже начинала сомневаться в реальности произошедшего, да вот только коллеги – дамы, попавшие под влияние Влада – весьма красноречиво давали мне понять, что он и правда был здесь. Первое время я никак не могла отделаться от дурацких вопросов и полунамеков, но потом, когда ажиотаж сошел на нет, все вернулось на круги своя, и жизнь вошла в русло серых будней так, словно никогда оттуда не выходила, и самым волнительным моментом стала индексация зарплаты на пять процентов. Снотворное творило чудеса, и теперь, когда я высыпалась и могла трезво рассуждать в течение всего рабочего дня, жизнь уже не была похожа на прокисшие щи. Настроение не поднималось, но туман в голове рассеялся. Теперь проходящая мимо жизнь была кристально чистой и понятной, но при этом ровной, начерченной по линейке полосой, в которой не было места подъемам и спускам.
Через неделю – мой день рождения. У меня даже мелькнула мысль отметить его в кругу родных, и возможно, если небеса будут снисходительны ко мне, и Саня тоже захочет прийти. Да вот только мысль эта задохнулась прежде, чем окончательно сформироваться. Нет, конечно, был определенный прогресс в том, что подобные мысли вообще стали появляться, но, к сожалению, ничем не закончившись, они погибали еще на том этапе, когда я только собиралась произнести их вслух.
В общем-то, до определенного момента все шло так же, как и три недели, как и полгода, год, и два года назад. Определенный момент настал вечером пятницы, когда ничего не предвещало ни беды, ни приключений, и даже погода этим вечером была такой же, как всю неделю до этого. Я сидела в комнате и дочитывала «Град обреченный», когда услышала грохот в ванной. Загромыхало так, словно в ванной поскользнулся и упал слон. Ну или что-то взорвалось. Я замерла, мгновенно покрылась холодным потом, а потом подскочила и понеслась к двери ванной. На ходу моя фантазия выдала тысячу и одна ситуацию, обрисовавшую произошедшее, и самой достоверной была та, где пол соседей сверху просто падает на мою ванную, а сосед тем временем продолжает намыливать спину, сидя в своей ванной поверх моих руин. Трясущимися руками я дернула дверь и застыла.
Из моей ванной торчали ноги. Странно, но я сразу узнала ее по одним только щиколоткам, торчащим из-под шторки, которая обрушилась на нее, как рыболовная сеть. Попалась, моя рыбка. Я сдавленно хихикнула, но тут же подбежала к ней и кинулась освобождать ее от пут. Она нецензурно и очень изобретательно ругалась, а я всячески пыталась не захохотать во весь голос, глядя на то, как она пытается подняться на ноги. Скользкая ванная, полиэтиленовая занавеска и ее же собственное длинное платье так окутали бедняжку, что казалось, без помощи третьих лиц нам не справиться. Придется вызывать МЧС. Я захохотала.
– Смешно тебе там? – бухтела она откуда из-под всего этого хаоса, отдуваясь и кряхтя. – Погоди… вот я выберусь…
Я смеялась и параллельно распутывала Гордиев узел, совершенно не понимая, что меня обрадовало больше всего – само появление Ирмы, или ее эффектный выход. Наконец, она была освобождена. Я помогла вылезти из ванной и, когда она, тяжело дыша, пыталась поправить совершенно аховое положение дел на голове, я, улыбаясь, рассматривала ее с головы до ног. Она поправила платье и подняла на меня глаза.
– Ирма, – прошептала я и обняла ее. Почувствовав, как ее руки обнимают мою спину, я зарылась лицом в ее шею.
– Знаешь, мой зайчик, это не ванная, это кофейная чашка. Как можно там помыться, если даже стоя не хватает места.
Я засмеялась и посмотрела ей в глаза.
– Тебе, моя дорогая, только океан впору будет.
– Ну уж лучше быть как я, чем пугать людей просвечивающими кишками, – она окинула меня взглядом. – Ты вообще ешь? Нет, я серьезно. Ты видела себя? Господи, ты похожа на больную, ощипанную курицу. Ты же синего цвета!
– Ничего я не синяя.
– Синяя, синяя… – она закряхтела и потерла ушибленную поясницу. – Выводи меня из этого карцера.
Мы выбрались из ванной. Уходя, я окинула взглядом уборную, дабы оценить ущерб, который, к моему удивлению, оказался невелик – шторка да полка с шампунями. А звук был такой, словно сама преисподняя разверзлась в моей ванной.
– Как ты здесь оказалась?
– Это транспортировочное заклятье, будь оно не ладно.
– Да, кажется, оно и не ладно.
– Ну, у Графа-то получается прекрасно, а я как-то все время приземляюсь то в ванной, то обеими ногами в нужнике.
Я привела ее в комнату и посадила на диван.
– Чаю хочешь? У меня есть печенье.
Ирма пыхтела в точности, как Винни-пух из мультфильма. Она расплела бардак у себя на голове, и пышные, волнистые темно-коричневые волосы рассыпались по ее плечам и спине. Она стала еще красивее и еще больше. Огромная грудь обтягивалась шикарным платьем из темно-бордового материала, а удивительно тонкую, для таких габаритов, талию подчеркивал пояс. Кожа светилась, губы были цвета спелой клубники, а глаза – черные, блестящие искры, которые с нескрываемым недовольством осматривали меня. Все в ней выдавало ее счастливую, сытую жизнь. Она заново заплела себе косу, разглядывая меня с ног до головы:
– Некогда нам чаи попивать. Давай, пакуй трусы, я забираю тебя.
– Куда?
– Домой. Слушай я насчет еды совершенно серьезно. Ты, правда, не ешь?
– Я ем! А вот что ВЫ там едите, что вас прет, как на дрожжах? И я уже дома.
– Это – не дом. Мы-то как раз питаемся правильно. Видела Графа? Ох, красавец! Моя работа. Знаешь, каких трудов мне стоило вернуть ему вид нормального мужчины?
– Не знаю. И что же это, по-твоему, если не дом?
– Ну, не знаю… Убежище, конура, нора бобра… называй это как хочешь, мой зайчик.
– Это – мой дом, и я никуда не пойду.
Тут Ирма закончила плести косу и подняла на меня глаза:
– Что значит, не пойдешь? – голос ее стал серьезным, и в такой вариации даже немного пугал.
