скачать книгу бесплатно
– Е… его зовут Юровский, – ответила она, все так же шепотом. – Он – зло, – ее голос дрогнул.
Я вспомнила, как командир меня оглядывал. Будь я суеверной, я бы забеспокоилась.
– Хватит ныть, – раздраженно сказала я. – Откуда ты его знаешь?
Анна лишь покачала головой, и я в отчаянии развела руками. Ладно, можно догадаться. Наверное, это Юровский погнал ее из дома. Может, и отца ее убил. Она осталась одна и боялась.
Это ее он искал?
– Сможешь одеться? – спросила я.
Она не ответила.
– Черт! – ругнулась я.
Вытерла ее мокрые ноги листьями, попыталась поправить ее белье, но не поняла, как работает эта пустая трата ткани. В конце концов просто опустила ее юбки и помогла встать.
Поездка оказалась сложнее, чем я думала. Деньги никогда не приходят легко. Правда, часть меня сочувствовала девчонке. Скопидомы получают по заслугам, но жаль, что их дети становятся сиротами. Анна уже не ребенок, но самостоятельности ей определенно не хватало. Она никому не была способна навредить.
По крайней мере, мои действия ее успокоили. Я подвела ее к ручью неподалеку и немного отмыла, потом слегка пригладила ее волосы, чтобы сильно не топорщились.
Но только слегка.
Глава 5
Анна
Я сидела на облучке рядом с Евгенией, закрыв глаза, – пускай думает, что я заснула. На самом деле я потерялась в тяжких думах. Мама, папа… Воспоминания о них подлетали ближе и разбивались – слишком пугающие, чтобы существовать, – о скалы безжалостной реальности, оставляя после себя лишь беспроглядную темноту. В голове еще звучал голос командира Юровского. Он преследовал меня в мыслях так же, как и его обладатель в жизни. Охотился за мной.
Папино тело содрогнулось. В тот же момент острая боль пронзила мое сердце.
Когда я очнулась, доски подо мной дрожали. Нас увозили прочь из дома Ипатьева. Я лежала в телеге и смотрела поверх Ольгиной руки на мелькающие верхушки елей. Они вонзались в черное небо, словно кинжалы в чернильную плоть.
Когда солдаты открыли по нам огонь, я потеряла сознание, и они решили, что я умерла. Закинули мое тело в телегу, как и тела моих родных. Очнись я чуть раньше, меня бы обнаружили. Очнись я чуть позже, меня бы сожгли. Меня защитил Господь. Но почему именно меня, а не их? Мама с Ольгой ходили в церковь каждый день. Таскали нас с собой, если мы не бывали там долго, раз в несколько дней. Папа тоже был очень набожным. Так почему Господь наградил их веру жестокой смертью?
Из всей моей семьи я самая недостойная. Самая неблагочестивая, самая недобрая, самая нерадивая. Самая незначительная. Почему Господь пощадил мою жизнь, но не пощадил мою семью?
– Исеть.
Мы свернули в поселок. Даже издали Исеть определенно выглядела больше, чем та деревушка, где я повстречала Евгению. Дорога тянулась вдоль домов, стройными рядами выстроившихся по обе ее стороны, немощеная и пыльная, но по крайней мере она вела к людям. Я видела их вдалеке, молодых и старых. Чуть дальше из-за холма выглядывал бледно-красный купол: садилось солнце.
После встречи с командиром Юровским я чувствовала дрожь слабости и поминутно оглядывалась по сторонам, словно он мог вновь появиться в любой момент. Как он, должно быть, гневался, когда обнаружил мою пропажу. Я никогда не видела его в ярости, но казалось, что он всегда был на грани. И я знала, как предан он был большевистским идеям.
Однажды в доме Ипатьева Юровский присоединился к нам за чаем, и они с папой поспорили о войне. Папа перечислял ужасные поступки большевиков: предательство политических союзников, насильственный захват власти. И задал вопрос: разве эти преступления не раскрывают гниль в самом сердце коммунистической партии?
Командир Юровский внимательно выслушал папу и только потом ответил.
– Наша цель, – сказал он, – это полное равноправие. Свобода от бедности, конец верховенству алчности. Если другие страны последуют нашему примеру, то придет и конец войнам. Я положу свою жизнь ради достижения этой цели, Николай Александрович. Не только свою, но и жизни своих детей, как бы я их ни любил. Лидеры нашей партии со мной солидарны. Вот наша истинная природа.
Холодок пробежал у меня по спине, когда я услышала его слова о детях. Если верить слугам, командир был любящим мужем и отцом троих детей. И он был готов пожертвовать семьей ради своего фанатизма. Если он начал охоту за мной, то уже ничто его не остановит. И не будет мне покоя, пока я не окажусь под защитой лидеров Белой армии, которые знают важность моей роли. Например, генерал Леонов. Он оградит меня от командира Юровского.
Исеть казалась спокойной, но задерживаться здесь было опасно. Спасибо Евгении: по крайней мере, ее слова отправили командира в противоположном направлении.
Эта мысль пробудила во мне любопытство.
– Евгения, что ты сказала командиру Юровскому?
– О, ты снова заговорила.
– Пожалуйста, ответь на вопрос, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал мягко: крестьянская девчонка раздражалась по любому пустяку.
– Ничего я не сказала. Он искал какого-то пленника и спросил, где ближайший поселок. Я рассказала про Исеть, но он, видимо, здесь уже побывал.
– Ты направила его куда-то еще?
– Нет, я же сказала. Он, наверное, поехал в Павлово.
Я отодвинулась от нее, удивляясь такой глупости. Едва командир окажется в Павлове, местные расскажут ему, что мы с Евгенией уехали вместе. Он развернется и догонит нас. Солдаты на своих резвых лошадях прискачут в Исеть до наступления темноты и прочешут весь поселок. Мне негде будет спрятаться.
Мне хотелось накричать на бестолковую Евгению за то, что она не отправила командира в другое место. А потом я осознала: она не поняла, что пленник, которого искал Юровский, – это я.
– Понятно, – произнесла я.
– Слушай, ты не можешь разгуливать по Исети в таком виде, – она кивнула на мою сгоревшую юбку. – У меня есть лишний сарафан, можешь надеть его. Заплатишь, когда продадим твой самоцвет.
– Время уже позднее, – сказала я. – Нам нельзя задерживаться. Нужно…
– Исеть «красная», как кровь. Поверь, если поймут, что ты дочь помещика, с тобой не захотят иметь дело.
Она остановила коня и, повернувшись назад, стала рыться в ящиках, где лежали различные товары. Я снова взглянула на пустую дорогу. Быстрее будет согласиться, чем спорить, да мне и правда нужна одежда. Так что я послушно взяла дешевое грубое платье, которое вручила мне Евгения, и, спрятавшись за телегой, сняла юбку.
Оказалось, что моя комбинация была расстегнута. Я замерла, удивленная, и тут же почувствовала, как от стыда краска заливает спину и шею. Я совсем забыла, что ранее обмочилась. Евгения не только отправила командира Юровского прочь, она помогла мне привести себя в порядок и осторожно проводила к телеге, успокаивая меня тихим голосом. Она не ругалась и не кричала, а отнеслась ко мне с терпением и добротой.
Евгения спасла меня от парализующего ужаса, который нагнал звук его голоса. Беспомощность окутала меня непроницаемым туманом, и я не могла пошевелиться. Что бы я снова делала, если бы он меня поймал?
Нет, мне нужна Евгения. Мне был нужен кто-то, кто меня защитит.
Я поправила комбинацию и натянула крестьянский сарафан на блузку. Он был просто скроенным, красного цвета, с незатейливым узором из белых цветов и скрывал под собой почти все пятна на оставшейся одежде. Конечно, шелковая блузка странно смотрелась в сочетании с грубым льняным сарафаном, но этот наряд привлекал меньше внимания, чем обгоревшая юбка. Я подобрала ставшую ненужной одежду, скомкала и выбросила в поле. Уж там-то, за высокой пшеницей, никто не заметит юбку. Вот так, вещь за вещью, я сбрасывала остатки своей прошлой жизни.
– Так-то лучше, – оглядела меня Евгения, когда я забралась на облучок, и одобрительно кивнула.
Телега тронулась с места.
– Куда именно мы направляемся? – спросила я. – Есть ли в поселке надзиратель или глава, к которому можно обратиться?
Она презрительно усмехнулась:
– Нет. Трус сбежал в прошлом году. В Исети теперь Совет. Мне как раз нужно передать председателю письмо, так что начнем с его дома. Потом можем зайти к Виталию Стравскому. Он тоже член Совета, но охотно прикупит что-нибудь из-под полы.
Значит, как и Екатеринбургом, Исетью управляли коммунисты. Я снова окажусь в опасности, даже если командир Юровский не вернется.
– Почему ты везешь письмо?
– Я состою в большевистской группе в Медном, – гордо ответила она. – Мы пытаемся учредить там свой Совет. У меня есть телега и Буян, поэтому я играю роль посыльной.
Во рту пересохло, я нервно сглотнула.
– То есть ты большевичка.
– Есть возражения?
– Конечно нет, – тут же открестилась я. Надежда, которую я лелеяла последние несколько часов, заметно ослабла. – Наоборот, – через силу выдавила я, – это отлично. Если ты знакома с председателем местного Совета, мы можем продать бриллиант напрямую ему. Без сомнения, самый важный человек поселка – лучший покупатель.
Евгения нахмурилась:
– Товарищ Морозов не захочет иметь с нами дело. Торговлей в городе всегда занимался Стравский. Когда-то он заработал много денег на продаже пшена. Он клянется, что теперь он примерный коммунист, однако мой брат говорит, что в душе он все еще капиталист. Виталий легко перепродаст твой самоцвет, да еще и прибыль получит, попомни мои слова.
– Тогда мы должны не мешкая идти к нему. Мы же не знаем, когда приедет почтовая карета. Нам нельзя ее пропустить!
– Успокойся, Анна. В поселке всего две дороги. Карету мы не пропустим.
– Но…
– Дом Морозовых по дороге к Стравскому. Смотри, вон, впереди, – она указала на дом пальцем. – Я мигом.
К тому времени мы уже въехали в Исеть. Поселок состоял из жавшихся друг к другу маленьких одноэтажных избушек, разделенных простыми деревянными заборами. Туда-сюда ходили старушки и носились маленькие дети. Некоторые даже здоровались с Евгенией, когда мы проезжали мимо. Женщины занимались своими делами: стирали одежду, копали грядки, а дети постарше таскали тряпье и ведра или загоняли кур обратно во двор. И все они, особенно ребятня, были покрыты слоем грязи. На фоне этого мои испачканная блузка и неподходящий сарафан уже не казались такими уж неуместными.
Евгения остановила телегу у одной из избушек, велела мне ждать и пошла к калитке. Я осталась сидеть у всех на виду и с каждым вздохом начинала нервничать все сильнее и сильнее. Юровский был не так далеко.
Группка детей подошла на меня поглазеть. Они задавали вопросы, а я молчала и улыбалась. Женщины проходили мимо, кидая подозрительные взгляды.
– Ты потерялась? – спросила одна из них, узколицая, с корзиной капусты в руках.
Я не ответила.
Женщина поставила корзину на землю и недовольно скрестила руки на груди:
– Не разговариваешь, что ли?
– Я не потерялась, спасибо. Просто жду подругу, она в доме.
– Какую подругу? Я никого не вижу. Ты откуда? В гости приехала?
Крестьянка подошла поближе и стала с интересом разглядывать мою одежду. Дети продолжали крутиться рядом, подслушивая.
Слишком много внимания, и все из-за Евгении: она задержалась дольше обещанного. Я начала сильно нервничать. Несмотря на то что женщина выглядела довольно дружелюбно, все же стоило поостеречься: чем меньше людей меня увидят, тем лучше.
– Да, моя подруга должна вернуться с минуты на минуту, – сказала я.
– Говоришь как городская, – продолжала настойчиво расспрашивать она. – Откуда ты?
Раздался спасительный скрип закрывшейся калитки: Евгения наконец-то вернулась. Она тут же узнала любопытную женщину и обменялась с ней любезностями. Все было хорошо, пока она вдруг прямо не заявила, что я всего лишь путница, которую она подобрала по дороге.
Я аккуратно пнула ее по ноге. Ладно, может, не слишком аккуратно.
Евгения развернулась.
– Осторожнее! – с возмущением рявкнула она.
– Нам нужно ехать, – напомнила я полушепотом.
Евгения скривилась, словно съела лимон, попрощалась с женщиной и, забравшись на облучок, вновь взяла поводья.
– Ты на целую вечность пропала, – добавила я со сквозившим в голосе обвинением, – а говорила, что мигом.
– Не так долго меня не было.
– Эта женщина задавала столько вопросов…
– А почему ей их не задавать? Ты что-то скрываешь? – воинственно спросила она. Я не ответила, и Евгения наградила меня долгим взглядом, полным подозрения. – Откуда у тебя эти самоцветы? Они вообще твои?
Я уже привыкла, что Евгения порочит мое имя, но это было что-то новенькое.
– Что-то случилось у председателя?
– Ничего не случилось, – буркнула она. – Я просто опомнилась. Мы с тобой теперь должны быть на равных, но ты прячешь драгоценности. А я тебе помогаю. – Она покачала головой.
– Эти драгоценности, – процедила я сквозь зубы, – все, что осталось у меня от моей семьи. И продаю я их только потому, что это единственный способ добраться до моих друзей в Челябинске. Если бросишь меня сейчас, все твои усилия до этого момента окажутся напрасными. Ты этого хочешь?
Евгения, как обычно, недовольно нахмурилась, но поумерила пыл. Выдвинулись мы в тишине. Ближе к центру поселка, у церкви, дома стояли на расстоянии друг от друга. Избушки были в лучшем состоянии, чем на окраине. Они выглядели прочнее, с деревянными, а не соломенными крышами. Вместо полей рядом раскинулись сады.
Дом Виталия Стравского меня удивил. Двухэтажный, белый, со стеклами в окнах. Да, немного обветшалый: кое-где отвалилась черепица, а сад зарос сорняками. Но по сравнению с другими домами, которые встречались мне на пути из Екатеринбурга, этот выглядел неплохо. Промелькнула мысль, что, возможно, купец способен помочь мне больше, чем я думала.
Одно из окон дома было открыто. Когда Евгения остановила телегу и скрип колес затих, стала слышна музыка, которая доносилась из него. Сюита для скрипки, часть композиции, которую я не узнала. Вот Татьяна определила бы сразу. Мелодия была медленная, меланхоличная. Я улыбнулась. Если Стравский увлекался современной музыкой, он никак не мог быть бессердечным коммунистом. Подозрения Евгении в том, что Стравский не полностью исправился, должно быть, верны. Тем лучше для меня.
Я слезла с телеги и только тогда заметила, что моя спутница не сдвинулась с места. С открытым ртом она смотрела на дом, ошеломленная звуками музыки.
– Евгения?
Она помотала головой и тихо засмеялась.
– У него фонограф, – с удивлением произнесла она. – Это записанная музыка!
Я не знала, что сказать.
– Да, – согласилась я.
– О… – Кажется, Евгения поняла, что я не впечатлилась. – Ну, очевидно, он дома, – сказала она. – Дай я отведу Буяна в сторонку, чтобы никто его не донимал, и пойдем внутрь.
