скачать книгу бесплатно
Однако Сурхай сумел опередить Надира, и тому пришлось преодолевать упорное сопротивление на пути в Кумух. Сурхай-хан отходил с боями, нанося шаху значительный урон на каждом рубеже и поднимая народы на борьбу с захватчиком.
Везде, куда вступал Надир, горцы отчаянно бились с его полчищами, самоотверженно пытаясь преградить путь этой смертоносной лавине. Сурхай рассчитывал измотать и обескровить противника, чтобы нанести ему главный удар под Кумухом. Но силы Надира были велики, хорошо обучены и снабжены таким большим количеством пушек, что горцы, не ожидавшие столь внезапного нападения, не сумели остановить врага, а Сурхай-хан не успел достаточно подготовиться к решающему сражению.
Желая навсегда подавить в горцах саму мысль о сопротивлении, Надир оставлял после себя пепелища разграбленных сел, башни из отрубленных голов и варварские шах-керманы, когда детей собирали на току и молотили копытами тяжелой конницы.
Сурхай-хан успел разрушить мост через реку перед Кумухом и соорудить несколько рядов укреплений. Но Надир был неукротим. «Где взберется собака, там взберется и конь», – сказал он и заставил конницу Кани-хана, несмотря на потери, идти через ущелье. Вскоре был восстановлен и мост. Надир не успокоился, пока не опустошил ханство Сурхая, не захватил его имущество и не подверг жестоким наказаниям многих кумухцев. Не смог он заполучить только самого хана, который ушел с семьей и небольшим отрядом в соседний Андалал, в Аварию.
Опасаясь подвергнуться той же участи и не имея сил для серьезного отпора, главы некоторых соседних обществ явились к Надиру с изъявлением покорности. Сердца их пылали гневом и жаждой мести свирепым пришельцам, но положение было безвыходным, и они сочли за лучшее сделать вид, что покорились, чтобы сохранить силы для будущей борьбы.
Сюда же явился и Хасбулат – сын бывшего Тарковского шамхала Адиль-Гирея. Когда царь Петр совершал Персидский поход, Адиль-Гирей в надежде обрести сильного союзника принял Петра с почетом, подарил ему трех персидских скакунов в дорогом убранстве, полторы сотни быков для пропитания войска и еще шестьсот – для перевозки тяжестей, прибывших морем. За что и сам был осыпан почестями. Но после того, как Петр учинил земельный передел, жалуя покорившихся и наказывая непокорных владетелей, ущемленный в своих правах Адиль-Гирей со своими воинами напал на построенную Петром крепость Святого Креста, угрожал прочим опорным пунктам и перекрывал дороги. В ответ генерал-майор Кропотов двинул войско на шамхала и разорил несколько его аулов. После чего Кропотову были присланы новые подкрепления, чтобы захватить или убить бунтовщика Адиль-Гирея. Когда это не удалось – шамхал дрался храбро, генерал-лейтенант Матюшкин вернулся из завоеванных провинций Персии и велел полковнику Еропкину разорить Тарки – столицу шамхала.
Дело кончилось тем, что кабардинский князь Эльмурза Бекович-Черкас-ский уговорил Адиль-Гирея явиться с повинной, обещая, что его особа будет в безопасности. У шамхала уже не оставалось средств к сопротивлению. Он поверил князю и явился в русский лагерь. Но вместо прощения его арестовали и сослали в Архангельск, где он и умер. Владения Адиль-Гирея были переданы в русское управление.
Теперь же, когда земли вдоль Каспия отошли к Персии, Хасбулат предъявил свои претензии на отцовский престол. Обретя такого важного союзника, Надир тут же назначил его шамхалом и щедро одарил.
Пробыв неделю в Кумухе, Надир понял, что его значительно ослабленное в боях войско уже не в силах продолжать наступление и вести новые тяжелые бои, неминуемо ожидавших его в Аварии. И он решил вернуться обратно. Надир пошел по другой дороге. И здесь повторились все ужасы, которыми сопровождалось его появление в Дагестане. Путь ему преградили отважные жители Самурской долины. Ахтынцы разрушили мост через реку и засели в своей крепости Шахбани, решив драться до конца. Они отбили несколько штурмов, Надир не смог взять крепость, пока не погиб последний ее защитник. Соседи ахтынцев тоже бились насмерть, но не смогли остановить армию Надира, несшуюся по долине, как огненный смерч.
Сурхай знал: многие его осуждают, считая, что своим упорством хан навлек на народ ужасные бедствия. Но знал он и то, что Надир все равно двинулся бы на непокорных горцев, считая их подданными Персии и желая утвердить над ними свою власть. Сурхай не мог поступить иначе, чтобы не потерять лицо. Он принял на себя главный удар войска Надир-шаха, и за это его уважали. Да и кто бы добровольно согласился впрячься в шахское ярмо? Одна лишь угроза этого поднимала народы на борьбу. Даже рабы просили дать им оружие, чтобы драться с ненавистными каджарами.
Стремление людей к независимости было неистребимо. Не успел Надир вернуться в Персию, как повсюду снова начались восстания. На ставленников шаха обрушились народный гнев и острые кинжалы. Худатская крепость с персидским гарнизоном в Кубинском вилайете была окружена местными жителями и прибывшими к ним на помощь из Дагестана ахтынцами и кюринцами. И крепость бы неминуемо пала, не явись на выручку осажденным шахский правитель Дербента и Тарковский шамхал Хасбулат – единственный союзник Надира в Дагестане.
Напомнили о себе и турки. Блистательная Порта отправила своего вассала – Крымского хана Каплан-Гирея с большим отрядом на помощь дагестанцам и для взятия Ширвана.
Каплан-Гирей двинулся через Кавказ, пробираясь, а чаще – пробиваясь через ущелья и леса, потому что черкесы не желали его пропускать через свои земли. Чеченцы и вовсе разбили один из крымских отрядов, а в честь победы соорудили башню, назвав ее Ханкала, и перегородили ущелье глубоким рвом на будущее.
Добравшись до Дербента, Крымский хан узнал, что старания его были напрасны. К тому времени Персия заключила с Турцией новый договор, по которому Ширван оставался за Персией. Но перед тем как уйти обратно, Каплан-Гирей успел огласить бывшие при нем фирманы турецкого султана, из которых следовало, что Сурхай-хан снова объявляется правителем Ширвана, Дербент отдается во власть Кайтагского уцмия Ахмад-хана, а Тарковским шамхалом вместо Хасбулата назначается его двоюродный брат Эльдар. На положение дел это уже не влияло, и только Эльдар предпринимал усилия, чтобы утвердиться на шамхальском престоле.
Эти запоздалые повеления султана вызывали у Сурхай-хана только горькую усмешку. Он давно понял, что владыки больших держав беспокоятся лишь о собственных интересах, пытаясь использовать и его, подстрекая и суля великие блага, посылая фирманы, а затем аннулируя собственные повеления. Полагаться можно лишь на свои силы и на общую для всех дагестанцев волю к независимости, за которую каждый был готов сражаться до конца. Каплан-Гирей был еще в Дагестане, когда до Сурхай-хана дошли вести, что в ответ на визит крымцев разъяренный Надир, несмотря на приближение зимы, снова собирается в поход на Дагестан. Каплан-Гирей не стал его дожидаться и отбыл к себе в Крым, оставив Ахмад-хану несколько орудий.
Новое нашествие кровожадного шаха Надира не заставило себя ждать. Орды каджаров учиняли жестокие погромы повсюду, куда могли дотянуться – от Самурской долины и Табасарана до даргинских и кумыкских сел. Один из его отрядов добрался даже до заоблачного аула Куруш.
К Сурхай-хану и уцмию Кайтага Ахмад-хану стекались все новые повстанцы, и даже Эльдар, считавший себя новым Тарковским шамхалом, двинулся к ним на помощь с дружиной своих сторонников.
Тем временем огромные полчища Надира разбили в Кайтаге Ахмад-хана, а когда остатки его отрядов отступили в крепость Калакорейш, Надир устремился в горы, на Сурхай-хана. На стороне Надира выступил и Хасбулат, обеспокоенный судьбой престола Тарковских шамхалов. Но в Губдене его окружили повстанцы и воины Эльдара, и Надир поспешил спасать своего союзника. Эльдар увел свой отряд, который, если бы напал на войска Надира, был обречен на гибель. Эльдар решил сохранить хотя бы часть своих людей, чтобы помочь Сурхай-хану.
Наученный горьким опытом, Сурхай-хан не стал дожидаться Надира в Кумухе, а занял выгодные позиции неподалеку от своей столицы. Он расположил свои отряды на труднодоступных вершинах в местности Дусрах, перекрыл подступы завалами и возвел несколько укреплений. Однако хитроумный Надир, располагая все еще огромным войском, сумел окружить Сурхая и начал штурм сразу с нескольких сторон.
Первой в битву вступила кавалерия Кани-хана, а за ней, волна за волной, накатывались новые большие отряды. Сурхай-хан и его воины сражались героически, на подступах к позициям горцев вырастали горы вражеских трупов, но и силы горцев постепенно иссякли. Каджары уже взяли несколько высот, когда подоспела дружина Эльдара. Но его воинов ждала ловушка, вернее, сами они приняли кызылбашей на ближних высотах за воинов Сурхай-хана и горько поплатились за свою неосторожность. Спастись от перекрестного огня удалось немногим.
Надир жаждал заполучить поверженного Сурхая, но гордый хан не позволил ему восторжествовать над собой. Даже потеряв большинство своих воинов, Сурхай сумел прорвать окружение и уйти в Аварию.
Озлобленный неудачей, Надир собирался вновь разрушить Кази-Кумух, едва оправившийся после первого нашествия, но оттуда явились депутаты. Старики заявили, что Сурхая в Кумухе нет, и просили не трогать их и без того пострадавшее село. Надир, поразмыслив, уважил просьбу аксакалов. Но не потому, что решил сменить гнев на милость, а понимая, что его войско обескровлено битвами и не в силах преследовать Сурхая. А в недавно разоренном им Кумухе вряд ли было чем поживиться. К тому же наступили холода, пора было возвращаться в теплые места.
На обратном пути Надир, раздосадованный неудачей, обрушился на Акушинское общество. Разбив выступивший против него отряд Акушинского кадия, уничтожив и разграбив села, казнив тысячи людей и взяв множество в плен, он вынудил кадия явиться с повинной. В обмен на обещание кадия не поднимать против него оружие Надир согласился освободить пленных, ограничившись взятием аманатов – заложников.
Так он поступил и с табасаранцами, которые вновь стали его жертвой. Разбив ополчение и пройдя по селам огнем и мечом, он взял заложников из значимых семейств и отправил их в Дербент под арест. Наконец, осыпав милостями своих союзников, Надир вернулся в Персию.
Неслыханными зверствами, взятием заложников и щедрыми подарками Надир надеялся привести дагестанцев в повиновение и обезопасить себя от новых восстаний. Однако ничто не могло сделать горцев послушными воле завоевателя. Борьба их ширилась и становилась все более ожесточенной.
Вот и теперь, когда верные люди в Ширване сообщали Сурхай-хану о намерениях брата Надир-шаха, сыновья Сурхая собирались в новый поход, желая поддержать восставших и отомстить каджарам за нанесенные обиды. Так что появление в Кумухе Шах-мана, который, похоже, немало знал не только о Надир-шахе, но и о его брате Ибрагим-хане, могло обернуться некоторой пользой. «Со старшими тебя по летам обращайся, как с отцом, с равным тебе – как с братом, с младшими – как с сыном», – наставляла Сурхая мать, когда он стал ханом. И он решил последовать ее совету.
Дав Шахману немного поволноваться в неизвестности, Сурхай-хан принял его с почетом.
– Благодарю всевышнего, что такой уважаемый человек почтил меня своим посещением, – сказал хан, пожимая Шахману руку.
– Да будет непоколебимо твое ханство, – ответил Шахман. – Да продлит всевышний твои годы, великий Сурхай.
Успокоенный ласковым приемом, Шахман первым делом преподнес хану отменную саблю. Тот взял ее, вынул наполовину клинок из ножен, прочел на нем надпись и молча передал саблю слуге.
Беседа их продолжилась за обильным угощением. Шахмана принимали, как почетного гостя, а он, в свою очередь, старался придать больше значимости своей персоне.
Иногда их беседу прерывал старший сын Сурхая Муртазали, который о чем-то негромко советовался с отцом и косо поглядывал на Шахмана.
В такие минуты Шахман не знал, куда себя деть, а взгляд его притягивала левая рука Сурхай-хана, вернее, то, что от нее осталось и было теперь скрыто в рукаве черкески. Говорили, что в молодости Сурхаю пришлось сразиться сразу с семерыми двоюродными братьями. Те претендовали на подати с аула Ашты, владельцем которого считал себя Сурхай. Между ними произошла стычка. Сурхай победил. Он убил нескольких родичей и ранил других, но и сам пострадал, лишившись кисти. С тех пор левая рука ему не служила, потому его и прозвали Чолак Сурхай – Безрукий Сурхай. Однако и одной рукой Сурхай сделал столько, что не всякий сделает двумя.
– Я слышал, ты много путешествуешь? – спросил Сурхай-хан.
– Узнавая мир, мы лучше узнаем и себя, – уклончиво отвечал Шахман.
– Слова мудреца, – кивал Сурхай-хан. – Так поведай же мне, отчего в Дагестане нет покоя от каджаров?
– Оттого, что у нас каждый думает о себе, – ответил Шахман.
– Ты прав, – согласился Сурхай-хан. – Так уж у нас повелось, что каждый живет своим законом.
– Легко запрудить ручеек, пока он не слился с другими, – продолжал Шахман. – Но кто может остановить большую реку?
– Реки – это реки, – покачал головой Сурхай-хан. – А люди – это люди.
Шахман почувствовал, что разговоры о единстве во имя благих целей и тут не принесут желанных плодов. Во всяком случае не с ханом вести речь о том, как собрать горцев под одно управление и сделаться самому равным хану. Не зря в горах говорили: «Впереди хана и позади осла не ходи». А после того, что случилось в Согратле, Шахман решил больше не предаваться пустым мечтаниям и задался новой целью.
– А что наш враг Надир? – осторожно спросил Сурхай-хан. – Не насытился ли еще невинной кровью?
– Такие владыки живут по другим законам, – ответил Шахман. – Что ему Дагестан – ему весь мир подавай. Он теперь за Индию принялся. А Кавказ он оставил своему брату – Ибрагим-хану.
– Я это слышал, – сказал Сурхай-хан.
– Расскажи лучше, много ли у наместника войска?
– Ему подчинены все войска в Азербайджане, Грузии и Армении, – перечислял Шахман. – И все, которые стоят в Дербенте, и те, которые…
– А пушки? – торопил Сурхай-хан, желая побольше узнать о противнике.
– Их у него тысячи, – говорил Шах-ман. – И с чугунными ядрами, и со свинцовыми, и с мраморными.
– А каковы его военачальники?
Сурхай спрашивал о вооружении, доспехах, новшествах – обо всем, что нужно было знать перед битвой с регулярными войсками.
Шахман и здесь имел сведения, хотя и несколько преувеличивал мощь войск наместника.
Заканчивая свой длинный рассказ, из которого следовало, что силы наместника бесчисленны, Шахман заключил:
– Горе тому, кто посмеет выступить против Ибрагим-хана.
– Никакой он не хан! – вспылил Сурхай. – Такой же самозванец, как и его разбойник – брат, именующий себя шахом! Чернь, укравшая трон!
Шахман видел, что Сурхай горит жаждой мести, но полагал, что месть эта может обернуться для Сурхая гибелью.
– Не гневайся на меня, великий хан, – сказал Шахман, приложив руку к сердцу. – Но я скажу, что думаю…
– Продолжай, – кивнул Сурхай, едва сдерживая негодование.
– Надир принес нам много бедствий, – начал Шахман. – И каждый горец мечтает разделаться с ним, как он того заслуживает. Но то, что я видел и что знаю, заставляет меня предупредить тебя.
– Предупредить? – переспросил Сурхай-хан.
– Мне не хотелось этого говорить, но, если горцы опять станут воевать с Надир-шахом, он непременно нас разобьет и превратит Дагестан в пустыню.
– Этого никогда не будет! – твердо сказал Сурхай-хан.
– Затем переселит сюда каджаров, – продолжал Шахман. – А уцелевших горцев отправит в Персию, пока они не исчезнут там среди других племен.
– И что же ты решил мне посоветовать? – гневно спросил Сурхай. – Покориться Надиру?
– Обмануть его, – сказал Шахман. – Сделать вид, что мы согласны быть его союзниками.
– Союзниками? – не верил услышанному Сурхай-хан.
– Временно, – объяснял Шахман.
– Похоже, андалалцы тебя тоже не поняли, – ответил Сурхай-хан, намекая на недавние события в Согратле. – Когда они согласятся на такой союз, то и я, может быть, подумаю.
Раз уж никто не собирался признавать его вождем, прикидывал Шахман, то оставалось надеяться, что Сурхай-хан согласится собрать всех под свои знамена и склонить влиятельных людей на союз с шахом, каким бы противоестественным он ни казался. А Шахмана сделают посредником между горцами и Надиром. А там уж он сумеет получить от шаха рагам с его подписью и печатью, который возвысит его над остальными. И андалалцы еще будут умолять о прощении за нанесенное ему оскорбление.
– Главное, чтобы шах оставил нас в покое, – продолжал уговаривать хана Шахман. – А когда он будет разгромлен великими державами, все станет на свои места, и ты вернешь себе Шемаху.
– Шемаху я верну своей саблей, – жестко ответил хан и сделал слуге знак, чтобы тот вернул Шахману принесенный им подарок. – Но не этой, на которой написано, что ее сделали персидские мастера. У меня таких сабель много, но я добыл их в битвах с каджарами. Так что верни ее тому, у кого взял. А здесь ей не место.
– Прости, если я тебя разгневал, – удрученно отвечал Шахман. – Я хотел лишь, чтобы ты обрел новую славу, а не думал, как защитить свой народ от врага, который разбил даже турецкого султана. Даже афганцев, которые считались непобедимыми воинами…
– Посмотрим, кто кого победит, – спокойно ответил Сурхай-хан. – А сначала мы узнаем, на что годится брат Надира Ибрагим, называющий себя ханом. Сегодня мой сын с нашими лучшими воинами выступает в Джар на помощь восставшим.
«Когда-то он лишился руки, – подумал Шахман. – А теперь может лишиться всего, если не перестанет злить Надир-шаха».
– А тебе советую покинуть Кумух, – продолжал Сурхай-хан, заканчивая неприятный разговор. – Тебя следовало бы казнить, так как андалалцы от тебя отказались. Но я тебя прощаю в благодарность за полезные сведения… Уходи, пока не поздно. Я тебя не трону, но за людей поручиться не могу – слишком они настрадались от нашествия твоих друзей.
– Они мне не друзья, – пытался возразить Шахман.
– Как и я, – сказал Сурхай-хан, отворачиваясь от Шахмана.
К вечеру Шахман со своим караваном отбыл из Кумуха. Решив нигде больше не задерживаться, он направился в Дербент.
Глава 8
На хуторе Наказух поднимались стены нового дома. Чупалав трудился не покладая рук, обтесывая камни и укладывая один ряд за другим. Дело спорилось.
Дети, которых Чупалав приучал к делу, старались ему помогать. Пир, что постарше, подавал отцу камни, Мухаммад месил в яме известь, добавляя в нее конский волос, чтобы камни крепче держались друг за друга, а Сагит, самый младший, таскал эту смесь в кожаном ведре, едва поспевая за отцом.
– Не накладывай так много, – советовал сыну Чупалав. – Надорвешься.
– Я сильный! – упрямился Сагит. – Я вчера двух ребят поборол!
По-прежнему красивая Аминат носила из родника воду, помогая строителям. Но уже пора было готовить еду, и она принялась разжигать в очаге огонь.
Помолившись вместе с сыновьями и пообедав, Чупалав ходил вокруг стен, присматриваясь, ровно ли они поднимаются, и прикидывая, когда можно будет перекрыть их бревнами. Работы оставалось на несколько дней, но, чтобы поднять наверх бревна, требовался сильный помощник. Он мог бы справиться с этим и сам, но не хотел, чтобы дети видели, как он мучается с длинными тяжелыми бревнами. Сыновья считали его таким богатырем, что не удивились бы, взлети бревна наверх от одного его прикосновения.
Пока он размышлял, кого бы позвать на подмогу, из Согратля приехал Муса-Гаджи.
Мусе-Гаджи было около двадцати пяти лет. Он был высок и худощав, доброе лицо украшала рыжеватая бородка, не по годам проницательные глаза выдавали в нем человека умного и решительного. Он был мастер на разные выдумки, и на самые трудные, рискованные дела всегда звали Мусу-Гаджи. Знали: где не хватит силы, там выручит его смекалка. Муса-Гаджи был единственным сыном в семье. Ему с детства приходилось много трудиться, помогая отцу. Когда тот погиб в военном походе, забота о матери и доме легла на его плечи. Жизнь многому его научила, сделала сильным и умным. Даже парни постарше предпочитали его не задирать, потому что Муса-Гаджи всегда находил способ одолеть соперника.
Когда его впервые взяли в поход, его конь чуть не сорвался в пропасть на скользкой тропинке, но Муса-Гаджи ухватил его за хвост и помог выбраться. Самым же известным его подвигом была победа над тремя грабителями. Тогда Муса-Гаджи шел в Дербент продавать серпы, выкованные отцом. Невдалеке от города на него неожиданно напали каджары, которые захватывали и продавали в рабство юношей. Муса-Гаджи не растерялся. Сначала он прыгнул в протекавшую мимо речку и скрылся в лесу, а когда его снова настигли, он уже был готов к схватке. Связав серпы гроздями в виде якоря и привязав к ним веревку, он метал это орудие в того, кто оказывался поблизости, выдергивал из седла разбойника и прикончил кинжалом одного за другим. Домой он вернулся, не распродав серпы, зато с тремя отличными скакунами и мешком оружия.
– Сам Аллах мне тебя послал, – обрадовался Чупалав, тепло приветствуя друга.
– Я тоже подумал, что помощник тебе не помешает, – ответил Муса-Гаджи, отдавая уздечку Сагиту.
– Напоите коня и хорошенько накормите, – велел Чупалав сыновьям.
– А потом можно покататься? – спросил Сагит, с восторгом разглядывая красивого скакуна.
– На то вы и джигиты, – кивнул Муса-Гаджи.
– С приездом! – улыбнулась Аминат, поднося ему чашу с водой.
– Здравствуй, сестра! – улыбнулся в ответ Муса-Гаджи.
Сестрой он звал ее не только потому, что был близок этой семье. Когда они с Чупалавом умыкали Аминат, он вынужден был к ней прикасаться, а чтобы это не было сочтено бестактностью, сначала сказал ей: «Будь мне сестрой перед Аллахом, а я буду тебе братом».
Муса-Гаджи похвалил крепкие стены, приметил бревна, лежавшие наготове, и сказал, что приехал в самое время.
– Рано еще бревна класть, – покачал головой Чупалав.
– Если мы сегодня закончим последнюю стену, завтра можно и перекрыть, – предложил Муса-Гаджи.
– Зачем так спешить? – удивился Чупалав. – Что люди скажут? Не успел гость приехать, а его уже работать заставляют.
– Что это с тобой? – усмехнулся Муса-Гаджи, снимая черкеску и закатывая рукава рубахи. – Если бы мы боялись того, что скажут люди, тебе бы не для кого было строить дом.
