скачать книгу бесплатно
– О избранник, о владыка Востока, – произнес Мухаммад-шах. – Я счастлив приветствовать тебя в столице благословенной Индии, покорившейся твоей силе и великодушию.
– Будь спокоен, государь, – ответил Надир-шах, слегка наклонившись в седле. – Все делается по воле всевышнего, и если ты мудро решил принести мне покорность, значит, такова воля Аллаха.
– Да будет так, – ответил Мухаммад-шах. – Да продлится твоя жизнь, пусть слава твоя утвердится в веках.
– Садись на коня, и поедем вместе, – велел Надир-шах.
Слуга подвел коня, Мухаммад-шах взобрался в седло, и они двинулись дальше рядом, будто встретились старые друзья, а не закончилась великая эпоха империи Моголов.
Некоторое время они ехали молча, пока Мухаммад-шах не выдержал и не сказал:
– Я готов исполнить любое твое повеление, о великий шах.
– Тогда прикажи починить вот это, – ответил Надир-шах и передал правителю Индии свой разодранный щит.
Мухаммад-шах принял щит как редкую драгоценность, почтительно приложил его ко лбу и, не решаясь передать щит слуге, растерянно ответил:
– Для меня это великая честь.
Проезжая мимо слонов, Надир не удержался и повернул к ним. Остановившись на безопасном расстоянии, он принялся их разглядывать, пытаясь узнать того, кто повредил его щит.
Смотря на этих огромных животных, Надир вспоминал, как они поначалу навели ужас на его воинов. Большинство персов видело их впервые и не знало, как сражаться с этими чудовищами в латах, да к тому же оснащенных оружием. Лошади в испуге пятились, и слоны с индийскими бойцами на спинах со страшным ревом пробивали кровавые бреши в отрядах Надира, поражая и топча его храбрых пехотинцев – сарбазов. Но затем афганцы, сражавшиеся в рядах Надир-шаха, подали пример. Они уже имели дело со слонами и знали их повадки и слабые места. Первым делом они принялись за вожаков, которых слоны слушались больше, чем своих погонщиков. В глаза слонам полетели зажженные стрелы, хоботы жалили острые копья, а под ноги им афганцы бросали кувшины с горящей нефтью. Вслед за тем на слонов погнали верблюдов, которые истошно ревели, потому что седоки подгоняли их раскаленными пиками. В конце концов израненные, обожженные и напуганные вожаки обратились в бегство, за ними ринулись и остальные, несмотря на все старания погонщиков вернуть их на поле битвы. И тогда под их тяжелой поступью гибли уже индусы.
Надир не отличил своего обидчика от прочих слонов, но оставлять их без наказания не хотел. Он решил, что велит отрезать хобот первому, кто его угрожающе поднимет, и тронул своего коня.
Свита шаха, тревожно переглядываясь, двинулась следом. Гвардия старалась прикрыть шаха, который слишком близко подъехал к опасным чудовищам. Но, когда до слонов оставалось совсем немного, погонщики, сидевшие на шеях слонов, пустили в ход бамбуковые палки с острыми наконечниками. Все пятьсот слонов, сотрясая землю, опустились на передние колени перед Надир-шахом, а затем задрали хоботы и протрубили славу великому полководцу.
Глава 4
Устен города Надир-шаха встречали как нового владыку. Девушки в ярких одеждах усыпали лепестками цветов его путь, муллы возносили молитвы, а индусы молились своим богам, прося помощи и защиты от завоевателя, о жестокости которого ходили страшные слухи.
Город окружали высокие прочные стены с бойницами и всем необходимым для надежной обороны. Красный форт видел на своем веку армии посильнее войска Надира и выдержал не одну осаду. Но теперь сдавался без боя.
Во время торжественного въезда и шествия через взбудораженный город Надир-шах искоса поглядывал по сторонам, не переставая удивляться разноликости населения и красоте городских построек из красного песчаника и мрамора, украшенных великолепной резьбой и изящной мозаикой.
Сарбазы шаха тоже глазели вокруг, предчувствуя хорошую добычу. Богатые базары, фонтаны, каналы, роскошные сады, в которых порхали диковинные птицы, – все это подтверждало донесения разведчиков о богатстве Моголов. Но еще больше каджаров удивляло то, что с величественными мечетями соседствовали храмы индуистов, буддийские ступы и изваяния множества неведомых им божеств, среди которых были даже многорукие идолы с ликами обезьян и слонов.
Впрочем, слоны и особенно обезьяны были здесь повсюду. Эти забавные существа оказались весьма нахальными созданиями, которые беспрерывно пытались что-нибудь стащить у не привычных к их повадкам каджаров. Пара снесенных обезьяньих голов умерила пыл остальных, но породила гневный ропот жителей города.
Оставив часть войска у стен города, а авангард – внутри, Надир-шах со своей свитой проследовал во дворец Мухаммад-шаха.
Въехав в великолепные ворота, все спешились, и Мухаммад-шах провел Надир-шаха в красивый павильон из красного камня, где под ажурным сводом возвышался мраморный трон, украшенный резчиками с большим искусством. Здесь Мухаммад-шах предложил остановиться для отдыха, но Надир-шах слышал о другом, почти сказочном троне и жажал его увидеть. Он вопросительно посмотрел на своего церемониймейстера, и тот, поклонившись, сказал:
– Этот дворец полон чудес, мой повелитель.
– Здесь правители Индии принимали высоких гостей и решали государственные дела, – пояснил Мухаммад-шах и обреченно добавил: – Но нашему великому гостю и повелителю не пристало здесь останавливаться. Владыку Востока ожидает то, что недоступно простым смертным…
И, снова заставив себя поклониться, Мухаммад-шах повел Надира через благоухающий сад, мимо прудов и гарема, в Диване-Кхас – свой тронный зал. Это архитектурное чудо было инкрустировано самоцветами, которые изображали сады и волшебных птиц, будто просвечивавших сквозь светлый мрамор. Полы его были устланы золотыми подстилками и коврами с бахромой из жемчуга.
На специальном мраморном возвышении стояло главное сокровище Моголов – ослепительно прекрасный Павлиний трон. Он представлял собой чудо ювелирного искусства и был сделан из золота, покрытого узорами из сотен сверкавших изумрудов, рубинов, сапфиров, бриллиантов и сиявших загадочным светом жемчужин величиной с голубиное яйцо. Таким же был и балдахин над троном, стоявший на восьми золотых колоннах, будто увитых живыми цветами, которые тоже были сотворены ювелирами с удивительным мастерством. Трон покоился на изогнутых ножках, спинка его представляла собой изображение двух павлинов с раскрытыми хвостами. Эти дивные птицы были с поразительным правдоподобием сотворены из ажурного золота, платины, множества драгоценных камней и цветных эмалей.
Ошеломленный Надир-шах не верил своим глазам.
Ему казалось, что павлины вот-вот оживут и упорхнут в вечность.
Золотые павлины поменьше, тоже украшенные драгоценностями, стояли и по всем четырем углам просторного трона и даже красовались над балдахином. Изображения их украшали и подножие, а на золотых ступеньках, восходивших к трону, переплелись сказочные драконы.
– Трон падишаха, – услышал Надир голос своего придворного.
Это многозначительное пояснение вернуло Надир-шаха к действительности. Он оглянулся на Мухаммад-шаха и прочел в его глазах отчаяние. Но начатое следовало доводить до конца. Надир-шах поднялся по ступенькам и воссел на трон Великих Моголов. Теперь это был трон Надир-шаха.
Сломленный Мухаммад-шах закрыл глаза и приложил руку к сердцу. Все расценили это как знак того, что он окончательно смирился с судьбой.
Тут же появились двое слуг с опахалами из павлиньих перьев, отороченных жемчугами, и приятная прохлада окутала великого завоевателя.
– Все, что видят мои глаза, все, к чему прикоснусь, принадлежит мне! – объявил Надир-шах.
И все присутствовавшие смиренно склонили головы.
На некотором расстоянии от трона была сделана золотая, украшенная драгоценными камнями ограда в восемь рядов, за которую никому не позволялось входить, кроме телохранителей и сл у г.
Надир-шах пожелал услышать историю Павлиньего трона, и Сен-Жермен ее уже знал. Трон этот начал сооружать еще падишах Хумайун. Он собрал во всей Индии лучшие драгоценные камни и употребил их в дело. Но, несмотря на все старания, трон при Хумайуне не был закончен. Когда власть перешла к падишаху Акбару, тот тоже занялся Павлиньим троном и, как и его предшественник, не успел его закончить. После его смерти, когда султанская власть перешла к его сыну, тот снова разослал гонцов по всей стране, чтобы они привезли лучшие камни. Властители менялись, а трон все еще создавался, пока его не закончил Мухаммад-шах. Венцом всех трудов стал прекрасный бриллиант величиной с куриное яйцо, который венчал трон Великих Моголов.
Но этого царя бриллиантов не месте не оказалось, и Сен-Жермен пообещал помрачневшему Надир-шаху, что непременно его найдет.
Зал начал наполняться дворцовой челядью, которая подавала на круглых золотых подносах изысканные угощения и напитки.
Затем, когда сын шаха принц Насрулла-мирза, главный визирь, личный секретарь, телохранители, писцы и прочие люди из свиты Надира заняли полагающиеся им места вокруг своего повелителя, начали входить самые важные персоны Индии – ханы, махараджи и владетели окрестных земель. Допущенные к целованию ковра у подножия Павлиньего трона, которым теперь владел Надир-шах, они приносили ему свои дары, не смея поднять глаза на нового повелителя. Он и без того внушал им чувство какой-то особой, почти приятной беспомощности, желание подчиниться его воле, будто она была их неотвратимой судьбой.
Восхитительные драгоценности, лучшие кони и верблюды, прекрасные невольницы, оружие… Писцы не успевали заносить подношения в особые списки. Секретарь Надира поминутно вскидывал брови, записывая титулы, которыми щедро награждали Надир-шаха его новые подданные.
– Тень Аллаха на земле! – неслось под ажурными сводами тронного зала.
– Шах шахов!
– Властелин мира!
– Государь – мирозавоеватель!
– Победоносный меч судьбы!
– Мироукрашатель!..
Пышным восхвалениям не было конца, как не было конца желавшим засвидетельствовать Надир-шаху свою покорность.
Шах смотрел на эту бесконечную вереницу рабов в царственных одеяниях и только милостиво опускал веки, отвечая на их приветствия.
Его церемониймейстер знал своего господина и решил сделать перерыв. Хлопнув в ладоши, он подал знак, и явились музыканты. Трепеща перед новым владыкой, они хотели было усладить его чудесной музыкой Индии, но был подан другой знак, и волоокая певица, лаская нежные струны рубаба, запела древнюю персидскую песню, напомнившую Надир-шаху его детство.
Шах слегка улыбнулся певице, провел рукой по бороде и задумался.
Ему и в самом деле пора выбрать себе подобающий титул. Но среди всего, что он слышал, не находилось места тому, кем он был на самом деле. И сквозь дурман восхвалений на него удивленно смотрел босоногий мальчишка из Хорасана.
Отец Надира Имам-Кули из племени Афшар жил в небольшом селении близ Деррегеза и зарабатывал на жизнь шитьем шуб из овчин. Но в его старшем сыне Надире крылись честолюбивые помыслы, и он не стал продолжателем дела отца, а пустился искать счастья в бранных делах.
Он не раз видел, как их село разоряли соседи. Туркменская конница налетала, как пыльная буря, и исчезала, прихватив с собой все, что имело хоть какую-то цену, включая пленных, особенно девочек, которых потом продавали на невольничьих рынках.
Надир затаил в себе жажду мести и решил сделаться воином. И первым поприщем, на котором он сумел проявить свои таланты, был разбой на дорогах. Он сделался атаманом айяров – ловких разбойников, главными орудиями которых были аркан, нож и сабля, и принялся грабить проезжих купцов, особенно туркменских. Но это постыдное ремесло не могло утолить его жажду власти и могущества. Тогда Надир, успевший снискать хотя и сомнительную, но громкую славу, поступил со своим отрядом на службу к наместнику провинции. Здесь он действовал так удачно, что вскоре сделался зятем наместника. И в результате добавил к своему имени Надир-Кули, что означало Надир-раб, весьма уважаемую приставку – бек.
Теперь он был Надир-Кули-беком, что звучало довольно двусмысленно, но положение его от этого не пострадало. Напротив, он стал еще более значительной фигурой, и его многие побаивались.
Когда же раздираемая на части Персия была на последнем издыхании, он явился к шаху Тахмаспу и предложил ему свои услуги, обещая изгнать захватчиков и вернуть Персии ее прежние владения. Шаху ничего не оставалось, как согласиться. Надир принялся за дело рьяно, но у него не хватало войск. Поговаривали, что Надир убил своего дядю, командовавшего крепостью в Келате, чтобы прибрать к рукам его гарнизон. Сколотив подобие армии, Надир бросился драться с афганцами, которых и изгнал за пределы Персии. Между делом он разбил досаждавшие Хорасану племена туркмен, исполнив тем самым свою детскую мечту. В благодарность шах дал ему новое имя – Тахмасп-Кули, что хотя и означало раб Тахмаспа, но почиталось как одно из главных званий, почти ханское. На деле же Надир стал вторым человеком в Персии после безвольного шаха. Взяв дела царства в свои руки, Надир отобрал у турок земли в Ираке и Кавказ и отодвинул русские границы до Кизляра.
Секретарю, составлявшему летопись деяний Надира, он говорил о своих успехах витиевато:
– Моя ревность игрока в нарды не могла согласиться с тем, что было. И, взяв в руки две игральные кости состояния и существа моего, пустился я по дебрям в пустыне мира. Прибегая к сотням уловок, к тысячам хитростей и приманок, охмелевшему противнику вскружил я голову, пока узоры моей цели не начали проявляться на страницах бытия. Таким образом, опустошенную страну Ирана я спас от врагов.
В конце концов Надир отстранил, а затем и сместил законного, но бездарного в военных делах шаха, как и его наследника, и сам сделался шахом. Вернее, сделал так, что его избрали шахом на большом курултае как «спасителя отечества», кем он тогда по сути и был. Тогда же были напечатаны и монеты с его именем, а на государственной печати вывели: «Поскольку кольцо государства и религии исчезло со своего места, господь вновь утвердил его именем иранского Надира». Хутбу за здравие монарха после пятничной молитвы в мечетях тоже стали читать на его имя.
Надир знал, что недруги его шептались о том, что трон Персии он занял незаконно. Но и трон Великих Моголов ему не принадлежал, однако же он теперь на нем восседал, и никто не смел оспорить его права. Моголы владели Индией веками, передавая власть по наследству, и теперь пожинают печальные плоды династического правления. И разве это их не погубило? Власть должна принадлежать тому, кто ее достоин.
– Второй Александр! – продолжали награждать титулами Надир-шаха. – Гроза Вселенной!
– Глупцы, – думал про себя Надир. – Александр тоже дрался с индийской армией и ее слонами, но дошел только до Лахора. А я – в сердце Индии, с казной Лахора в моем обозе. И даже с саблей, которой владел некогда Тимур и которая нашлась среди богатств покоренного Дели! Надо бы поставить на ней свое клеймо.
– Рожденный царем Вселенной!
Этот титул пришелся Надиру по вкусу. Он оглянулся на своего секретаря. Тот сразу все понял, и его калам по-особому заскользил по пергаменту.
Церемониальные приветствия начали утомлять Надир-шаха. Ему становилось скучно. Да и трон этот уже не казался ему таким прекрасным, как в тот момент, когда он его увидел. Этот трон мог погубить кого угодно, а Надир предпочитал управлять империей, сидя на своем коне.
Шах посмотрел в окно и увидел в темнеющем небе яркий полумесяц.
– Пусть думают, что над миром взошла луна, – подумал Надир. – Они скоро узнают, что это подкова моего коня.
Глава 5
Жен и весь гарем Надир-шаха привезли на верблюдах в закрытых паланкинах, в окружении множества служанок и под строгой охраной. Возглавлял процессию Лала-баши – главный евнух, кастрат необъятных размеров с одутловатым безбородым лицом. Он передвигался на невысоком крепком коне, бранил нерасторопных индусов и награждал ударами плети всех подряд.
Гарем Надир-шаха хотя и был его личной собственностью, но имел ранг государственного учреждения, и у Ла-ла-баши было больше влияния, чем у самых важных сановников, которые перед ним заискивали и одаривали евнуха подарками. Гнев Лала-баши был страшен для всех, кроме законных жен шаха, а не угодившие ему чиновники легко могли лишиться не только должности, но и головы.
Женам Мухаммад-шаха пока не дозволено было навещать прибывших женщин, хотя печаль за судьбу своего повелителя уже отступала перед любопытством. Достаточно было, что они потеснились в своем запретном дворце, отдав гарему Надира лучшую половину.
Оказавшись в пышно убранных покоях, наполненных утонченными ароматами и мягким светом, проникавшим сквозь ажурные решетчатые окна, дамы принялись устраиваться на новом месте. Это было важнее, чем отдых после долгого пути. Старшей жене, шахине, полагались лучшие покои, другим женам – поскромнее, но тоже отдельные, для себя и прислуги, а наложницам и прочим обитательницам гарема – то, что осталось. Впрочем, во дворце Великого Могола самые скромные покои превосходили все, что гарем Надира видел прежде, и дамы пребывали в некотором замешательстве. Но для того и существовал Лала-баши, чтобы все устроить и всем угодить. И он, не откладывая, принялся за дело, осматривая залы и комнаты и стараясь скрыть свое изумление перед невообразимой роскошью.
Наконец, все было распределено, и гарем наполнился возгласами удивления. Каждая красавица спешила сообщить другой, какие чудесные покои ей достались, и слышала в ответ что-то еще более поразительное. Угощаясь сладостями и напитками, они щебетали у золоченого бассейна, в котором плавали разноцветные рыбки, а дно было выложено мозаикой из драгоценностей, изображавшей влюбленную пару в царской опочивальне.
С одной стороны окна гарема выходили на реку, с другой – в тенистый сад. И постепенно дамы стали собираться у окон, разглядывая удивительный мир, в котором они оказались по воле своего господина.
А тем временем в хазине – хранилище государственных ценностей Великих Моголов – происходили важные события.
Первый визирь Индии передавал несметное богатство финансовым чиновникам Надир-шаха. Один казначей снимал печати, открывал замысловатые замки, отворял дверцы в тайные ниши, а ключи отдавал другому, представлявшему шаха. Ака-Мухаммад, шахский казначей, осматривал и оценивал сокровища, не доверяя собственным глазам и пытаясь распознать подделки. Принимал ценности хазиначи – хранитель казны.
Сундукам с золотыми монетами, платиной, чанам с чистой воды драгоценными камнями, особым футлярам с украшениями баснословной цены, подземным хранилищам для жемчуга, полкам, на которых лежали дорогое оружие, сосуды, чаши, редкие ковры, ткани и прочие изумительные вещи, цену которым никто не знал, не было видно конца.
Чиновники старались описать все, что принимали, но сокровищ было слишком много. Чиновники лишались дара речи, у них темнело в глазах от окружавшего их ослепительного сияния, немели руки, уставшие вносить в списки даже самые дорогие изумруды, рубины, алмазы или сапфиры.
– Их тут больше, чем фиников в Басре, – поминутно вздыхал казначей, будто опечаленный невероятным количеством бесценных трофеев.
За всей этой волнующей суетой наблюдал и русский резидент Иван Калушкин.
Иван Петрович был Государственной коллегии иностранных дел секретарем, и состоял резидентом при шахском дворе с 1735 года, после того, как бывший посланник князь Голицын, заключивший с Надир-шахом Гянджинский трактат, был назначен в Казань губернатором. Калушкину было около сорока, он успел потрудиться в русской миссии во Франции, бывал и в других европейских странах. Он был невысок, русоволос и простоват с виду, но опыта дипломатической службы Калушкину было не занимать, сметливости и ума – тоже. Однако в Персии он был новичком, и восточные интриги не сразу дались его разумению. Он все еще пребывал в ранге резидента, хотя персы, за неимением другого, звали его вазир-мухтаром – полномочным послом.
Поначалу Калушкин вел переписку с Голицыным, прося у него совета в разных деликатных делах, но однажды на охоте князя смертельно поразила молния, и теперь Калушкину приходилось полагаться только на себя. Однако Калушкин не растерялся и непрестанно слал в Петербург донесения, умоляя твердо блюсти государственный интерес и не доверять коварному шаху, который о том только и печется, чтобы стравливать Россию с Турцией, рассчитывая воспользоваться плодами их войны.
Поначалу Калушкин был оглушен фантастическим богатством поверженного Мухаммад-шаха и не совсем понимал, зачем его привели в сокровищницу.
Мехмандар – чиновник, приставленный к русскому резиденту, – объявил Калушкину, что его просят оценить трофейные сокровища. Но кто мог оценить то, что не имело цены?
Казначей Ака-Мухаммад и тот поминутно приходил в замешательство, не зная, как оценить очередную редкость. Он смотрел камни на свет, щупал оправу, взвешивал на руке и особых весах. Некоторые камни пробовал на вкус, будто так можно было что-то определить, затем обнюхивал, будто они могли пахнуть. Калушкин тоже тайком лизнул и понюхал рубины и изумруды, но никакой разницы не почувствовал.
Однако казначей что-то диктовал хранителю казны, а казначей Мухаммад-шаха что-то смиренно добавлял, объясняя особенности огранки и чистоту камней.
При виде этих умопомрачительных богатств Калушкина особенно печалило то, что самому ему денег из государевой казны отпускалось скудно, их едва хватало на содержание тайных агентов, курьеров и подкуп шахских чиновников.
– Да еще этот прохвост Сен-Жермен… – размышлял Калушкин. – Что ему тут надобно?
Француз оказался в казначействе раньше Калушкина. И по всему было видно, что этот разодетый парижский франт занят какими-то поисками. Что он тут хотел найти, было неизвестно, но редчайшие камни баснословной цены он откладывал, не задумываясь, и продолжал рыться в сокровищах, как курица в навозной куче.
– За этим нужен глаз да глаз… – думал Калушкин. – Не упер бы чего… Вон сколько у него карманов.
Сен-Жермен был в парике с мелкими завитками и в бархатном камзоле, расшитом золотыми нитями в виде цветов и украшенном россыпями бриллиантов. У него были тонкие черты лица, умные глаза и аристократические манеры. Сен-Жермен называл себя графом, однако происхождение его оставалось тайной. Но еще большей тайной были его удивительные способности. Он знал множество языков, был сведущ в различных науках и магии, умел рисовать и производить в уме сложнейшие вычисления. Ко всему прочему молва приписывала ему обладание философским камнем и рецептом эликсира бессмертия. Сколько ему было лет – тоже не было известно, сам же он намекал, что жил в разные эпохи и был накоротке с вершителями судеб мира. Его никто не мог обыграть в шахматы, а придворные прорицатели Надир-шаха опасались его искусства видеть прошлое и будущее. Гадая по небесным светилам, они и без француза предсказывали Надиру великие победы, но если раньше счастливые звезды оседали в их карманах драгоценными камнями, то теперь щедрость шаха их все чаще обходила.
Извести, устранить ненавистного Сен-Жермена было их мечтой, но звезды не обещали им такой удачи.
Будто заметив интерес к своей особе, Сен-Жермен дружески улыбнулся Калушкину и пожал ему руку.
– Счастлив снова вас видеть, мсье Калушкин.
– Рад знакомству, – кивнул в ответ Калушкин, пожимая неожиданно крепкую руку француза. Он не мог припомнить, чтобы прежде встречал Сен-Жермена.
– Дипломатам следует иметь хорошую память, – продолжал улыбаться Сен-Жермен. – Впрочем, блеск шахских сокровищ способен свести с ума даже меня.
– Вряд ли, мсье, – усомнился Калушкин. – При ваших-то способностях…
– Однако они свели с ума даже своего обладателя, – уже тише произнес Сен-Жермен. – На такие деньги можно было нанять все европейские армии, вместе взятые.
Это замечание привело Калушкина к мысли о настоящей цели приглашения его, российского резидента, в казначейство.
