скачать книгу бесплатно
– Ладно, Макс, у меня народ, давай быстрее.
…
– Ладно-ладно, только не надо, чтобы как в тот раз… А ты не забудешь котелок? Ну-ну, а то опять будем как козлы…
…
– А бухло брать?
…
– Ладно-ладно, успокойся. И не надо так мерзко орать прямо мне в ухо. Можно ведь спокойно сказать. Не бздо, я сказал…
…
– Ну все, Макс. Все, я сказал! Бай…
…
– Бай, я сказал! Макс, ну ты заколебал уже…
…
Костя нажал кнопку отбоя и положил трубку на стол. Отпил чаю, опять покосился на трубку и отодвинул её ещё подальше.
– Долбоящер… Это мы тут в поход слегка собираемся, на байдарках поплавать, – пояснил он Анфисе и ее спутнику со слегка извиняющейся интонацией. – Раньше с парнями плавали на катамаранах, но сейчас, похоже, уже это в прошлом. Тащить по тайге по 50 килограммов на спине особого задора что-то уже нет… Да и женщину на байдарку легче пригласить.
– О, вы и в походы ходите! Это же так волнующе! – девица, казалось, готова была на все, чтобы понравиться Косте и чтобы он в результате «раскрылся» в интервью.
– Ну да, похаживаем слегка, – Костя, казалось, как-то поднасупился. – На байдарочках, – повторил он зачем-то. – Но давайте ближе к теме, однако…
– Ну ладно, пошли дальше, – девушка быстро сгруппировалась. – А какую фототехнику вы предпочитаете?
– А вот какую, – Костя комично выпятил нижнюю челюсть и указал ею на валяющуюся на диване «мыльницу».
– Не, а если серьезно, Константин Георгиевич? Что вы, как патриарх отечественного фотоискусства, порекомендуете читателям нашего журнала – по-прежнему «никон» или «кэнон» все-таки? – спросила она. В вопросе легко читалось, что она хотела бы услышать в ответ.
– Вы, Анфиса, скорее всего, будете смеяться, но я порекомендую вообще не заморачиваться этим вопросом, – Костя сделал вид, что не заметил ни неловкого комплимента, ни очевидного поддавливания. – Если ваш уважаемый читатель не может отличить красный цвет от зеленого, то ему никакой аппарат не поможет. А если может, то пусть не занимается перфекционизмом.
– Чем-чем, простите? – на лице у девушки отразилось опять легкое смятение.
«Совсем слаба головкой», – подумалось Косте… – То есть поисками совершенства там, где его быть не может. Все эти аппараты – не более чем помощь глазу, – проговорил он, пуская дым в потолок. Ему было уже жаль варенья, истраченного на эту самую Анфису. Вот так почти всегда и бывает, присылают какую-то бестолковку, объясняй ей элементарные вещи…
– Ну да, конечно, – девушка внезапно вспомнила, кто кого тут интервьюирует, и решила перехватить инициативу в разговоре. – А давайте ненадолго вернемся в прошлое. Как вы вообще стали фотографом? Что вас сформировало?
– Так уж оно само случилось, – смягчился Костя. Было видно, что ему приятно отвечать на этот вопрос. Он даже улыбнулся. – Я ведь фотограф в четвёртом поколении. Мой прадед ещё до революции держал фотомастерскую в Воронеже, деду потом всё передал – деда, правда, большевики убили, отец мой тоже вот этим жил, вот так само собой ко мне все и перетекло. Когда я был ещё совсем маленький, крутился под ногами у отца – смотрел, как он ставит свет, как смешивает реактивы, как проявляет и печатает. Тогда ещё фотография была дорогим удовольствием и к этому относились соответственно. Никому в голову не приходило фотографировать любимого котика или еду. К фотографированию относились, я бы сказал, почтительно. Люди в свой выходной день шли в фотоателье как в серьезное место. Одевались как в гости. Делали в основном семейные фото. Она обычно сидит, он – стоит и рука на её плече. Ну или наоборот. Батя в этой, казалось бы, нехитрой сценке, достиг совершенства – в плане композиции, я имею в виду. Если, например, пальцы на женском плече были растопырены, то это означало, что муж – тиран. А если она скрестила руки на коленях, то это означает, что она наставила рога супругу. Ну и много прочих нюансов. Сейчас они уже не имеют значения… Так, чисто историческая справка… Зарисовка о нравах давно ушедшей эпохи…
– Очень интересно. А как происходило ваше обучение, Константин Георгиевич?
– А очень просто. Папа мне часто поручал некие мелкие работы, и если я их запарывал, то он мне слегка выписывал.
– Простите, я не поняла – что выписывал? Это как?
– Дитя моё милое, – что полагается, то и выписывал. По-русски это называется вполне определенным словом, но вы же так не напишите. У вас же гламурный журнальчик-то. Поэтому можете написать, что он мне выписывал несколько воспитательных таблеток. Очень действенное средство, кстати. И ещё. Вы, девушка, все-таки не забывайте, что когда я рос и, как вы говорите, формировался – на дворе был социализм. Очень странное время в плане морали, но замечательное время в плане фотографирования. Вот сейчас, собственно говоря, почти нечего фотографировать-то. Типажи сейчас все довольно примитивные пошли. Ну, или вернее сказать – однослойные. Фотографирование с какого-то момента раздвоилось. Человек – он тем более интересен, чем более он носит в себе. Иногда это прорезается во взгляде, в случайном жесте, в оброненной фразе. Люди, до тех пор, пока они не привыкли к тому, что их в любой момент могут сфотографировать – они были тогда иные. Человек, фотографирующийся осознанно, – это одно. Человек, полагающий, что он наедине с собой, – это другое. Папарацци – вот настоящие открыватели человеческих глубин и человеческого естества. Стать папарацци – это высший профессионализм. Это как быть хирургом, в определенной степени. Но об этом не говорят вслух. Это якобы нарушает неприкосновенность частной жизни. Хотя, по-моему, тут есть о чем еще подумать…
– Ага, хорошо. Вот ещё есть вопросик образовался. Почему считается, что фотограф – это профессия для интелей и хлюпиков?
– Это чушь собачья, прелесть моя, Анфисочка, – довольно агрессивно ответил Костя, а девушка даже зарделась от Костиной реплики. – Уж чего-чего, а таскать десятикилограммовый кофр и при этом ещё принимать всякие позы, приседать на корточки, вставать на мыски и это все в течение всего дня – это вряд и хлюпику по плечу. – Костя встал из-за стола и неожиданно для гостей сделал пистолетик на левой ноге – прямо с чашкой чая в руке.
– Ого, ну вы даёте! А, ну да, естественно, понятно… – девушка покрутила колечко на пальце, собираясь с мыслями. – А можно полюбопытствовать, зачем у вас висит на стене большое фото Эйнштейна?
– Дитя мое, это совсем не Эйнштейн, – ответ был быстр и не оставлял сомнений в том, что Костя скоро разозлится по-настоящему. Он даже немного порозовел от негодования. Повисла нехорошая пауза.
– Ага, понятно, – девушке Анфисе было хоть бы хны от собственных ляпов. Она сегодня проявляла чудеса изворотливости, но все же уточнять, кто же этот красивый старикан на фото, она не стала. – А вот на недавней вашей выставке во Франкфурте вы говорили, что фотоискусство зашло в тупик. Нельзя ли прокомментировать это более развернуто?
Костя не стал сразу отвечать, ему надо было успокоиться после предыдущего. Он оттопырил губу, как бы собираясь с мыслями. Тема, конечно, явно непустяшная, и он над этим много думал. Когда не гулял с фоксом, понятное дело. Но вот как ее подать, чтобы было небанально? Сказать, что везде проклятый фотошоп, конечно, можно, но это только часть того, что надо сказать. Скорее, тут другое важно: все, что достойно снимания, – уже давно снято. Изучение окружающей жизни методом фотографирования, похоже, завершилось. Снято, повторюсь, практически все, что представляет интерес и может вызывать эмоции. Куда идти дальше-то? Очевидно, во внутреннее пространство человека. Но туда с фотоаппаратом входа нет. В лучшем случае – живопись. Имеется в виду рисование тех видений, снов, ассоциаций, которые возникают в воображении человека. Там много интересного, недаром же ЛСД запретили – там, внутри человека, можно увидеть такое, от чего мутится разум. Так что фотография закончилась, это факт. Дальше будет живопись, притом абстрактная. Это если говорить по-серьезному. Но как это все объяснить недавним подросткам, которые перед ним сейчас сидят? Что они вообще знают о мире эйдосов?
