Свидетельство Данте. Демистификация. Ваше Величество Поэт. Книга 1. Ад. Серия «Свидетели времени»

Потом он просит поэта, когда тот вернётся из Ада, рассказать о нём, Чакко, людям, пусть люди помнят, что он живёт меж ними, предрекая поэту бессмертную славу. Взглянув косыми от тоски глазами (снег косо идёт), Чакко лицом вниз падает и скрывается между себе подобными телами – среди слепых сугробов снега.

И мне сказал вожатый: «Здесь гния,Он до трубы архангела не встанет.Когда придет враждебный судия, 96К своей могиле скорбной каждый прянетИ, в прежний образ снова воплотясь,Услышит то, что вечным громом грянет». 99

«Когда придет Христос (враждебный к грешным судия), судить живых и мертвых, каждая из душ поспешит к могиле, где погребено ее тело, войдет в него и услышит свой приговор».

Вергилий говорит: – Чакко будет лежать в этом обличии до трубы архангела – до Страшного суда, который, по церковным представлениям, ожидает живых и мертвых.

Зимний снег будет лежать до весны, до первого грома, после чего вернётся в свой прежний образ воды. На небе это происходит быстрее – когда вечерний закат (труба архангела) погасает, все созвездия снова являются на звёздном небе.

Мы тихо шли сквозь смешанную грязьТеней и ливня, в разные сужденьяО вековечной жизни углубясь. 102Я так спросил: «Учитель, их мученья,По грозном приговоре, как – сильнейИль меньше будут, иль без измененья?» 105И он: «Наукой сказано твоей,Что, чем природа совершенней в сущем,Тем слаще нега в нем, и боль больней. 108Хотя проклятым людям, здесь живущим,К прямому совершенству не прийти,Их ждет полнее бытие в грядущем». 111Мы шли кругом по этому пути;Я всей беседы нашей не отмечу;И там, где к бездне начал спуск вести,Нам Плутос, враг великий, встал навстречу. 115

Данте спрашивает Вергилия: – «Возможно ли искупление грехов грешниками, казнимыми за чревоугодие», на что тот отвечает: – «Отбыв определённый срок и испытав положенные муки, они имеют надежду на более полное бытие в грядущем».

Наукой сказано твоей – в трудах Аристотеля, на «Этику» и «Физику» которого Вергилий ссылается и в других случаях. Чем существо совершеннее, тем оно восприимчивее к наслаждению и к страданию. Душа без тела менее совершенна, чем соединенная с ним. Поэтому, после воскресения мертвых, хоть им «к прямому совершенству не прийти», грешники будут испытывать ещё большие страдания в Аду, а праведники – ещё большее блаженство в Раю.

Поэт, в образе Чакко, видит свой третий грех – чревоугодие, который ему предстоит искупать в Чистилище.

Путники, обойдя вокруг полюса Мира, начинают спуск с вершины мира – полюса Северной Небесной Сферы, для дальнейшего прохождения созвездий. Им навстречу встаёт великий враг – Плутос или Плутон (Дит, Аид) – брат Зевса, получивший в управление подземную сферу. Плутос – бог богатства в греческой мифологии. Здесь – это звероподобный демон, охраняющий доступ в четвертый круг Ада, где казнятся скупцы и расточители.

С каким созвездием отождествить Плутоса? Смотрим со стороны Северного Полюса Мира, где пока ещё находятся поэты. Ближайшее созвездие – Цефей [Рис. А.VI.4], – фантастически богатый восточный царь, муж Кассиопеи и отец Андромеды – находящихся рядом с ним в виде созвездий. Данте именует его Плутос – Богатство, что полностью соответствует созвездию Цефей.

Двигаясь вслед за поэтами по Земле, вплотную подходим к территории Османской империи – Блистательной Порты, которой в 1743 году управляет великий визирь Сейид Хасан-паша (1679—1748 годы). Вижу полное соответствие званий: – великий враг – великий визирь! Данте размещает вход в Ад в Османской империи, как и следует ожидать от христианина. Правит ею в 1743 году султан.

Махмуд I (2 августа 1696 – 13 декабря 1754 года) – султан Османской империи со 2 октября 1730 года.

Сын султана Мустафы II и Салихи Султан. Приходит к власти в результате восстания Патрона Халила. В начале его правления фактическая власть в Константинополе принадлежит лидерам повстанцев. 15 ноября 1731 года Патрона Халил убит по приказу Махмуда I. Последовавшее затем восстание его сторонников жестоко подавлено.

Во время правления Махмуда I предпринимаются попытки модернизировать османскую армию по европейским образцам под руководством графа де Бонневаля, француза, принявшего ислам. Из-за сопротивления янычар, эти попытки завершаются неудачей.

В 1731—1735 и 1741—1746 годах продолжаются войны с Ираном, в целом неудачные для османцев, потерявших территории, завоеванные в 1720-х. Заключенный в 1746 году мирный договор закрепляет границы, установленные ещё по Каср-и-Ширинскому договору 1639 года.

В 1736—1739 годах Османская империя ведёт войну с Россией и Австрией. Австрийские войска терпят ряд поражений, в результате османы возвращают Северную Сербию с Белградом и Малую Валахию, потерянные в 1718 году. По Белградскому договору 1739 года с Россией, ей уступлен Азов. Чёрное море становится внутренним морем Османской империи, Россия не может иметь флота на нём.

Реконструкция событий:

Прибывший корабль, ещё не спустивший сходни, атакует толпа возчиков, кричащих что-то. Поодаль стоят запряженные повозки, сани, кареты; всё разномастное. По сходням поднимаются турецкие таможенники в красных фесках, встают на выходе, проверяя каждого сходящего. Когда очередь доходит до путников, Яков вытащив бумагу, показывает им. Те лопочут что-то по-своему, внимательно пересчитывая путников. Увидев два больших сундука, лопочут оживленнее, жестикулируя, встают перед Яковом. Тот отвечает им что-то по-турецки, те возражают. Перебранка длится несколько минут, затем Яков, вытащив кошелёк, суёт его старшему. Тот заглядывает в кошелёк, улыбается, кланяется, пропуская путников на трап.

«Оськин, найди Ласло» – приказывает Яков. Тот проворно ныряет в толпу, вскоре выныривает, ведя за собой дюжего, одетого в зипун малого, с кривым, крючковатым носом на смуглом лице. Завидев путников, тот быстро кланяется и улыбается, лопоча что-то. Из за его спины выныривают два молодых парня в лохмотьях; расталкивая толпу и ругаясь на чём свет стоит, они подходят ближе. Оськин показывает им на сундуки и мешки, те подхватывают их и бегом уносят.

«Прошу пожаловать на берег, в Македонию, Тесалоники» – говорит Оськин: – «Идёмте скорее, две подводы ждут».

Разместившись со всем скарбом на двух подводах, путники отправляются вверх по улице, потом сворачивают в переулок и подъезжают к широким воротам. Ласло что-то кричит, ворота распахиваются и подводы въезжают на широкий, мощеный камнем, двор. Ласло говорит несколько слов Оськину.

«Хозяин зовёт панов вечерять и отдыхать» – сообщает Оськин: – «Отправимся с утра».

Шум будит капеллана ещё до рассвета. На дворе громко кричат, стучат копытами лошади, скрипят повозки. Яков, уже одетый, стоит и ждёт его. Быстро одевшись, капеллан выходит с ним на улицу.

На дворе стоит большая повозка, запряженная тройкой вороных таких статей, что впору заглядеться. Длинные гривы коней прилежно расчёсаны и свисают аж до колен. Коренник стоит спокойно, правая пристяжная фыркает и бьёт копытом.

«Ох и тройка, чисто Цербер трёхголовый» – восхищается капеллан. Ласло вопросительно смотрит на Оськина, тот говорит ему несколько слов; улыбающийся довольной улыбкой, Ласло что-то лопочет в ответ.

«Баит, це ещё не Цербер» – сообщает Оськин: – «Вот у кума его, Януша, на соседней станции право Цербер, просто диво дивное. Ну, баит, сами побачите, як доедем».

Коренник бежит бодрой размашистой рысью, пристяжные стелются намётом, переходящим в галоп. Длинные гривы и хвосты лошадей развеваются на бегу; оттянутые в разные стороны морды пристяжных показывают ровные оскаленные зубы, хрипя на бегу и кося фиолетовыми глазами. Смерзшиеся глыски снега и грязи летят из-под копыт лошадей, ударяя в передок повозки, перед глазами сверкают подкованные копыта задних ног, которые, казалось, вот-вот оторвутся и попадут прямо в лоб. Сидеть в повозке, устланной медвежьими шкурами, мягко и приятно, ветер дует в спину, не холодя лиц.

Незаметно долетают до следующей станции. Ласло ещё издали кричит что-то хриплым голосом, ворота распахиваются, пропустив тройку на двор без задержки. Пробежав до крыльца, тройка встаёт, как вкопаная. Ласло спрыгивает с облучка, обнявшись, целуется с кумом, по комплекции похожим на Сисима. Сисим вылезает из повозки и становится напротив его. Януш толкает его пузом, Сисим отвечает. Януш толкает сильнее, Сисим отвечает ещё крепче. Потолкавшись, к общей потехе окружающих, они обнимаются и целуются.

Ласло что-то говорит Янушу, тот, расплывшись в улыбке, подбегает к капеллану.

«Прошу ясновельможна пана пождать трохи» – говорит он: – «Мигом запряжем» – и, подбежав к сараю, кричит что-то внутрь. Внутри раздаётся мощный рёв, затем отчаянно лают и воют псы со всех сторон. Рёв не прекращается ни на минуту, через короткое время трое дюжих молодцев выводят за уздечки трёх огромных чёрных медведей, с кольцами в ноздрях. Юркий парень вытаскивает из сарая лёгкие санки, с медвежьей полстью. Медведи ревут, не переставая.

«Смотрите, Вашство» – говорят Яков, нагнувшись, лепит из свежего снега крупные снежки, бросает их медведям по очереди. Те ловят снежки на лету пастями, хрустят ими. Рёв смолкает, смолкают и собаки. Юркий парень впрягает в упряжку медведей, сначала на место коренника, привязав ему к кольцу тонкие ремешки, растянутые на оглобли, затем, по одному впрягает двух других на место пристяжных, оттянув им головы в разные стороны, и прыгает на облучок.

«Сидайте, ясновельможны пан» – широко улыбаясь, приглашает капеллана Януш: – «Покатаемось».

Капеллан опасливо смотрит на тройку, запряженную дикими зверями, и не может заставить себя забраться в санки. К нему подходит Яков.

«Не бойтесь, Вашство» – спокойно говорит он: – «Садитесь, не пожалеете».

«А что, быстро бегут?» – спрашивает опасливо капеллан: – «Не вырвутся?»

«Бегут быстрей коней» – отвечает Яков: – «Только недалеко, круг пробегут, пешком пойдут. Да Вы не бойтесь, Вашство, упряжка надёжная».

Капеллан осторожно забирается в санки. Парень свистит и щёлкает кнутом. Медведи ревут и рвут с места галопом. Мелькают кусты и собаки, пена летит из клыкастых раскрытых пастей, намерзая на чёрных бородах, огромные кривые когти мелькают, кажется, у самого лица, истошно лают собаки, бегущие за санями на почтительном расстоянии. Проскакав метров триста, медведи переходят на спокойный шаг, перестав реветь, направляются в сторону двора; смолкают и собаки.

Подходят парни, возчик распрягает медведей, они отводят их в крепкий загон. Юркий парень сбегав на двор, выводит козу, подталкивает её в загон к медведям. Те сразу бросаются на козу, она большими скачками несётся по кругу вдоль загона. Один из медведей разворачивается, дождавшись козы, резким броском настигает её, машет когтистой лапой. Коза, с распоротым животом и сломанной спиной, упав, бьётся в конвульсиях. Медведи, рыча друг на друга, принимаются рвать большие куски мяса с кожей и, кажется, сжирают козу в одно мгновение. Парень завозит в загон тележку с горой свежего снега; медведи принимаются жадно хватать снег пастями, обагряя его кровью. Кругом воют собаки.

«Ясновельможны пан, желаете на собачках» – улыбаясь и кланяясь, говорит капеллану Януш: – «Собачки хороши, бегут ровно и далеко, ну, не быстро. Как, запрягать, ясновельможны пан?»

«Делу время, потехе час» – останавливает Януша подошедший Яков: – «Пойдёмте, Вашство, лошади готовы». Новая тройка из белых в яблоках коней, запряженных в санки, не уступает в красоте тройке вороных.

«Кони Фаэтона» – восхищенно шепчет капеллан, любуясь упряжкой, забираясь в санки. Януш, улыбаясь, кричит ему: – «Прощевайте, ясновельможны пан, заходьте…», кучер, тот же самый юркий малый, щёлкает кнутом.

Тройка плавно трогается с места, летит по ослепительно белому снегу, плавно неся санки. Утомленный переездами, перегруженный впечатлениями, капеллан скоро засыпает.

Ад – Песня VII

Круг четвертый. – Плутос. – Скупцы и расточители. – Круг пятый. – Стигийское болото. – Гневные. Путники передвигаются по территории Османской империи до Константинополя.

«Pарe Satan, рарe Satan aleppe!» —Хриплоголосый Плутос закричал.«Хотя бы он и вдвое был свирепей, – 3Меня мудрец, все знавший, ободрял, —Не поддавайся страху: что могло быНам помешать спуститься с этих скал?» 6

Путники, направляясь из порта Салоники в Константинополь [Рис. А.V.1] вступают в Османскую империю – Блистательную Порту. Впереди виден высокий минарет, с которого раздаётся крик муэдзина: – «Изыди Сатана, изыди Сатана, именем Аллаха». Однако Вергилий не страшится этого и ободряет Данте.

В Аду слова Плутоса, которому известны грядущие судьбы, звучат так: – «Папа Сатана, папа Сатана идёт, спаси Аллах». Плутосу прекрасно известно: – Данте будет папой – главой Католической христианской Церкви (для мусульман Сатаной), он извещает об этом со страхом, но правители Османской империи не слышат его.

Путникам предстоит спуститься со скал. На небе это – самая верхушка Северного звёздного неба, на Земле – южные отроги Балканских гор Македонии на границе с Турцией.

И этой роже, вздувшейся от злобы,Он молвил так: «Молчи, проклятый волк!Сгинь в клокотаньи собственной утробы! 9Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк;Так хочет тот, кто мщенье МихаилаОбрушил в небе на мятежный полк». 12Как падают надутые ветрила,Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,Так рухнул зверь, и в нем исчезла сила. 15И мы, спускаясь побережьем мук,Объемлющим всю скверну мирозданья,Из третьего сошли в четвертый круг. 18

Михаил – архангел, который в «Апокалипсисе» свергает с неба сатану и его войско.

Вергилий заявляет Плутосу – созвездию Цефей, что они входят в его владения велением Господа, для мусульман – Аллаха. Ад существует и у мусульман. Поэтому Цефей умолкает и как бы сдувается.

В Восточном обществе, подчиненном обычаям и законам Ислама, сила приказа или распоряжения свыше священна и не подлежит критике.

Упоминается корабельная оснастка, значит, путники дальнейший путь продолжают морем или по берегу моря. Если посмотреть на карту, путь идёт по северному берегу Эгейского моря, в сторону Мраморного моря; тут проходит старая дорога, по которой можно передвигаться на восток. Морем, при юго-западных ветрах и штормах, вдоль северного побережья Эгейского моря идти невозможно, на что указывают и упавшие ветрила и сломанная щегла – часть корабельной мачты.

Созвездие Цефей склоняется за горизонт – в Ад. Путники входят с четвёртый круг Ада, где казнятся скупцы и расточители.

По Земле путники перемещаются не пешком. Вдоль больших дорог, извивающихся по берегам морей, полно селений, люди в которых промышляют извозом, предоставляя за плату путешественникам лошадей и повозки. Данте и Вергилий едут в повозке; для разнообразия, в седлах быстрых лошадей. Путешествуют они не одни – подчиненные Вергилия – Геркулеса обеспечивают их охрану и перевозку поклажи.

О правосудье божье! Кто страданья,Все те, что я увидел, перечтет?Почто такие за вину терзанья? 21Как над Харибдой вал бежит впередИ вспять отхлынет, прегражденный встречным,Так люди здесь водили хоровод. 24Их множество казалось бесконечным;Два сонмища шагали, рать на рать,Толкая грудью грузы, с воплем вечным; 27Потом они сшибались и опятьС трудом брели назад, крича друг другу:«Чего копить?» или «Чего швырять?» – 30И, двигаясь по сумрачному кругу,Шли к супротивной точке с двух сторон,По-прежнему ругаясь сквозь натугу; 33И вновь назад, едва был завершенИх полукруг такой же дракой хмурой.И я промолвил, сердцем сокрушен: 36

Что может быть скупее моря? Все испарения моря, изливаясь осадками на суше, возвращаются по извечному кругу обращения воды в природе, обратно в него. Корабли, застигнутые бурей, опускаются на дно, Люди, утонувшие в нём, пропадают навсегда. Море неохотно отдаёт свои богатства.

Что может быть расточительнее моря? Бегущие бесконечной чередой водяные валы бросаются на скалы, разбиваясь вдребезги, в мельчайшую водяную пыль. Но морю их не жалко. Вслед за ними оно надвигает бесконечные новые волны, готовые повторить судьбу своих предшественниц. Ударяясь о скалы, волны поворачивают вспять и грудь в грудь встречают новые волны, разбиваясь друг о друга. Постоянный плеск волн, соединяясь с воем и свистом ветра создаёт «голос моря», в котором можно различить и угрозу, и жалобу, и ругань.

Эгейское море в январе-феврале штормит, поэтому Вергилий и Данте продвигаются берегом, вдоль которого юго-западные ветра гонят бесконечные ряды огромных волн.

Харибда – водоворот, образованный встречными течениями в Мессинском проливе, у сицилийского берега, против Сциллы (мыс Шильо) на итальянском берегу.

Волны, пологие на глубокой воде, на отмели (как над Харибдой) вырастают грозно в высоту, покрываясь пенными гребнями, пока не столкнутся со скалами берега, либо обратной волной.

«Мой вождь, что это за народ понурый?Ужель все это клирики, весь рядОт нас налево, эти там, с тонзурой?» 39И он: «Все те, кого здесь видит взгляд,Умом настолько в жизни были кривы,Что в меру не умели делать трат. 42Об этом лает голос их сварливый,Когда они стоят к лицу лицом,Наперекор друг другу нечестивы. 45Те – клирики, с пробритым гуменцом;Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,Не превзойденных ни одним скупцом». 48

Данте интересуется у Вергилия: – какой народ казнится в этом круге Ада, так похожий на клириков – священников, выбривающих темя? Тот отвечает: – это все те, кто не умеет в жизни тратить в меру. Здесь казнятся скупцы и расточители, не умеющие тратить в меру, не исключая пап и кардиналов.

Волны, вырастая рядами, покрываются вокруг гладкого гребешка ожерельем пены, как тонзурой клирика и опускают свои гребешки вниз (понуро), идя друг за другом как грешники, с опущенной головой.

И я: «Учитель, я бы здесь немалоУзнал из тех, кого не так давноПодобное нечестие пятнало». 51И он: «Тебе узнать их не дано:На них такая грязь от жизни гадкой,Что разуму обличье их темно. 54Им вечно так шагать, кончая схваткой;Они восстанут из своих могил,Те – сжав кулак, а эти – с плешью гладкой. 57Кто недостойно тратил и копил,Лишен блаженств и занят этой бучей;Ее и без меня ты оценил. 60

Данте, встречавший на своём веку немало расточителей и скупцов среди церковного клира, говорит Вергилию о том, что мог бы многих из них узнать.

В левом полукружии движутся скупцы, в правом – расточители. Они в меру не умеют делать трат – одни скупы, другие – расточительны. Наперекор друг другу нечестивы – виновные в противоположных грехах. С плешью гладкой – потому что, по итальянской поговорке, «Промотались до последнего волоса».

Зимнее море штормит, начинается четвёртый круг Ада. Откровенно описаны морские валы, сшибающиеся друг с другом, отступающие и снова сшибающиеся. Каждая волна, вздымаясь, как бы копит воду, расшибаясь – отхлынет и оголит берег, растрачиваясь, чтобы следующая волна повторила это движение. На звёздном небе – движение созвездий в зенит и обратный спуск за горизонт, в Ад.

На них такая грязь – говорит Вергилий, имея в виду пенный прибой, который обратным движением смывает с берега песок, камни и всё, что может плавать. Море никогда не успокаивается, поэтому души, казнимые в нём, лишены блаженства и заняты только этой бучей.

Ты видишь, сын, какой обман летучийДаяния Фортуны, род земнойИсполнившие ненависти жгучей: 63Все золото, что блещет под лунойИль было встарь, из этих теней, бедныхНе успокоило бы ни одной». 66И я: «Учитель тайн заповедных!Что есть Фортуна, счастье всех племенДержащая в когтях своих победных?» 69

Скупцы и расточители все служат Фортуне, ожидая от неё новых даяний, а картина, которую наблюдают поэты, показывает: – все её даяния – обман летучий. Всё золото мира не может ни на толику успокоить бури страстей расточителей и скупцов, так же, как никогда не стихает море.

Фортуна – римская богиня судьбы и случая.

Вергилий говорит: – представшая перед ними картина ясно иллюстрирует обман Фортуны. Данте, пользуясь случаем, спрашивает его: – «Что есть Фортуна, держащая в своих когтях человеческое счастье?»

«О глупые созданья, – молвил он, —Какая тьма ваш разум обуяла!Так будь же наставленьем утолен. 72Тот, чья премудрость правит изначала,Воздвигнув тверди, создал им вождей,Чтоб каждой части часть своя сияла, 75Распространяя ровный свет лучей;Мирской же блеск он предал в полновластьеПравительнице судеб, чтобы ей 78Перемещать, в свой час, пустое счастьеИз рода в род и из краев в края,В том смертной воле возбранив участье. 81Народу над народом власть дая,Она свершает промысел свой строгий,И он невидим, как в траве змея. 84

Вергилий попрекает Данте за ошибочную мысль, будто Фортуна держит «в когтях своих» счастье всех племен, поясняя: – она – лишь исполнительница справедливой Божьей воли.

Бог, воздвигнув тверди, создаёт им вождей. Это – Ангелы – «движители», «умы», «разумы», управляющие вращением небесных сфер и сообщающие им силу влияния на земную жизнь. Каждой части, то есть каждой из небесных сфер, сияет своя часть, свой Ангельский круг. Мирским же блеском, земным счастьем, распоряжается Фортуна; здесь она полновластна, как в прочих царствах – в небесных сферах, остальные Боги или Ангелы-движители.

Именно потому, что земные дела находятся во власти Фортуны, «ничто не вечно под Луной», также изменяющейся от новолуния до полнолуния и претерпевающей затмения, зато выше Луны, в прочих сферах, всё вечно и неизменно.

С ней не поспорит разум ваш убогий:Она провидит, судит и царит,Как в прочих царствах остальные боги. 87Без устали свой суд она творит:Нужда ее торопит ежечасно,И всем она недолгий миг дарит. 90Ее-то и поносят громогласно,Хотя бы подобала ей хвала,И распинают, и клянут напрасно. 93Но ей, блаженной, не слышна хула:Она, смеясь меж первенцев творенья,Крутит свой шар, блаженна и светла. 96

Привожу размышления о Фортуне из бессмертного произведения, сожженного на костре инквизиции философа Джордано Бруно: – «Изгнание торжествующего зверя», особенно уместные для путешествующих:

«И вот, в то время как Отец богов осматривается кругом, сама по себе, бесстыдно и с необычным нахальством, выскакивает вперед Фортуна и говорит:

– Не хорошо вам, боги-советчики, и тебе, великий судья Юпитер, что там, где говорят и так долго выслушивают Богатство и Бедность, мне приходится, как презренной, позорно молчать, не показываясь и всячески сдерживаясь. Мне, столь достойной и могущественной, которая посылает перед собой Богатство, руководит им и толкает, куда вздумается и захочется, прогоняет, откуда захочет, и приводит, чередуя его с Бедностью; всякий знает, что наслаждение внешними благами надо приписывать не Богатству, а мне, как его началу; все равно, как красоту музыки и прелесть гармонии – не лире и инструменту, но главным образом искусству и артисту, который ими владеет. Я – та божественная и блистательная богиня, которой так жаждут, ищут, любят, за которую столько благодарят Юпитера, из чьих щедрых рук исходят богатства, а из-за сжатых ладоней плачет весь мир и будоражатся города, царства и королевства. Кто когда даёт обеты Богатству или Бедности? Кто когда-либо благодарит?

Всякий, кто хочет и жаждет их, зовет меня, призывает, приносит мне жертвы, всякий, ублаготворенный богатством, благодарит Фортуну: для Фортуны возжигаются ароматы, для Фортуны дымятся алтари. Я – та причина, которую, чем меньше знают, тем больше уважают и страшатся, чем больше жаждут и добиваются, тем меньше она сама дружится и сближается. Ибо обычно больше достоинства и величия в том, что меньше открыто, более неясно и всего более тайно. Я затмеваю своим блеском добродетель, очерняю истину, усмиряю и презираю большую и лучшую часть этих богов и богинь, которые, как я вижу, стоят здесь в очередь и порядке, готовясь занять места на небе. Я даже и здесь, в присутствии такого великого сената, одна внушаю всем страх, и (хотя у меня и нет зрения) ушами своими слышу, как у большинства стучат и скрипят зубы в страхе и ужасе перед моим появлением, несмотря на всю их дерзость и притязания выдвинуться вперед и заявить о себе раньше, чем обсудят, достойна ли я, я, которая часто и чуть не всегда владычествую над Разумом, Истиной, Софией, Справедливостью и прочими божествами. Пускай они скажут, если не хотят лгать о том, что известно-переизвестно всему миру, сумеют ли пересчитать, сколько раз сбрасываю я их с кафедр, тронов и судилищ, по своей прихоти обуздывая, связывая, запирая и заключая в темницы. И не по моей ли милости удаётся им выйти, освободиться, восстановиться и оправдаться, никогда не избавляясь от страха моей немилости.