Принцип «Земля»

На самом же деле он и Адиса намеренно прилагали усилия, чтобы эта тема всплыла только после того, как они узнают все необходимое.

– Позвольте, я обрисую проблему, – попросил слово доктор Адиса.

– Конечно. Вы это сделаете лучше меня, – охотно согласился Глеб.

Доктор Адиса начал что-то объяснять Кранцену на исключительно заумном научном языке про технологии флуктуации концентрации трансцендентной информации в пространстве, о достижении континуума при известных условиях, про расслоение дуализма на субнуклонном уровне… Он выворачивал такие обороты, что Глеб и Эвелина еле сдерживали улыбки, узнавая некоторые из фраз, услышанных и придуманных накануне.

«Ну, надеюсь, твоя легенда убедит этого господина Абеля» – подумал Глеб.

Втроем с Эвелиной они несколько дней пытались придумать правдоподобную идею, с которой можно было бы искать научного подрядчика среди подобных Протектрому. Девять из десяти идей Адиса рубил на корню, утверждая, что они не выдерживают научной критики. Глеб и Эви, не будучи учеными, вынуждены были соглашаться. Однако, в конце концов, именно их порой сумасшедший бред помог доктору Адиса придумать правдоподобную концепцию.

Закончив ее детали, все трое отметили: «Как жаль, что все это нужно, только чтобы Протектром отказался от сотрудничества, по причине несоответствия профилю задачи».

Предлагая свою задачу, Адиса, Глеб и Эвелина надеялись, что Кранцену потребуется помощь, чтобы ее оценить, и он пригласит кого-нибудь из своих ученых для обсуждения. В этом случае даже, может, удастся вывести разговор в сторону и даже в нужную тему. Но Кранцен, по всей видимости, решил справиться с оценкой самостоятельно.

«Либо считает себя достаточно ученым, либо что-то подозревает», – думала Эвелина, анализируя происходящее.

При этом Глеб отметил, что во время научного блица усилилось ощущение жжения от детектора. В помещении, однако, ничего не изменилось, и никто новый не пришел. Появилось опасение, что подтягиваются силы за дверью.

«Заметили ли это остальные?» – думал Глеб, стараясь не подавать вида.

***

– Как дела, Пел?

– Спасибо, Нейт, типа, хорошо, – отвлеклась Пелагея от пульта связи. С минуты на минуту должен был отозваться Глеб. – А ты как? Давненько тебя… – интонация Пелагеи содержала не только дежурный вопрос.

– Типа, тоже. – Нейт догадался, чем именно она интересуется. – Не смотри на меня так, я не Бог, чтобы взять и так сразу сделать то, что все хотят. Работаем! Ты с каждым разом на меня смотришь все вопросительнее и вопросительнее! – несколько даже возмутился Нейт.

– И поэтому ты сюда наведываешься все реже и реже? – спросила Пелагея.

– Да ладно тебе! Просто у меня основная работа в лаборатории, ты же знаешь.

– Да я-то знаю, ты еще два с половиной года назад обещал через три месяца закончить свои основные лабораторные испытания, – улыбнувшись, напомнила Пелагея.

– Ну, было дело! – согласился доктор Браннекен. – Молодой был, неопытный.

– Ой! Не смеши меня, – усмехнулась Пелагея.

– Тебя Глеб что ли снова об этом спрашивал?

– Спрашивал!

– У него-то самого что нового?

– А у него есть новости! После того, как Венец, конкретно, доктор Адиса, соорудили изолятор из медуз для медуз, Глеб сразу принялся разрабатывать план, чтобы поймать еще одного грифа и проверить на нем. Собственно план у них уже был давно. И ведь поймали! Как ребенка!

– Серьезно?! Во дают! А давно?

– Уже почти две недели! Смотри, снимки нам скинули.

– Вот! Видишь, Пелагея! – воскликнул Нейт. – Уже две недели, а я до сих пор не слышал об этом! Из лаборатории потому что не выхожу даже!

– А новостей из лаборатории ней почему-то! – гнула в свою дугу Пелагея. – Вот смотри, – листала она фотографии. – Чего они только с ним уже ни делали, как только ни плющили, ни рвали. Но он всегда восстанавливает форму после снятия усилий.

– Убежать не пытается?

– Как ни странно, нет! Он вообще в отключке какой-то, – комментировала кадры Пелагея. – Даже когда они его не плющат, он стоит мертвым грузом. А в прошлый раз даже размазанный по полу пытался выгибаться и подняться.

– Так он просто не знает, что ему делать, – предположил Браннекен.

– Вот и мы все такого же мнения. Значит, изоляция работает, а собственного мозга или чего там еще у него нет.

Пока они рассматривали снимки, к ним подошли Тревор и Мигель, направлявшиеся покурить.

– Пел, ты снова этого дровосека изучаешь? Теперь Нейта им кормишь. Не надоело? – поддел он Пелагею.

– Надоело страшно, но чем больше я на него смотрю, тем мне страшнее становится, – ответила она. – Что это за дикота-то такая? Страшно оттого, что мы ничего супротив этого супостата поставить не можем!

– Как это, ничего?

– А что же, по-твоему?

– У нас уже есть детекторы!

– Уболтал, – снисходительно согласилась Пелагея. – Это все-таки уже что-то. А хотелось бы! – многозначительно посмотрела она на Тревора и Нейта. Тревор делал вид, что не очень понимает ее. – Да, да. Это и к вам вопрос, мистер Уайдшер.

– Мы работаем, милая, – уверил ее Тревор. – И с каждым днем, мы все ближе и ближе. Можешь спросить у Нейта. Мы уже шесть тестовых основ с ним испытали.

– То есть нужно понимать, что это шесть поколений основ. Каждую следующую мы дорабатываем. Как биологическую часть, так и программную, – уточнил Нейт.

– Основы, это которые они же споры. Я правильно поняла? – попыталась вспомнить что-то из прошлых скудных пояснений Пелагея.

– Да, Пел. Это одно и то же, – ответил Нейт.

– Просто вы каждый раз новые слова придумываете. Я только уточнила.

– Две даже были с подменами, – добавил Тревор. – А это уже шаг за финишным поворотом. Нам еще…

За их спинами на дисплее высветился вызов штаба Пест.

– Подожди, подожди. Это мы сейчас Глебу сразу и расскажем, – остановила его Пелагея.

Она приняла вызов, через долю секунды появилось изображение.

– Глеб, привет! Ты почему в штабе торчишь, полуночничаешь? Не спится? – спросила она.

– Не спится, – угрюмо ответил Глеб. – У нас никому здесь уже не спится.

По виду и тону Глеба присутствующие в штабе Чаша поняли, что произошло что-то серьезное.

– Понятно, ну-ка, давай тогда выкладывай все, – потребовала Пелагея.

– В городе облава. Грифы просто кишат. Они пролезли все возможные в городе дыры и нашли нашу ловушку. Естественно, мы не смогли отбиться. Потеряли людей. Опять! В последний момент нам пришлось самим уничтожить оборудование. Иначе бы они, возможно, смогли разобраться во всем.

– Подожди, не торопись. Когда это случилось? – спросила взволнованная Пелагея.

– Вечером. Опять, наверное, можно считать, нам повезло, что мы там были не все. Это первые два дня никто не уходил, всех съедало любопытство и желание поиздеваться над грифом. А потом ночевали уже дома. А то потери были бы еще больше.

Нас еще насторожило, что грифов в городе стало много. Вот вчера у ловушки оставалось не более десятка человек. Меня днем там не было, а вечером я направлялся туда. Когда пришел… Только трое смогли убежать.

Глеб перечислил имена погибших. После этого все просто немного помолчали.

– Ребят, нам нужна ваша разработка, – наконец, продолжил Глеб. – Заканчивайте ее скорее. Я первый готов испытать ее на себе. Вы же мож…

– Первой уже обещала быть Пелагея! – перебил его Браннекен, подмигнув при этом Пеле.

– Даже так! – на лице Глеба проглянула улыбка. – Хорошо, я не настаиваю.

– Обещала, но не буду же я специально бросаться под поезд, чтобы… Завещать себя? Завещаю! – отозвалась Пелагея.

– Я так и знал, материала для эксперимента у меня гарантированного не будет, – сокрушился иронично Нейт.

Они встретились с Пелой взглядами и сказали друг другу таким образом больше, чем могли бы сказать словами. Обмен колкостями на этом иссяк.

– Вы же можете, – продолжил Глеб, – эти, как вы их там называете, споры или основы ввести так, чтобы они активизировались сами только тогда, когда я буду почти при смерти.

– Пока мы таких не разрабатывали, – задумался и ответил Браннекен.

– Ну, да, – подтвердил Тревор. – Все существующие прототипы активизируются сразу после ввода в организм.

– Какие прототипы? – возмутилась Пелагея. – Вы только что говорили, что у вас уже было шесть рабочих экземпляров!

– Да ты не так поняла, – начал пояснять Нейт.

– Что я не так поняла? Вы мне только что сказали, что тестировали шесть основ и две из них с подменами.

– Ребят, вы серьезно? И что, подмены целей удаются? – перебил Глеб, услышав о таких новостях. – Тогда это все меняет!

– Первая прошла лучше, вторая хуже. Пока не отработана методика и адресация, – ответил Тревор, как ведущий эту часть задачи. – А что именно это меняет?

– Это все меняет! – повторил Глеб. – И это очень кстати. Потому что нам и самим придется поменяться. Я имею в виду целиком Примулу.

– А в связи с чем? – поинтересовалась Пелагея.

– Мы здесь сейчас просто спокойно не можем ходить по городу из-за грифов. Тотальная подозрительность. Даже возле штаба уже один кружился. Причем не гриф. Мы его только по детекторам определили. После этого несколько дней вообще в штаб не ходили, чтобы не наводить на подозрения.

– Ну, грифов и у нас стало больше, – заметил Мигель.

– Может, их столько и было, они просто все вдруг повылазили? – предположила Пелагея.

– Может, и повылазили, только не вдруг! – отметил Глеб. – В полицейских участках у нас на допросах сидит огромное количество народа. Так что после случившегося, боюсь, нам придется менять политику безопасности в Примуле. Информация должна быть только у тех, кто с ней работает. И без обид! – подчеркнул Глеб. – Это в общих интересах!

А если удается подменять цели, то это очень хорошо. И пригодится на будущее.

Сейчас мы знаем, что можем изолировать одного грифа. Они нашли его далеко не так быстро, как в прошлый раз. И не просто пришли, зная куда, а тупо прочесывали весь город. Значит, мы сможем придумать, как изолировать всех.

– Не факт! – задумчиво возразила Пелагея. – На всю Землю покрывало не сошьешь!

– Адиса говорит, что нужно не изолировать всех, а воспроизвести этот их способ общения с большей мощностью и заглушить их сигнал, – ответил Глеб. – Они уже начали ваять какие-то проекты на эту тему. Если помнишь, мы когда-то уже убедились, что они передают друг другу информацию, не используя известные нам способы коммуникации.

– Да, да, я помню, – согласилась Пелагея. – Сканировали все возможные диапазоны. Но это было только ЭМИ. Мы же тогда решили, что мы на них зря зациклились.

– Господа, вы отвлеклись. Мы говорили о целях, и что они все меняют, – воскресил тему Тревор.

– Ну, да, – вспомнил Глеб. – Короче мы сможем использовать совершенно незнакомых людей, которые точно вне подозрений в связях с нами. И давать им задания. Цели придется выстроить таким образом, чтобы мы сами не знали исполнителей, они не знали нас и не знали вообще, кто им ставит цель, как все должно сработать и для чего они выполняют это задание. В этом случае вероятность раскрытия операции существенно снижается.

– Чёсе! С тем, что никто ничего не будет знать, это ты, наверное, перегнул, – сказал присоединившийся к беседе Захар.

– Он, прав, – поддержал Тревор Захара. – Лучше, чтобы новая цель все-таки опиралась на внутренний мотив исполнителя.

– Тогда еще можно, чтобы и они друг друга не знали? – предложил Нейт.

– Но в этом случае увеличится количество контактов исполнителей с нами, чтобы все-таки передать задание и все необходимое, что понадобится, – развил мысль Аким.

– Личные встречи, может, желательно вообще исключить? – спросила Пелагея.

– Можно тогда передавать задания в письменном виде через условленное место. Место может быть частью цели, – двигался дальше Тревор, вникая в новую концепцию, одновременно продумывая возможность реализации, и постепенно находя в ней точки опоры. – Правильно я говорю, Мигель?

– Верно, цель может быть любой. Желательно, чтобы не слишком многоэтапной. Чем проще и понятней, тем лучше, – пояснил Мигель.

– Даже если и в письменном виде, то не открытым же текстом, – продолжил Захар. – А если шифровать, то есть опасность, что кто-то не сможет понять и ничего не выполнит.

– Это снова вопрос к Тревору и Мигелю, – перевел стрелку Глеб. – Можно как-то решить вопрос конфиденциальности?

– Ой!

– Аааааааа!

– А!

– Йопсель!

– Это еще что за чухня?!

– Какого черта!

В течение всего пары секунд внахлест воздух пересекли разнохарактерные возгласы. Реакции выплескивались наружу в зависимости от эмоциональности и по мере холерико-флегматичности хозяина.

– Тихо все! Ни звука! – отрезал эмоции трезвый и четкий голос Пелагеи.

В полной темноте, еле шурша деталями одежды, народ шарился по карманам в поисках источников света.

– Не включать свет, – скомандовала негромко Пелагея.

«Успел ли уйти в микрофн хоть самый первый крик? Даже если и успел, то успел ли он пройти аналого-цифровой преобразователь, многочисленные переходы из одной области памяти в другую и ускользнуть в туннели оптоволокна. Но даже если это успел, то протоколы гарантированной передачи пакетов должны были успеть обменяться контрольными суммами в подтверждение полноты переданных данных» – размышлял Нейл о том, могли ли хоть что-то успеть увидеть или услышать их друзья по другую сторону экрана.

*

Внезапное прекращение сигнала на несколько моментов ввели в неожиданность всех в штабах Пест и Венец. Сигнал упорно не возвращался.

– Ты что-то скажешь по поводу этого? – поинтересовался Глеб у Захара.

Тот уже полным ходом проверял всевозможные журналы и логи. Но объяснений не находил.

– Ошибок нет. Похоже на обрыв, – ответил он.

Поводов для нервов и так было достаточно. Поэтому неуспокоительных мыслей о причинах такого неожиданного обрыва связи было много. Глеб нервно расхаживал по помещению.

*

В штабе Чаша напряжение чувствовалось на кончиках волос каждого вот уже на протяжении пяти минут. Нервы заглушали звуки пульса у одних и обманывали осязательные ощущения у других. Было сложно понять, то ли это детектор создает легкое жжение на запястье, обнаружив присутствии их, то ли это собственные нервные импульсы пробиваются через выступивший пот.

Накрученные вдобавок ко всему историями Глеба, люди смогли довольно долго просидеть на своих местах. Однако, в помещении без окон не приходилось ожидать, что разобраться в чем-то можно будет с рассветом. Спустя полчаса Пелагея все-таки отдала команду:

– Кто желает, можно расходиться по домам. Но не все сразу!

40

Времени, с тех пор, как Авдей живет у Деша, прошло не так уж много. Авдею, однако, казалось иначе. Просто для него оно тянулось шагами хромой сороконожки, несмотря даже на то, что здесь все было ново, необычно и даже до непечатных слов интересно. Авдей все же ждал поездку на загадочную Препрею. Он не мог ее себе представить абсолютно никак конкретно. Со слов Деша ему рисовался то образ параспецифического оазиса, то недопотерянной далекой дыры. При этом избавиться от комплекса, что его будут воспринимать как служника, ему так и не удалось. Но он, конечно, надеялся, что хотя бы это путешествие действительно развеет однообразие.

Однажды в конце асана Деш спросил Авдея:

– Как у тебя продвигаются дела с изучением нашей речи?

– Тяжеловато, – признался Авдей. – Произношение очень сложное. Да и самостоятельно изучать языки не просто.

– Тем не менее, нужно выучить. Иначе как ты будешь со всеми разговаривать? Здесь людей много. Но они все говорят, как мы.

Мы сейчас начинаем курсы пратиарийской речи для людей с первого промышленного запуска, чтобы их можно было интегрировать в общество. И ты мог бы с ними позаниматься. Да, кстати… Я только сейчас уточню…

Деш на время вышел, чтобы узнать у Рейпатеонда, передали ли Манкоа первые группы безсертификатников в центры. Рейпатеонд ответил, что уже в тот же арияд всех бодрствующих разместили в здешнем территориуме. Здесь они будут их готовить. А потом уже отправлять из Мантамы будут в центры других линий. Тысяча свободных единиц, по словам Рейпатеонда, оказалась весьма не лишней.

– Людей с первого запуска, – продолжил Деш, обращаясь к Авдею, – сейчас уже начинают переводить в центры обслуживания и отдыха для людей. Такие открываются везде, где внедряется принцип. Ты тоже можешь туда ходить. Они открыты для свободного посещения.

– Хм! Это здорово! – Авдей явно заинтересовался, но реагировал сдержанно. – Объяснишь, где это? Думаю, я уже смогу туда добраться самостоятельно. Это раньше я дальше первого спуска не отходил! А сейчас уже перестал бояться потеряться.

***

На следующий же арияд Авдей отправился в центр. Поскольку он был предназначен для людей, пик активности там приходился именно на арияд. Людям это время было более комфортным.

Авдей довольно легко втянулся в общение, соскучившись по человеческой речи. Особенно по родной!

– Там было много наших. Мы организовали свою общину, – рассказывал Макар, с которым они быстро нашли общий язык. – Но потом начался такой бардак!

Я хорошо помню встречу с Данилкой, – Макар заулыбался шире спящей на солнце лягушки, вспомнив, как они увиделись первый раз. – Он был первым, кого я встретил, и с кем смог, наконец-то, поговорить по душам. Помню, до чего же мы были рады видеть друг друга! Сейчас его забрали, говорят, на Танкуру. Хрен его знает, где это! – когда Макара пробивало на эмоции, мимикой и жестами он всегда говорил больше, чем словами.

Авдей стал часто посещать центр, каждый конжон, а иногда и несколько раз. Он там действительно отдыхал и, наконец, почувствовал какую-то поддержку, ощущение чего-то близкого, чего-то категорически своего, даже несмотря на то, что все люди здесь были совершенно ему не знакомы еще совсем недавно. Авдей и сам понимал, зная свой характер, что окажись он на Земле вот так же в компании этих людей, даже для простой беседы контакт между ними налаживался бы долго. Но как же сближает чужбина! И чем чужее она, тем сильнее!

Здесь же Авдей встретил Мехмета, с которым они с трудом смогли объясниться, в том числе с помощью картинок. Оказалось, что Мехмет так же, как и Авдей, попал на Прата прямо с Земли. Истории про бесконечные леса, коридоры, этажи, семечки и самоуправство, которые рассказывали остальные, он не поддерживал на столько, что даже не верил в них. Но Авдей-то точно знал, что это реально.

***

– Ты продлила уже свой абонемент? – Спросила Грета Франческу, поправляя слегка растрепавшиеся на ветру волосы.

– Мне пока не нужно. Имилот Гигон сказал, что не возражает, если я буду посещать центр Манкоа, и разрешил мне взять абонемент на полсиклона. Он еще не истек.

Франческа помогла подруге заколоть волосы, видя, что та еле справляется сама с ветром, сумками и волосами.

– А я взяла только на один обиор. Сегодня продлю. Как думаешь, тоже на полсиклона продлить сразу?

– Конечно, если твой префер не возражает, – уверенно ответила Франчи. – Ты спрашивала у него?

– До этого я сколько продляла по обиору он не был против. Так что на полсиклона сразу тоже не будет.

– Как это так, ты за него думаешь? – возмутилась Франческа. – Я бы спросила, на всякий случай.

– Я тоже собиралась, – оправдывалась Грета. – Думала, что нужно, но Макар говорит, с чего это он будет против, если по инструкции нам положен спорт. Поэтому я не обязана каждый раз у него спрашивать. И вообще не обязана.

Франческу с такими взглядами еще никто не успел познакомить, поэтому она рассуждала с большей осторожностью.

Разговаривая, девушки как раз вошли в центр и сразу оказались замеченными Макаром. Он помахал им рукой.

– Привет, девчонки! – заулыбался во все зубы Макар.

Франчи и Грета тоже поприветствовали его.

Макар улыбался обеим, едва удерживая гормоны внутри своего организма. Он не сильно старался понять, кто ему больше нравится, так как его вполне устроил бы любой вариант.

– Ты как будто нас видишь еще до того, как мы войдем, – заметила Грета.

– Конечно! А вы как думали? Грета, ты не забудь, что…

К Макару подошел Изингома, и они о чем-то коротко переговорили, но Франчи и Грета не смогли ничего понять из их разговора. Макар вернулся к тому, на чем его прервали.

– Так, я хотел сказать… Грета, не забудь, что у тебя заканчивается абонемент, – с трудом выговаривая слова, напомнил Макар.

– А ты все помнишь? – удивилась Грета.

– Даже не сомневайся! – улыбнулся ей сияющий Макар, не забыв облагородить своим вниманием и ее немного более робкую или торможеную подружку.

– А ты про всех так помнишь или только про меня, – поддаваясь вольным манерам Макара, так же, как он, сверкая глазками, спросила Грета.

Макар и не думал теряться.

– Только про тебя одну! Одну тебя, тебя одну! – затянул он фразу на неизвестный Грете мотив.

– Кто это такой был? – поинтересовалась Франческа.

– Это Изингома. Старый знакомый. Но в центре он второй арияд только. Долго в себя приходил, – сострил Макар. Хотя на самом деле их просто группами выводили из состояния экономичного анабиоза, и Макару повезло, что он попал во вторую.

– О чем это вы так непонятно сейчас говорили, – продолжала расспрашивать Грета, – да так быстро, так забавно?

– Ага, не то, что с нами. Ты, я смотрю, так и не научился еще чисто говорить, – поинтересовалась Франчи.

– Я очень стараюсь, мои дорогие и любимые, – заверил ее Макар, – кошечки и ласточки, – добавил он на родном языке, только этого уже никто не понял. – Но, по правде говоря, язык сломаешь.

И Грета, и Франчи немного раскраснелись, когда Макар назвал их дорогими и любимыми. Такое проявление личного отношения для них было даже шокирующим. А слово любимый по отношению к людям вообще не употреблялось. Для Макара это, однако, было совершенно приемлемой манерой поведения. Ему даже понравилось, что девочек так легко смутить.

– А с ним мы просто говорили на своем языке, – пояснил Макар. – Так привычней и легче.

По секрету только вам скажу, что сейчас уже многие из местных, я имею в виду только людей, тоже начинают говорить по-нашему. Это стало невероятно модно!

Макар смешивал пратиарийские и свои, когда не знал пратиарийских, слова, а своей интонацией добивался максимального эффекта любопытства. Ему это удавалось очень не плохо.

– Модно? Это как? – вытянулись в лицах девчонки.

– Ну, вы че? Модно! Это значит в тренде! Стильно! Круто! Типа не отстаешь! На волне! Ты лучший! Ты супер! Фешенебельно!!! – развернул, словно из золотой обертки, он последнее слово.

Грета и Франчи сделали вид, что им стало понятнее. Какие-то слова, как «на волне», произнесенные на пратиарийском, им были понятны, но только не в данном контексте. «Ты лучший» было, пожалуй, самым адекватным для девушек сравнением. Остальное воздействовало только на подсознание. Но главное, что им это стало еще интереснее!

– Ну, так, после занятий жду вас, продлять абонемент. Договорились? – Макар посмотрел на Грету.

– Да, давай потом продлим, а то сейчас уже почти начало. Нам нужно бежать.

*

В конце занятия, на котором быдлоподобно присутствовало около сотни человек, Грета спросила у тренера Эмили.

– Я несколько раз уже слышала, что ты и не только ты… Вы вот здесь говорите как-то не понятно. Макар сказал, это называется на своем…, – Грета забыла слово и не договорила фразу. – Вы какие-то странные, не как все.

– На своем языке, – несколько высокомерно закончила недосказанную Гретой фразу Эмили. – Мы и в самом деле не как все, – уже не столько Грете, сколько просто вслух озвучила свои мысли Эмили.

Высокомерие, однако, по отношению к более уязвимым живым существам, а именно такими для себя видела Эмили клетионских, не было ей свойственно. В ней оно проявлялось по отношению к тем, кто ничего из себя не представлял, но торчал во все стороны первым. А местные котята были настолько умилительны в своей наивности, что в Эмили невольно просыпалось ощущение себя выше на два подиума.

– Да, да! Макар так говорил, – узнала слово и обрадовалась как первоклассница Грета. – Как это?

– Как мне объяснили, здесь на Прата все говорят одинаково, то есть на одном языке. Просто у вас других языков нет, поэтому вы никогда и не задумывались о языках. У нас на Земле было много языков. Мы часто могли не понимать друг друга, так же, как вы сейчас не понимаете нас, когда мы говорим на своем языке. Как я не всегда еще понимаю вас.

– У вас на Земле…? – вопросительно протянула Грета, пытаясь представить, как это и, где это. – На Клетионе, может, ты хотела сказать?

– Не напоминай мне про эти отвратительно белые стены, мена колотит от них, – напряженно процедила Эмили. – Я говорю именно про Землю. Не знаю, как тебе это объяснить. Но это и не суть важно.