Принцип «Земля»

– Не расстраивайтесь так, – успокаивала ее коллега. – Все-таки не насовсем. Вы сможете прилетать сюда на выходные.

– Я не расстраиваюсь. Мне просто грустно.

– Такое бывает.

Разговоры обитателей Клетиона по сложившейся или сложенной привычке редко выходили за рамки того, что очевидно, обсуждаемой темы или наблюдаемого явления. Если они общались, то это было зачем-то нужно, кому-то полезно. Разговор о грусти выписывался из этих рамок.

– Со мной такое впервые, – продолжила дама Штапа, вдаваясь в подробности своих ощущений, несколько стесняясь.

Оба эти чувства ей были довольно непривычны. И стоит ли говорить об этом? Возникло третье непонятное ощущение. Сомнение. А интересно ли это ее собеседнице?

– Сама даже не могу понять это чувство, – продолжила дама Штапа. – Но почему-то мне кажется, что о чем-то подобном рассказывала дама Назира, когда она вспоминала рассказы дамы Журы. Дама Жура иногда делалась совсем, совсем грустной и говорила, что у нее немного защемило сердце. «О Родине», как она поясняла.

– О Родине? Что это?

– Она не рассказывала. При этом она отказывалась идти в медику. И убеждала даму Теччу, что это не поможет.

Даме Штапе было не просто объяснить, что чувствовала дама Жура, ведь ей самой об этом только лишь рассказывали, причем те, кто тоже только слышал. Своих чувств она так же не могла описать точными словами, но чувствовала, что именно об этом ей и рассказывали когда-то.

Ей в Лесном очень нравилось, она прожила здесь практически всю жизнь. Но необходимость покидать его была придумана не ей. Это строгое решение, принятое на последней встрече Совета развития Клетиона.

Совет собирается один раз в обиор по местному времени. Так было с самого начала. На нем присутствуют только те, кто стал старшей дамой или старшим господином. Кроме людей на совете еще всегда были пратиарийцы, но об этом участники совета не имели права рассказывать.

Как пратиарийцы попадали на Совет и как уходили, никто не мог понять, но зал совета открывался для людей, только когда пратиарийцы уже были за столом, точнее за его половиной, на своих местах.

Стеклянная, по всей видимости, перегородка разделяла стол на две половины и не давала возможности пройти на вторую часть зала. Но стол выглядел единым целым. Иллюзия общего пространства и тесного общения была полной.

Дама Штапа вошла в совет, когда не стало дамы Куни, которая заменила даму Назиру, и так далее до дамы Матильды и дамы Журы, что была первой дамой, выбирающей главные занятия для детей.

Дама Жура была на Клетионе первой и единственной, кто осознавала историческую аналогию того порядка, в котором она принимала здесь участие.

«Я боюсь, что этот порядок рано или поздно взорвется изнутри, – говорила она сама с собой. – Ведь большинство философов признавали полис Платона утопической идеей. Ведь было же огромное количество таких сообществ… С какой целью здесь установлен такой порядок?»

Их правило, руководствоваться интересами и способностями детей, соблюдается и по сей арияд. А для определения способностей используются тесты Матильды для разных возрастов. Уже дама Жура одна с трудом справлялась с тем, чтобы правильно определить занятие всем детям. Потом детей стало больше, и Матильда, став дамой, создала целую группу и разработала специальную систему тестов.

На последнем совете решили, что в Лесном педагогиуме останутся только дети ясельного возраста и младенцы. Здесь их будут оставлять мамаши. С детьми дошкольного возраста здесь уже давно стало тесно. Тем более, на совете было сказано, что численность будет продолжать расти. А, кроме прочих преимуществ, Центральный педагогиум в несколько раз больше Лесного, он способен разместить всех детей как раз до момента прохождения заключительного теста Матильды.

Выбор для этого возраста Центрального педагогиума не был случайным. Он находится возле парома. Дети будут видеть, как взрослые будут улетать на нем в Большой мир. Так будет формироваться их мечта, что когда-нибудь и они улетят. Остальные до момента отправки в Большой мир будут жить в Горном, Озерном, Прохладном и других педагогиумах.

36

Резвящий энтузиазм и предвкушение гадости, которую, если все сложится, удастся подкинуть врагу, весьма и весьма помогали. Одновременно страх заставлял подходить к делу тщательно.

Пришлось долго искать подходящее место, не очень людное, желательно на окраине или за городом, но не за три неизмеримых расстояния от него, и где одновременно было бы достаточно невостребованных электрических мощностей. Заброшенных городов было много, а заводов и цехов еще больше, но большинство из них были обесточены самым простым воровством проводов.

– Возможно, какие-то провода даже были сняты для наших нужд, – предположил Аким, когда обследовали очередной цех. – Так что не будем сильно напрягаться и ругать вандалов.

Кое-что, из того, что было необходимо, нашлось здесь же: мощные фонари еще были в исправном на вид состоянии, кабеля, чаны, вода, шланги и тросы достаточной длины. Что именно понадобится, наперед никто не знал, но все, что могло бы пригодиться, на всякий случай расположили в пределах удобной досягаемости. Аким откуда-то приволок и наладил звуковую аппаратуру.

– Нашел полнейший хлам, но орать будет. Нам ведь и нужно всего-то для привлечения внимания, – оправдывался он по поводу качества звука.

– Да, да, дружище, – соглашался Глеб. – Лишь бы орала. Главным образом басила, как мне кажется.

– Согласен. Басы лучше огибают препятствия и медленнее тухнут, – добавил Аким.

– Вам спецам виднее, – подмигнул ему Глеб.

– Давай еще прожектора завяжем на музыку! – предложил вдруг Аким.

– Если хочется… Только зачем?

– Типа здесь заводная тусовка! Здесь же в цеху есть окна, будет видно снаружи, сильней привлечет внимание.

– Ну, давай. Сильно только не заморачивайся. Если все успеем, на той неделе попробуем захлопнуть ловушку. Джоска обещал со своей частью тоже управиться. Да, Джоска? – уточнил Глеб, крикнув на весь цех.

– Че? – несколько тянучими интонациями откликнулся тот.

– Управишься к той неделе?

– Должон! Уже везут! – снова вытянул он пару фраз.

– Я вот думаю, здесь люди нужны будут, или все оставить, чтоб на автомате сработало?

– Думаю, надежней будет с людьми. Хрен его знает, куда оно сначала полезет! – ответил Джоска.

– Мне тоже так кажется, – поддержал его Аким.

– Если оно вообще сюда прилетит. Это мы думаем, что привлечем их внимание, – засомневался Глеб.

– Да куда оно денется?! Ну, всегда стоит только подняться шуму… – ответил уверенно Аким.

– Точно! Тут как тут! – продолжили Джоска и его эхо.

– А шум мы обеспечим первосортный! – заранее похвастался Аким. – Здесь такая туса будет. Я бы сам не отказался…

– Ну, ладно тебе! – остановил его Глеб, а потом сам размечтался. – Как только разберемся с ними, закатим здесь же на этом заводе такую замануху…!

– А я все-таки сделаю что-нибудь кричащее и со светом, – решил Аким. – Пригодится еще, когда будем праздновать.

Он направился в закоулки цеха, поискать подходящее старье. Глеб кинул взгляд на уходящую походку, и почему-то ему снова бросилось в глаза ее сходство с лучшим другом отца дядей Авдеем.

Глеб не часто замечал эту наследственность, поскольку Аким в характере и внешне сильно отличался от своего отца. Дядя Авдей был спокойным и рассудительным, а Аким всегда с головой бросался в очередную идею. Но забавная угловатая пластичность их движений выдавала без остатка одного в другом.

***

– Ну, нихрена-ли-не-видали…! – тяжело выдохнув, громко скомандовал Глеб. – Все! Запускай! Ждем-с гостей!

– Главное, чтобы он был один! – крикнул Аким.

– Все будет как обычно. Они парами не летают, – уверенно сказал Джоска.

Музыка орала так, что не оглох бы только глухой от рождения. Свет мигал скучно, но противно бликовал по глазам. Он утомлял, но не давал заснуть. Видно, Аким все-таки не стал напрягаться, хотя в его характере было такое, что он мог ради просто интереса увлечься и сделать если не шедевр, то хотя бы очень прикольно.

В десяти метрах от ворот от боковой стены установили перегородку почти во всю ширину и высоту ангара, за ней смонтировали освещенную площадку. Второй выход с площадки был в высокий проход, соединявший два цеха. Попасть туда можно было, только обойдя перегородку.

Глеб и Джоска разместили себя в импровизированной инженерной будке в виде настила на перекрытиях под сводом цеха – отличное место наблюдения. Еще несколько человек удрали в соседнее здание. Главное было не дрогнуть и не привлечь внимание к себе.

– Ну, как тебе антураж? Привлечет внимание? – поинтересовался Джоска.

– Не сомневаюсь! – ответил Глеб.

– Звук хрипит, – посетовал Джоска.

– Не принципиально в данной ситуации. Зато свет такой яркий, что сетчатка пузырится!

– Лампы бешенные нашли, – с гордостью проговорил Джоска.

– Ты специально сделал, чтобы один прожектор сюда периодически попадал? – после очередного попадания возмутился Глеб.

– Не. Случайность, – пробормотал Джоска. – Давай сместимся в сторону.

– Да уж придется сместиться, – начал переползать Глеб. – Если нас здесь обнаружат грифы, нам не избежать серии вопросов, – прогундел он.

– Да, мы-то что? – отозвался Джоска.

– Вот и объясняй потом, что мы…

– Так мы-то вообще не при делах. Сидим здесь на балконе и даже семечки ни в чью сторону не плюем, – приподнял настроение шуткой Джоска.

Глеб улыбнулся.

– Ладно. Потом поплюем семечки. Тссс, – он перекрестил пальцем губы.

В былые времена нашлись бы желающие оторваться здесь. Но сейчас приходилось хранить полную тишину на фоне кричащей музыки.

Сценарий сработал железно. Месяцы наблюдений прошли не зря. На возникший несанкционированный шум гриф появился менее чем через десять минут. Он завис у ворот, пытаясь выявить источник активности. Он был явно наготове. Оружие уже было в руке.

Увидеть грифа на улице было вполне обычным делом, но и Глеб и Джоска осознавали особенность ситуации, которая все-таки сковывала мышцы и мысли. Не найдя ничего особенного и объясняющего в первой части огромного помещения, гриф двинулся вперед, облетел ширму, направился в проход, где мигал, заманивая, очередной прожектор.

– Готов! – шепнул Джоска, почувствовав на запястье четкое жжение, и утопил рукоять рубильника.

Грифа резко осадило на пол. Из лежачего положения он попытался встать на колени, но ноги выгибало. Еще сильнее при этом выгибало и растягивало спину.

– Тварь тягучая, сопротивляется, – злобствовал Джоска.

Но дальше действовал уверенно. Он закрыл ворота, отрубил все лишнее, и вывернул на максимум регулятор мощности электромагнита. Грифа пылью осыпало на пол и размазало тонким ровным слоем.

Внезапная тишина свистела в ушах, казалось, что пульс в венах отзывается эхом после каждого удара. Эхо, накладываясь на себя и давило вены фазами резонансов. Все трое сидели, ощущая постоянное жжение детекторов. Оно не нарастало, значит, присутствие их было постоянным.

– Мы три года хотели это сделать, – негромко неуверенно нарушил тишину Глеб, – с одной единственной целью…

– …а теперь боимся подойти ближе и…

– …посмотреть, кто же они?

Справившись с нервами и одновременно выждав паузу, но так и не дождавшись других грифов, они двинулись с места.

– Мы точно не знаем, что будет дальше, и сколько у нас будет времени, поэтому нужно извлечь из каждой минуты максимум, – дал установку подбежавший раньше их Аким.

В течение остатка дня Глеб, Джоска, Аким, да собралось почти все крыло Пест, кто жил неподалеку, изучали пойманный образец, разглядывали, прислушивались. Помимо того, что полностью все происходящее снималось на видео, делались десятки фотографий, общих и детальных. Аким заметил:

– Ни одной крупной части, кроме пистолета.

– Да. Полностью развезло в кляксу, – согласился Джоска, прищурился, – слоем приблизительно в миллиметр, мне кажется, не больше.

– Чёсе! Получается, что даже одежда – это имитация! – добавил Захар. – Капитос!

– Возле него детектор дает постоянный сигнал, – обратил внимание Глеб.

– Глазами почти невозможно увидеть, проще ощутить рукой, – ответил Захар и приложил одну руку на пятно грифа, а другую руку на пол. – Может, это кажется, но здесь есть ощущение постоянной какой-то мелкой вибрации, возни, что-то кишит под рукой, в отличие от того, что здесь. И глазами смотрел, тоже какая-то дрожь, как будто мутит. Аж тошнить начинает. Но я сколько ни смотрел, не нашел ни одной крупной детали. Чем-то же все это должно управляться?

– А ты думаешь, что центральный блок должен быть обязательно как ящик? – поинтересовался Джоска.

– Пусть не ящик. Коробочка, – улыбнулся Захар.

– Даже наши технологии уже позволяют делать такие вещи микроскопическими, – возразил Аким.

– Да. Чья же это технология? – задумчиво произнес Захар.

– Ты думаешь, все-таки люди? – спросил Глеб.

– Я даже не знаю, чтоб более вероятно, – ответил тот.

За несколько часов обследований накопилась какая-то информация, а за весь день поднабралось и усталости. Решили продолжить завтра, оставив нескольких человек дежурить. Джоска решил ночевать здесь, рассудив, что в случае необходимости его могут разбудить.

***

– Привет, Палаша, – затопленным голосом произнес Глеб. – Браннекен что говорит?

– Привет, Глеб. – Пелагея была несколько озадачена таким вопросом, заданным прямо вот так сразу. – Что-то случилось? Как прошла операция? Браннекен… Ты что имеешь в виду?

– Технология. Когда он ее запустит?

– Последний раз он называл срок три месяца, но сам в это не верил. Это завершение разработок. А о полной готовности он не говорил вообще.

– Спросишь? – сухо продолжил Глеб.

– Спрошу, – ответила Пелагея, понимая, что явно что-то случилось. – Они там что-то уже навороченное паяют. Говорят, что будут встраивать дополнительную память, чтобы запоминать все, что люди будут видеть. Только спорят, какой потребуется объем. Я им говорю, что все запоминать не обязательно, достаточно запоминать избирательно, только то, что связано с заданием. Они утверждают, что отличить нужное от ненужного сложно. Бывает настолько непрямая связь, что лучше запомнить все, чем что-то забыть. Пускай мозг сам разбирается, что связано и как.

– Подожди, а зачем вообще запоминать? – спросил Глеб. – Они потом с них информацию сливать будут?

– Сливать не будут. Но люди в памяти смогут восстановить все мельчайшие подробности увиденного.

– Ты серьезно? Это что реально? – но по тону Глеба не было заметно, что эта новость его воодушевила и взбудоражила.

– Говорят, реально. Тревор, кажется, в штабе, можно у него уточнить прямо сейчас.

– Уточни, пожалуйста, – попросил Глеб. – И о сроках.

Она попросила найти Тревора, а сама продолжила:

– Сейчас они решают, безопасно ли использовать память мозга для этого. Тогда вопрос только с пространством адресации, чтобы в нужный момент можно было вызвать нужное воспоминание. Или лучше использовать искусственную память.

– Ты так во всем разбираться стала? – заметил сухо Глеб.

– А как же?! Этих ученых не поймешь! Мне же нужно как-то понимать, где они мне в прошлый раз чего-то недоговорили?! – всплеснула Пела. – А ты какой-то скучный и прямолинейный сегодня, – заметила она.

– У нас погибло четверо человек, – ответил Глеб. – Мы не можем такими количествами терять своих людей. Их и так очень мало. Поэтому я испрашиваю, когда Нейт и Тревор думают заканчивать работу.

– Уразумела враз, – ответила Пелагея. – Что-то пошло не так?

– Я не был вчера в штабе, но ты, наверное, звонила, слышала. Мы поймали одного. Мы допоздна возились с ним, изучали. На ночь оставили охрану. Тим говорит, что появились еще три грифа. Они уже не искали зачинщиков. Просто зачистили территорию, полностью уничтожили оборудование, соответственно все обесточили. Тим один успел убежать и спрятаться. Остальные погибли. Естественно наш гриф тоже ушел.

– Это значит, он как-то сообщил о том, что его захватили, и передал свое местонахождение?

– Возможно. Рации при нем не было. Единственный крупный предмет – это пистолет. Мы тоже ломаем головы. Видимо, есть какая-то связь. С другой стороны, если есть другая связь, почему наряд не нагрянул раньше? Мы несколько часов боялись, стояли на стреме, потом только расслабились.

– Возможно, он, когда направлялся к вам, оставил где-то в участке данные, куда направился, что зафиксировал нарушение порядка, – предположила Пелагея.

– Возможно. И они, не дождавшись его возвращения, ночью пошли ему на выручку, – достроил с иронией цепочку событий Глеб. – А знаешь, Палаш, уточни у Колет, оставляют ли они в участках данные, куда направляются?

– Она, вроде, тоже здесь была. Попробую найти ее.

Пока Пелагея разыскивала Колет и Тревора, Глеб продолжил разговор с Орестом.

– Мне кажется, что не записываются они нифига нигде, – сказал Орест. – Они в участках практически не появляются. Они же не приводят нарушителей, а избавляются от них!

– Желательно знать точнее, чем кажется.

– Ну, это насколько я понял с рассказов Колет, – уточнил источники своих предположений Орест. – Грифы – это особое подразделение полиции. Достаточно закрытое.

– Да, да, – подтвердила Колет, спешившая к мосту. – Куда направляются, не говорят, и о проделанной работе в участке не отчитываются.

– Ну, вот! Я же говорил, – утвердился в своей правоте Орест. – Поэтому они так спокойно беспределят. Никто не считает, сколько народу они косят!

– Глеб, вызывай, давай, Венец, да давай вместе все обсудим. Все равно же какая-то информация теперь есть. Всем нужно знать, – предложила Пелагея.

– Аким, вызовешь? И собери наших. ОК? – попросил Глеб Акима и продолжил общаться с остальными. – Из материалов остались только фотографии. Видео уничтожено, так как все осталось там, мы не забрали сразу. Ну, и то, что осталось в наших головах.

Подключился Венец. Глеб попросил собрать у моста всех, кто находился в штабах.

– Развезло его в пятно площадью метров в пять слоем меньше миллиметра, точно не измеряли. Мы попробовали посчитать. Это значит, в нормальном виде гриф должен быть полым, – добавил Захар к тому, что всем включившимся в разговор пересказал Глеб. – Слой состоял из, судя по всему, каких-то мелких однообразных крошек. Это же видно и на фотографиях при большом увеличении. Сами видите.

И в Чаше и в Венце на своих экранах уже рассматривали вовсю снимки.

– Ну, как и в том случае со льдом. Тоже в пыль, – вспомнил Орест.

– Так, значит, никакого… Ничего похожего на главный блок? – рассуждал Томас.

– Похоже, что так и есть. Ничего похожего на чип, сердце, ядро, как мы привыкли это видеть в кино и в своих технологиях. Называть можно как угодно. Вся эта ни на что не похожая мелочевка выглядит равноправной, – продолжил Глеб.

– Почему ни на что не похожая? – сообразил Захар. – Вполне сойдет за конструктор. Мелковат только!

– Слишком мелковат, я бы сказала! – ответила поглощенная Пелагея. – Это скольки кратное увеличение? – уточнила она, глядя на монитор.

– Как тут скажешь, смотря, с какого расстояния снимали. Линейку никто не догадался приложить, – ответил Орест. – Судя по тому, что на снимке только это пятно видно, это макросъемка. – Он посмотрел на процент, показывающий масштаб отображения. – Увеличение, наверное, раз в двадцать с лишним.

– Вот я и говорю, мелковато. Даже при таком увеличении и то не разглядеть.

– Эт че, значит, получается, уколом в сердце их не поразить? Бессердечные! – выдал с досады Орест.

– Бессердечные, – уныло согласился Захар. – Но как-то же они организуются в некое целое, эти частицы.

– Не просто в некое целое, а в некое целое, выполняющее осмысленные действия! – уточнил Орест.

– И оно как-то, возможно, тем же образом общается между собой, – продолжил Глеб.

– Ну, тогда, если прикинуть, сколько грифов шатается по улицам мира, а мы знаем, что они не только грифы. Правильно я говорю, Глеб, статистику ты сводил?

– Да, правильно, – ответил Глеб. – Если кто не знает. За три месяца мы чаще всего получали сигнал детектора вблизи грифов. Среди обычных людей они почти не встречаются, некоторые чиновники только. Среди больших боссов и чистеньких магнатов, к кому мы смогли приблизиться, очень часто. Кроме того, в общественных местах встречались предметы, дающие сигнал. Нейт Браннекен из крыла Чаша сообщил, что плетеные скамьи у них в госпитале в холле, когда садишься, встаешь, регистрируются детектором, и даже растения, что примечательно растущие и чудесно цветущие.

– Так что, получается, уши и глаза могут быть везде, – подытожил Аким. – И они легко могут менять форму и назначение. Это видел отец Глеба.

– Тогда, если они все общаются, должен быть постоянный фон, – закончил свою прерванную мысль Орест.

– Вы только представьте себе, какой это трафик! – подхватил идею Аким.

– Это канал связи невообразимой ширины! – продолжил прикидки Орест. – Мы, наверное, даже таких чисел не знаем, сколько байт по нему прокачивается ежесекундно!

– Подожди, «в байтах», – притормозил его Аким. – Это ты мыслишь байтами. Кто сказал, что они используют дискретную модуляцию?

Их научный запал поймала Пелагея и попыталась направить его в деятельное русло.

– Тогда вам с Акимом и карты в руки, – сказала Пелагея. – Просканируйте этот фон.

– В каком диапазоне? – наивно поинтересовался Орест.

– В максимально широком! – не менее наивно, но молниеносно ответила Пелагея.

– Во всех известных, – уточнил Аким. – Только у нас нет такого оборудования, чтобы просканировать все известные диапазоны.

– Что-то специальное нужно? – продолжила Пелагея.

– Пел, ну, не тазиком же гамма-излучение, например, сканировать!? – ответил Аким.

– Если б присутствовал постоянный гамма-фон, мы бы уже, наверное, давно все вымерли. А мы знаем, что они здесь уже не менее семидесяти лет, – сообщил Глеб, – если сопоставить работы отца, начало раскопок и так далее.

– Про гамму я так просто сказал, но она, наверное, тоже разная бывает.

– Гамма довольно сильно поглощается любым веществом, даже обычным воздухом, – увещевательно сообщил доктор Адиса ученый из исследовательского ядерного центра, член крыла Венец, тоже присутствовавший у моста. – Для связи оно… – Адиса скептически покачал головой.

– Ладно вам, послушайте умных людей не умничайте, – остановила спор Пелагея и снова обратилась к Оресту. – Вы поняли, что именно нужно просканировать. Скажем так, нужно проверить все известные нам способы дистанционной передачи информации.

– Подождите, на счет фона, – включился снова в разговор доктор Адиса. Обычно он не много говорил во время мостов. – Я тут припоминаю, как-то давно на конференции, посвященной парадоксам природы, я слышал про некое предполагаемое поле, потом мне попадалась информация в публикациях. Группа ученых где-то в тридцатых еще годах, уже давно, в…, не помню, где они базировались, исследовали белки, и, как они решили, белок реагировал на какое-то воздействие при полной изоляции образца от всяких известных внешних воздействий.

– Да это просто белок гнил у них! – предположил насмешливо Орест.

– Ну, тебе, конечно, виднее, чем людям, которые этому жизни посвятили, – сдержанно ответил ему Адиса.

– Ладно, пусть они не обижаются.

– Да, некоторые из них, может, уже и не могут обижаться. Так что не беспокойся об извинениях, – доктор Адиса был спокоен в пример для подражания.

– Там проблема пошла от биологов, – продолжил он. – Один наблюдаемый ими вид медуз, они заметили, мигрировал в более низкие слои воды. Притом, что вид требователен к свету. Точнее не сам вид, а симбиотические водоросли, от которых зависело питание и самих медуз. Ну, так или иначе, не пойдем сейчас в детали, я их сам не знаю, медузы вопреки этому ушли вглубь. Подробности поищу у себя в записях. Но факт в том, что медузы мигрировали вдруг! – Адиса подчеркнул последнее слово. – Предыдущие тысячелетия или, по крайней мере столетия с тех пор, как их открыли и наблюдали, они существовали стабильно без миграций. Значит, фактор ранее отсутствовал.

– Да там факторов разных могло быть, атомная лодка раз чихнула под медузами, они и того, – снова отсветился Орест.

– Ну, видишь, ты быстро догадался, а они пять лет работали, прежде чем решиться опубликовать свои выводы – снова выдержанно прокомментировал Адиса.

– Орест, – предложила Пелагея. – А ты вот не потешки глаголь, а у нас же есть возможность порыться в базах некоторых поисковиков, свяжись с ребятами.

– Они же опять ссылки только выдадут, самих страниц не вынут, – проныл Орест. – Ну, или по крайней мере не все или не целиком.