скачать книгу бесплатно
– Кто бы это ни был, он нас дразнит, – говорила Холмс, расхаживая по лаборатории как тигр по клетке. – Мышьяк и так прикончил бы Добсона. Змея – просто дурацкий жест, послание. Конечно же, наш преступник не смог достать болотную гадюку, твой прапрапрапрадед ее выдумал. – Она сказала это с таким презрением, что я закатил глаза. – Но сам подумай, Ватсон, зачем Добсону стакан с молоком? В его комнате нет холодильника; пришлось бы нести его из столовой после ужина. И я допускаю, что Ли Добсона вдруг накрыла любовь к народной музыке, но цуг-флейта – это уже как-то слишком. Для полиции эти предметы не важны.
Получается, убийца оставил их для нас, так как знал, что мы проведем собственное расследование.
– С нами играют, – сказал я. – Но почему он хочет, чтобы мы с тобой об этом знали?
– Мы с тобой, это важно. – Она подняла бровь. – Добсон весь прошлый год меня преследовал – и ничего. Но вот появился ты – и завертелось. Мы начнем с тех, кто прибыл сюда летом, ну или с тех, кому особенно выгодно избавиться от нас обоих.
Зачем я вообще кому-то сдался? Холмс – тут все понятно. Она была умнее, чем; быстрее, чем; смелее, чем… – в этом уравнении нужна вторая переменная, чтобы оно имело смысл. Может, я просто попал под раздачу. Может, это какая-то ошибка. Моя жизнь, как бы я ни мечтал об обратном, оставалась скучной до безобразия. Охотиться на меня причин не было.
Но если бы Холмс поняла, сколь незначительна в действительности моя роль в происходящем, она бы просто выставила меня за дверь. В мир домашки по химии, пошлых шуточек Тома и прочих атрибутов моей американской ссылки. В мир, где она недосягаема и я могу видеть ее лишь во сне. Только в этот раз мне было бы гораздо хуже, ведь я бы знал, что теряю.
Я решил помалкивать.
Холмс остановилась и прислонилась к стене. Я вспомнил, что она совсем не спала прошлой ночью. Не знаю, как она вообще держалась на ногах.
– Полиция не позволит нам участвовать в расследовании, даже без вмешательства Шепарда, – сказала она. – Идиоты. Думаю, им не понравилось, что я была на месте преступления.
– Вообще-то, мы главные подозреваемые, – напомнил я ей. – Это вроде как автоматически исключает подобное сотрудничество.
Она пожала плечами, словно это была сущая мелочь.
– Тогда это все.
– Что все?
– Это все, что я хотела сказать тебе. Буду думать, что нам делать дальше.
Ясно, я свободен. Нужда во мне отпала, и наше расследование на сегодня окончено. Поднимаясь, я подумал, не ошибся ли, решив, что начинаю что-то для нее значить.
Холмс, казалось, сразу же обо мне забыла. Она сняла скрипичный футляр с полки и достала оттуда инструмент: теплый и блестящий, казалось, он вот-вот оживет. Я вспомнил специальный выпуск Би-би-си-четыре, который слушал у себя на кухне прошлым летом; мне было чертовски тоскливо перед отъездом, и мама всеми силами старалась меня приободрить. В тот день она пекла плюшки с корицей, делала из теста длинные жгуты, и их края свисали с нашей крошечной столешницы; пахло так, что я выполз из своей комнаты. Она взглянула на меня, перепачканная мукой, с прилипшим к щеке каштановым завитком. Прежде чем кто-то из нас успел заговорить, радиоведущий объявил выпуск, посвященный Страдивари.
Его голос звучал под аккомпанемент знаменитой записи концерта Мендельсона, который Шерлок Холмс исполнял для Его Величества Эдуарда VII на своей собственной скрипке Страдивари. Запись была плохой, но при этом удивительно живой, несмотря на помехи.
Я подошел ближе; моя мать поджала губы, но не стала переключать станцию. Так мы и сидели в тот день, покрывая глазурью остывшие плюшки и слушая рассказ диктора о форме скрипки, плотности древесины и о том, как Антонио Страдивари вымачивал свои инструменты в венецианских каналах.
Все это промелькнуло передо мной, когда я увидел скрипку Холмс цвета темного сахара, и я застыл, наблюдая, как она водит рукой по грифу, перед тем как начать. Смычок ярко выделялся на фоне ее черных волос; она закрыла глаза. Зазвучала знакомая и одновременно непривычная мелодия – народный мотив с яркими всплесками диссонанса. Я стоял всего в паре метров от нее, но она была так же безнадежно далека от меня, как Шерлок Холмс, играющий для короля ту же мелодию столетием раньше.
Не знаю, сколько времени прошло, но вот она остановилась, и я понял, что так и стою дурак дураком, вцепившись в дверную ручку.
– Ватсон, – сказала она, отведя скрипку в сторону. – Увидимся завтра.
Шарлотта отвернулась и продолжила играть.
Четыре
На следующий день я снова не брал трубку, и тогда в моей комнате объявилась миссис Данхэм и вежливо предупредила, что, если ей придется выслушать по телефону еще одну истерику моей матери, она совершит публичный акт самосожжения. В общем, в тот четверг мне пришлось выдержать концерт от мамы и поток вопросов от моей сестры Шелби – «Что случилось? Ты в порядке? Тебя что, теперь домой отправят?» – и разговор этот тянулся бесконечно. Про приглашение на ужин к отцу я не стал им рассказывать; я сам еще не решил, ехать или нет.
С Томом мы всё уладили. Вернее, его природное добродушие взяло верх над подозрениями, и спустя день неловкого молчания он сам подошел ко мне, когда я работал за своим столом. Мне хотелось сохранить на бумаге все детали убийства Ли Добсона – точные часы и даты, названия ядов, все, что раскопала Холмс. Я подумывал написать об этом рассказ, и, когда Том заглянул мне через плечо, было вполне естественно испытать свою задумку на нем.
А заодно проверить версию, благодаря которой ни меня, ни Холмс не исключат из школы.
«Происшествие со змеей» – так в официальном заявлении от Шеррингфорда охарактеризовали «несчастный случай», произошедший с Ли Добсоном. Читать это было скорее странно, чем страшно. Таким образом администрация пыталась убедить родителей в безопасности кампуса, но студентов все равно увозили домой пачками. Особенно тихим и пустынным казался в эти два дня наш холл: ни очереди в душ, ни громкой музыки из комнат.
Очень скоро эту тишину нарушили репортеры.
Еще вечером их не было – а наутро во дворе стало не протолкнуться, повсюду вспышки камер и громкие голоса. Стоило выйти после занятий, как тебя поджидали их сочувственные похлопывания по плечу и нацеленные в лицо объективы. Большинство студентов игнорировали их. Но не все. Как-то раз во время обеда я видел, как та рыжеволосая девушка с французского тихо плакала на камеру. А потом сквозь слезы сообщила, что ее портфолио можно посмотреть у нее на странице. Наверное, я не вправе винить человека за такое наглое использование СМИ; в конце концов, они тоже ее использовали.
Потом этот же журналист принялся за меня.
Он ходил за мной по пятам на переменах и бормотал соболезнования, а затем выдавал вопросы вроде «Вы действительно считаете, что с Ли Добсоном произошел несчастный случай?» или «Правда ли, что вы держите у себя в комнате змею?». На оборудовании оператора был логотип Би-би-си. Но мне и так было понятно по аристократическому акценту и гордо поднятому подбородку – очередной урод из Оксбриджа 1. Его отправили через океан за компроматом на Холмсов; это было ясно по тому, как настойчиво он пытался перевести разговор на Шарлотту. Каким-то образом он раздобыл мое расписание и еще долго караулил меня между занятиями на пару с оператором.
В тот день я решил, что от меня наконец отстали. Когда я вышел через главный вход, эта парочка беседовала с местным на ступеньках научного корпуса. «Да, чувак, – донеслось до меня, – я тоже об этом слышал. Мои э-э-э… друганы говорили, что Шарлотта Холмс создала какую-то жуткую секту и Джейми Ватсон – что-то типа ее мелкой злобной шестерки…»
Опустив голову, я быстро прошел мимо, но репортер окликнул меня и бросился следом, стараясь ухватить за руку.
Я резко развернулся и уже был готов ему врезать. Оператор мгновенно выпрыгнул вперед и направил на меня свой объектив.
– Поняли, о чем я? – тут же вставил местный.
В этот раз мне удалось его разглядеть. Лет тридцать, черты лица мелкие, самые обычные, волосы светлые, густые. Том говорил, что это здешний барыга – я видел, как вечерами он ошивается в кампусе.
Очевидно, сейчас его слово дороже моего.
Совместное название Оксфорда и Кембриджа, старейших университетов Великобритании.
– Отойди, – тихо сказал я и поднял воротник. Мне дали пройти, хотя все мы знали, что завтра они вернутся.
Но нет. Очевидно, репортеры так всех достали, что наконец начали поступать жалобы от родителей. На следующий день Шеррингфорд официально закрыл кампус для посетителей.
Когда я спросил Холмс, рада ли она, в ответ увидел только вежливую улыбку.
– У моего брата договор со СМИ, – сказала она. – Меня они не трогали.
Настроение у всех было на нуле, так что, несмотря на траур, школа решила не отменять школьный бал. Зеленые и белые школьные флаги развевались возле часовни и библиотеки; на ужин столовая пообещала стейки и лосось. Каждый день девушки толпами отправлялись на почту и возвращались с посылками – в них были платья. Выбранные еще несколько месяцев назад, они летели к своим обладательницам из Нью-Йорка, Бостона, было даже одно платье из Парижа. Это я узнал от Кэссиди и Эштона с моих занятий по французскому: они всё про всех знали. Но не только девушки усиленно готовились к балу. Том пригласил Лену, и, похоже, родители прислали ему костюм из Чикаго. А иначе я не представляю, где он раздобыл свой бирюзовый пиджак и жилет.
Да, это была все та же трата времени и денег, но на этот раз я видел в ней смысл. Уж лучше шоу, чем трагедия.
Когда я поделился своими мыслями с Холмс, она рассмеялась, запрокинув голову, что для нее редкость:
– Для парня ты слишком все драматизируешь.
Мне было нечего ей возразить. У нее была возможность изучить меня, ведь каждую свободную минуту я проводил в лаборатории 442.
Мы здесь обедали, ужинали – а точнее, я, по своему обыкновению, жадно заглатывал еду, пока Шарлотта определяла, как прошел мой день. На завтрак ты ел хлопья «Капитан Кранч», говорила она, плюс ты попробовал новый крем для бритья, тебе он не понравился. Все это время она гоняла содержимое по тарелке, маскируя тот факт, что она ничего не ест. Я укорял ее, и она подцепляла один-два ломтика картошки фри, чтобы меня успокоить; минут через десять мне приходилось снова напоминать ей о еде. Как-то вечером я сказал, что моя любимая песня – «Heart-Shaped Box» «Нирваны», и буквально через час, взявшись за скрипку, она сыграла вступление из «Smells Like Teen Spirit». Мне кажется, Холмс даже не осознавала, что делает; поймав на себе мой взгляд, она аж подскочила и сразу переключилась на «Алеманду» Баха. (Я выучил названия всех произведений, которые она играет. Ей нравилось, что я спрашиваю, а мне нравилось слушать.)
Попытайся я объяснить, что между нами происходит, никто все равно не понял бы. Обычно я бросал какое-нибудь абсурдное утверждение, она виртуозно отбивала мою подачу, и заканчивалось это яростными спорами обо всем на свете: от жуков и рождественских спектаклей до цвета глаз доктора Ватсона. Мы спорили по поводу подозреваемых: она была уверена, что наш убийца связан с Шеррингфордом, хотя я не мог понять, почему в таком случае он не приступил к делу еще год назад. И что ему (или ей) было нужно от меня. Когда я нашел склад пустых склянок в футляре для скрипки, мы не на шутку повздорили из-за того, что она продолжает принимать окси.
– Это не твое дело, – гневно отбивалась она и злилась еще больше, когда я настаивал, что вообще-то мое.
А как по-другому? Я был ее другом. Может, именно поэтому самые серьезные стычки у нас случались по пустякам. Как-то вечером мы поссорились из-за того, что она вечно занимала весь свой крошечный диван, и мне приходилось сидеть на полу. Я хлопнул дверью, и на следующее утро она принесла складное кресло.
– Это тебе, – сказала она, небрежно махнув рукой; ни на что другое в нашей кладовке уже просто не хватило бы места.
Но мы не всегда жили как кошка с собакой – чаще как раз наоборот. Обычно я не кричал на Шарлотту, потому что оказывался под властью гипнотического взгляда и цепочки логических рассуждений, в результате которых позволял ей, к примеру, выдернуть волос у меня из носа ради эксперимента. (Здесь стоит добавить, что взамен она обещала месяц делать за меня домашку по химии.) Она научила меня вскрывать простые замки, и, когда я наконец правильно вставил булавку, услышал заветный щелчок и с облегчением откинулся на диван, она завязала мне глаза и заставила проделать все заново. Однажды Холмс обмолвилась, что в детстве ей не давали сладкого, и тогда я купил в местном магазине огромный мешок конфет и торжественно вручил этот королевский подарок ей. Она крепко задумалась и отказалась их пробовать, а на мои уговоры лишь закатывала глаза. Я отлучился, чтобы ответить на мамин звонок, а когда вернулся, то застал ее в безнадежных попытках надкусить леденец.
Пока я проводил все свое время в кабинете 442, мир снаружи казался все более странным. Порой наше с ней пребывание в лаборатории напоминало заблаговременный переезд в бункер в преддверии ядерного апокалипсиса. И когда я получил от Тома сообщение с вопросом, кого я пригласил на бал, я долго моргал (освещение в лаборатории было тусклым), пытаясь убедить себя, что вообще-то никакой радиации нет и я могу выйти наружу.
Но пары у меня не было, и я решил, что не буду никого искать. При мысли о вечеринках мне представлялся какой-то другой Шеррингфорд: такой, где вечер с девушкой моей мечты означал диско-шары и дерьмовую музыку, а не бунзеновские горелки и пятна крови. Где появиться в толпе одноклассников не будет сущей пыткой. Забыть о том, что я главный подозреваемый в убийстве, у меня не было шансов, ведь даже незнакомые мне люди обрывали разговор, когда я входил в класс. Комната Добсона по-прежнему была оклеена желтой полицейской лентой. Его бывший сосед Рэндалл все еще пытался подставить мне подножку в коридоре. Учителя обращались со мной либо как с хрустальной вазой, либо как с пустым местом, за исключением разве что тихони мистера Уитли, преподавателя литературного мастерства: он отвел меня в сторонку и сказал, что всегда готов выслушать, если надо. Я поблагодарил его, но всерьез не воспринял. Он просто предложил помощь как порядочный человек. Хотя, конечно, было приятно, что кто-то здравомыслящий видит, что со мной происходит.
А я, по правде говоря, был в ужасе. Боялся, что просто могу уснуть и не проснуться. Кто-то охотился за нами с Холмс, и мы понятия не имели, кто это. Точнее, я понятия не имел. У меня было щемящее чувство, что Холмс что-то знает, но она продолжала молчать как партизан.
– Я отказываюсь строить гипотезы при недостатке фактов – таков был ее ответ.
– Ну, так давай раздобудем факты, – сказал я. – С чего начнем?
Она занесла смычок над скрипкой и задумалась.
– Медпункт, – проговорила она наконец.
Если Добсона действительно отравили мышьяком, нужно узнать, обращался ли он перед смертью к врачу. Сначала эта идея меня удивила. Она ведь и так подтвердила наличие яда своими экспериментами, что здесь еще доказывать? Мы уже знали ответ.
Но чем больше я об этом думал, тем лучше понимал ход ее мыслей. Детектив Шепард полностью отмел идеи Холмс о том, что нас хотят подставить. Каждый раз, покидая научный корпус, я видел полицейских в штатском возле входной двери. Однажды я даже застукал одного из них возле моей комнаты, он копался в нашем мусорном ведре. Ну а Холмс рассказала, как утром проснулась и увидела на лестнице снаружи группу людей, которые заглядывали в ее окно. Она никак это не прокомментировала, но я знал, что ей не по себе. По ее рассказам, а также по регулярным звонкам от ее связной из Скотленд-Ярда, я понял, что Холмс не привыкла работать вне рамок закона. И хотя она не говорила этого вслух, я видел, как она пытается направить наши отношения с полицией в правильное русло. Если школьная медсестра подтвердит наши подозрения, это будет неплохое начало.
– Ты ей нравишься, – сухо сказала Холмс по дороге в медпункт.
Это была мелкая пристройка к Харрис-холлу, с парой коек и диспансером. Каждый раз, когда я там появлялся (ссадины на руках, сломанный нос), меня принимала одна и та же медсестра. И мне казалось, что наше с ней общение было сугубо деловым.
– Ну, если ты так считаешь… – протянул я. – Какой у нас план? Я притворюсь больным, надавлю на жалость и отвлеку ее, пока ты будешь копаться в записях?
Холмс подмигнула мне.
– Именно, – ответила она и толкнула дверь.
В приемном покое было пусто. Медсестра разгадывала судоку, сидя за столом.
– Чем могу помочь? – спросила она, не поднимая глаз.
– Это снова я, – начал я виновато, показывая свои руки. – Они снова болят, и я тут подумал, вдруг это все-таки перелом, мало ли.
– Бедняжка. – В голосе медсестры была ритмичность, которая делала его странно привлекательным. – Твоя девушка пришла для моральной поддержки?
Я взглянул на Холмс, она выдавила печальную улыбку.
– Не знаю, смогу ли смотреть, – тихо сказала она. – Просто я так за него волнуюсь. Наверное, мне лучше подождать здесь.
Медсестра успокаивающе положила руку ей на плечо.
– Ничего страшного я делать не буду, обещаю. Останься с ним. Пойдем, пойдем.
Она отвела нас в смотровую, где потыкала мои пальцы (а они и правда болели), сказала, что они прекрасно заживают, вручила мне тайленол и отпустила нас. Весь визит занял минут пять.
– М-да, – хмуро сказала Холмс, когда за нами закрылась дверь. – Это не то, на что я рассчитывала.
Я усмехнулся:
– Тебе стоит поработать над образом заботливой девушки. Выходит, это все? Никаких записей?
– Ну нет, – ответила она. – Ночью я залезу к ней и найду то, что мне нужно. Просто так не хочется снова возиться с этими камерами наблюдения.
– А почему сразу было так не сделать?
На ее лице промелькнула улыбка.
– Тебе же не терпится приняться за дело. Я хотела тебя подключить.
– Э-э, ну спасибо.
– Но ночью я пойду одна. А то ты неуклюжий как слон. Увидимся позже.
Она похлопала меня по плечу и отправилась дальше, оставив польщенным и оскорбленным одновременно. Побочные эффекты от общения с Шарлоттой Холмс.
На следующий день после занятий я отправился в ее лабораторию. Там, возле двери, меня встретил детектив Шепард. Я не знал, что он имеет право допрашивать нас без родителей, но, очевидно, он нашел способ пообщаться с Холмс.
– Джейми, – тяжело произнес он. – С тобой и Шарлоттой мы встретимся в воскресенье вечером у твоего отца дома. Тогда и поговорим. – Он с сожалением посмотрел на меня и пошел по коридору.
– Погодите, вы поедете с нами? – крикнул я ему вслед, но ответа так и не дождался.
О чем бы они с Шепардом ни говорили, настроение у Холмс явно испортилось.
– Зачем ты его впустила? Это что вообще было?
– Ничего.
– Ничего, – повторил я. – Я думал, ты показала ему медицинскую историю Добсона.
– Разумеется, он ее уже видел, – сказала она. – Он отчитал меня за проникновение со взломом и ушел.
– Так Добсон и правда обращался к доктору с жалобами.
– Он частенько бывал в медпункте, – сказала она. – Как сказал Шепард, в основном с травмами от регби. Еще он сказал, что волосы жертвы проверили на мышьяк, результат положительный, и мои доказательства ему не нужны. После он попросил перечислить все, что у меня стоит на полке с ядами. И ушел, добавив, что мы скоро увидимся. Думает, что напугал меня. Что за дилетант.
– Погоди, давай помедленнее. Ты впустила сюда детектива. Ты показала ему свою полку с ядами.
– Да.
– С ядами.
– Да.
