скачать книгу бесплатно
– А это разве не фамилия? – коварно поинтересовался Гэллегер.
– Да какая там фамилия! Толстяк! Ха-ха-ха!
– А в этой фамилии есть буква «е»? Или буква «и»?
– Обе имеются, – ответил Кафф. – Тим, где дайкири? А-а, уже готов? Бери, приятель: отличное пойло.
Гэллегер допил коктейль и взялся за второй, который от первого отличался только названием. Как действовать дальше?
– Так вот, что касается Толстяка, – осторожно произнес он.
– Ну?
– Как у него дела?
– Я никогда не отвечаю на вопросы. – Мигом протрезвев, Кафф настороженно уставился на Гэллегера. – Ты откуда взялся? Я тебя не знаю.
– Питтсбург. Сюда приехал только что, и мне порекомендовали этот клуб.
– Чепуха какая-то, – сказал Кафф. – Ладно, не имеет значения. Я наконец разобрался с проблемами, вот и праздную. Ты уже допил? Тим! Жженку нам! Между прочим, – воодушевленно сообщил Кафф, – это единственный на весь город шалман, где подают бухло с названием на «ж». Дальше придется перескакивать – я не знаю ничего на букву «з».
– Запеканка, – рассеянно произнес Гэллегер.
– Запе… Хе! А что это? – Кафф оглянулся на бармена и заорал: – Тим! У тебя есть запеканка?
– Нет, олдермен, – отозвался бармен. – Нам такого не привозят.
– Ну так найди того, кто будет привозить. А ты толковый парень, мне нужен такой, – обратился Кафф уже к Гэллегеру. – Давай помогай.
Изобретатель подчинился. Раз Кафф не хочет говорить о Толстяке, надо как-то заслужить доверие олдермена. Лучший способ – пить с ним. На «и» – ирландское виски, на «к» – киршвассер…
Увы, алфавитный запой с его фантастическими смесями давался Гэллегеру нелегко. Изобретателя и так одолевало похмелье, а жажда Каффа казалась неутолимой.
– «Л»? Что у нас на «л»?
– «Лакрима кристи»… А еще «Либфраумильх».
– Давай, давай!
Какое это было облегчение, когда они добрались до мартини. После «отвертки» Гэллегера развезло. Когда дошло до «р», он предложил рутбир, но Кафф был категорически против безалкогольных напитков.
– Ну тогда рисовое вино.
– Рисовое? Годится! Эй, мы пропустили «н»! Паршиво! Придется начинать сначала, с «а».
Гэллегер принялся отговаривать собутыльника от явной авантюры и добился успеха только благодаря тому, что заинтриговал олдермена экзотическим названием «негрони». Они двинулись дальше, через смэш, текилу, узо и фраппе. «Х» означало «Хеннесси».
– «Ц»?
Они таращились друг на друга сквозь алкогольный туман. Гэллегер пожал плечами и огляделся. Когда они успели перебраться в этот роскошный приватный кабинет клуба?
– «Ц»? – допытывался Кафф. – Давай, приятель, не подведи меня!
– Цуйка, – выкрутился Гэллегер.
– Правильно! Остались пять букв: «ч»…
– Толстяк. Помнишь?
– Старина Смит, – ответил Кафф и разразился хохотом.
По крайней мере, фамилия прозвучала похоже на «Смит».
– Кличка Толстяк прекрасно ему подходит!
– А имя?
– Чье?
– Толстяка.
– Никогда не слышал, – хихикнул олдермен.
Подошел официант и тронул Каффа за руку:
– Вас хотят видеть, сэр. Ждут внизу.
– Понял. Приятель, я через минуту вернусь. Все всегда знают, где меня можно найти – особенно когда я здесь. Не уходи. У нас еще осталась «ч» и… и… что еще?
Он вышел. Гэллегер отодвинул стакан с выпивкой, которую даже не пригубил, встал и, шатаясь, вышел в холл. Там ему на глаза попалась кабинка видеофона, и он, подчиняясь порыву, направился к ней.
– Опять надрался, – заключил появившийся на экране Нарцисс.
– В дымину, – подтвердил Гэллегер. – Зато я вышел на след.
– Я бы тебе посоветовал обратиться в полицию, чтобы выделили охрану, – сказал робот. – Сразу после твоего ухода сюда вломились какие-то типы, искали тебя.
– Какие-то… кто? Ну-ка, повтори!
– Трое громил, – терпеливо уточнил Нарцисс. – Главный у них высокий, тощий, с соломенными волосами и золотым передним зубом. Носит костюм в клеточку. Другие…
– Не нужно описывать, – прорычал Гэллегер. – Просто скажи, что случилось.
– Больше ничего. Они хотели похитить тебя. Не застав, попытались украсть машину. Я их прогнал. Я ведь довольно силен для робота.
– Они не повредили машину?
– А насчет меня не желаешь поинтересоваться? – капризно спросил Нарцисс. – Ведь я куда важнее, чем эта штуковина.
– Я перезвоню, – буркнул Гэллегер. – А сейчас мне позарез нужен крепкий кофе.
Он встал и вывалился из кабинки. К нему направлялся Макс Кафф. Олдермена сопровождали трое мужчин. Один из них резко остановился, у него отпала челюсть.
– Ну и ну! – воскликнул он. – Босс, это же тот самый парень! Гэллегер! Так это с ним ты напился?
Гэллегер попытался сфокусировать зрение. Говоривший обрел контуры. Высокий, худой, с соломенными волосами и золотой фиксой. И в клетчатом костюме.
– Вырубите его, – приказал Кафф. – Да поживей, пока он не заорал и пока никто сюда не явился. Гэллегер, значит? Смышленый парень, да?
Гэллегер заметил, как что-то приближается к его голове, и попытался отпрянуть в кабинку – так улитка прячется в своей раковине. Не вышло. Ослепительно вспыхнули и закружились огни, и он вырубился.
У этой социальной культуры, сонно размышлял Гэллегер, есть две проблемы: чрезмерный рост экзодермы и ее же окостенение. Цивилизацию можно сравнить с цветочной клумбой. Каждое отдельное растение представляет собой значимый элемент композиции. Рост – это прогресс. Технология, многострадальный желтый нарцисс, получает корневую подкормку концентрированной бизнес-активностью, создаваемой войнами, что стимулирует бурное и бессмысленное развитие. Но ни один мир не будет нормальным, если сумма его частей не равна целому.
У растения, вынужденного жить в тени желтого нарцисса, развились паразитические тенденции. Отказавшись от бесполезных корней, оно вьется вокруг нарцисса, взбирается по его стеблям и листьям. Эта удушающая лиана, она же религия, политика, экономика, культура, слишком медленно меняет свои формы, а потому ее обгоняет блистающая комета науки, беспрепятственно взмывшая на небосклон новой эры. В давние времена писатели теоретизировали о том, что в будущем – в их будущем – сложится совершенно иной социологический паттерн. До эпохи ракетных кораблей не доживут столь абсурдные явления, как разводненный акционерный капитал, грязная политика и гангстеризм. Но этим теоретикам картины грядущего рисовались слишком смутно. Ракетные корабли, полагали они, появятся еще очень и очень не скоро. А получилось так, что человек высадился на Луне раньше, чем из обихода вышли карбюраторные двигатели.
В начале двадцатого столетия великая война дала мощнейший толчок развитию технологий, и это развитие потом не прекращалось. Увы, большинство видов реального бизнеса зиждилось на таких фундаментах, как человеко-часы и устойчивые денежные системы. Единственная параллель – эпоха великих финансовых пузырей, «Миссисипского пузыря» и его собратьев. За ней последовал период хаоса, реорганизации, рискованный переход на новые денежные системы, неистовое метание из крайности в крайность. Юриспруденция усложнилась настолько, что требовались многочисленные команды экспертов, вооруженных калькуляторами Педерсона и мыслящими машинами «Механистры» для выстраивания изощреннейшей аргументации, так и норовившей снести границу символической логики и сорваться в бездну абсурда. Убийца, не подписавший чистосердечного признания, имел все шансы выйти сухим из воды. А если и подписывал, существовали способы дискредитировать самые, казалось бы, надежные доказательства. В этой безумной каше власти пытались опираться на островки исторической тверди – судебные прецеденты, – и зачастую получалось только хуже. Поэтому от прецедентного права пришлось отказаться.
Вот так оно и шло. В какой-то момент стало казаться, что социология сможет догнать технологию. Но этого пока не случилось. Мировая история еще не знала такого масштаба азартных игр в экономике. Требовались гении, чтобы распутать создавшийся клубок. В конце концов у природы сработал механизм самозащиты и в результате мутаций такие гении появились, но их деятельность еще очень не скоро даст ощутимые результаты. У Гэллегера уже сложилось представление о том, что теперь необходимо человеку для успешного выживания: отменная приспособляемость и обширный багаж практических и непрактических знаний абсолютно во всех областях. Этот человек должен разбираться в растениях и животных, в минералах и…
Гэллегер открыл глаза. И почти ничего не увидел, главным образом потому, как он тотчас же понял, что сидел, уткнувшись лицом в стол. С трудом изобретатель выпрямился. Его не связали, но затащили на сумрачный чердак, заваленный всяким хламом. На потолке тускло светилась люминесцентная лампа. В одной из стен наличествовала дверь, но перед ней стоял тот тип с золотой фиксой. Сидевший за столом напротив Гэллегера Макс Кафф аккуратно наливал виски в стакан.
– Я тоже хочу, – слабым голосом произнес Гэллегер.
Кафф поднял на него взгляд:
– Что, отчухался? Блейзер слишком крепко тебе двинул – ну извини.
– Да ничего… Я бы все равно скоро вырубился. Убойная штука этот твой алфавитный загул.
– Валяй. – Кафф придвинул стакан к Гэллегеру и взял себе другой. – А ты хитер, приятель, – подловил меня в единственном месте, где ребята не догадались за мной присматривать.
– Да, я умный от природы, – скромно подтвердил Гэллегер.
Виски вернуло его к жизни, но в голове еще плавал туман.
– Это не твои ли… э-э-э… ассистенты, если можно так назвать гнусных громил, уже пытались меня похитить?
– Было дело. Но тебя не застали дома. Твой робот…
– Красавчик, да?
– Ага. Вот что, Блейзер рассказал мне о машине, которую ты соорудил. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы Смит наложил на нее лапы.
Смит?.. Толстяк. Гм… Пазл вновь разваливался. Гэллегер тяжко вздохнул.
А что, если сыграть, прижимая карты к груди?
– Смит ее еще не видел.
– Я в курсе, – кивнул Кафф. – Мы прослушиваем его видеофон. Наш шпион узнал, что Смит позвонил в УА и сообщил: у него есть человек, который работает над заказом. Представляешь? Вот только он не назвал имени. Нам ничего другого не оставалось, как отслеживать звонки Смита и ждать, когда он свяжется с тобой. И мы дождались нужного разговора. Ты сказал Смиту, что устройство готово.
– И что дальше?
– Блейзер с парнями спешно отправился к тебе в гости. Говорю же, мне не нужно, чтобы Смит выполнил контракт.
– О контракте ты не упоминал, – сказал Гэллегер.
– Не прикидывайся дураком. Смит доложил УА, что он полностью ввел тебя в курс дела.
Может, и ввел. Вот только Гэллегер тогда был пьян, и слушал не он, а Гэллегер-Штрих, надежно упрятывая информацию в подсознание.
Кафф вдруг рыгнул и резко отодвинул стакан.
– Черт, я надрался. Плохо соображаю. Но одно понимаю четко: я не хочу, чтобы машина досталась Смиту. Твой робот не подпустит нас к ней. Ты свяжешься с ним по видеофону и куда-нибудь отправишь, чтобы парни могли забрать штуковину. Я сейчас уйду, но сначала ты скажешь «да» или «нет». Если «нет», то я вернусь.
– Нет, – ответил Гэллегер. – Ведь ты все равно меня убьешь, чтобы я не сделал другую машину для Смита.
У Каффа медленно опустились веки. Некоторое время он сидел неподвижно, будто спал. Потом равнодушно взглянул на Гэллегера и встал.
– Значит, до встречи. – Он потер лоб и не очень внятно проговорил: – Блейзер, держи этого болвана здесь.
Человек с золотым зубом приблизился.
– Босс, ты в порядке?
– Да. Но мозги не варят. – Кафф поморщился. – Турецкая баня – вот что мне нужно. – Он направился к двери, увлекая за собой Блейзера.
Гэллегер видел, как у олдермена шевелятся губы. По ним удалось прочитать несколько слов:
– Напои хорошенько… Позвони роботу… Попытайся его…
Когда Кафф вышел, Блейзер вернулся, сел напротив Гэллегера и придвинул к нему бутылку.
– Расслабься, приятель, все будет хорошо, – сказал он. – Хлебни еще, тебе это нужно.
«Вот же хитрюги, – подумал Гэллегер. – Решили, что я, напившись в стельку, сделаю все, что потребуют. Ну посмотрим…»
Вот чего эти люди не знали. Когда Гэллегер находился под мощным влиянием алкоголя, его подсознание выбиралось на передний план. А Гэллегер-Штрих, как ни крути, научный гений. Безумный, но исключительно дееспособный.
Возможно, Гэллегеру-Штрих удастся найти выход из ситуации.
– Вот и молодчина, – похвалил Блейзер, когда стакан опустел. – Наливай еще. Макс добрый парень, плохого тебе не желает. Просто он терпеть не может, когда вмешиваются в его планы.
– Что за планы?
– Вроде этого дельца со Смитом.
– Понял.