Рыцари былого и грядущего. III том

– Тамплиеров, кажется, трудно упрекнуть в теплохладности.

– Вот потому-то, если кто и сможет сдружиться с эфиопами, так это тамплиеры, но и нам придётся нелегко.

– Но как мы сможем туда попасть, ведь эта страна совершенно недоступна.

– В этом и есть мой главный секрет, не зная которого, никуда не попадёшь. Беседуя в Генуе с эфиопами, приехавшими просить о помощи против мусульман, я сказал им, что отряд могучих воинов готов придти к ним на помощь, но не в ближайшее время, так что воины хотят иметь возможность, когда время придёт, связаться с доверенными лицами императора. Мне сказали, что в Александрии расположен религиозный центр эфиопов, назвали имена доверенных лиц, которые обеспечат нашу переправку в Эфиопию, когда мы к ним обратимся. Мне дали особый знак, золотую пластинку с письменами на их священном языке, из которых следует, что податель сего пользуется благоволением императора Эфиопии.

– Теперь всё в основном понятно… А как ты думаешь, дядя Арман, сможем мы найти в Эфиопии наших братьев тамплиеров? Может быть, наследникам Георга фон Морунгена удалось сохранить командорство Ордена Храма в царстве пресвитера Иоанна?

– Если, конечно, Морунген – не легенда. К тому же, как тебе известно, у тамплиеров проблема с размножением, обет безбрачия не позволяет нам иметь детей, а посвящать в рыцарское достоинство эфиопов было бы верхом неразумия. Если команда фон Морунгена существовала, если они не были поголовно перебиты в боях, если они нашли способ подыскивать себе преемников, если не утратили за сотню лет в отрыве от Ордена тамплиерского духа… Слишком много «если». Впрочем, как знать… Тамплиеры вообще чрезвычайно живучи.

***

В Александрию отряд тамплиеров прибыл в начале 1315 года на последней галере Ордена под генуэзским флагом. Галеру продали и купили вьючных животных. Тамплиерам очень повезло, что во время их прибытия в Александрии находилось посольство ичеге Филиппа, так что, подождав всего месяц, они вместе с возвращавшимся на родину посольством ичеге отправились в трудный путь.

По дороге тамплиеры не теряли времени, знакомились с эфиопскими священниками и монахами, пытались общаться с ними на арабском, который не блистал совершенством ни у франков, ни у эфиопов. Анри всем сказал довольно жёстко: «Если за день каждый из нас не узнал десять новых слов амхара – считайте, что наш караван идёт не вперёд, а назад».

Всех больше в общении с эфиопами преуспел отец Пьер де Болонья, болтавший на арабском весьма свободно. Он близко сошёлся с учёнейшим эфиопским монахом Исааком, который так же хорошо владел арабским. Отец Пьер, по природе своей очень любопытный, всегда стремившийся к новым знаниям, ныне ликовал, прикасаясь к неведомому миру.

– Скажи мне, брат Исаак, давно ли правит Эфиопией ныне царствующая у вас династия, и от кого ведут свой род ваши цари?

– Ныгусэ нэгэст. Правителя Эфиопии надлежит называть ныгусэ нэгэст – царь царей. Его нельзя называть просто царём. Цари его подданные.

– О, да. Это переводимо нашим словом «император». Мне будет позволено называть великого повелителя многих царств императором?

– Нам известно, что император – великий титул. Он соответствует достоинству ныгусэ нэгэст. Так вот, император Амдэ-Цыйон принадлежит к династии, начало которой положили царь Соломон и царица Савская. Их сын Менелик стал первым императором Эфиопии из династии Соломонидов. Наш повелитель Амдэ-Цыйон – потомок Менелика по прямой линии.

– Значит, со времён Соломона великой эфиопской империей непрерывно правят его потомки?

– Нет, – резко отрезал эфиоп. – Об этом не надо говорить, – его лицо стало непроницаемо замкнутым.

Отец Пьер почтительно умолк, но его не так легко было обескуражить, и через некоторое время он опять приступил к заветной теме:

– Самое большое желание моего сердца – никогда не огорчать наших новых друзей, а всегда только радовать их,поэтому я очень боюсь, что когда-нибудь заговорю о ненадлежащем. Чтобы избежать такого позора, мне очень важно знать, в чём оно, это ненадлежащее, о чём не надо говорить. Просвети меня, любезнейший брат Исаак, пока нас никто не слышит.

Благородные черты эфиопа тронула едва заметная улыбка, и он посмотрел на франка спокойным долгим взглядом, казалось, проникающим в самую душу. Этот взгляд совершенно невозможно было разгадать, он мог означать что угодно. «Знаю я, что ты хочешь, но ты никогда это не получишь». Или: «Как красиво говорит священник-франк, с ним приятно беседовать». Или «Ты один из немногих, кто узнает наши тайны». Или: «Задавай следующий вопрос». В гибком подвижном сознании отца Пьера вихрем пронеслись все эти взаимоисключающие варианты понимания таинственного эфиопского взгляда, между тем брат Исаак, казалось, что-то для себя уяснив, начал чинно и размеренно говорить:

– Несколько столетий назад власть в Эфиопии захватили узурпаторы – династия Загуйе. Они лишили власти Соломонидов. Они говорили, что ведут свой род от царей-волхвов, о которых говорится в Евангелии. Не знаю, правду ли они говорили. Не известно. Но власть в Эфиопии может принадлежать только потомкам Менелика. И вот в 1270 году от Рождества Христова великий потомок Менелика Йикуно-Амлак вернул власть законной династии. Победил лев из колена Иудова.

– Знаешь ли, любезный брат Исаак, что на западных картах, там где расположена Эфиопия, пишут: «Здесь львы». Это значит – сюда лучше не соваться.

– Правильно пишут. Здесь правят львы от колена Иудова. Сюда лучше никому не соваться.

– Мне известно, что в Эфиопии живут разные народы. А к одному ли народу принадлежат узурпаторы Загуйе и великие Соломониды?

– Если спросишь об этом, когда тебя будут слышать хотя бы три эфиопа – тебе отрубят голову. Загуйе – агау, кушиты. Власти кушитов пришёл конец навсегда. Соломониды – амхара. Есть только амхара, больше никого нет и никогда не было. Если ты произнесёшь хотя бы слово «Загуйе», это будет последнее слово в твоей жизни. Говори пока со мной. Я понимаю – франки не такие. Другие не станут понимать.

– Значит, по-вашему, прошлого нет? Историю изучать не надо?

– Нет никакой истории. Постигни настоящее, и ты постигнешь тайны Небес. Будешь смотреть назад – будешь ходить затылком вперёд – погибнешь.

– Хорошо, брат Исаак, может быть, ты расскажешь мне о великом настоящем Соломонидов, о могучем ныгусэ нэгэст, который ныне простирает свою власть над вашей Богоспасаемой страной?

– О добром спрашиваешь. Об этом – спрашивай. О другом – не надо. В 1314 году от Рождества Христова на трон Соломонидов взошёл великий император Амдэ-Цыйон. Он ещё очень молод, но чрезвычайно мудр и силён. Его непреклонная воля быстро позволила завершить великие деяния его отца и сплотить все народы Эфиопии под скипетром Соломонидов. Ныне вся наша страна, ликуя и торжествуя, признаёт власть императора. Кушитам страна не хотела подчиняться, они правили в основном только в своей земле – Ласте.

– А я слышал замечательные легенды про императора Лалибелу, – потухшим голосом сказал отец Пьер, сознавая, что испытывает терпение эфиопа, говоря о ненадлежащем.

– Ныгусэ нэгэст Лалибела – кыддус, то есть святой. Мы высоко его чтим. Он есть Габрэ-Маскаль – слуга креста. Это наполняет наши души большим почтением к нему. Но Лалибела – Зугуйе, агау, кушит. Говорить о нём не надо.

Отец Пьер, несколько обалдевший от столь причудливого отношения к императору Лалибеле, некоторое время растерянно молчал, но, восстановив душевное равновесие, вернул разговор в разрешённое русло.

– Я полагаю, ваш император – великий покровитель Церкви?

– О, да, между императором и Церковью заключён священный союз, они вместе правят нашей страной. Все земли подчиняются императору, кроме церковных, а церковных земель у нас примерно треть. Император и Церковь друг другу не подчиняются, но связь между ними нерасторжима, как и вечный союз между Богом и Эфиопией.

– А наш господин ичеге Филипп, должно быть, занимает большое положение в церкви? Что значит «ичеге»?

– Тебе трудно говорить правильно: «ычэгэ»?

– Трудно, – сказал отец Пьер тоном провинившегося школьника и добавил в своё оправдание: – Потому что я – франк.

– Понимаю, – снисходительно заметил Исаак. – легче, видимо, мне начать говорить неправильно. Ичеге – руководитель всего монашества Эфиопии. Он очень большой человек в нашей церкви. В Вашей церкви нет подобного. Ичеге Филипп, можно сказать, равноапостольный. Вместе с нашим патриархом абунэ Яыкобом и 12-ю сильнейшими проповедниками он несет свет Евангления языческим племенам. Ичеге Филипп имеет резиденцию в великом монастыре Дэбрэ-Асбо, в земле Шоа.

– Мы ведь обязательно побываем в Дэбрэ-Асбо, после того, как нас представят императору?

– Вас не представят императору. Мы направляемся как раз в Шоа, В Дэбрэ-Асбо. Это далеко от резиденции императора.

Услышав последние слова Исаака, отец Пьер молча до боли закусил губу. Потом он ещё несколько раз разговаривал с Исааком, делая все более неутешительные выводы.

Вечером на привале отец Пьер собрал командоров Ордена: Анри де Монтобана, Ламбера де Туази, Гийома де Шанбонне. Арман де Ливрон, упорно отрицавший свое командорское достоинство, так же присутствовал, не говоря, впрочем, ни слова.

– Мы с вами, братья, попали в такой переплет, что дай Бог нам выбраться живьем, – спокойно и почти равнодушно начал отец Пьер.

– Не угодно ли будет любезному патеру изъясниться конкретнее? – жестко спросил Анри.

– Конкретнее, мессир, только голова с плеч падает, так что слушайте меня внимательно, что надо сделать, чтобы мы как можно дольше не дошли до этой конкретики. Первое – ни в коем случае не задавайте эфиопам вопросов, касающихся власти или веры. Упаси вас Господи пытаться обсуждать династические вопросы, или, к примеру, спросить о подлинности Ковчега Завета. Неосторожный вопрос – смерть. Можете мне поверить, для этих веселых воинов наши жизни не стоят и денье, как впрочем, и свои собственные. Надо мной, старым дураком, Господь просто сжалился, послав в собеседники Исаака, который хоть в какой-то мере готов учитывать разницу между эфиопами и франками. Вам вряд ли настолько же повезёт, поэтому будьте предельно осторожны, задавая вопросы, и ничего не пытайтесь рассказывать о себе – не известно, как они это воспримут. К тому же эфиопы не любят слишком болтливых.

– Но ведь надо же как-то учить язык, – развел руками Анри.

– Спрашивайте о вопросах бытовых: еда, одежда, домашние животные. Язык учить необходимо, но ещё более необходимо перенимать эфиопскую манеру общения. Они по-другому спрашивают, по-другому отвечают. Надо это почувствовать, уловить, иначе мы им не понравимся и нас просто перережут.

– Они что, думают, что приобрели рабов? – возмутился Гийом де Шанбонне.

– Примерно так они и думают, а попытка доказать обратное смертельна. Перед нами открываются широкие возможности для духовного совершенствования в плане смирения гордыни. О своём рыцарском достоинстве придется позабыть на неопределенное время. Попытка отстоять свое достоинство резко с места – смерть.

– Отец Пьер, вы еще долго будете пугать рыцарей смертью? – полюбопытствовал Анри.

–Мне казалось, вы понимаете, мессир, что я имею ввиду провал нашей миссии. Умереть, даже не приступив к ней, было бы как-то глупо.

– А мы – то думали, что мы – среди друзей, – печально улыбнулся Ламбер де Туази.

– Видишь ли, Ламбер, мы действительно окажемся среди друзей, когда эфиопы удостоверятся, что мы им не враги. Поймите главное: Эфиопия всегда жила очень замкнуто, опыта соприкосновения с другими культурами не имеет вообще, а потому эфиопам невозможно понять, что другие люди могут быть не такими, как они. Для них человек, не похожий на них – враг. Не так говоришь, не так думаешь, не так молишься – значит, ты враг. Мы должны постепенно освоить их манеру мышления и тогда на языке их понятий и представлений, надеюсь, сможем им объяснить, что такое рыцари-монахи.

– Не думал, что всё так сложно, – покачал головой Анри.

– И я бы тоже хотел, чтобы эфиопы отличались от нас лишь цветом кожи, но всё действительно сложнее.

– Но почему мы должны учиться понимать их, а не они нас? – проворчал Гийом де Шанбонне.

–Да потому что мы – тамплиеры, – отрезал отец Пьер. – Рыцари Храма на Востоке получили опыт впитывания других культур, для нас естественно то, что у разных народов – разные обычаи. А эфиопы уже не первую тысячу лет варятся в собственном соку, они знают только два способа жить: первый – эфиопский, второй – неправильный. Но все это, мои прекрасные браться, пустяки, потому что вам не сложно будет последовать моим советам. Гораздо хуже то, что мы оказались заложниками местных религиозно-политических распрей.

– Что ещё? – тяжело вздохнул Анри.

– А вот что. В среде эфиопского духовенства нет единства, оно разделено на группировки, которые борются между собой за влияние на императора. Группировок много, сильнейших – три, и вот мы теперь поневоле принадлежим к одной из них, то есть со спокойным сердцем можем считать две трети эфиопского духовенства своими врагами.

– Угораздило, – прошипел Анри. – Ладно, отец Пьер, давай расклад.

– Итак, первая – монахи монастыря Дэбрэ-Асбо в Шоа. Лидер этой, теперь уже нашей, группировки – ичеге Филипп. На сегодня Филипп, пожалуй, сильнее других. У него прекрасные отношения с абуной Якобом, патриархом Эфиопии. За последнее время монахи Дэбрэ-Асбо значительно расширили своё влияние, увеличили собственность, создают новые монастыри один за другим, активно занимаются миссионерством. Вторая группировка – монахи с островов на озере Хайк. Их привилегия – только из них избирается ахабэ сэата. Только не спрашивайте меня, что означает этот сан, сам ещё толком не разобрался. Во всяком случае понятно, что ахабэ сэата имеет возможность непосредственно влиять на решения императора. Третья группировка – монахи монастыря Дэбрэ-Либанос. У них там есть чудотворный источник, который славится по всей стране, и это усиливает их влияние. Последнее время император Амдэ-Цыйон заметно укрепил позиции Дэбрэ-Либаноса многочисленными земельными пожертвованиями.

– Но разве мы не можем сказать им, что мы – «над схваткой», – печально протянул Ламбер де Туази. – Мы сюда прибыли с неверными сражаться, а не выяснять отношения с монахами каких-то неведомых островов. У нас, можно сказать, своя группировка. Разве не можем мы попросить их не втягивать нас в свои интриги?

– Не можем, – неожиданно проскрипел Арман де Ливрон. – Ичеге Филипп смотрит на нас, как на личный ресурс, личный актив. Раз уж мы оказались в одном с ним караване, то теперь и шагу не сможем ступить без его разрешения. Мы в любом случае обречены на кого-то опираться, ичеге Филипп – не худший вариант. За ним – абунэ Якоб. Но приготовьтесь иметь на эфиопской земле много врагов не только среди неверных.

– Всё, как во Франции, – усмехнулся Анри. – Глядишь, и до костров дойдёт.

***

После изнурительного пути через пустыни и горы Эфиопии тамплиеры с наслаждением отдыхали в монастыре Дэбрэ-Асбо. Им отвели кельи – тесные и бедные, впрочем, достаточно удобные. Кругом голый камень – торжество монашеского аскетизма, чем тамплиеров было, конечно, не напугать. Рыцари были даже рады тому, что оказались в столь суровой обстановке. Скудное питание тоже не стало для них пыткой, они привыкли довольствоваться сухой коркой хлеба и глотком протухшей воды, а тут – вдоволь свежих лепёшек и вода из монастырских родников – такая вкусная, сладкая. Тамплиеры питались даже более скудно, чем эфиопские монахи, потому что совершенно не могли есть местные овощи, переперчённые до невероятия.

Однажды настоятель монастыря подошёл к Анри и спросил с улыбкой, не предвещающей ничего доброго:

– Вам не нравится наше угощение?

Анри низко поклонился и насколько мог печально ответил:

– Ваша еда – прекрасна, ваше угощение, я полагаю, ничем не отличается от манны небесной, это пища, дарованная самим Господом. Но… мне стыдно признаться в этом… мои рыцари страдают одним тайным грехом, они до самозабвения любят перец, если дать им волю, они будут питаться одним только перцем, дьявол искушает их этой разновидностью чревоугодия. Но мы вступили в борьбу с этим искушением, мы принесли обет во всю свою жизнь не вкушать пищи с перцем, который мы так любим и которым так богата ваша благословенная земля. Сначала жизнь без перца казалась нам невыносимой, но Господь нас поддержал, и мы полны решимости исполнить наш обет.

– Значит, вы отказываетесь от перчёной пищи ради умерщвления плоти? – на сей раз уже уважительно и даже несколько сочувственно промолвил настоятель.

– Да, отказ от перца – один из основных тамплиерских обетов, – грустно сказал Анри, но на всякий случай добавил, – Мы можем вкушать перец лишь изредка и в очень незначительных количествах – это уже не чревоугодие. Но это ещё не всё. Трижды в неделю мы истязаем свою плоть мясом, которое ненавидим.

– Мы приветствуем любые формы аскетизма и умерщвления плоти, – настоятель даже слегка поклонился Анри.

Этот разговор проходил рядом с кельей, и находившийся там Арман всё слышал. Когда Анри зашёл в келью, Арман заходился от беззвучного смеха:

– Ты достиг вершин тамплиерской мудрости, Анри, я в полном и неописуемом восхищении. У меня просто нет слов, чтобы воздать хвалу самому тамплиерскому тамплиеру за всю историю Ордена.

– Ах, дядя Арман, как я рад видеть вас смеющимся.

***

Службы в монастырском храме были очень длительными, но тамплиеры, привыкшие к бесконечным богослужениям, хорошо их выдерживали, хотя в обстановке непривычной и несколько диковатой молиться было трудно. Чего стоили одни только церковные барабаны, кеберо, вместо нежных и возвышенных звуков органа. Впрочем, постепенно тамплиеры не только привыкли к барабанному богослужению, но и начали ощущать его суровый мистический вкус. Это была литургия воинов – жёсткая, гортанная, отрывистая, построенная на ритмах, а не на мелодиях. В этой рыцарской литургии тамплиеры постепенно начали чувствовать что-то очень своё, близкое по духу к их суровому служению, нечто даже такое, чего никогда не могла бы дать им европейская религиозность, не такая уж и родственная тамплиерскому духу.

Рыцари и сержанты Ордена Храма быстро почувствовали, что именно здесь, в храме, через совместную молитву, лежит их путь к взаимопониманию с эфиопами. И эфиопские монахи, глядя, как истово молятся уродливые белые воины Запада, постепенно начали смотреть на них, как на почти своих.

Однажды Анри сказал отцу Пьеру:

– А ведь мы, отче, совершаем тяжкий грех, тем что молимся с еретиками.

– Да, мессир, это грех, впрочем, совершенно неизбежный в нашей ситуации. Наша воля не направлена к этому греху, мы ведь не имеем возможности выбирать между католической и монофизитской литургией, а потому будем надеяться на то, что Господь по бесконечной своей милости простит наш грех молитвенного общения с еретиками. А в душах своих мы постараемся сохранить христианство таким, каким приняли его от святых отцов вселенских соборов.

– В чём же суть монофизитства, если не вдаваться в богословские детали?

– Отцы третьего вселенского собора единодушно осудили еретика Нестория, который богохульно учил, что Христос родился простым человеком и лишь позднее воспринял Божественное естество. Несторий – почти Арий, он всячески умалял Божественную природу Сына Божьего. Но, едва Вселенская Церковь одолела несторианство, как возникла опасность впадения в другую крайность – умаления человеческой природы Христа. Сторонники ереси монофизитства доказывали, что во Христе преобладала и доминировала Божественная природа. Само слово «монофизитство» очень неточное, ведь сторонники этой ереси никогда не утверждали, что Христос имел лишь одну природу – Божественную, они лишь считают, что человеческая природа Христа носит характер подчинённый. Это, конечно, не правильно, потому что Господь наш Иисус Христос есть совершенный Бог и совершенный Человек. Умалять человеческую природу Христа, значит умалять страдания Христа, умалять величие Крестной Жертвы. Вообще, монофизитство удаляет Христа от людей, и в этом его большая опасность. И вот на четвёртом вселенском соборе в Халкидоне монофизитство было осуждено, как ересь, а копты, эфиопы и армяне не приняли постановлений Халкидонского собора, ошибочно заключив, что там восторжествовало несторианство – ведь в Халкидоне делали акцент на человеческой природе Христа. Из-за этой серьёзной богословской ошибки эфиопы вместе с коптами отпали от Вселенской Церкви и в последующих вселенских соборах уже не участвовали.

– Кажется, я кое-что начинаю понимать, – задумчиво сказал Анри. – Эфиопы так суровы, порою так безжалостны и бесчеловечны, что даже по довольно жестоким тамплиерским меркам это уже явный перебор. Видимо, это прямое следствие умаления человеческой природы Христа. Они видят в нашем Спасителе мало человеческого и в их жизни становится меньше человеческого. Они как бы удалили от себя Бога и тем удалились друг от друга. В их христианстве стало меньше человеческого тепла, милосердия и сострадания. Вот разгадка эфиопов.

– Вы очень глубоко смотрите, мессир.

– Да куда уж… Вы изучали богословие в Болонском университете, а я так… имею некоторые мысли.

– К слову сказать, мессир, в Болонье я изучал право, а богословский факультет там слабенький. Богословие я изучал позднее, в Парижском университете, где меня и прозвали «де Болонья».

– Ну тогда мы с вами на равных. Я тоже изучал богословие в Париже – в королевских застенках. Лучших профессоров, чем отцы доминиканцы и пожелать было нельзя. Вот уж где были позабыты человеческие страдания Христа. А ведь монофизитство, отец Пьер, таит в себе максимальную опасность именно для нас, тамплиеров, потому что оно нам ближе. Оказавшись среди несториан тамплиеры уж никак не могли заразиться этой слишком человеческой, немистической, философской верой. Это нам не близко, ведь тамплиеры вечно скачут на коне галопом прямо на Небеса. У рыцарей Храма скорее монофизитский уклон – слишком часто решаем великие задачи и слишком редко замечаем живых людей вокруг себя. И своей жизнью не дорожим, и чужую мало ценим. Теперь мы оказались среди христиан, у которых эта тенденция ещё более развита, чем у нас, и даже закреплена на уровне догматов. Это очень опасно для тамплиеров, ведь раньше наши нравы смягчала Церковь-Мать, а Эфиопская Церковь может ещё больше нас ожесточить, сделать нас просто бесчеловечными, потому что мы и так к этому склонны.

– Почаще думайте об этом, мессир, и всё будет нормально. И рыцарей своих нравственно наставляйте. Помните, что командор Секретной Службы Ордена Храма – тоже представитель Церкви, так же как и я, грешный иерей, вы несёте ответственность за души наших людей. Бог не без милости, может быть, когда-нибудь и эфиопов сможем наставить в ортодоксии. Но не теперь, конечно. Пока будем благоразумно делать акцент на том, что нас объединяет. Ругать несторианство мы можем с ними вместе и очень искренне.

– С удовольствием, – улыбнулся Анри. – А эфиопы – все монофизиты?

– Да, но в разной степени. Есть крайние монофизиты, а есть умеренные. Господь привёл нас как раз к умеренным, то есть максимально близко стоящим к ортодоксам. Ичеге Филипп – лидер толка тоуаудо – без пяти минут католик.

– Значит, группировки эфиопского духовенства – не только конкуренты в борьбе за власть, но и носители различных религиозных систем?

– Конечно. Не надо думать о них слишком плохо, вопросы веры значат для эфиопов не меньше, чем для нас. Мы с ними обязательно поймём друг друга, хотя на это уйдёт не мало времени.

***

За месяц в Дэбрэ-Асбо тамплиеры прекрасно отдохнули и уже начали тяготиться вынужденным бездельем. Однако, теперь они знали: торопить ичеге Филиппа с их представлением к императорскому двору не только бесполезно, но и очень опасно. Как смогли настроили себя на то, чтобы ждать, сколько потребуется, тем временем неукоснительно посещая все богослужения, а свободное время разделяя между боевыми тренировками и изучением языка. Большинство тамплиеров оказались достаточно восприимчивы к языку амхарэ, а самые способные изучали геэз – священный язык богослужения, который отличался от амхарэ не меньше, чем латынь от лингва-франка.

Отец Пьер, ставший неразлучным с монахом Исааком, на амхарэ говорил уже почти свободно, ведь год прошёл с тех пор, как они познакомились. Геэз тоже давался ему легко, во всяком случае богослужение эфиопов французский патер понимал теперь полностью. Он помог тамплиерам выучить основные молитвы на языке геэз, растолковал непонятные места в эфиопском богослужении и начал понемногу давать тамплиерам уроки бытового амхарэ. Арабский язык, как средство межнационального общения, постепенно полностью исчез из Дэбрэ-Асбо, хотя ни один эфиоп так и не выучил ни одного слова на лингва-франка, безразличие чёрных монахов к инонациональным культурам было абсолютным. Один только брат Исаак с удовольствием утолял вечно мучившую его жажду знаний и втихаря, уединяясь с отцом Пьером, учил латынь.