Марафон нежеланий

«Таким» – это более-менее оплачиваемым художником, известным в узких кругах нашего города. Видимо, «Дементия» придумал тоже его наставник. Три года назад он был просто Димой, посредственно копирующим всех абстракционистов – от Кандинского до Поллока. Точно, как-то Саша рассказывал мне про то, что Дима вернулся с какого-то острова совершенно другим человеком: художником, а не подражателем.

– Это когда ты на острове полгода прожил?

– Ну, не полгода, а три месяца. Но знаешь, это были самые офигенные месяцы моей жизни. Если бы можно было зациклить какой-то момент жизни, то я бы остался в тех месяцах. Там… там просто вытаскивают из тебя все. Вскрывают, солят раны – до жути больно. Но это такая боль, которая рождает настоящее искусство.

– А как ты туда попал?

– Основатель, Адам, – довольно известный художник. Был, сейчас уже не выставляется в галереях. Я от него просто фанател. Ходил на все выставки, но заговорить не решался. Он уже тогда жил за границей, на этом острове, в Россию приезжал пару раз в год. Такой загадочный, молчаливый и смотрит так, как будто все знает. А его картины… Это надо видеть!

Дементий достал телефон и открыл в сохраненных фото галерею «Адам». На изображениях были буро-красные силуэты женщин в примитивистском стиле. Очертания – как будто выгравированы на стенах пещер, а орнаменты напоминали то об африканских масках, то об азиатских узорах. Особенно мне понравилось изображение женского силуэта с темно-бронзовой кожей, которое тонуло в багряной тьме.

– Говорят, он подмешивал в краски кровь своих натурщиц. Вряд ли, конечно. Но я так и не узнал, правда это или нет.

Вокруг нас все увлеченно болтали уже на другие темы. А я не могла оторваться от этих гипнотических картин. Они напоминали детский калейдоскоп и психоделический трип одновременно. Для полного погружения не хватало только звуков этнических барабанов или китайской флейты.

Дементий продолжал свой рассказ, который я слышала, как в тумане:

– Когда он приехал к нам в город, я решился. Раз он сам едет к нам – это знак. Подошел, рассказал о впечатлениях от выставки, вскользь упомянул, что тоже художник. А он так живо заинтересовался этим. Я показал свои работы, он долго расспрашивал меня о вдохновении, о моей жизни. Сказал, что видит мой надлом, из которого можно «вытащить» подлинные шедевры.

– Дима, как к нему попасть?

Глава 4. Марк Куинн. «Я сам»

Всю ночь я читала про Адама и его арт-резиденцию. Он основал школу на острове Paradise у побережья Северного Вьетнама почти пять лет назад. На странице его сайта с отзывами фотографии загорелых, с уверенно-расслабленными взглядами людей говорили красноречивее их коротких словесных впечатлений. «Мы свободны! Мы творим! Мы создаем свои собственные миры!» – радостно кричали их живые лица. Они одновременно казались и родственными душами, и кем-то возвышенно недостижимым.

Но попасть в школу не просто, даже за деньги: нужно пройти отборочный тур («отправить свою лучшую работу»), а затем из всех прошедших будет выбран один человек, который получит стипендию на трехмесячное обучение. И это единственный вариант для меня – для остальных обучение («творческая терапия», как называлось это на сайте) стоило более сотни тысяч за три месяца. Среди участников не было каких-то громких имен, поэтому я начала сомневаться. Очень легко находить предлоги отказаться, когда боишься проиграть.

Я уже навела курсор мышки на крестик, чтобы закрыть страницу сайта и больше не возвращаться к нему, как мой взгляд задержался на фотографии Адама в окружении его учеников. В его темных глазах отражалось все знание боли и примирение с ней. Даже дыхание замирало, встречаясь с его тысячелетним, по-звериному мудрым взглядом.

Если в подлинности отзывов на сайте я сомневалась, то в рассказе Димы сомнений не было. То, что известен он только в нашем регионе, да и то в узком кругу лиц, меня не смущало – Адам и не обещал славы. Но то, что Дима нашел себя и теперь беззастенчиво может выражать свои эмоции и мысли в творчестве – это вдохновляло. Даже несмотря на то, что его картины мне не нравились.

Я решила отстраниться от отзывов на сайте и поискать информацию в интернете. Среди объявлений о наборе в его арт-резиденцию на сторонних ресурсах я нашла парочку интервью бывших учеников – успешного художника из Нижнего Новгорода, который рассказывал почти то же самое, что и Дима: «засыпали раны солью – катарсис – освобождение творческой энергии», и писателя, выигравшего местечковую литературную премию:

«Я поверил в себя только тогда, когда оказался в окружении таких же неуверенных, но талантливых ребят (прим. редактора статьи: «В некой арт-резиденции “Джунгли” на острове, во Вьетнаме, под руководством известного художника Адама»). Здесь, в городе, я не знал, как начать творить, не боясь чужого мнения; как найти внутренний баланс, при котором мои демоны будут не убивать меня, а питать творчество».

Также была заметка про пропавшую из арт-резиденции девушку – ее мать называла Адама сектантом и обвиняла в убийстве дочери. Но, копая глубже, я нашла информацию о том, что девушка сбежала из школы с каким-то австралийцем – украла у ребят ценности и отправилась в вечную кругосветку. Она же была виновата в еще одном странном происшествии – самоубийстве одного из участников «Джунглей».

Форум писателей Петербурга посвятил этому событию целую тему: Матвей, покончивший с собой парень, был подающим надежды поэтом. Писатели с форума нашли в его стихах послания к этой девушке и сделали вывод, что из-за нее он и решил броситься со скалы на камни. А арт-резиденцию они не слишком остроумно окрестили адским местечком на райском острове, приписав ей несколько леденящих кровь легенд. Но ни одна из них не подтверждалась реальными фактами.

Даже больше самой резиденции меня интересовал Адам. Это его короткое и емкое имя без фамилии, как будто бы этим он говорил: «Все остальное обо мне скажут мои картины».

Я нашла совсем немного информации о его выставках, хотя повсеместно встречалось: «Его выставки были самыми громкими событиями культурной жизни Санкт-Петербурга».

За ту ночь изучения биографии Адама я узнала в подробностях только об одной выставке – «Мои бывшие». Она действительно потрясла всех. Не столько исполнением (хотя мне оно показалось прекрасным), сколько идеей.

Каждая картина называлась женским именем. «Катя. Март – апрель 2012»: на холсте кроваво-красный силуэт то ли гитары, то ли девушки, абстрактно-экспрессивный, написанный крупными мазками. «Света. Июнь 2011»: темно-красный, почти коричневый, отпечаток правой ладони с подтеками краски и каплями, похожими на кровь. «Анжела (она так назвалась). 1 января 2012»: отпечаток губ алого цвета, неприятно раздутых, как будто бы лицо человека прижали к стеклу. И так далее. Выставка открылась в августе 2013 года и почти сразу же закрылась. Где-то писали, что после первого дня, где-то – после двух-трех дней. Большинство возмутилось «воспеванием насилия», видимо, поэтому упоминания о выставке встречались в основном в негативном ключе.

Но я нашла (теперь я гуглила не по псевдониму «Адам», который появился позже, а по настоящему имени: «Владимир Адамов») несколько коротких интересных интервью, которые у него взяли альтернативные газеты, часть из них уже не существующие сегодня. Особенно мне понравилось интервью интернет-порталу, посвященному современной граффити-культуре:

– Правы ли люди, называющие тебя женоненавистником и садистом?

– Я просто рисую, а идею люди проецируют со своих мыслей. Может быть, меня просто восхищает красный цвет? Его ярость и страстность. Если кто-то видит в картинах упоение насилием и издевательство над женщиной, то он берет это только из своей головы. Если они не слышат музыку красоты красного цвета, то уроды – они, а не я.

– То есть ты не подразумевал никакого садистского наслаждения?

– Для меня красный – равно красивый. У каждой девушки в моей жизни есть свой оттенок красного цвета. Своя индивидуальная красота.

– Но ты ведь понимал, что название очень провокационное?

– Да.

– Это способ привлечь внимание.

– Если бы я не желал внимания, то не пытался бы с пятнадцати лет организовать собственную выставку.

– Вау! С пятнадцати! Расскажи, как это было.

– Ничего интересного. Коридор в художке, пара рисунков на стенке в районной библиотеке…

– Ты ведь не из Петербурга?

– Нет.

– Я нашел информацию, что ты из Краснодарского края.

– Да.

– Так какой была твоя первая выставка?

– У нас в городе отмечали юбилей Александра Аскарова. Это наш местный художник. Ты о нем вряд ли слышал, и ничего не потерял. Биография у него схожа со многими провинциальными художниками того времени: сначала он запоздало рисовал в импрессионистской манере русскую деревню, в то время как Россию сотрясал авангард, а потом, со сменой власти, переобулся в соцреалиста. Ну, знаешь, когда в городе нет выдающихся личностей, то каждый более или менее талантливый человек преподносится как звезда. Нам в художественном училище надо было нарисовать что-нибудь к его юбилейной выставке в городском музее. У всех вышли подражательные Аскарову работы, а я нарисовал серию «Если бы…». Там было три картины-пародии на деревенские этюды Аскарова: одна в кубистическом стиле, вторая – в супрематическом (сени деревенской избы, разобранные на прямоугольники и круги) и третья – в абстрактном, под Поллока. Я писал их как насмешку и даже не думал, что их возьмут на выставку. Но на фоне остальных неудачных копий мои картины для организаторов смотрелись свежо. Там меня заметил владелец одной частной галереи и спросил, есть ли у меня еще что-нибудь «такое», ткнув в картину с абстрактными мазками. И в рамках одного ярмарочного салона, на котором продают китчевые картинки с кошечками и переливающимися водопадами, организовал небольшую выставку, всего на семь картин. В наш закуток на той ярмарке заходили все три дня, в основном чтобы пофоткаться на фоне. Но в итоге две картины купили. В общей сложности на пятнадцать тысяч. Хозяин галереи взял эти деньги себе, чтобы заплатить за аренду места на ярмарке, а я бросил училище и уехал в Петербург.

До или после «Моих бывших» упоминаний о выставках я не нашла. Как будто бы все упоминания о них намеренно стерли. Несколько раз я встречала информацию о том, что после «Моих бывших» он устраивал «кровавые перформансы»: собирал группу людей (где-то писали, что билеты стоили каких-то баснословных денег; другие, наоборот, говорили, что это были бесплатные подпольные шоу) и перед ними резал себя, а потом рисовал этой кровью. Говорили даже, что за отдельную плату он мог порезать вас и написать ваш портрет.

Зато о поздних проектах с ребятами из «Джунглей», до отъезда во Вьетнам, было достаточно информации: казалось, что они пытались обратить на себя внимание любой ценой, а разочаровавшись, сбежали из России.

Самым сумасшедшим их проектом был перформанс, в котором они прошлись, разукрашенные под кровоподтеки, по карнизу отеля у Невского проспекта: я нашла трясущееся видео, снятое кем-то из очевидцев, на котором они довольно спокойно, даже как-то медитативно, идут по карнизу, одна из девушек чуть не оступается, в этот момент рука снимавшего видео дергается, но даже с плохим качеством заметно, как изящно она возвращается в исходное положение и продолжает идти.

Я решила, что хуже уже не будет – даже если вдруг я пройду отбор, и меня потом сожгут на ритуальном костре или вынут трепещущее сердце. Зато будет небанальный конец моей биографии. В конце концов Дима вернулся живой и ни о чем подобном не рассказывал, мне показалось, что его воспоминания похожи на детскую ностальгию о летнем лагере. Когда тебе вроде бы было тяжело знакомиться с новыми ребятами, принужденно открываться им, участвовать в мероприятиях, но теперь так сладко-грустно вспоминаешь о вечернем костре, дискотеках и тайных купаниях, первых сигаретах и поцелуях. И у меня наконец-то появится повод бросить эту учебу!

Глава 5. Эдвард Хоппер. «Полуночники»

Я отправила ссылки Саше – не для того, чтобы узнать его мнение, а чтобы получить одобрение. Уж он-то оценит эту пугающую атмосферу острова и гипнотическую привлекательность картин Адама.

– Роз, я вчера имел в виду другое. Все эти платные школы… Там только выкачивают деньги из бесталанных мечтателей. Ты ведь не такая! Участвуй в литературных семинарах, конкурсах. Учись у их победителей, а не у духовных наставников с сомнительной репутацией. Я понимаю, как тебя очаровывает мысль о тропическом острове, полном единомышленников, но…

– Я все равно не смогу заплатить, хочу попробовать выиграть стипендию. Чем это хуже литературных конкурсов?

– Ну, если так… Я подумал, что тебе оплатит твой…

– Нет. Я не прошу у него денег, ты же знаешь.

– Да-да, прости. Я подумал, что он мог сам предложить. Какую работу хочешь отправить?

– Я думала про цветы и имена.

«Про цветы и имена» – моя последняя и, как мне кажется, лучшая работа. Это сборник рассказов о людях с цветочными именами. Мне очень нравилось, как символика цветов, старинные легенды и исторические факты, связанные с цветами, воплощались в жизни героев. Это одно из немногих моих произведений, которое я дала почитать Саше. Он раскритиковал его за чрезмерный символизм и излишнюю прямоту некоторых мыслей. За то, что я до сих пор считаю, что красивыми прилагательными можно решить проблему слабого текста, но сказал, что работа не провальная.

– Отправь главу про войну Роз. Хочешь, вместе поработаем над ней?

– Хочу, только не сегодня. Я сегодня… Давай завтра? С меня брауни с вишней!

История про соперничество двух писательниц была доработана за полночи. Саша сказал, что в будущем можно сделать из этого сюжета полноценный роман. И я согласилась, потому что вдохновленной мне сюжет казался бомбой:

«Милая блондиночка Розочка пишет роман о девушке, которая отправляется в глухую деревню на скале над Белым морем, чтобы увидеть место, где выросла ее бабушка. На пути оживают сказки ее бабушки и с каждой новой встречей, с каждым новым населенным пунктом она все больше верит в чудо. Розочка публикует роман по главам в ежемесячном литературном журнале. Вместе с ней, также по главам, публикуется роман другой Розы – рыжей любительницы мрачных сказок. В ее романе героиня тоже отправляется в долгое путешествие, полное откровений. Только ее эти откровения не окрыляют и не вдохновляют, а толкают во тьму – читатели напряженно ждут, когда она достигнет финальной точки своего путешествия. На скале над Черным морем она должна развеять прах своей бабушки, но кажется, что она и сама готова закончить свою жизнь там. В конце рассказа писательницы обнаруживают, что они – это один человек. Роза мучительно пытается придумать последние главы историй, мечется от света к тьме. Финал у обоих ее романов один – героини с новым опытом и багажом откровений решают двигаться дальше и написать роман о своих приключениях, но в последнем предложении поскальзываются на мокрой скале и тонут. Вроде бы она склонилась к свету, но в то же время признала, что тьма в творчестве привлекательнее, и она в итоге является финалом любой истории».

Оставшуюся часть ночи мы хотели провести за пересмотром любимых фильмов, но это была та ночь, когда очень хотелось говорить.

– Саш, а как тебе картины Адама?

– Они взрываются только вместе с его мифами. Без его бэкграунда картины просто хороши, я бы назвал их эстетически приятными. Пульсировать энергией они начинают только тогда, когда начитаешься всех этих историй про кровь в краске и пропавших девушек. Это плюс Адаму-шоумену, а не Адаму-художнику.

– Но ведь на оценку творчества любого известного художника влияют его имя и биография. Толпились бы туристы вокруг «Моны Лизы», если бы ее автор был не так известен?

– Без «если» относительно истории, – строгим учительским тоном сказал Саша. – Я не осуждаю его за пиар, просто поделился своей оценкой. В картинах Адама я вижу визуализацию мифов о нем, они не вызывают в моем воображении образ, отстраненный от его имиджа. Он талантлив, но слишком эгоцентричен, как мне кажется. Его ранние работы, когда он был просто Владимиром Адамовым, более абстрактные, вот это в моем вкусе!

Саша открыл одну из многочисленных вкладок в браузере («почему он не добавляет эти страницы в закладки?»): на фото был африканский барабан, очертания которого напоминали женские формы. От барабана расходились орнаменты-образы – музыка и сон. Неплохо, но с женскими силуэтами его картины выглядели более авторскими, узнаваемыми и какими-то дико живыми.

– Но ведь без интересной биографии нельзя создать что-то, чарующее и увлекающее людей. Большая часть искусства – это проекция своего опыта, своего видения жизни. Что может создать какая-нибудь домохозяйка или менеджер банка? Дешевенький пошловатый роман или шаблонное фэнтези?

– Ты преувеличиваешь интересность чужих жизней. То, что за тобой не прыгали в реку и в честь тебя не называли сумочку, не означает, что ты живешь скучно и не сможешь создать увлекательную и правдивую вещь. А у самой посредственной посредственности может быть богатейший внутренний мир. Вспомни Генри Дарджера! Сколько всего он создал, а когда о нем рассказывают, то биография занимает не больше десяти предложений.

– Зато он сам написал несколько тысяч страниц своей биографии!

Саша с гордостью посмотрел на меня (знаю, что он подумал: «Моя девочка! Помнит все мои импровизированные лекции!»), а потом сказал: «Такую биографию может написать каждый. И поверь, каждый найдет своих читателей. Кто-то пару, кто-то тысячу, кто-то миллион».

– Мне кажется, что жизнь, про которую нельзя снять интересный фильм, – зря прожитая жизнь.

– А мне кажется, что про любую жизнь можно снять интересный фильм, все зависит от подачи. Тебе кажется, что Адам – это артхаус, а я вижу его биографию слишком кинематографичной. Как попсовый фильм с предсказуемым финалом.

– И какой же финал ты видишь?

– Или какой-нибудь громкий скандал с последующим уходом со сцены, чтобы подороже сбыть все свое творчество, или стабильное получение доходов с не меняющихся в стиле картин до самой старости.

– Ему больше подходит первый вариант.

– И почему же творчество и стабильно-долго-счастливо всегда противопоставляются? – Саша разлил остатки вина по бокалам.

– Наверное, потому, что все очарование творчества в этом: в нестабильности, в погружении во тьму, в дешевом вине, – мы чокнулись бокалами, – и в превращении своей жизни в произведение искусства.

– Очарование? Но не смысл?

– Отстань! Я хочу спать!

Глава 6. Врубель. «Роза в стакане»

Следующие две недели тянулись, как песни любимых Сашиных «Pink Floyd», у которых я обычно каждую минуту проверяю, когда закончится очередной трек.

1 марта на сайте Адама должны опубликовать результаты отбора и имя одного счастливчика, который получит бесплатное обучение. Саша сказал, что это очень непредусмотрительно – занятия начинаются уже в апреле, за месяц нереально купить дешевые билеты на самолет. А Дима сказал, что на эту весну не планировался набор группы, что, какими бы ни были условия, мне повезло.

Я молчала в ответ. Страшно было говорить, даже думать. Как будто победа, как дикая птица, могла вспорхнуть от неосторожного хруста моей мысли. Но в то же время я не думала, что могу проиграть. Казалось, что все события последних недель были выстроены так, чтобы я попала в эту школу.

Но Вселенная пишет причудливые сценарии, обрывая логичную цепочку событий тем, что справедливо в таких ситуациях называют «вселенский облом».

1 марта мне пришло электронное письмо с заголовком: «Ждем тебя 1 апреля, наша творческая сестра». Увидев этот заголовок, я сильно укусила себя за костяшку большого пальца правой руки, левой рукой отбарабанила по столу «We are the champions», несколько раз глубоко вдохнула.

Я медлила с открытием, чтобы запомнить этот момент и в будущем, когда стану знаменитой писательницей, воспроизводить его в мельчайших подробностях.

Терпения хватило секунд на двадцать. Потом я быстро, и почему-то зажмурившись, открыла письмо. Сначала взгляд хаотично скакал по буквам, не зная, что искать. Но я все-таки взяла себя в руки и начала с мучительным томлением читать с первого предложения:

«Роза! Рады принять тебя в нашу творческую семью! Остров Paradise – это по-темному красивое место. На следующие три месяца (а может быть, и больше) твоим домом станут наши джунгли и скалы. В наших тропических лесах происходят магические вещи. Мы сами пишем себе сценарии жизни, убиваем себя и возрождаемся. Тебя ждет насыщенная творческая программа, поэтому мы подготовили несколько полезных советов:

1. Заранее подготовь творческий проект, над которым будешь работать.

2. Не думай о поездке как об отпуске. Творческая терапия в нашей арт-резиденции – это ежедневный труд. Иногда приятный, иногда требующий всех твоих усилий. Мы не лежим целыми днями на пляже с коктейлями, прерываясь на час писательства или рисования. А полностью отдаемся своим ученикам. И ждем от них того же.

3. Оставь все свои заботы и проблемы дома – отвлекаясь на решение рабочих/учебных вопросов, ты не сможешь отстраниться от внешнего мира и погрузиться в свой внутренний.

Оплатить участие в школе необходимо до 10 марта (после оплаты обязательно отпишись на этот адрес). Также заранее сообщи нам номер рейса и дату прилета, 1 апреля мы организуем бесплатный трансфер на остров для наших учеников.

Я быстро кивала и, улыбаясь, соглашалась со всем в письме, пока не дошла до строчки про оплату. Что?! Я еще раз перечитала. Оплатить участие… Черт! А ведь я ясно видела себя на этом острове: шум моря, вечерний костер, вокруг такие же творческие и одинокие люди, мечтающие создавать собственные миры. Не веря письму, я зашла на сайт – там ведь должен быть опубликован победитель! Вдруг это письмо автоматически всем рассылается, они просто забыли отправить мне, победителю, персональное.

Но, конечно же, это были такие глупые отговорки, в которые я сама не верила. На главной странице сайта появился список прошедших отбор – 40 человек! Так много! Но потом поняла, что большинство, как и я, рассчитывало на бесплатное участие и наверняка не приедет. А кто же победил? Под перечнем мелким шрифтом была надпись: «Во избежание негативного отношения имя победителя мы не называем. Он получит письмо по электронной почте».

Первой мыслью в моей голове было: «Нужно где-то достать деньги!» Но ведь это 100 тысяч! У меня нет постоянной работы, накоплений – тем более. Даже за квартиру плачу не я.

Попросить у Него деньги? Ведь в подобных отношениях это нормально, наверное…

Нет, я не представляю, как буду просить у Него. В этом момент я позавидовала всем этим кинематографичным средиземноморским женщинам, которые кошачьей походкой босиком шагали по брусчатке прибрежных городков с красночерепичными домами и получали все, что хотели, к своим идеальным ножкам. Я не умела флиртовать с какой-нибудь целью, не умела наслаждаться, когда меня обожали. Это, правда, и случалось нечасто, но в такие моменты мне было неудобно из-за того, что я не могу ответить взаимностью. Хотелось исчезнуть по щелчку пальцев и стереться из памяти моего поклонника. Хотя позже, когда я вспоминала это, мне нравилось.

Идея «достать любой ценой 100 тысяч за 10 дней» постепенно оседала на дне моих мыслей, оставляя налет ненависти к себе. С чего я вообще взяла, что имею право писать для людей? Что могу отнимать у них невозвратимые часы жизни своими мыслями? Мои устные выступления в универе никто никогда не слушает, почему же их заинтересуют строчки на бумаге? Ведь все миллиарды людей мечтают о славе, о всеобщей любви, об успехе. А сколько людей его добивается? Почему же я решила, что попаду в этот ничтожный процент?

В следующие дни Саша слишком старался меня подбодрить. Слишком нахваливал мой текст, говоря о том, что среди претендентов ведь не только писатели – скорее всего, бесплатное место получил какой-нибудь художник-подражатель, пощекотавший эго Адама. Сказал, что их манифест написан слишком пафосно и простовато, они не могут оценить моего литературного таланта. Зачитывал мне манифесты футуристов и объяснял, чем плох отказ постмодернистов от манифестов.

На 8-мартовские длинные выходные мы планировали уйти в долгий кино-вино-запой, поэтому я не отвечала на Его звонки. Он не понимал наших с Сашей отношений (хотя как раз Саша случайно познакомил нас год назад), а придумывать отговорки мне не хотелось. Пусть порадует жену в эти дни. У них, кажется, есть коттедж где-то в сосновом бору.

На день телефонная атака затихла, но потом Он написал мне: «Саша мне все рассказал. У меня есть идея, как тебе помочь».

Что он Ему рассказал? Про арт-резиденцию? Боже, какой позор! Я для Него и так одинокая, никем не любимая девочка. А теперь еще и неудачница бесталанная! Теперь Он точно меня бросит. А быть одной – это еще хуже, чем унизительное с кем-то.