Политолог из ток-шоу

Через некоторое время пришло известие, что Стас совершил самоубийство в следственном изоляторе. Лёнчик в это до сих пор не верит. Считает, убили. А я думаю: неволя способна до крайности довести – попавший в капкан волчонок себе отгрызает лапу.

Так или иначе, но ситуация не изменилась, и схема чужаков продолжает работать: откупается участок земли, изживается с этого участка местное население, завозятся тоннами суетливые рабочие, а потом хоп! Пограничный пункт. Причем двусторонний, с табличками на русском языке.

Где сегодня проходит граница, мы и не знаем.

Дядя Матвей Селиверстов охотился в тайге – застрелили. Нарушитель. Так это он первый только был…

Не знаю, кто так сливает территорию – местные власти, пограничники или действительно так решили на правительственном уровне, не знаю.

Я не понимаю, как этим россиянам всё безразлично?! Такая земля уходит по-тихому! Такая земля! Может, потому что земля богатая, но суровая, так, что эти богатства не так-то просто взять? К тому же, лень.

А чужаки лезут, просачиваются.

Я против них ничего не имею, но пусть живут на своем месте. Наши «пра-пра» еще до Ермака пришли в Сибирь. Мы здесь сами как-нибудь…

Нам многие говорили, что простым нормальным людям без разницы столица будет в Пекине или столица в Москве – одно непроходимое расстояние. Но мы решили, что своё не отдадим. Образно говоря, где волки ходят, рептилиям не место.

И вот на маленьком клочке земли защищаемся с Божьей помощью от экспансии. «Сколько у нас ножей? – Четыре! – А сколь карабинов?! – Четыре!!». Разберемся.

За полтора года охоты мы разобрались во всех нюансах. Простых чужаков травить нет смысла – их тьма. Бить надо по вожакам-землевладельцам.

Но была проблема. Первые три забоя вышли в пустую. На месте мертвой головы дракона, немедленно вырастает другая. Вывод – голова должна быть не мертвой, а как бы пропавшей.

Например, начинают чужаки кедр валить, приезжают наши лихие лесничие: где хозяин. А никто не знает, где хозяин, может уехал. Рубку пр-рекратить! Приедет хозяин, пусть зайдет в контору, а там посмотрим. Лесники – народ мрачный и опасный, браконьеры-монополисты. С ними спорить себе дороже. Всё! Работы не ведутся, трудовые резервы бездействуют, начинают маленькими группами смываться к себе на юг.

Только через полгода ихняя администрация может начать процесс признания пропавшего чужака безвестно отсутствующим, чтобы назначить правопреемника. Вывод – тело бывшего землевладельца должно найтись. Для этого и припрятаны туши чужаков, один – на малиновой заимке, второй – за тринадцатой просекой, и последний вон – в погребе. Потом, пятое-десятое, уголовное дело, это еще полгода. Хоть что-то, какая-то отсрочка. Лёха по этому поводу говорит свое «Нда», Витек соглашается «Да уж». А что еще делать?

Если отчекрыживать нашу землю чужакам будет категорически невыгодно и опасно для жизни, то отступятся они, не полезут.

Может быть такое?.. – Практически, без шансов…

Но есть большая вероятность сгинуть. Ну, так и что ж?

Может, споем?.., – Что, например?.. – Можно военное…, – А сами напишем?.. – Напишем, конечно! Только свою и для своих грустную песню…

Литр водяры, тазик пельменей, нольпяшка под огурцы, чекушка на посошок. Пора и до дому, выспаться надо. Тётя Клава сказала, провожая – хорошие вы ребятишки. Довели вас, прости. Господи! Что делается-то, что делается?».

На перекрестке простился с Лёхой и Витькой.

Лёха с надеждой – А может догонимся?.. – Не, неохота…

Бреду по деревне, скольжу – дорожку льдом опять затянуло. Опять к холодам. Небо цвета спелой сливы готово снова сыпнуть крупы, которая завтра растает.

Вот коттедж, где живет Михайлов-жулик. Его усадьбу мы называем «Михайловский замок». Здесь глава сельсовета устроился, тоже жулик. А это Чупиных развалюха, окна открыты, двери настежь – тараканов вымораживают.

Это – Шарик, по-моему, вон тот – Кузя, к этой колонке в детстве Витёк губами примёрз, тут, на углу я с Ленкой целовался, вот и мой дом.

Мой поселок, моя земля. Это и есть то, за что можно убить и умереть. Люблю. Свою землю люблю, без гордости, а по-бабьи, больше жалости здесь.

Жаль, да. Жалостно.

Вон, мать моя едва за сорок, а уже старуха, сидит, вяжет. На печке в ведре тает снег.

– Привет, мам. – Привет. Пил? – Немножко. В Петровке были, сорок верст. Всё потаяло, представляешь? Дорога- дрянь. – Муки бы купить, я последнюю изэтовала. – Завтра купим, у меня появилось малёха денег. – Говорят, границу будут опять переэтовать в нашу сторону. – Может ещё передумают. Как Таня? – Посыпохивает. Не буди, умаялась, поди.

Да я только гляну.

Нет, не спит. – Привет! Как вы тут без батьки? – Плё-охо. Ськуцаем.

Глажу живот.

– Где ты был? – Да тут надо было, с пацанами. – Страшно мне. -А чего тебе страшно? Всё хорошо. Скоро у нас будет парень. Назовём Джекичаном.

Улыбается.

Таня-таня, китаянка моя, таинственная. Всё будет ладно.

– А если…-

– Да никому мы не нужны.

Конец

Боб проглядел присланный текст, набросал ответ автору: «Здравствуйте, Егор. Ознакомившись с вашим текстом, готов высказать некоторые соображения. Во-первых, построение рассказа на контрасте, когда после разговора о счастье герои прячут труп, видится довольно интересным. Во-вторых, нельзя не отметить своеобразный литературный слог.

Однако, рекомендовать издательствам к печати «Без шансов» я не возьмусь без существенной корректировки текста.

Идея прятать тела умерщвленных врагов – интересна, но недостаточно проработана. Для понимания этого нужны знания уголовного и гражданского законодательства, которых у читателя нет.

Также рассуждения о любви к родной земле я бы рекомендовал исключить. Это не вызывает интереса.

Не вызовет интереса и борьба за свою землю, тайгу, лес, было бы уместно, чтобы герои воевали за, например, золотой прииск или еще что-то материально осязаемое. Без выгоды для героев их мотивация остается неясной.

Поэтому, для издания книги я бы посоветовал расширить объем произведения хотя бы до 25 тысяч слов, устранить недостатки, и больше треша, больше триллера. Перестрелки в тайге, заложники, продажные менты и честные чекисты, добавить любовную линию. То есть имеются все возможности написания по данной теме остросюжетной повести.

После всех исправлений у меня будет возможность рекомендовать книгу к изданию, поручившись за ее рекламу».

Егор ответил моментально: «Спасибо. Понял».

11.

На следующий день Боб, отключив телефон, спал до обеда в гостиничном номере. Эндерс на базе закрылся в комнате и что-то писал в ноутбуке, без жалости прокуривая съемную квартиру. Пашка Корабел отправился к каким-то загадочным своим пацанам, а Влад по рекомендации Боба связался с популярным тургородским блогером «Северным».

– Привет. Я Влад, – представился по скайпу.

– Привет.

– Я представляю Фронт борьбы за демократию. Слышал? Мы проводим массовые акции протеста в крупных городах.

– Было что-то такое, – блогер почесал бородку.

– Прошла информация, что в вашем городе появилась военная часть, в которой, по некоторым данным, происходит утечка отравляющих веществ.

– Было что-то такое, – зевнул блогер.

– Общественность не должна остаться в стороне! – с жаром сказал Влад. – Мы должны привлечь внимание людей и правозащитников. Подтянуть международные организации, природоохранные сообщества. Во избежание заражения местности чем раньше мы будем бить тревогу, тем лучше. Я уверен, что ты уже это делаешь. Мы видели, как ты организовывал митинги в защиту старинных построек. Ну а здесь дело гораздо актуальнее! А для массовости акции мы бы хотели принять участие и выехать с активистами в Тургород. Только согласовать дату.

– Только столичной стекловаты нам и не хватало, – сказал блогер. – Спасибо за внимание, ни че не скажу, но не надо этого.

– Почему?! Протест! Широко освещенная акция. Тебе это хайп. Просмотры, подписчики со всей страны.

– А я не за хайп. И подписчики мне пох. Я не по этой теме ваще.

– Но загрязнение!

– Мы сами разберемся, – отрезал блогер. – Акции, митинги, чтобы потом начальника полиции сняли. Нам ваши схемы нах. Тем более, начальник ГОВД мой родной дядя. Из «макарова» давал стрелять. Шашлыки жарит вкусно. Нет. Пока не нужно митингов. Если найдем что-то в лесах: ракеты или полигон или еще че, тогда и будем решать че делать. Короче, наши проблемы.

– Не знаю, – стушевался Влад. – Странно слышать. К региональной проблеме хотелось подключить общероссийское движение, а ты против. У нас и информационный ресурс и человеческий.

– Ресурс, блин, – усмехнулся блогер. – Это вашего фронта командир на пятнашку присел? Ума – палата, че. С такими союзниками ну его нах. Так что извини, Влад, а мы пойдем другим путем.

Потом Влад опять сидел на местных форумах, подкидывал топливо в тему военной части.

– Как дела? – в комнату вошел Эндерс в спортивном костюме, с бутербродом в руке.

– Штатно. Правда, местный блогер отказался сотрудничать. Но тему ракет, я думаю, не отпустит. А так по городу уже махровый слух. Особенно после вчерашней автопропробки. Я еще пару реплик пустил, как ходил по лесу и меня солдаты чуть не подстрелили. Сергей Теодорович, я это все мог делать и из офиса. Это вы в поле работаете, а мне не было смысла ехать в такую даль.

– Я не понял, в чем претензия? Придумай себе ролевую игру, да и вперед. Вон, Корабел носится то к наркоманам, то к бизнесменам.

– А почему вы не женаты, Сергей Теодорович? – спросил вдруг Влад.

Эндерс дожевал, сел на диван, закинул ногу на ногу, задумался.

– Простите, если я… – извинился Влад.

– Да нет, ничего, – сказал Эндерс. – Нормально. Хочется ответить хорошей шуткой, а как-то в голову не приходит. А если серьезно – не знаю. Так сложилось. Такую карту раздал мне небесный крупье.

– Вы же не верите ни в Бога, ни в судьбу.

– Судьба, брат, штука неизученная. Судьба, возможно, что и есть.

– Человек сам хозяин своей судьбы, – тихо сказал Влад. – Разве нет?

– Человек делает биографию. А судьба, возможно, что и есть. Судьба и биография суть разные штуки. Вот смотри, – Сергей потянулся, похрустел суставами. – Есть такая судьба у икса – быть садистом и мучать людей. Биография же может быть как у маньяка, которого ловят менты, но также икс может быть и ментом, который пытает и мучает людей.

– Мрачно.

– Другой пример. Судьба игрека состоит в том, чтобы быть бабником. Судьбу определил избыток тестостерона и легкий свободный характер. Согласись, к такой судьбе бесконечное число биографий можно подогнать. Нет, неудачный пример, – отмел Эндерс. – Быть изобретателем судьба определена зету. В одном случае биографию можно представить как наука, кафедра и Нобелевская премия. А в другом – живет человек в маленьком городе, вроде Тургорода. Допустим, во времена доинтернетовские, это было не так давно. И зет изобретает то одно, то второе, третье. Но облом в том, что он опаздывает. Уже эти изобретения обнародованы. Он и опоздал то, может, всего на месяц, но все. Поезд ушел. Значимость его мыслительной работы не меньше, чем у другого, но незадача – чуть припаздывает. А тому, другому изобретателю – слава и почет. Но биографии будут разные. Хотя судьбы похожие. Даже образ жизни может быть похожий: и тот, и другой, с утра позавтракав, садятся за чертежи, и так из года в год.

– А может быть такая судьба, – предложил Влад. – Что человек станет приложением к механизму. В одной биографии – пулеметчик, в другой – интернетчик. Как я, – вздохнул он. – По пятнадцать часов за компом.

– И на самом деле мрачно! – рассмеялся Эндерс. – Но это ты еще не знаешь супругу нашего Бориски – вот где приложение к механизму. Она уже лет десять за компом. Как еще сына родили?

– Может, света не было, – предположил Влад. – Звонил он? Борис Олегович?

– Да-а, – ухмыльнулся Сергей. – И звонил, и писал, все жалуется: как тут люди живут? Кровать неудобная, ночью холодно, кормят кашей, да яичницей и в магазине нет таких продуктов, которые он привык употреблять. Депрессивный город, делать нечего, сходить некуда. Можно подумать он в Москве куда-то ходит.

– Город, в самом деле, депрессивный.

– Нормальный, – не согласился Эндерс. – Жить надо только в таких одноэтажных городах.

– Переехайте.

– Обязательно. Это в планах. Куплю себе на родине должность главы сельсовета, да как подниму деревню! Я посмотрел в свое время как оно в Европе устроено, все это можно вполне устроить и у себя. Для себя, для людей.

– Только система жрет таких энтузиастов.

– В моих краях энтузиасты гибнут в автокатастрофах. Так я буду на лошади ездить. На очень старой лошади, чтоб, не дай Бог, не понесла.

***

Ходит по Тургороду голый троллейбус, в силу одиночества не имеющий номера, реклама с боков закрашена синим, троллейбус от этого выглядит новым. Рога в проводах слегка шевелились, фары горели желто и пыльно, дверцы хлестали резиново жестко, по окнам размазана толпа пассажиров, на месте кондуктора – суровая дама в бордовом жилете.

Пашка проехал одну остановку, вслушиваясь в разговоры, которые кроме междометий содержали только фразу «Вы выходите?».

Вышел возле почты, мимо Сбербанка проследовал до полиции, завернул к Пенсионному фонду, тем закончил обход деловой части города. Здесь ничего не происходит, только осень.

Осень была полосатой. Из-за стремительно бегущих строем облаков, из-за участков голой земли, влажнеющих поперек сухого асфальта, из-за разновременно опадающих деревьев – ощущения лета и осени чередовались в строгом порядке.

Неприметная улица начиналась за кустами. Каток здесь не бывал никогда – галька, глина, битое стекло, обгоревший домик-пятистенок, на котором гуляют вороны. Старый диван распялил пружины на притоптанном дерьме, куда боком вросла дохлая кошка.

Пашка Корабел наступил в пальто, лежавшее на пути, из рукавов побежали мохнатые крысята. Шагнув к бревенчатой стене, из которой торчал обрывок оконной рамы, он ковырнул мокрую паклю. За стеной кто-то хрипнул и умер, от бревна отпала огромная мокрица.

С коробком в носке Пашка выскочил из неприметной улицы. Под зеленой крышей -вход в Сбербанк, здесь улыбаются белые блузки. Притаился за пихтами Пенсионный фонд, на углу прыщавый полицейский доедал мороженое.

***

– Разве это «цезарь»? – Боб брезгливо ковырнул вилкой салат. – Разве такая заправка должна быть? И курица сухая.

Они сидели с Эндерсом за столиком в маленьком и тихом ресторане. Кроме них здесь ужинала среднего возраста респектабельная пара и одинокий мужчина в дорогом костюме, разложивший на столе планшет.

– Читал последние новости, – Боб зацепил зубцами вилки краешек тарелки. – Генерал Шустров, который на нас наехал, пошел на повышение, что ставит под сомнение осведомленность нашего доброжелателя. И, возможно, проблемы у фирмы продолжатся. Хотя сестра написала, что все тихо. Как-то меня это напрягает.

– Меня в принципе напрягает присутствие рядом неизвестного доброжелателя, – сказал Эндерс, разливая водку по рюмкам.

– Это как раз объяснимо: мы в своей деятельности не могли не попасть в сферу внимания соответствующих служб. Все под колпаком ходим.

Эндерс поднял рюмку, Боб чокнулся с ним, отпил половину. Сам Эндерс глотнул до дна и не поморщился. Боб складывал белую салфетку – пополам, еще раз, еще раз, пока она не превратилась в тугой комок.

– Я думаю так, – Эндерс похрустел огурцом. – Кто бы там ни был, один в дурацком колпаке, другой без колпака, хрен с ними. А мы должны тему добить. Делаем несколько контрольных выстрелов в общественное мнение и уезжаем с чувством выполненного долга. И в бортовом журнале сделаем пометку: Борька и Серега опять всех обдурили. Как тебе?

– Согласен.

– Тогда, – Сергей наполнил рюмку и поднял. – Жива Россия ложью, большой и малой. Мы – малая. За это.

Боб допил свои полрюмки, вяло поковырялся в тарелке.

– Что гложет тебя, отец родной?

– Да с Артуром опять, – скривился Боб. – Я его другу кое-что обещал, а потом передумал. Да и не из-за этого, кому я вру?! Сын… Ну хотел бы он в дауншифтеры, мажоры, чтоб на пляже валяться на папины деньги, так я бы это понял. Не одобрил бы, но понял. А он… Я пытаюсь объяснить, как в этом мире нужно держаться, как карабкаться. А он говорит: кто ползет наверх, не идет вперед.

– Хорошо сказано, надо запомнить.

– Иди ты Сергей! У меня семье приходит, как ты говоришь, откровенный ездец.

– Ничего страшного, – с набитым ртом промычал Эндерс.

– Ведь все же для него. Работаешь, зарабатываешь, нужные связи заводишь. А ему не надо!

– Все мироеды и казнокрады так говорят: я для детей. Вон, кстати, один из них к нам ползет.

К столику по-хозяйски подошел тургородский мэр в расстегнутом светлом пиджаке.

– Категорически приветствую, Борис Олегович! – мэр медленно протянул руку ладонью вниз. – Перекусываете? Приятного.

– Здравствуйте, Леонид Константинович. Спасибо. Это мой… приятель. Сергей.

Позволив и Эндерсу приложится к руке, мэр оперся рукой на спинку стула, на котором сидел Боб, придирчиво осмотрел накрытый стол.

– А что же в общем зале? – пропел он. – Прошу в отдельный кабинет. Сделайте одолжение.

– Благодарю, Леонид Константинович, но…

– Не вынуждайте настаивать. Пройдем, отведаем, пригубим. Борис Олегович, идем!

Сергей Теодорович.

– В другой раз с удовольствием, – отказался Боб. – У нас разговор, и мы уже уходить собирались. Не сочтите за неуважение, но не сегодня.

– А когда вы нас покидаете?

– Послезавтра. А перед этим, конечно… если вы найдете время.

– Что ж. Как угодно. У вас мой телефон сохранился? Если нужно, я машину всегда пришлю. Еще раз приятного аппетита.

– Ишь ты! – Эндерс взглядом проводил мэрский загривок. – Думаешь, он случайно здесь?

– Нет, конечно. Донесли, – Боб потянулся к графину с водкой, но Эндерс перехватил, сказав: «Руку менять нельзя».

– Присматривает, справки навел. Все правильно. Я бы его посвятил в мероприятие, – сказал Боб. – Но, видишь, заказчик не согласился. А нам выступление этого бургомистра на нужную тему совсем бы не помешало. От устранения Стрельникова мэр, кажется, только выиграл. Да и Стрельникова этого переоценили. Я никаких его следов не обнаружил, кроме табличек «Турком».

– Если Стрельников знал про могильник, то и мэр знает.

– У него позиция: это черта города, здесь я отвечаю, лесные земли – не ко мне. Он вообще ментально где-то в восьмидесятых-девяностых. И речь у него соответственная, я подстраивался.

Официантка принесла тарелки с мясом, которое Боб осмотрел недоверчиво, а Эндерс сразу отхватил огромный кусок и бросил в рот.

– Впрочем, какая разница? Тургород уже уверен в существовании ракетной части. А если кто и не уверен, – Боб водил ножом вокруг эскалопа. – Уже без разницы. Цель была не убедить поголовно, а обезопасить заказчика. А местные жаловаться больше и не будут, даже если начнут помирать от радиации – виноваты будут ракетные части, а не малозаметный политик Компрадоров. Пару штрихов наносим и уезжаем, правильно. А дальше!? – Боб улыбнулся. – Дальше нам падает новая тема. Ты будешь в восторге. Не от темы, а от места. Недавно прошли выборы губернатора в далекой провинции.

– Я, кажется, догадываюсь!

– Точно. В одном провинциальном нищем регионе избрали губера-москвича.

– Никакой освободительной борьбы, – проворчал Эндерс. – Хоть бы позалупались для приличия.

– Там на выборах работали люди Кости Богуславского. Слышал про такого? Мастодонт нашей профессии. Автор мемов «мочить в сортире», «кто не скачет, то москаль», «партия жуликов и воров». Голова! Всю текущую повестку его ребята сочиняют. Масштабно работают.

– А еще подростковыми суицидами развлекаются. В научно-экспериментальных целях исключительно.

Сергей дернул угол губ резко вверх, что должно быть означало отвращение. Щелбаном щелкнул по скатерти.

– Ну это, – Боб вздохнул. – Их дела… А наши в следующем, один кадр хочет получить в регионе небольшую должность из тех, что не курирует Москва. Но он на должность не подходит. Но хочет. А деньги есть. Надо, чтобы новый губер его назначил. Как ты любишь, работа точечная, интересная, почти твоя родина, куда ты стремишься уже…

– Тс-с! – Сергей приложил вилку к губам, потом направил ее к входу в зал.

Боб обернулся. У барной стойки сгруппировалась компания из пяти человек, черные, шумные, в кожаных куртках. Один из них смотрел на Сергея и что-то объяснял своим.

– Помнишь, я рассказывал, как поцапался в сотовом салоне, – Эндерс бросил в рот кусочек мяса и кивнул. – Вон он.

– Он узнал тебя? – Боб засуетился, заерзал на стуле. – И что теперь. Не будут же они… можно в полицию! А тут же мэр сидит в випкомнате! Мы к нему под крыло и…

– Успокойся, а, – Эндерс разлил водку. – Папаша! Вибросте из головы этих глупостей, випивайте и закусывайте. – Он выпил, Боб нет. – Спокойно доедай и уходи. Я подожду, что будет. Ничего страшного.

Боб беспокойно ерзал на стуле. Сергей ел мясо, равнодушно поглядывая на компанию кавказцев, которые, видимо, еще не определились в своих дальнейших действиях.

Сергей достал из кармана айфон и по столу подтолкнул его к Бобу.

– Возьми с собой. На всякий случай.

– Серег, я же не могу тебя бросить, – почти жалобно сказал Боб. – Давай к мэру, к Леониду Константиновичу…. Попросим…

– Лично я, – Эндерс вытер губы салфеткой. – Не буду ни о чем просить, ни Леонида, ни, тем более, Константиновича. Выйдешь сейчас, возьмешь такси и к нам на базу. Можно без такси, тут идти минут десять. На всякий случай дождитесь меня там. На очень маловероятной случай интриги и наводки. Я думаю, случайность – эта встреча, город больно маленький.

– А может тебе через кухню и пожарный выход? – согнувшись над столом, прошептал Боб.

Энедрс кивнул, приподнял графинчик, оценивая количество оставшегося.

– А телефон?! – продолжал шептать Боб. – Как ты без телефона?

– Уверенно. Ты не поверишь, но есть еще люди, которые нормально себя чувствуют и без телефона. Ступайте, монсеньор, ступайте.

Боб встал, снял с трехногой длинной вешалки свое длинное пальто, долго впихивал руки в рукава. Уже одетый снова упал за столик.

– Нет. Я так не могу, – решительно составил локти вдоль тарелок. – Это получается не по… Не по…

– Борька! – сквозь зубы гукнул Эндерс. – А ну домой! У нас тут свои дела с соседскими пацанами, – и потом нормальным голосом. – В интересах дела, шеф, тебе лучше уйти, завтра на телевидение.

Боб легко поднялся, застегнул пальто и, уперев взгляд в точку у входной двери, крейсерским ходом двинулся к ней, искусно обогнув компанию кавказцев. При этом Боб насколько возможно сдвинул брови и вытянул губы, вряд ли в этом искаженном лице можно было узнать политолога из телешоу.

Боб вышел из харчевни, глубоко вдохнул. На парковке он заметил чиновника из мэрии Диму Пимарова, который издалека отвесил услужливый поклон. Рядом с Пимаровым, держа обе руки в карманах, стоял низкий квадратный мужчина, обликом напоминающий огромного пингвина. Пингвин также внимательно рассматривал Боба. Боб поднял воротник пальто и зашагал по улице. Через десяток метров он остановился, достал телефон и сверил маршрут. В обратном направлении идти не пришлось, он обогнул зачищенную дочерна клумбу, пересек сквер Великой победы, где на постаменте стоял легендарный Т-34, вокруг которого толпились красивые цыганские дети, потом перебежал через дорогу и как бы невзначай обернулся. Вроде проверить, нет ли хвоста. Да, как говорится, святая простота. Оборачиваться в поисках слежки, когда эта слежка в каждом кармане, в каждой витрине, во многих машинах и иногда на уличных фонарях – не глупо ли?

***

На квартире сидели втроем в одной комнате. Боб на диване читал с телефона свою почту, Влад за компьютером просматривал камеры наружного наблюдения в ресторане и близ него, но обнаружить Эндерса не сумел. (Тут нужно какое-никакое ремесло, а не просто мнить из себя). Пашка Корабел еще два часа назад, узнав суть ситуации, махнул рукой и сказав, что Теодорычу виднее, устроился на полу с пакетом семечек и смотрел по телевизору советский сериал.

– А мне не нравится Жеглов, – сказал Пашка, ни к кому не обращаясь. – Хоть бы баба у него была б. А то какой-то деревянный персонаж. Мусор. И своего испугавшегося друга закошмарил. Удостоверение!! – прорычал Пашка голосом Высоцкого.

– В советской парадигме трусость и предательство рассматривались равнозначно, – сказал Влад.

– Да дурь это. Я сказал! – в той же манере попробовал Пашка, но голос Высоцкого больше не получился. – Борис Олегыч! А когда мы будем просоветские настроения выключать?