Тебе жить

КЕНТ. Как говорил Экклезиаст: не бойся немцев, не бойся казахов, остерегайся метисок. Это ж кровь Чингисхана с кровью Фридриха Великого – вулкан.

Вернулся Вадим, сел на диван, стал разливать коньяк.

ВАДИМ. Рофлите вы, парни, отчаянно. На одну только секунду,.. но чуть не поверил… А где еще бокалы, Антон?.. Хм, кончилось.

КЕНТ. Я же привез несколько бутылок. Как несколько? Двенадцать. Сейчас принесу. (Идет в прихожую).

ПАНЫЧ (садится рядом с Вадимом, достает из-под столешницы бокалы и стопки). Карин, сама посуди: узнав, что я в деньгах нуждаюсь, приехал лучший друг…

КЕНТ (кричит с нарочитой ревностью). Это еще вопрос, кто лучший!

ПАНЫЧ. Он – лучший, ты – ближайший. Приехал, говорит: на тебе, дружище денег. На банковской карте. Только я ее тебе не отдам. Прикинь? Разгадай загадку, на дубе сундук, в сундуке заяц, в зайце утка. Подстава? Подстава. А мы немного развернули ситуацию. Заметь, с объяснимой целью – поржать.

КЕНТ (подойдя к столу). И загадку разгадали. (Подает Панычу пакет). Хорошо я мимо ехал, когда ты мне написал.

Вадим смотрит на пакет, который разворачивает Паныч. Там оказалась книга.

ПАНЫЧ (Карине). Вадик хотел меня к чтению сподвигнуть. Но он, поскольку, безнадежный эмигрант, многого не знает. (Поднимает книжку). О, Генри, рассказы. И я сразу понял, что Топаз-сити из рассказа, по-моему «Последний трубадур», – это в нашем городе район «Топаз», где товарищество… кого-то там, каких-то пазов.

КЕНТ. Пассажирских там чего-то. Улицы Заречная, Полевая.

ПАНЫЧ. Ага. И я, сразу сообразив, пишу Вовке, чтобы он этот пакет выкопал. (Раскрывает книгу, оттуда падает пластиковая карточка). Так что рассуди, Карина. По-моему все честно, счет один-один.

КАРИНА. Дураки вы все трое, одним миром мазаны. Вадим! Рада тебя видеть.

ВАДИМ. Признаю, ответка носила справедливый характер, однако же…

КЕНТ. Без «однако»! Проехали тему?

ВАДИМ. Проехали. Одним миром, правильно, Карина, с теми же приколами и зашкварами.

ПАНЫЧ. Дружба – это не только взаимное признание достоинств, но и принятие недостатков.

КЕНТ. Мудрые слова. Как будто из пивного магазина.

ВАДИМ. Карина! Беспощадно выглядишь. Я тоже очень рад тебя видеть.

Карина кивает, разглядывает этикетку на бутылке красного вина.

Кент отнес бутылки в холодильник, а вернувшись, ерошит волосы Вадима.

4.

Быстрым, летящим шагом входит Анка, за ней Веник с пакетами и свертками в руках.

АНКА. У вас открыто. (Видит Вадима, бросается ему на шею целует возле губ). Здравствуй, Вадим.

ВАДИМ (невероятно удивленный). Привет.

ВЕНИК (ставя поклажу на стол). Здорово, Геринг. Это жена моя, Аня. Вряд ли ты ее помнишь. (Здороваются, обнимаются).

ВАДИМ. Нет, я помню. Анка! Ну, конечно! Ты такая была…

АНКА. Мелкая? Была. (Шуршит пакетами, выставляет еду на столик). Я тут на скорую руку приготовила. А то вы с магазинной еды и не закусите нормально. Антон живет на шаурме и пирожках с капустой.

ПАНЫЧ. Ибо вкусно. И быстро.

АНКА. Домашнее – лучше. (Вадиму). Приходится следить, подкармливать, пока он не ушел в страну гастрита, как Юра говорит. Говорит, а сам такой же.

КАРИНА (тихо Кенту). Надо было мне сказать, я бы тоже приготовила на скорую руку. Я ведь умею.

КЕНТ. Умеешь-умеешь.

ВАДИМ (Панычу вполголоса). Это можно определить, как мечты сбываются. Самая лютая наша фанатка вышла замуж за нашего музыканта.

ПАНЫЧ (передразнивая). Наша, наш. Ты, как породистых собак на случку. За своего музыканта! Своего. И отличного бас-гитариста.

ВАДИМ. Это бесспорно.

Накрыли стол, расселись. Веник и Анка на стульях, остальные кое-как вместились на диван. Вадим то присаживался на подлокотник, то ходил вокруг. Карина с бокалом вина в руке сидит с краю дивана с отрешенным видом. Кент руководит застольем, разливает, предлагает.

ПАНЫЧ. У всех налито? На правах хозяина…

ВАДИМ (перебивает). На правах гостя! Я первый! Есть возражения? Тост! Даже не тост, тост, разумеется, за встречу. Скажу, что я очень рад вас всех видеть, что, будучи в отсутствии,, часто представлял этот день, ждал его. Я ко всем вам очень хорошо отношусь, вы знаете. Очень рад, что за восемь лет никто почти не изменился, (в сторону Карины), а кто-то непонятным образом даже помолодел.

КЕНТ (ворчливо). Меня спроси, каким образом кто молодеет.

ПАНЫЧ. И меня. Чуть-чуть.

ВАДИМ. Во-от! Главное, мы живы, мы вместе. Группа «Джамбулат против», хотя бы за столом, воссоединилась, и также прекрасные девчонки! За вас! За нас! Вот, я очень рад.

Все сдвигают бокалы, выпивают, заедают.

АНКА. Карина, попробуй вот эту.

КАРИНА. Спасибо, все очень вкусно.

ПАНЫЧ. Может окно отрыть?

КЕНТ. Там духота еще хлеще. Лучше шторы опустить.

КАРИНА (обернувшись к окну). А где шторы?

ПАНЫЧ. Пропил.

АНКА. Дождь бы прошел. Лето в этом году какое-то слишком жаркое и сухое.

КЕНТ. Не то слово! Пекло какое-то высунулось.

АНКА. Вадим, расскажи про свою столичную жизнь.

ВАДИМ. Нечего рассказывать, друг Анка, нечего. Твой-то почему понурый? Веник! Чего молчишь.

ПАНЫЧ. Где ты видел говорливого басиста?

ВЕНИК. А что сказать? Спросить тебя: каким ветром? Так вижу (трогает пиджак, висящий на спинке соседнего стула). Ветер был с дождем. Муссон, наверное.

КЕНТ. Мурлык, блин, водку после коньяка! Недальновидно это.

КАРИНА. А ты не увлекайся. (Антону). Ты тоже.

КЕНТ(Панычу). Не, видел супруга у нас!? Теперь я понимаю, почему ты ее мне сплавил. (Карине) Добродетельная синьора! Мы к крепким напиткам никакой тяги ни имеем. Мы, как есть народные патриоты, и пристрастны пить исключительно сусло. Но непосредственно из ковша. Нам эти рюмахи…

ПАНЫЧ. А мы, помнишь, пили из ковша? Восьмое марта было. Веселенькое было загулье, кураж и копоть. Они там, в Москве так не могут.

КЕНТ. Куда им?

ВЕНИК. Я думал, будет все ништяк и с водкою мешал коньяк. Лежал наутро, как тюфяк, ловя ужасный отходняк.

АНКА (Вадиму, словно жалуясь). Вот так и живем. Молчит по нескольку дней подряд, а если что-то скажет, то стишком.

ВАДИМ. Так ты не пьешь, я вижу, брат.

Веник. Нет. Я минералочку.

КАРИНА. Еще бы и он выпил. Уйдут вдвоем в штопор, и доставай их потом из Нур-Султана. Да, Антон?

ПАНЫЧ. Что делать? Необуздан я в желаниях своих. Наливайте!

ВАДИМ (Венику). Я рад, что у тебя с работой так все замечательно сложилось. Ты же чиновник? Нормально получаешь?

Воцарилось молчание..

ПАНЫЧ (с неловкостью). Ты, Геринг, немного неправильно понял. М-м, Веня шофером в мэрии работает. Возит начальника отдела ЖКХ.

ВЕНИК. И что? Ну. Я, зато знаешь про него сколько всего знаю?! Я если, что – мгм.

КЕНТ. Знаешь, братан, знаешь. Как, впрочем, весь город, страна, а также Гаага и Тугозвоново.

ПАНЫЧ. Теперь можно на правах хозяина? Предлагаю тост за Вадима, известного в рок-н-рольных кругах, как Геринг. Музыканта и друга. За то, что он приехал, наконец. Этого парня я знаю давно и только с лучшей стороны. С дошкольного возраста мы знакомы. Учились вместе, школа, универы разные, но нас не развело. Играли в группе, к которой все присутствующие имеют прямое отношение. И это именно Вадик переключал каналы, когда спортивный комментатор дал нам название – «Джамбулат против». Так что давайте… и я надеюсь мы когда-нибудь – чем черт не шутит – еще соберемся и выдадим несколько старых хитов. Давайте за Вадима!

Сдвинули бокалы, выпили, Паныч не закусывал, сдавленным голосом закончил

Хотя он и стал теперь либералом-оппозиционером!

КЕНТ (съедая с вилки огурец). Кто бы мог подумать? С виду был здоровый, как лось.

ВАДИМ. А тебя напрягает?

КЕНТ. Да не то слово! Меня это не то, что напрягает! Меня это… не трогает никак.

ВАДИМ. Веня?

ВЕНИК. А?

ВАДИМ. Ты как к оппозиции?

ВЕНИК. Я? Это ваши московские разборки. Мы здесь не при делах. Наш край – рядовой в этом строю. Сегодня нам говорят: те – уроды и враги. Мы – так точно. Завтра скажут, что те – першие кореша Мы под козырек. Тем более, так уже было. А оппозиция… плохо, наверное.

ВАДИМ. Вы чего? А как же это – свобода человека выше всего?! Эй, рок-н-рольщики!

Паныч, Кент и Веник переглянулись друг с другом по очереди.

КЕНТ. Так-то да.

ПАНЫЧ. Ну, это так, но западники, они ж против страны, исконной России. Они идеализируют свою Европу. Гейропу.

ВАДИМ (медленно ходит по комнате). Правильно! Да. Вечное дело – славянофилы и западники. Ах, плохие западники! Они идеализируют, видят модель для подражания в северной Гейропе, где Англия, Голландия, Швеция. А вот славянофилы видят эту модель в Гейропе южной. Византия с православием, Крым с великим ханом, Испания в какой-то момент… Про третий Рим – в Болгарии сперли. Так что откуда не посмотри – Гейропа. А вы откройте Википедию, взгляните, когда была промышленная революция в Англии, когда в России. Первая промышленная революция, вторая, посмотрите, как третью проспали. Почему? А мы не такие! Мы не хотим. У нас тут свои измышления! Научно-технический прогресс – одна сторона медали. И я не говорю о том, что между хабеас корпус акт и аналогичными нормами у нас – триста лет разницы. Но временной зазор между Вивальди и Чайковским! Между Пушкиным и Данте, Шекспиром и Толстым. Мы глупее их? Да нет. Мы не такие! Спесь! Неоправданная, безосновательная спесь! Зачем? Ведь куда проще! Все уже придумано, бери, внедряй. Направление известно.

КЕНТ (Панычу). Грамотно поет.

ВАДИМ. Но характер! Самообожание массовое, высокомерие, великодержавная спесь. Дети! Страны, как дети, которые идут через поле. Через широкое бескрайнее поле дети компанией шагают на речку. Идут-идут, но вдруг один пацаненок останавливается, падает на задницу, гундит: а я не пойду! Все останавливаются: «Ванька, вставай! Пошли, там прохлада, там вода!». А Ваня: «Не хосю купаца, не пойду!». И пальцем в земле ковыряется и смотрит незаметно на друзей, как они будут его уговаривать. А те уговаривали какое-то время – надоело. Да и ладно, пусть сидит, пошли ребята. И уходят. Ванька остался один. Скучно. Ловил кузнечиков, жучков. Разрушил нору суслика. Нашел в высокой траве гнездо, оторвал головы птенцам. Смотрит, а остальные уже далеко. Тогда Ванька вскакивает и бегом за компанией, придерживая штанишки, сбивая в кровь босые ноги. Догоняет, идут вместе, а потом все повторяется. Я не пойду!

КЕНТ. Брезгливая диалектика.

ВЕНИК (глядя в стол). Громко огрел словестною плеткой, теперь тихо преешь за ржавой решеткой. Ты помещен в барак этот скотский, где срок свой гвоздем выцарапывал Бродский. Тюремный хомут, та-та, та-та рожи… Поймут та-та-та чего-то попозже. (Поднимает голову). Я читал это все. Про Шекспира и Толстого. И помню эту метафору про детей. Листал листы. У меня, у родаков большая коробка советского самиздата. Я им баню топлю.

КЕНТ (Панычу). А, нет. Все-таки бэк-вокал.

ВАДИМ (машет рукой). Я на эксклюзив не претендую. Но расклад вижу так. (Пауза). Тоже так.

ВЕНИК. Волгоградский «Ротор». Где он сейчас?

ПАНЫЧ. Чего вдруг вспомнил?

ВЕНИК. Когда московский «Спартак» выигрывал по России, Вадик болел за волгоградский «Ротор». Лишь бы против. Вся его оппозиция – лишь бы против. Завтра скажут: мы – Запад, ура однополым бракам, Геринг станет первым мракобесом. В кокошнике.

ВАДИМ (улыбается). Так мы были кто? «Джамбулат против». Егора Летова слова: «я всегда буду против».

ПАНЫЧ. Еще и Егора приплел.

КЕНТ (Карине). Свой взгляд на Барсика.

АНКА (восхищенно). Как хорошо вы друг друга знаете! Замечательно.

КАРИНА. Они похожи. Они может даже один и тот же. Клоны.

ВАДИМ (скрывая раздражение). Тогда, Кариночка, становятся понятны и твои… короче, понятно все с тобой.

ВЕНИК (мрачно). Не только с ней.

КЕНТ (бодро). Позвольте резюмировать? Наливаем! (Встает). Резюмирую: несмотря ни на что, мы остаемся вместе, остаемся близкими… Нет, ближними. Кто такие близкие? Это родня, коллеги, партнеры, те, с кем волей-неволей общаешься. Ближние – это энергетический уровень, это совпадение эфирных колебаний, колебаний души. И можно по восемь лет не видеться, а потом встречаешься и – все опять совпадает. Ничего не может нарушить. Я вот имею с Герингом политические разногласия, с Панычем у нас (кладет руку на плечо Карины) вот это, а с Веником … поставленная на паузу кровавая вендетта, по причине количества сахара в кофе, но! Мы были, есть, остаемся, потому что есть нечто выше всего, нечто мистическое. Называют дружбой, дружба ли? Не знаю. Слово затертое. В общем, за нас. И за присутствующих дам!

КАРИНА. Спасибо, вспомнил.

Все выпивают.

ВАДИМ (после паузы). Если бы довелось исполнять прежним составом, я бы играл… (Панычу). Помнишь? Подвальный концерт.

ПАНЫЧ. Помню.

ВАДИМ. Дали мы там импровизации! И, по-моему, снимали. Снимали же! На камеру еще. Вот бы посмотреть. Антох, сохранились носители с того безобразия?

ПАНЫЧ. Где-то валяются.

ВАДИМ. Так может, найдем?

ПАНЫЧ. Зачем искать? Я и так могу сыграть.

КАРИНА. Сыграй, Антон.

КЕНТ. Еще не в той дозе. Нам до песен надо еще накернить раз несколько.

АНКА. Давайте! Давайте-давайте!

Паныч сходил в спальню, вернулся с гитарой. Быстро подстроил струны и запел, аккомпанируя гитарным боем. Анка встала и пританцовывала возле стула. Кент изображал игру на барабанах, Веник – на бас-гитаре. Вадим подпевал, сбиваясь на словах. Песню прервал металлический стук по батарее.

КАРИНА. Соседи.

КЕНТ. Время детское. Чего неймется?

ПАНЫЧ. А теперь так. (Запел). Темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. (Раздалось два удара по батарее в ритм песни). В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь. И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь. (В батарею опять подыграли). Как я люблю глубину твоих ласковых глаз (замолчал).

ВЕНИК. Хорошая песня все же.

ПАНЫЧ. Да, хорошая песня. Гениальная. А представьте, ее написал бы не член богемной тусовки Никита Богословский, а кто-то… Кто-то из провинции. Не узнали бы мы эту песню. (Убирает гитару за диван). Да наверняка и писали! Сочиняли, играли, может лучше, талантливее. Им – красный свет! И сейчас – нет, я не про себя – и сейчас в провинциальных городах поют, играют вещи в тысячу раз превосходящие то, что мы видим в мейнстриме… невиданное новаторство, поиск, эксперимент. И может уже создано что-то, переворачивающее обыденные представления, обрушающее штампы и клише, но никогда не выйдет это к широкой публике. В глуши, по мнению владельцев радио и студий, ничего родится не способно. В провинции – мрак, все таланты в двух городах. В трех-четырех. И все! Что странно, интернет не помогает, интернет тоже продвигает своих. Сколько талантов остается безвестными только потому, что их угораздило родиться, скажем, в Сибири, на Дальнем Востоке. Да, выбиваются, но выбиваются те, кто собрал чемоданы и уехал. С родины уехал, покорил Москву. Но не у всех такая возможность. Да что там! Не у всех такое желание – уехать… Курт Кобейн прокричал на весь мир из Сиэтла. Условный Коля Кабанов никогда не докричится из Якутска. Гибнут, гибнут, спиваются, или хуже – бросают, опускают руки, каменеют в семье, в работе, в быту. И мировая культура – да, мировая, всеобщая! – от этого становится скуднее. Я не только про музыку… Литература, живопись. Провинциальное признание? Вряд ли утешит художника. Но слушатель или зритель, читатель всегда отдаст предпочтение тем (показывает рукой в сторону) столичным, никогда своим. Музыка,.. звуковая волна рассеется в атмосфере, гениальные тексты провинции, поразят нескольких человек и забудутся, пейзажи и натюрморты будут утилизированы. Обреченный на безвестность уговорит себя тем, что искусство, мол, самодостаточно, творчество свободно, созидание само по себе ценно. Даже бесценно.… Но много ли стоит шеф-повар, который готовит, но сам же и ест? А как понять такому повару, что он гастрономический гений? Или бездарность, неважно. Кто-то из древних сказал: познай себя. Но есть такие области, где сам себя не познаешь, нужна обратная связь. А ее нет. (Пауза). Веник, сходи, дверь открой, тебе ближе всех.

ВЕНИК. Так не звонил никто.

ПАНЫЧ. А ты открой.

Веник, нехотя, встал и направился к входной двери.

КЕНТ. Не грусти, старик. Провинция еще себя покажет. Москва-то ихняя (мотает головой в сторону Вадима) тоже не рай. Не просто. И кстати, как принц чингизид по линии тещи, помню Москву захолустным улусом, в черт знает где нашей империи (обнимает Карину). Правильно я говорю?

ПАНЫЧ. Не в Москве дело! Дело в том, что наши, что мы, смотрим восторженно в центр. На их предпочтения, моду и тренды. К ним без критики, а своих не ценим.

АНКА. Уж кого-кого, а вас очень ценят.

КЕНТ. Голосок из фанатского сектора не может соврать.

5.

Шаркая тапочками, в комнату медленно вошел очень старый, но еще крепкий человек – Иван Акимович. Следом идет Веник, кажется, он страхует старика от падения назад.

ИВАН АКИМОВИЧ. Позывные услыхал, пришел.

ПАНЫЧ. Здравия желаю, Акимыч. К нашему банкету. Прошу.

Все в разнобой здороваются с соседом. Иван Акимович присаживается на стул Веника, щиплет Анку, она взвизгивает. Веник и Вадим остаются стоять.

ИВАН АКИМОВИЧ. Плескай тады, или уйду.

Вадим бросился разливать водку. Анка предлагает Акимычу что-то из закуски.

Милая! Мне оно не по зубам. То ись по зубам, тока нету их.

ВАДИМ. Иван Акимович, стесняюсь спросить, а сколько вам сейчас лет?

ПАНЫЧ. Сто два. Не путаю, Акимыч?

ВАДИМ. Потрясающе! Я вас видел крайний раз восемь лет назад. Честно сказать, подумал, что уже… (Поднимает стопку). Но теперь я могу от всей души только пожелать вам…

ИВАН АКИМОВИЧ. Отвались, Геринг.

Общий смех. Все выпивают, кроме Вадима, тот остался стоять со стопкой в руке с намерением провозгласить здравницу.

ВАДИМ (торжественно). Я хотел бы, Иван Акимович, в вашем, так сказать, лице высказать наилучшие пожелания и низкий благодарный поклон всем ветеранам Великой отечественной войны, которые отстояли…

ИВАН АКИМОВИЧ. Сказал же, иди н-на!

ВАДИМ (тушуясь). Что?

ИВАН АКИМОВИЧ. То! Уели (бьет себя по шее ниже затылка). Вот оно где. Война, ветеран, поклон и спасибо. Я чего? Кроме войны ничего не делал? Я! (Крутит пальцем в воздухе). Я же ж четырех сынов родил и поднял, в люди вывел. Старшему внуку дом построил. Я фабрикой нашей – туды его в качель! – командовал, ты столь на свете не живешь. Фабрика была – две сарайки, два десятка ткачих. Я ее вывел – мировой, ёпт, уровень. Приезжали опыт перенимать венгры, югославы. Даже ж грузины! А ты мне – спасибо, ветеран за войну. НужнО мне твое «спасибо»? (Пауза). Приезжают на майские кого-то. (Венику). Ты же ж и привозил. (Веник кивает). На, грит, те Иван Акимыч подарок. А еще, грит, прибавка к пенсии, машина «Ока», но тебе, грит, она не нужна. Я грю, мне помирать. Всем помирать. Вы, грю, тем помогайте, кто Афганистан, Кавказ, много еще где. Или не воевали тоже? Им бы дали, а я себе заработал. Всю жисть работал. (Вадиму). А они мине – война! Это ты изобретешь лекарство от сердца, а тебя помнят только, как в детском саду обоссался.

Смех. Вадим несколько обескуражен.

ВЕНИК. Было, было.

ПАНЫЧ. Он и потом прыскал. До самого четвертого этого…

АНКА (подсказывая). Класса.

ПАНЫЧ. Щас! Курса! До четвертого курса.

Все смеются, включая Вадима.

ИВАН АКИМОВИЧ. Я же ж и отдохнуть не дурак. И это дело. (Показывает на бутылку и щелкает себя по кадыку). Рыбалка – да. Туризм, и такой, и поблядушный. Да… У меня баб было! У вас четверых столько не было. И не будет.

АНКА. Иван Акимыч! Тут, так-то, девушки.

КЕНТ (Акимычу). За это мы, Акимыч, вас и ценим, и пример берем. И поработать, но и отдохнуть. А трудоголиков (обвиняющий жест на Вадима) мы не любим!

ПАНЫЧ. Карьеристов топим в Черемшанке.

КАРИНА (Кенту). Ой, сказал! Ой, позер! Кто, интересно, работает двадцать четыре на семь? Трудоголиков он не любит.

ИВАН АКИМЫЧ (смотрит на Вадима, тот налил). Потехе-час, а работать надо. А то, как в басне, как ее? Забыл, туды в качель!

АНКА. Стрекоза и муравей. Лето красное пропела.

КЕНТ. Не-не-не! Это неправильная басня. Старый толстый Крылов, как всегда, все напутал. На самом деле было по-другому.

КАРИНА. Сто раз рассказывал!

КЕНТ. И каждый раз по-новому. На самом деле это старая тюркская притча, называется… Стрекоз и Муравьян.

КАРИНА (тихо). Вариант сто первый.

КЕНТ. Ну, начало как обычно. (Начинает говорить с азиатским акцентом). Стрекоз – чувак веселый, на движниках, слюшай, то се, бухает, гуляет, все лето пропил. А брат Муравьян – не-ет! (Поднимается, обходит диван, стоит сзади всех, упираясь руками в спинку дивана). Муравьян там фирма своя, строит дом, гараж, запасы, бабло на счету, все дела. Нормально такой, держится. Конкурентов сожрал, властям отслюнявил, думает все отлично, осени жду, потом зима – не страшно, не. А Стрекоз балдеет! Муравьян ему: эй, брат Стрекоз о будущем надо думать, об жизни. А Стрекоз – живу, как хочу, слюшай. Мне по приколу! Я твою рутину вертел! Муравьян думает: э-э, совсем дурак. Я-то умный, думает Муравьян. Домой пришел – дом большой, полки ломятся – доволен, включил кино какое-то или концерт. Ходит туда-сюда. Вау! Всего по-богатому. Выпил от радости, потом еще, еще. Покурил чего попало, того другого… Нажрался в итоге, да с табуретки и свалился, плечо сломал. Сверху телевизор на него, на! По роже! Зачем так жить? Больница-шмальница, врач, тоже Муравьян, Геворг Сережиевич, плечо вправил, усики понюхал, анализы там. Э, говорит, проблемка, брат Муравьян, пираблемища! Онкология, брат! Осталось тебе полмуравейника лет, если срочняк не лечиться. Муравьян домой шел, шел, думал: вот я сайгак степной! И что теперь? Брат Стрекоз хоть пожил по-стрекозиному. А мне – неотступный кирдык. Ничего не видел, не кайфовал. И кому все богачество? Нашел Стрекоза, говорит: давай, брат попилим муравейник, мне ни к чему. (Обычным голосом). А мораль басни в том, что морали нет. И Стрекоз по жизни оказался прав.

ВАДИМ. Такой басней себя оправдывают лузеры.

КЕНТ. Возможно. Но кто сказал, что лузер не может быть счастливым?

ВЕНИК. В мой огород камушек?

КЕНТ. Боже упаси! Юрец! В мыслях не было.

ПАНЫЧ. Ну, хочется человеку! Нехай так.

ВЕНИК. Я просто говорил ему тогда… И что? По фиг. (Обнимает Анку сзади).

ИВАН АКИМОВИЧ. После третьей уйду.

ПАНЫЧ. Посиди, Акимыч. После третьей плохие соседи уходят, хорошие…

КЕНТ. А хороших уносят!

ИВАН АКИМОВИЧ (смотрит на наручные часы на внутренней стороне запястья). Шесть часов. Сейчас моя передача начнется.

КЕНТ. Где хают президента дружеской Америки? Хорошая передача! Я на днях включил случайно, там… (рассказывает Венику и Анке).

ВАДИМ (подсел близко к Панычу). Ты сказал, дядя Степан умер в связи с телевидением. Что имел ввиду? Не, не хочешь – не говори.

ПАНЫЧ (вздохнув, немного подумав). Ты же знаешь город. Здесь население – украинцы, да немцы. Казахи (кивает на Карину) разбавляют. Папка всегда считал себя украинцем, хоть здесь всю жизнь прожил. (Пауза). Всю недолгую жизнь. (Пауза). Всем остальным, в общем, по барабану, а папка… чувствительный был что ли. И телек. Смотрел, как на работу. Все ждал, когда поменяется там, но там только одно. Накрутил себя, накрутил. Сердце. Мама уже с горя. Через месяц.

Веник и Анка захохотали. Кент стоит с видом человека, выдавшего уморительную шутку и довольного от этого.

ВАДИМ. А ты не думаешь, что на тебя тоже нехилое такое влияние оказала официальная повестка?

Паныч непонимающе вскидывает голову к Вадиму.

Бедный дядь Степан. Давай за помин. И теть Марина тоже. (Громко). Друзья! Давайте за тех, кого с нами нет.

КАРИНА (неожиданно Кенту) А муравьиха?

КЕНТ. В смысле?

КАРИНА. Твой Муравьян к брату Стрекозе пошел, а муравьиха не знает, и как же?