скачать книгу бесплатно
– Значит, вы не признаете советскую власть? – вкрадчиво спросил милиционер.
– Власть мы признаем любую, лишь бы она не трогала нас.
– Тогда мне нужно переписать всех, кто здесь живет, с целью выявления преступного, несогласного с властью элемента.
– Преступников у нас нет, ни воров, ни убийц, – вновь ответил старик.
– Меня интересуют не только воры и убийцы, но и враги народа – саботажники, белые офицеры, бандиты.
– Таковых здесь тоже нет.
– Ну, мы еще просмотрим.
– Смотри, смотри, мы все здесь на виду, – усмехнулся в усы дед Матвей, показывая морщинистой рукой вдоль улицы.
Офицер развернул коня, скомандовал солдатам:
– За мной!
У телеги купца между тем собрались бабы – посмотреть товар, они внимательно прислушивались к разговору и проводили встревоженным взглядом милиционеров. Братья, услышав команду, поспешили за своим командиром под лай дворовых собак. Миновав село, видимо, по наводке купца они направились к кошаре Азагоева. Возле ворот их встретили свирепые псы, рыча и скаля желтые клыки, рядом стоял с торбой, наполненной овсом, привязанный к столбику плетня оседланный конь. Командир, с опаской косясь на лохматых волкодавов, достал из кобуры револьвер, взвел курок.
– Эй, кто-нибудь здесь есть?! – крикнул он.
Дверь хаты приоткрылась, из неё выглянула миловидная женщина и тут же скрылась. Потом дверь вновь открылась, и из неё вышел высокий красивый горец, держа в руках длинноствольное ружьё, на его широкие плечи накинута льняная потрепанная рубашка с оторванными рукавами, черные брюки, короткие сапоги, за тонким ремнем – кинжал в ножнах. Следом вышел другой мужчина – Кравцов, как раз гостивший у Ахмеда, он тоже был одет по-летнему – свободная белая рубаха с коротким рукавом, расстегнута на волосатой груди, темные штаны и кожаные ботинки.
– Что надо, кто такие? – строго спросил горец, направляя ствол на незваных гостей.
– Участковый уполномоченный народной милиции Квасов, – ответил офицер, достал из бокового кармана серебряный портсигар с царским орлом на крышке, открыл, взял папиросу, смял мундштук, сунул в рот. Из другого кармана достал коробок спичек, прикурил, сунув пистолет в кобуру, положил коробок и портсигар на место. – А ты будешь Ахмед, чеченец. Что-то ты негостеприимно встречаешь гостей?
– Как говорят русские, незваный гость хуже татарина, – ответил нохча.
– Пришла директива из центра, что чеченцы оказывают активное вооруженное сопротивление советской власти, и ещё известно, что вы воры и бандиты, поэтому я тебя арестовываю до выяснения твоей причастности к сопротивлению, – он дал знак своим солдатам, и они взяли свои винтовки на изготовку.
– Твой солдаты, может, и останутся в живых, но ты точно умрешь, – прищурив глаза, проговорил горец.
– Товарищи, спокойно, не надо нервничать, лучше поедемте со мной, посидим в тени, выпьем холодного вина, поедим рыбки, икры, отдохнете с дороги, – произнес охотник, показывая пустые руки.
Видя направленное на него ружье, трусоватый командир решил временно отступить, приехав потом со взводом бойцов Красной армии.
– Хорошо, но учти, чурбан: мы еще встретимся в другой раз, – Квасов сплюнул окурок на землю, разворачивая коня.
– Конечно, встретимся, – с угрозой ответил Ахмед.
Александр вышел за ворота, отвязал торбу, вскочил на коня и поехал в село, милиционеры повесили винтовки на плечи и двинулись следом.
За прошедшее время село выросло на два двора, и хата Кравцова уже не была с краю. Всадники проскакали по краю села, распугивая кур и недовольных гусей. Кравцов остановил животное у своей изгороди, ловко спрыгнул на землю, набросил вожжи на колышек, скинув веревочную петлю, предназначенную для того, чтобы калитку не открывало ветром, открыл её пригласил гостей.
– Привязывайте коней к кольям плетня и проходите во двор, садитесь за стол.
Усадив милиционеров под разросшейся беседкой, сам, извинившись, пошел на хозяйственный двор, завел лошадь под навес, расседлал, вытер влажной тряпкой, успокоил своих волкодавов, которые, почуяв чужих, глухо, недовольно ворчали.
Двор Кравцова построен по одному образцу: справа и слева – хаты, кухня и жилая, навес с летней печью, беседку заплел виноград – зеленые кисти висели прямо над столом, стоящим посредине двора.
– Хорошо живешь, – произнес командир, осматривая постройки.
– У нас все так живут, ленивых нет, помогаем друг другу, – ответил Александр и крикнул в сторону кухни: – Даша, принеси нам холодного вина и что-нибудь закусить!
Открылась дверь кухни, и из неё вышла Дарья, неся в руках глиняный кувшин и четыре кружки, за ней, держась за подол, шел голый мальчик двух лет от роду. Одета была женщина просто: легкое ситцевое платье, чистый передник, на голове повязан белый платок, на ногах кожаные тапочки. Хозяйка поставила на стол перед каждым гостем кружки и наполнила их из кувшина густой, красной, пахнущей виноградом жидкостью, оставила его в центре столешницы, потом развернулась, снова ушла на кухню. Александр же подхватил к себе на руки карапуза. Он тут же протянул свой пухлые руки к кружке с вином.
– Тебе это нельзя, – строго сказал отец.
Малыш повернул к нему русую головку и упрямо сказал:
– Хочу.
– Хорошо, – согласился Кравцов, взял кружку и поднес ее к губам, сын попробовал, скривился и, заплакав, сказал:
– Кака, – что вызвало смех милиционеров.
Хозяин достал из нагрудного кармана леденец – петушка на палочке – и сунул в руку малыша, тот сразу успокоился и с удовольствием стал его сосать.
– Настоящий мужик растет, – сквозь смех сказал офицер, отпив добрую половину кружки.
Вновь пришла Дарья, на деревянном подносе принесла три миски с наваристой, блестящей желтым жиром и с кусочками осетрины ухи, поставила на стол, положила перед каждым деревянные расписные ложки, еще поставила миску с черной икрой, каравай хлеба. Александр ловко поломал его, перекрестился. Жена, подхватив на руки малыша, удалилась.
– Ну, за процветание этого дома, – поднял кружку Квасов, мужики чокнулись, выпили, стали хлебать уху. Хозяин положил на краюху немного икры, выпил вместе со всеми, закусил, вновь наполнил кружки вином.
– Ты тоже из офицеров? – спросил командир, внимательно оглядывая хозяина.
– Служил в мировую, получил звание поручика, уволен по ранению, – Кравцов показал левую без двух пальцев руку.
– Ясно, – протянул офицер, – а у белых случайно не служил?
– Нет, мне хватило войны с немцами.
– Ну что ж, пока поверим, – Квасов отпил половину кружки, закусил икрой, достал папиросу, спички, закурил, выпуская дым в небо, расстегнул ворот гимнастерки.
– Я обязательно проверю, подозрительно – царский офицер и горец с бандитскими наклонностями, – милиционер допил вино, встал из-за стола, поправил гимнастерку. – Ну, нам пора, к вечеру надо быть в районе, но скоро ждите с проверкой, не нравится мне здесь – контрой пахнет.
Милиционеры вышли со двора, отвязав коней и вскочив седла, поехали по дороге в сторону Крайновки.
Александр остался сидеть за столом, задумчиво вертя в руках деревянную ложку. Подошедшая сзади Дарья обняла его.
– Нехорошие люди – ни «здравствуйте», ни «до свидания», – сказала она.
– Похоже, они достали нас и здесь, недолго мы спокойно пожили, и идти уже некуда, только за границу, но там нас не ждут, – грустно ответил муж.
– Не печалься, недолго ему жить осталось, хорошо, если доживет до вечера, – успокоила жена.
– Откуда знаешь? – удивленно спросил он.
– У него лицо мертвеца, неужели не заметил? Ведь на войне видел много мертвых.
– На войне чувство смерти притупляется, да и не присматривался я к его лицу.
Он не мог не догадываться, что горец не стерпит оскорбления, и поэтому увел милиционеров от кошары и задержал у себя как можно дольше, чтобы Ахмед подготовил достойную встречу.
Берег Каспийского моря. Полный штиль. Огромное красное солнце коснулось своим низом воды на горизонте, и слепящая дорожка пробежала от берега. Небольшие волны лениво набегали на песок. То тут, то там поверхность вскрывали круги выскакивающей рыбы, которая ловила пролетающих над поверхностью насекомых. За нею охотились стремительные чайки, падая вниз и выхватывая беспечную добычу. На берегу грудами лежали выброшенные прибоем водоросли и мертвая рыба, пахло солью, разложившимися обитателями моря.
Чуть дальше от берега ветер нанес песчаные барханы, заросшие верблюжьей колючкой, каперсами. Дорога от села Бирюзяк до Крайновки упиралась в берег моря и шла дальше по побережью, до районного центра оставалось пять километров.
За одним из барханов и устроился горец, поджидая своего врага, лошадь он отвел подальше, чтобы ржаньем не помешала задуманному. Ахмед расположился так, что его не было видно с дороги. Он лежал рядом с барханом вверх лицом на расстеленной бурке, лицо накрыто папахой, казалось, спит, но чутко слышал все вокруг: вот высоко в небе свистит жаворонок, в песке шуршит ящерица, кричат над водой чайки, рядом на чистой тряпице лежал обрез винтовки. Он ждал уже около часа, летняя жара стала уходить вместе с прошедшим днем. Вдруг послышался топот копыт по твердой дороге, ржанье лошадей. Вот среди барханов показались всадники, уставшие кони шли медленно, впереди ехал командир на более рослом животном, кожаная куртка расстегнута, волосы на непокрытой голове слиплись от пота, фуражка на луке седла. Младшие милиционеры также без головных уборов, вороты гимнастерок расстегнуты.
Громкий выстрел оборвал пение в вышине жаворонка, и мертвое тело офицера сползло на землю – попавшая в сердце пуля оборвала жизнь. Чайки, выискивающие на берегу добычу, с испугом взмыли в небо. Увидев, что случилось с их командиром, братья пришпорили коней и галопом умчались в сторону Крайновки. Азагоев, взяв винтовку, подошел к мертвому телу, рядом стоял конь, он не мог ускакать, так как Квасов держал вожжи в мертвой руке. Ахмед выдернул их и закинул на седло. Освобожденное животное побежало вслед за милиционерами. Горец быстро обшарил труп, достал из нагрудного кармана серебряный портсигар с двуглавым орлом на крышке, коробок спичек, из другого кармана – свернутый листок служебного удостоверения, несколько мятых денежных купюр. В карманах брюк он обнаружил ключи, грязный носовой платок, несколько серебряных монет Страны Советов и даже три золотых рубля царской чеканки, из кобуры достал заряженный пистолет. Деньги, оружие и портсигар он взял себе, остальное выбросил. Затем Ахмед свистнул коня, и тот тут же прибежал, фыркая и косясь на мертвого. Мужчина ловко вскочил в седло и поскакал по берегу моря по воде, запутывая следы. Трусливые милиционеры привели к месту трагедии власти с охраной только утром, когда вороны уже расклевали лицо убитого.
Через две недели из Грозного приехали на невиданном грузовом автомобиле оперуполномоченный с помощником и взвод солдат, с ними председатель городского совета с. Крайновка. На окраине села поставили палатки, на костре варили уху, жарили мясо. Следователи пошли по дворам, опрашивая селян о происшествии, а командир с помощниками проводил перепись населения. Милиционеры бесцеремонно входили во дворы с пистолетами в руках, требовали убрать собак. Не миновали и двор Кравцова. Хозяин как раз обедал с семьей дома: с Дарьей, старшим сыном и вторым – грудничком. Александр с трудом убрал рвущегося с цепи злобного волкодава, пригласил гостей во двор.
– Заходите, товарищи, вы как раз успели к столу, и уберите своё оружие – здесь вам ничто не угрожает.
Оперуполномоченный – широкоплечий пожилой мужчина, с нависающим над широким ремнем животом, с латунной пряжкой со звездой, черноволосый с проседью, умными голубыми глазами на широком лице. Черные, пропитанные никотином усы нависли над прямым, плотно сжатым ртом. С ним был его заместитель – немного моложе, черноволосый, похожий на цыгана, настороженные черные глаза внимательно осмотрели двор. У него через плечо висела офицерская сумка – планшет с длинным ремешком. Войдя, милиционеры убрали револьверы в кобуры, висящие на широких ремнях.
– Здравствуйте, хозяева, – приветствовали они Александра с Дарьей.
– Здравствуйте, – ответил Кравцов, – присаживайтесь к столу, сейчас жена принесет холодного молодого вина, что-нибудь перекусить.
Гости сели на лавки у стола, Даша с детьми быстро ушла на кухню.
– Старший оперуполномоченный народной милиции города Грозного Чалый Иван Иванович, – представился старший и кивком показал на спутника. – А это мой помощник – Рябой Сергей.
Второй милиционер наклоном головы подтвердил его слова. Рябой достал из сумки письменные принадлежности, перьевую ручку, чернильницу, листок бумаги. Положил на стол, приготовился записывать показания.
– Как вы уже догадались, мы прибыли сюда для расследования обстоятельств убийства оперуполномоченного Квасова. Что вы можете сказать по этому поводу, ведь он перед отъездом заходил к вам? – хриплым прокуренным голосом спросил Чалый.
– Да, я встретил его у кошары Ахмеда, они повздорили, и, зная вспыльчивость горца, я увел милиционеров от греха к себе выпить немного холодного вина.
Тем временем Даша принесла три глиняных кружки и блестящий начищенной латунью пузатый чайник, поставила посуду на стол перед каждым мужчиной, вернулась на кухню, вновь принесла оттуда нарезанный хлеб, деревянные ложки, небольшую стеклянную банку с густой сметаной, оставив всё это на столе, ушла. Кравцов из чайника разлил густой горячий чай с молоком, положил на хлеб сметаны, откусил, с удовольствием запил чаем. Гости также последовали его примеру. Отпив половину кружки, Александр рассказал милиционерам о состоявшемся разговоре между ним и Квасовым и когда они уехали от него.
– А что вы и Ахмед делали между семи и девятью часами? – спросил заместитель.
– В восемь часов пастух пригоняет стадо с выпаса, и мы разбираем скотину по домам, что делал в это время Ахмед, я не знаю, хотя в это время он пасет своих баранов, – после этих слов хозяин отпил из своей кружки.
– Вы сами будете из офицеров? – подозрительно вновь спросил молодой.
– Воевал в мировую, имею два креста, пожалован за храбрость младшим офицерским чином, демобилизован по ранению, – объяснил Александр, показывая левую руку без двух крайних пальцев.
– А у кого в селе имеется винтовка? – спросил Чалый.
– Мне неизвестно, у меня есть английский карабин, но последний раз я из него стрелял зимой, когда охотился на волка. Если хотите, принесу.
– Да уж принесите, – согласился милиционер.
Кравцов встал, прошёл в ту хату, где была спальня, вынес короткое, хорошо вычищенное оружие, протянул Чалому, тот осторожно взял карабин, открыл затвор, понюхал, заглянул в ствол.
– Да, действительно, из него не стреляли минимум три месяца, – объяснил он, возвращая оружие. – Хорошая ухоженная машинка, у нас такие не делают, только патроны дорогие, да сейчас купцы за деньги что хошь привезут.
Кравцов осторожно положил изделие английских мастеров у края стола.
– Квасов был до революции уголовником – грабил банки, богатых граждан, за что и сидел в тюрьме, где приобщился к революционному движению, после Октября вступил в партию, руководил группой по сбору продовольствия в деревнях, участвовал в экспроприации богатых, где был замечен в присвоении изымаемых средств, за что и был назначен в эту глушь оперуполномоченным, – рассказал Иван Иванович.
– А у кого в селе еще есть нарезное оружие? – вновь спросил Рябой, отпивая из кружки чай.
– Нет ни у кого, стоит очень дорого, этот карабин, как я уже говорил, привез с фронта, а то бы мне не видать его как своих ушей, – и обратился к Чалому: – Как известно, партия брала средства на революцию не только со взносов членов. Экспроприация – это тоже грабеж, только с одобрения государства.
– Но не надо оскорблять партию и революцию. Надо было чем-то кормить голодных людей, – возмутился Рябой, хватаясь за кобуру револьвера.
– Не горячись, Сергей, – одернул молодого милиционера оперуполномоченный. – Мы здесь ведем расследование, а политическими пусть занимается ГПУ.
Его товарищ, поняв, что допрос окончен, протянул листок и ручку Александру.
– Подпиши и напиши: «С моих слов записано верно и мною прочитано», – а если неграмотный, то поставь отпечаток пальца.
– Я закончил три класса церковноприходской школы, – хозяин взял из его рук протокол, перьевую ручку, обмакнул в чернила и, внимательно прочитав, подписал.
Гости допили чай, поднялись.
– Может, еще чаю? – спросила подошедшая Даша.
– Нет, спасибо, нам еще надо допросить Ахмеда, – отказался старший.
Рябой взял исписанный листок из рук Кравцова и вместе с письменными принадлежностями спрятал в планшет.
– Вряд ли вы его сейчас найдете, – пояснил охотник. – Он летом вообще не бывает дома – пасет своих овец, а его жена не понимает по-русски.
Милиционеры попрощались и, сев в седла, направились к кошаре, но, как и сказал Александр, хозяина на месте не оказалось, а Патимат ничего вразумительного не сказала.
Расследование убийства Квасова зашло в тупик. У всех, кто имел нарезное оружие, было крепкое алиби, а близость к месту трагедии села Крайновка указывало на то, что к убийству причастны местные.
Глава 4. Красное колесо
Одной из важнейших задач партии и хозяйственного руководства страной на рубеже двадцатых-тридцатых годов стало вовлечение в процесс индустриализации сельского населения. Это предполагало насыщение рынка дешёвыми промышленными товарами, в которых нуждалось крестьянство, и получение в обмен так необходимых сырья и хлеба.
Сталин и его окружение пошли по пути, наиболее простому для них и трудному и медлительному для деревни. Решено было форсировать коллективизацию с целью безвозмездного получения хлеба, но не путем продналога, а через обязательные поставки. В декабре 1927 г. состоялся пятнадцатый съезд ВКП(б), за которым в литературе на долгие годы закрепилось название «съезда коллективизации». В действительности на съезде речь шла о развитии всех норм кооперации, о том, что перспективные задачи «постепенного перехода к коллективной обработке земли будут осуществляться на основе новой техники (электрификация)», а не наоборот. Ни сроков, ни тем более единственных форм и способов кооперирования крестьянских хозяйств съезд не устанавливал. Точно так же решение съезда о переходе к политике наступления на кулачество имело в виду последовательное ограничение эксплуататорских возможностей и устремлений кулацких хозяйств, их активное вытеснение экономическими методами, а не методами разорения или принудительной ликвидации.
Наиболее значимым и очевидным доказательством правильности «курса на коллективизацию» и необходимости его форсированного осуществления считался хлебозаготовительный кризис, возникший зимой 1927–1928 гг. и преодоленный в результате коллективизации. Для Сталина кризис хлебозаготовок объяснялся «кулацкой стачкой» – выступлением выросшего и окрепшего в условиях НЭПа кулачества против советской власти. На самом деле кризис хлебозаготовок возник как результат рыночных колебаний. Сокращение же государственных хлебозаготовок создало угрозу планам промышленного строительства, осложнило экономическое положение, обострило социальные конфликты в городе и деревне. Ситуация начала 1928 года требовала взвешенного подхода. Однако в тот момент сталинская группа уже добилась большинства в политическом руководстве и пошла на слом НЭПа. Стало широко практиковаться применение чрезвычайных мер насилия по отношению к крестьянским массам. Из центра на места последовали подписанные Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей.
Тон этой кампании был задан Сталинской поездкой по Сибири в январе – феврале 1928 г. Во время его инспекции были сняты с работы и исключены из партии десятки местных работников за «мягкотелость», «примиренчество», «срастание с кулаками» и т. д. Теоретическим обоснованием форсирования коллективизации явилась статья Сталина «Год великого перелома», опубликованная 7 ноября 1929 г. В ней утверждалось, что в колхозы якобы пошли в основном середняцкие массы крестьянства, что в социалистическом преобразовании сельского хозяйства уже одержана «решающая победа» (на самом деле в колхозах тогда состояло 6–7 процентов крестьянских хозяйств, притом что 1/3 части деревни составляла беднота. Нарушение законности, произвол, насилие в ходе проведения коллективизации вызвали открытые протесты крестьян вплоть до вооруженных восстаний. В 1929 году было зарегистрировано 1 300 «кулацких» мятежей. Следующий шаг на пути усиления гонки за «темпом коллективизации» был сделан на ноябрьском съезде ЦК ВКП(б) 1929 г. Задача «сплошной коллективизации» ставилась уже перед целыми областями. Руководители парторганизаций Северного Кавказа, нижней и средней Волги, Украины стали брать своего рода «обязательства» по проведению коллективизации за год – полтора к лету 1931 г. Но эти обязательства были признаны недостаточными. Как результат, часть руководителей провозгласила на местах лозунг «бешеных темпов коллективизации». После принятия 5 января 1930 г. ЦК ВКП(б) постановления «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» уровень коллективизации стал стремительно расти. В начале января 1930 г. в колхозах численность – 20 процентов крестьянских хозяйств, к началу марта – свыше 50.
Форсированная коллективизация проводилась одновременно с раскулачиванием – невиданной по масштабу репрессивной кампанией. По данным комиссии СНК СССР «о тяжести налогообложения», в 1927 г. в стране насчитывалось 3,9 % кулацких хозяйств (около 900 тыс. хозяйств в абсолютном исчислении). 62,7 % приходилось на долю середняцких, 22,1 % – бедняцких и 11,3 % – пролетарских хозяйств. В ходе насильственной коллективизации стали раскулачивать не только кулаков, но и середняков – тех, кто еще не хотел вступать в колхозы. Число «раскулаченных» во многих районах достигало 10–15 % крестьянских хозяйств.
