скачать книгу бесплатно
– Лясь, пошли, – прервала ворчание Жанна, обернувшись, – оставь ты эту собаку.
Прижимая к ноге пса, Ляся с интересом слушала женщину.
– А как её выпросить? У кого?
– У духов озёрных. А вы что ж не знаете? Вы вообще куда идти собираетесь? Разве не на Бадукские озёра?
– На Бадукские, на Бадукские, – Жанна спрыгнула с крыльца и подошла к Лясе, – ну что я тебя вечно волоком тащу за собой, пошли уже.
– Подожди, – Ляся удержала руку подруги. – Мне интересно. Тима тоже об этом говорил.
– Господи, Ляся, что ты во всякую ерунду веришь. Всё это выдумки, придумки местных, чтоб туристов завлечь.
– Зачем придумывать, у нас туристов и так хватает, – женщина смахнула с носа вновь упавший волос. – По мне, чем вас меньше, тем чище. А духи они были, есть и будут, – женщина отвернулась и пошла туда, откуда пришла.
– Демагогия, – бросила ей вслед Жанна и дёрнула Лясю за рукав.
Капелька пота скользнула по лбу, задержалась на мгновение в глубокой межбровной морщинке и быстро скатилась по переносице вниз, свернув в крыловидную бороздку носогубной складки. Это вызвало щекотку. Не выпуская из рук лопату, Ванда выпятила нижнюю губу и дунула вверх, чтобы прогнать мешающее работе щекотание. Не помогло.
– Тьфу ты! – Ванда наклонила голову и потёрлась носом о рукав старой кацавейки. Стало ещё хуже, осевшая на одежде пыль вызвала настоящий зуд. Ванда отбросила лопату и стала тереть ноздри тыльной стороной ладони. Тёрла так, что картофелина носа тут же стала бордовой.
– Апчхи! – Ванда громогласно чихнула в унисон с громким собачьим лаем. Азуль неслась прямо на неё. Подбежав, псина вскинула передние лапы и упёрлась ими Ванде в живот.
– Ну чего ты, чего? – Ванда обтёрла ладонь о кацавейку и потрепала собачье ухо. – Чего напугалась? Уже и чихнуть нельзя. Чего хвост поджала? – Ванда присела и внимательно посмотрела в голубые глаза псины. – Что-то не нравится мне твой взгляд!
Хаски опустилась на задние лапы, повернула морду в ту сторону, откуда прибежала, и заскулила. Ванда перевела взгляд на горы и нахмурилась.
– Где же ты была, Азулька? Где пропадала два дня? Что тебя так встревожило?
В ответ Азуль вытянула морду и жалобно завыла.
Солнце подкатывало к полудню, становилось жарко. Ванда сняла свою потрёпанную, местами с лоснящимися пятнами кацавейку, обтёрла изнанкой потное лицо, подняла и прислонила к забору лопату. На сегодня план работ выполнен. Сухие ветки собраны в мешок, земля по краю подкопана, порядок наведён. Уже скоро зацветут нарциссы и тюльпаны, и тогда её цветник наберёт свою весеннюю красу в полной мере.
– Пойдём, покормлю тебя. – Ванда перекинула кацавейку через плечо и направилась к кафе, но собака с места не двинулась. Повернув голову в сторону гор, Азуль продолжала скулить.
– Не хочешь? – Ванда остановилась. – Ладно, сейчас руки вымою и сходим с тобой на озёра.
Дорогу, по которой они шли, она знала хорошо. Когда-то… Когда Ванда была молодой и красивой, этот путь она почти пробегала. Нет, она не занималась спортом, просто боролась со склонностью к полноте. Пробежка постепенно переходила в прогулку, но до озёр она доходила всегда, летом купалась, весной и осенью умывалась озёрной водой, зимой откалывала кусочки льда, грела их в руках и прижимала к горячим щекам. Ванда всегда верила в чудесную силу Бадукских озёр, в помощь озёрных духов, и вот уже больше сорока лет болезни обходят её стороной.
С годами подниматься в горы стало тяжелее, но раз в месяц, а то и два, Ванда отправлялась в горы, по пути убирала мусор, собирала валежник. Вот и сейчас устало плелась, собирая в чёрный мусорный пакет пустые пластиковые бутылки, синтетические салфетки и другие средства гигиены. Собака бежала впереди, останавливаясь каждый раз, когда останавливалась Ванда, и терпеливо ждала, поторапливая лишь тихим поскуливанием.
Пока дошли до первого озера, мешок был уже полон. Ванда связала концы в узел и притулила пакет к огромному камню.
– Отдохнём, – достала из кармана чистый пакет, расстелила на камне, села.
Азуль отдыхать не хотела, она подбегала к Ванде, клала голову ей на колени, тут же бросалась в сторону, лаяла, кружилась, подняв пасть, выла на солнце, снова бросалась к камню, хватала зубами юбку, тянула.
– Отстань, говорю, – ругалась Ванда, выдирая подол из зубов собаки.
Вдруг Азуль замерла и зарычала.
– Чего ты, чего? – нахмурилась Ванда, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Собака смотрела куда-то мимо неё. Она что-то видела там, за её спиной, видела или чувствовала. На какой-то момент Ванду парализовал страх. Превозмогая оцепенение, она повернула голову… За камнем между вывороченных из земли корней старого ясеня она увидела чёрную брезентовую сумку. Первая волна страха схлынула, но душа сжалась от нехорошего предчувствия.
Ванда поднялась и подошла к дереву. Это была не сумка, это был рюкзак, небольшой рюкзачок с прикрепленной к лямке кольцом розовой плюшевой птичкой.
Глава третья
– Грёбаный мороз, сука, сдохни, сдохни, сдохни. – Волков хлопнул дверью старого «Мерседеса», поёжился и направился в сторону Следственного комитета. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
– Кого это ты, Игорь, ненавидишь? Да ещё с утра пораньше? – Орешкин распахнул тяжёлую деревянную дверь и вошёл. Волков последовал за ним. Перешагнув порог, долговязый судмедэксперт затопал на месте тощими ногами, сбрасывая с ботинок налипшие пласты снега и продолжая громко ругаться.
– Мороз грёбаный, зима эта… Ненавижу, пля!
На шум хлопнувшей двери и громких голосов за стеклянной перегородкой дежурного как по команде подняли головы оперативники Котов и Ревин.
– Ну-ну, ты же на машине, у тебя что, печка сломалась? – Орешкин стряхнул с плеч холмики тающего снега и приветственно кивнул оперативникам.
– Не сломалась, но пока прогрелась, задубел. Да ещё стёкла чистить пришлось, щётка треснула. Ненавижу.
– Так ты бы не давил на неё со всей дури. – Котов вернул дежурному ориентировку и вышел навстречу начальнику. Протянул руку: – Здравия желаю, Владимир Михайлович.
– Не умничай, Котов, береги мозги. У тебя их немного, а преступников, наоборот, до фига, – Волков стянул с головы вязаную шапочку, стряхнул налипшие снежинки и сунул в карман куртки.
– Ну буде вам, чего завелись? – прервал перепалку Орешкин, пожимая руку Котову. – Ну ты-то чего, Виктор?
– Это у них вместо утренней гимнастики, Владимир Михайлович. – Олег Ревин толкнул вертушку и вышел вслед за напарником. – Приветствую, – улыбнулся, пожимая начальнику руку.
– Они бы работали так ладно, как ругаются. – Орешкин с сочувствием посмотрел на красный нос Волкова и кивнул в сторону автомата. – Иди хоть кофе горячий выпей, а то заболеешь ещё. Я бы и сам выпил, да нельзя, сердце, давление…
– Не заболеет, он закалённый, у него в морге тепло не бывает. Там вечная мерзлота. – Котов прошёл к кофейному автомату, вставил купюру в отверстие и нажал на кнопку.
Аппарат ответил лёгким дребезжанием, щелчком и горячей струёй чёрного напитка. Котов открепил стаканчик, источающий терпкий аромат кофе, и поднёс к носу. – Ммм… странно, Волков, что ты зиму не любишь, это же твоя естественная среда обитания.
– Отойди! – недовольно буркнул Волков, подходя к автомату. Продрогший и скукоженный, в мокрой от растаявшего на плечах снега куртке, с посиневшим лицом и застывшей каплей на кончике острого носа судмедэксперт выглядел жалким выпавшим из гнезда птенцом. Впервые Котов почувствовал к своему оппоненту что-то вроде сочувствия и протянул горячий стаканчик.
– На, согрейся, ты нам ещё пригодишься.
– Ага… – недоверчиво покосился на стаканчик Волков. – Что это ты добрый такой?
– Я, Волков, не добрый. Я милосердный. Милосердие – главный принцип христианства. Ты согреешься, а мне там зачтётся. – Котов поднял глаза к потолку.
– Я так и думал, что у тебя корыстные цели. – Ухмыльнулся Волков, но стаканчик взял. – Хочешь на моём горбу в Рай попасть? – Отпил кофе и содрогнулся от удовольствия. Капля сорвалась с носа и булькнула в стакан. – А не выйдет, Котов, не выйдет. Нет там ничего, ни Рая, ни Ада, уж я-то знаю.
– Ну для тебя точно нет. Для вас, атеистов, другое место предусмотрено.
– Эт какое?
– Будешь ты, Волков, болтаться между мирами, как дерьмо в проруби. Вечно. Это в лучшем случае.
– А в худшем? – Оттаивал судмедэксперт.
– А в худшем… Распадёшься на атомы.
– Ой, напугал… – скривился Волков.
– Ну хватит проповеди читать. Вы за работу думаете браться? – Состроил грозную физиономию Орешкин. – У вас что, дел мало? Совсем без Рязанцевой распустились.
– А где Рязанцева? – Волков приподнял кривоватую бровь до уровня удивления.
– Где… где… В отпуск умотала, в горы, – Орешкин двинулся к лестнице. – Учись, как надо зиму переживать.
Глава четвёртая
Зима пришла в Пятигорск лишь в конце декабря снежным барсом на сильных пушистых лапах. Пришла и вальяжно развалилась в предгорьях. Пришла и осталась. Сугробами на газонах, холмиками на крышах, шапками на деревьях.
– Рассказывай!
Лена окинула взглядом акварельную лазурь неба. Здесь, на высоте чёрт знает скольких метров над похожим на спичечный коробок зданием санатория, все её переживания казались мелким глупым вздором. Что за счастье – быть птицей. Птицы не знают, не должны знать боли расставания. Потому они так легко перелетают с одного места на другое, с юга на север, с севера на юг. Как же хорошо! Как хорошо, что она согласилась приехать сюда. Высота – это то, что её вылечит. Горы – это то, что её спасёт.
– Чего молчишь? Я же снимаю.
Лена опустила взгляд. Стеклянная, подвешенная на трос кабина медленно ползла вниз.
– Вот это фуникулер, на котором мы приехали. – Лена протянула руку в направлении кабины. Толстые металлические канаты дрожали на ветру, отчего кабину шатало в разные стороны. Внутри закорячился холодный колючий страх. Она быстро отвела взгляд. – Вот это гора Эльбрус… – заснеженная макушка едва проглядывала в сонном мареве застывшей облачности. – Который из самолёта видно здорово. А вот там… – Лена указала рукой на спичечный коробок. – Там санаторий, в котором мы отдыхаем.
Вадим повернул камеру телефона, чтобы охватить подножие горы, и медленно перевёл на Лену. В белой шапочке и такой же белой меховой курточке, с торчащими в разные стороны рыжими прядями, она была похожа на снегурочку. Хороша! Даже с синими от переживаний кругами под глазами и впалыми из-за похудения щеками.
Лена прошла по бетонной дорожке и свернула за выступ. Вадим поспешил следом.
– А это что за гора? – Лена заправила выбившиеся пряди в шапочку и обернулась.
– Фиг её знает, – пожал плечами Вадим.
– Вот это гора – Фигеёзнает. Сейчас до неё дойдём. – Лена двинулась за толпой туристов. – Может, «Круглая»?
– Может. Ты ведь на карте смотрела.
– У меня топографический кретинизм. Тут столько гор. – Лена вздохнула. – Они должны быть известны. А эта… Мне даже кажется, что она выше Эльбруса.
– Потому что ближе.
– Да, наверное. – Лена подошла к ограждению, поднялась на нижнюю перекладину, прислонилась животом к металлической решётке и раскинула руки. Картина бескрайнего пространства умиротворяла и успокаивала.
– Хочешь от меня улететь? – Вадим отключил камеру, сунул телефон в карман и прижался к её спине, обхватив руками.
– Нет. – Захлестнувшее на мгновение чувство свободы тут же исчезло. Она почувствовала себя прикованной к ограде и опустила руки.
– Поехали обратно, скоро обед, гречка с курицей и борщ.
– Ты позвал меня в горы, а сам думаешь о гречке и борще?
– И о курице. А что? Я проголодался. Я на морозе всегда есть хочу. А что после гор может быть лучше горячего борща?
– Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал. – Лена покачала головой. – Не думала я, что ты такой приземлённый человек.
– Чего сразу приземлённый-то? Вот на Домбае увидишь, как я приземляюсь. Готова со мной в параллельный вираж?
– Нет, конечно! У меня и на обычных лыжах ноги разъезжаются, а на горных и подавно.
– Ты же хотела научиться.
– Хотеть-то хотела… – Лена покосилась на снежную вершину Эльбруса и почувствовала озноб. – Да, кажется, передумала.
– Ну нет, подруга, на попятный идти поздно.
До обеда ещё целый час. Вадим пялится в телевизор, а она в окно. Как-то вдруг и сразу она перестала любить эти минуты уединения, которых так не хватало раньше. Теперь она их ненавидит. Но отрывать Вадима от футбола… Он ведь ни в чём не виноват. Это она достойна своей доли страдания.
Лена включила телефон, но тут же выключила и снова уставилась в окно. Чего она ждёт? Зачем? Провела пальцем по стеклу, вывела невидимое «Макс».
«Можно быть уверенной, что данное тобой обещание ты исполнишь, чего бы это тебе не стоило». – Прижала лоб к холодному стеклу. – Ууу!
Вздрогнула. Она произнесла это вслух? Испуганно оглянулась. Нет, не услышал. Какое там – футбол!
И снова окно, в котором дикая кошка-зима урчит тоскливо, грустно и даже мокро-слезливо-недолюбившим, недосказанным сквозняком. И мысли, которые лезут в голову раскудряшками.
Выбор – всегда предательство. Выбирая одно, предаём другое. Сидение на двух стульях – процесс недолгий. И слава Богу, потому что утомительный. И тупиковый.
Выбор. Правильно выбирать то, что ближе, выгодней, приятней. А если наоборот? Неприятный и ничем не выгодный, и очень-очень болезненный. Совсем не такой, какой хотелось, но правильный.
Теперь её жизнь спокойна, нормальна и понятна, и ей самой, и окружающим, но… пресна.
– Гол!!!
– Спущусь в библиотеку, я видела там фортепиано.
– Что? – спросил, не отрывая глаз от экрана.
– Фортепиано. Лет десять не играла. А тут как увидела, так зуд в руках почувствовала. – Она отошла от окна и присела рядом на кровать. – Как думаешь, мне разрешат поиграть?
– Не знаю. У нас в школе в актовом зале стояло пианино, нам на нём бренчать не разрешали, хотя оно старое было и расстроенное, некоторые клавиши не работали.
– Ты разве играть умеешь?
– А то! «Собачий вальс»! Там-там-там… тара-ра-та-та… – Вадим простукал пальцами по покрывалу, имитируя игру на пианино. Лена улыбнулась и провела холодной рукой по его волосам.
Нежность – вот что она к нему испытывает. Нежность – воздух любви. Ну конечно, она его любит. Конечно. Но… не так, как Макса.
– Ну не разрешат, тогда возьму что-нибудь почитать.
