Линии дней

скачать книгу бесплатно


По распоряжению Рустама Алексеевича мне по делам производства пришлось снова лететь в Тюмень, но теперь я чувствовал себя гораздо спокойнее, увереннее, ибо знал, что Елена на пути выздоровления. И какова же была моя радость, когда позвонив Анюте перед обратным вылетом из тюменского аэропорта, я вдруг услышал, что Елену из больницы выписали, и вместе они едут домой! Не помня себя, встал к ближайшему хвосту идущих на посадку людей. И только увидев мой билет, симпатичная девушка-контроллёр поправила меня:

– Здесь на Салехард. Москва, – там!

– Ох… – засмеялся я. – Чуть в Салехард не улетел!

Уже вскоре после выписки Елена попросила поездить по магазинам, приодеться, – ей очень хотелось выйти на работу, вернуться в отдел здоровой, помолодевшей, блеснуть новыми нарядами. И, невзирая на боль, мне было приятно ухаживать за ней, подавать для примерки платья, выбирать сумочки, кофточки. В новых одеждах она стала и впрямь хороша, постройневшая, повеселевшая. И только в глубине её глаз время от времени мелькало затаившееся беспокойство, застывшая тревога…

…Мы славно провели эти дни, не правда ли? – повысив голос, спросил Лев вынырнувшую вдруг из пляжных сумерек Елену.

– Правда-правда… – усмехнулась Елена, и, сев ближе к костру на шезлонг Льва, прижалась к его плечу. – У меня прошедший год прошёл в тумане, глубоком тумане. Вначале я много переживала за всё, нервничала… потом, как теперь выяснилось, сахар за двадцать, диабет. А дальше и вовсе сплошной туман. Я и сейчас слабо понимаю, что со мной было. Однако здесь в голове заметно прояснилось.

– Да-да, недавно мы узнали, ещё одну причину случившегося душевного расстройства, – добавил Лев: – При приёме в больницу лечащий врач неврологического отделения почему-то не придал значения уровню сахара в анализе крови Елены. А по выписному листу перевода в психиатрию, сахар превышал норму более чем в три раза. В психиатрии же решают проблемы глобальные, и деталями вроде сахарного диабета заниматься там недосуг. А ведь эта болезнь чревата и психическими расстройствами. Так что Анна Александровна была права, рекомендуя исследовать химический состав жены.

Теперь вот лечимся: диета, таблетки.

Глядя на затухающие сполохи пламени, мы долго сидели молча.

– Пора нам… – негромко сказала Елена и поднялась.

– Ну, прощай, – Лев тоже встал, и крепко пожал мою руку. – Огромное спасибо, что выслушал меня. Я очень рад нашей случайной встрече!

– Как же теперь работать будешь? – спросил я его напоследок.

– До Нового года придётся летать в Тюмень, завершать начатое. А дальше не знаю,… компания выиграла крупный подряд на строительство жилого комплекса в Сургуте, но я не уверен, что смогу продолжать работать в командировках. Что-то надорвалось в душе…

Попрощавшись, они стали неторопливо удаляться во тьму и Лев вдруг обернулся:

– И береги свою жену. Меньше жалуйся ей на свои проблемы, а главное, не оставляй надолго. Ибо всё, что связывает нас с женщинами, всегда очень важно, всегда серьёзно, – в отсветах костра издали крикнул он мне и шагнул вдогонку Елене.

Грушевая роща

рассказ

1

Это случилось со мной в заснеженном январском Нальчике несколько лет назад. Сложилась деловая встреча: стёршиеся с ладоней рукопожатия, стопка согласованных бумаг, канувший в небытие фуршет. С гостеприимными партнёрами была прогулка по главной улице города, выставочный зал, кафетерий, где на видном месте красовался большой рекламный плакат музыканта Димы Билана.

«А знаете, что Билан родом из нашей республики? Здесь недалеко есть селение Урвань, он жил там…» – заметил южный коллега, поймав мой взгляд.

«Нет же, он из Аушегира, – возразил другой собеседник, – это его бабушка живет в Урвани. А вообще, детство он провёл в Хасанье…»

…Знаю, помню. Названия этих посёлков, невзирая на приличное отдаление во времени (лет около сорока) вижу вполне отчётливо – на маршрутных табличках замызганных автобусов нальчикского пригородного автовокзала. Когда нам с братом было лет по семь-восемь, мама работала там уборщицей. Дело было зимой, серый халат матери, снежная слякоть перронов, грязь. В её руках оцинкованный короб для мусора, веник, и всюду пошлость мужского заигрывания: матери 29, осужденный по политической статье отец уже второй год в тюрьме «Каменка». В расположенное рядом с тюрьмой одноимённое селение ходили отсюда автобусы, и наименование маршрута в правом нижнем углу их лобовых стёкол имели особенно удручающий подтекст.

Желая отвлечь нас с братом от неприличных интерьеров действительности, мама обращала наши взгляды вверх, к модульным перекладинам кровли и верхним окнам зала ожидания. Случайно влетавшие в зал воробьи и голуби взволнованно метались в закрытом пространстве, не замечая витринных стёкол, часто о них бились. Падающих на подоконник полуживых птиц с окровавленными клювами сердобольная мать подбирала, клала в ведро и относила в привокзальный палисадник – авось выживет. После мы с братом ходили на них смотреть, и почти всегда птиц на месте не оказывалось, – улетали, либо становились жертвами хищно косящихся в нашу сторону котов.

Бригадиршей матери была матёрая уборщица Деляра, – большая, дородная, сверкающая золотом зубов и ряженная в блёсткое татарка. Её сын не то за насилие, не то разбой сидел в той же «Каменке»… – впрочем, эта ветвь памяти давно уже сухая. К счастью, ей не удалось разрастись до деревообразующей: отработав вокзальной уборщицей несколько месяцев, мать уволилась.

Чай выпит, пирожные съедены.

«Может быть, вас до вокзала проводить? Знаете, как добраться?»

«Спасибо. Знаю. В детстве мне довелось несколько лет жить в вашем городе».

«Это же интересно… расскажите?»

«Увы, но интересного здесь немного. Рассказать впечатления детства, мне едва ли удастся. Так что всего вам доброго. Спасибо за гостеприимство».

До отправления поезда оставалось несколько часов, и я решил прогуляться в курортной части города, которого не любил, и никогда уж не полюблю.

2

Зима в Нальчике особенная. Редкий для южного города снег всегда здесь необыкновенно мягок, пушист. В безветренную погоду его выпадает много и как-то разом. Словно блуждавшие вдоль кавказских вершин снежные тучи находят наконец долгожданный покой, и с тихим умиротворением опускаются на город.

Увенчанные снежными шапками высокие ели голубеют в предвечерних сумерках. Тронешь одну из лап, и с глухим шорохом на тебя осыпаются вороха сонного снега. Прохлада его и впрямь будто из снов, но летних, – как лёгкое веяние по лицу свежего ночного воздуха из приоткрытого окна.

Наискосок пересекаю большую пустынную площадь у здания республиканской администрации.

В курортной части бывшей Республиканской улицы меня вяло обгоняет троллейбус первого маршрута. Припорошенный снежной пылью дряхлый могиканин скрипит своими гнутыми рогами по обледенелым проводам. В период той нашей жизни в городе как раз строили троллейбусные линии. Помню расставленные повсюду столбы электропередачи, чуть розовые бухты медных проводов, какие-то стяжки, скрепки, поблескивающие боками на весеннем солнце новенькие троллейбусы. Смутно припоминается и моя первая поездка на одном из них. Кажется, я тогда уже знал, что в подобных случаях люди загадывают желание, и наверное, тоже что-то загадал. Вероятнее всего, это было навеянное от родителей желание поскорее продать дом и уехать из этого города.

Большинство городских улиц переименовано, и эта Республиканская, называется теперь иначе, но всё не попадается табличка с её новым названием. Однако пресловутая пивная, – огромная деревянная бочка-кафе на парковой площади, – всё та же. И то же скопление нетрезвого люда у входа. В периоды социальных потрясений жизнь некоторых зданий особенно интересна: стремительно ветшают одни, рушатся до основания другие, вырастают в модных красках стекла и бетона третьи, и посреди этого калейдоскопа, вдруг обнаруживаются совершенно не тронутые обстоятельствами и временем здания, вполне жизнеспособные и действующие по столетиями сложившимся экономическим принципам.

Пансионату «Грушевая роща», куда направляюсь, судьба назначила забвение. Сквозь поросшую буйным кустарником и мелколесьем территорию парка в сумеречном тумане едва просматривается давно остывший, полинявший стеклобетонный корпус столовой и витрины примыкающего к основному зданию танцевального зала и кинотеатра. Приваленные снегом заросли столь густы, что отыскать некогда асфальтированные тротуары, удалось лишь по ржавым опорам парковых фонарей. Пробираясь сквозь брызжущую с веток снегом чащу, слева от себя замечаю небольшой взгорок, на вершине иссохший остов какого-то дерева – груши? Да-да, вспоминаю… однажды летним вечером, в ожидании окончания ужина в столовой, мы с отцом сидели на этом взгорке. Одну за другой отец отыскивал в траве опавшие с дерева плоды, протирал исподней частью дорожной куртки, с аппетитом ел, и угощал меня. Рядом несколько пустых объемистых сумок, я стыжусь своих и отцовых запылённых одежд (приехали мы сюда на мотоцикле), наблюдая, как прогуливающиеся по тротуарам нарядные курортники осторожно косятся в нашу сторону…