скачать книгу бесплатно
6
Из слов директора я, во-первых, узнал, что деньги нашему филиалу Аларов не перечислил. Во-вторых, что 30 декабря всё-таки перечислил, но основную сумму пришлось перевести на счета подрядчиков по долгам воронежского участка, а если быть точнее, деньги переведены банком по решению суда, так как счёт наш арестован. Также я от него слышал, (уже в-третьих) что «Аларов и суд тут ни при чем, просто в бухгалтерии по ошибке перечислили на счета других сотрудников». При этом он не глядя в глаза, добавлял, что оставшиеся из причитавшихся нам денег, мы получим непременно, в ближайшие недели, и что было здесь правдой, не понять.
Спустя два дня я отвез его обратно в аэропорт: «бегающий» взгляд, пустые обещания.
С началом рабочей недели, созвонившись с коллегами, я стал гораздо ближе к той самой правде: за мои работы в медицинском центре деньги были перечислены-таки, хотя и в неполном объёме. Но так как других поступлений в филиал к Новогодним дням не было, большую часть суммы «раскидали» среди сотрудников головного офиса: директору, главному инженеру, главной бухгалтерше, её сыну, мастеру на одном из участков… А что осталось, директор привез нам.
Так что ехать обратно в Москву было не только не на что, но и незачем.
По окончании каникул Елена вышла на работу, а я оставался дома. Вечерами она приходила хмурая, обдавая меня новым запахом хороших духов, (подарок от коллектива), наспех целовала и быстро шла куда-нибудь – на кухню, в зал, в спальню, лишь бы не задерживаться возле меня и моей поднадоевшей истории столичного «кидалова».
В конце января она уже просила не упоминать при ней даже имен Аларова, и других, связанных с моей московской командировкой.
Наше безденежье сильно подавляло, раздражало её. В минуты, когда лицо её светлело, она оглядывала наши комнаты, мебель, и жестами дорожного регулировщика взмахивала руками, как бы направляя в сторону входной двери этот успевший стать раритетным транспортный поток: вереницу из всевозможных тумбочек, кухонной мебели, шкафа (заодно с телевизором), стульями и кроватями:
– И прав был твой друг Сергей, – говорила она. – Всё это нужно выбросить, сжечь, и купить новое. Мебель – хотя бы из Икеа, кухню новую заказать,… телевизор купить плазменный, вогнутый…
– Вогнутые телевизоры стоят от ста пятидесяти тысяч, – усмехнулся я, и в зеркале прихожей увидел свою кривую улыбку.
Заметив, что по ночам я стал храпеть громче обычного, а порой во сне и разговаривать, она перешла от меня спать в другую комнату.
Оставаться в бездействии и деловой неопределённости было невыносимо. Изучив странички сайтов с подходящими вакансиями в нашем городе, я всюду разослал своё резюме. Бесполезно. Даже на должности с ничтожной зарплатой в 13—15 тысяч приглашений не было.
На это обстоятельство я нередко жаловался Елене, детям, – осложняя обычные житейские процессы превратностями зигзагов судьбы. И первоначальное сочувствие их ко мне, и любовь, плавно сменялись неприязнью. Елена предлагала мне заняться ремонтом дома, – покрасить ворота, освежить стены, отремонтировать разваливающийся диван или хотя бы давно протекающий кухонный кран. И хотя для этого требовались незначительные денежные суммы, я и думать не мог ни о каком ремонте. Внутренне был к этому абсолютно не готов.
В начале февраля по моей просьбе младший брат пригласил меня к себе на работу подсобником плиточника. И наспех собрав так до конца не распакованную свою дорожную сумку, я выехал к нему в Ростовскую область. Дела этого я толком не знал, всё выходило неумело, плитка ложилась неровно. К тому же крепкие морозы и снежные заносы приостановили работу.
Спустя три недели я вернулся, с двенадцатью тысячами заработанных денег. Приехал поздно ночью, дети спали, глаза Елены были сонные.
– Как вы тут? Как дела ваши? Соскучилась? – спросил я, обнимая жену.
– Так ведь тебя не было всего три недели, я и соскучиться-то не успела, – вяло приобняв меня, ответила Елена и зевнула…
Лев глубоко вздохнул и надолго смолк.
Этот отрезок жизненного пути своей семьи он рассказывал мне почти весь день. Несколько раз мы прогуливались вдоль берега и незаметно выпили весь кофе из термоса. Елена большую часть дня дремала, едва ли слыша нас и практически не обращая на нас внимания.
Погода портилась. Поднялась волна, и из-за набежавших туч стемнело раньше обычного. Курортная жизнь затихла.
Ночью лил дождь.
7
На другое утро Лев плескался в море один. Небо было заволочено тучами, в прогнозах погоды на ближайшие дни – прерывистый дождь. И хотя вода в море оставалась теплой, волна была высока, и плавать я не решился.
– Елене нездоровится, решила в отеле поспать, – с трудом выбравшись из воды, сообщил он мне.
– Что с ней?
– Ничего особенного, просто слегка простудилась.
Чтобы разогреться, он пробежался вдоль берега: этакий чуть обросший жирком крепкий мужчина.
– Спустя ещё пару недель неопределённости я вышел, наконец, на новую работу: строить озеро, – продолжал Лев, когда мы оттащили свои шезлонги дальше от шума прибоя. – Работа была мне малознакома, тонкостей дела я не знал, однако предложение было единственным, а в общих чертах всё и так ясно: экскаваторы, бульдозеры, узбеки.
В удалённом предгорном селении знатный столичный господин приобрёл большой участок – с лесом, полями, берегом горной реки. И дело с рабочим названием «Фазенда» занялось: забор, дом господский, дом гостевой, парковочные площадки, озеро.
– Сразу прошу усвоить, здесь вам не госбюджетный хаос, здесь есть хозяин, – принимая меня на работу, твердо сказал Валентин Валентинович. – И хозяин этот я!
В обиходе подчиненные звали его «Шефом», что вполне соответствовало статусу этого невысокого, но крепкого волей и духом человека.
Зарплату он назначил мне в двадцать пять тысяч, что было достаточно высоко с учетом зарплат нашей провинции, и ничтожно мало для потребностей нашей семьи. По причине удалённости селения от нашего города, мне приходилось рано выезжать и поздно возвращаться.
Уверено шагая по тропинке среди мелколесья, и обозначая границы будущего озера, шеф через плечо бросал мне распоряжения, я едва за ним поспевал. На обратном пути слегка заблудившись, мы пошли по другой тропинке, значительно увеличивающей границы озера: указания те же.
– Назад мы идем другим путём, – осторожно заметил я шефу. – Разница, сотни тысяч кубометров грунта. Куда вывозить его?
– Каким идти путем, здесь решаю я, – обернулся ко мне шеф. – А как озеро строить, решайте вы. Кто из нас инженер?
Увлеченный делом, я почти не вникал в домашние заботы и мало внимал настроению жены. Магазинов и столовых в районе строительства не было, и обед приходилось брать из дома. По утрам Елена готовила для меня что-нибудь из второго, овощи, хлеб, складывая всё в пластиковый контейнер. По мере материального обнищания, второе скудело, – чаще это был уже лишь обыкновенный омлет и хлеб. И когда однажды омлет оказался совершенно безвкусным, а хлеб черствым, вечером я заметил Елене:
– Сегодня мой обед приготовлен был очень уж явно не любящими ручками, омлет даже не посолила.
– У тебя соль есть в машине, сам мог посолить, – не глядя на меня, холодно отвечала Елена.
– Почему ты так со мной, за что? Я работаю ведь, устаю…
– Ну да, – нервно повернулась ко мне жена, – Пожалей ещё себя, бедненький, уставший, а я такая плохая… жестокая. Маме своей пожалуйся, она тебя точно поймёт.
Помолчав с минуту, она продолжила:
– Ты думаешь всегда только о себе, несчастном. Кинули его на работе, видишь ли! Добивайся, судись! Вспоминаешь ли ты когда-нибудь обо мне, моей работе, моих делах? Интересно ли тебе, что у меня сейчас идет ревизия краевого УЭП, что изымают наши документы, на коллег возбуждают уголовные дела?..
– Так почему не рассказываешь? Почему не делишься?
– Достаточно мне и твоих равнодушно-пустых глаз, чтобы ни о чем не рассказывать. Тебе это было бы точно неинтересно, ненужно. Максимум, что можно от тебя будет услышать – «Не жульничайте, не воруйте, и никто вас никуда не посадит!».
– Я и сейчас так думаю…
– Вот и поговорили, – вздохнула Елена. – Всё привычно. А как думаешь, этот омлет мы едим, на какие деньги? Правые? Левые?
– Не знаю. Я просто ревную тебя.
– Ревность не красит мужчину. А впрочем, никакая это не ревность, а обыкновенное чувство собственника. Бытовой эгоизм.
– Этим ты меня принижаешь. Тебя уже всё раздражает, что бы я ни говорил, что ни делал, – в сердцах крикнул я.
– Так найди себе другую женщину, которая тебя поймёт, пожалеет… – сказала Елена не слишком громко, но мне послышалось, что она кричит.
Спорить было бесполезно, Елена права. Шеф, строительство озера, занимали большую часть моих мыслей. Лишь изредка, каким-то боковым, случайным зрением я отмечал, что вечерами лицо её слишком натужно, сосредоточенно. Основную часть вечернего времени она проводила за компьютером, смотрела какие-то фильмы и в наушниках слушала музыку. Наушники были в ушах и старшей дочери, и младшей, и вообще, этих наушников стало как-то слишком много в нашем доме. Поговорить оставалось лишь только с котом, да и то не всегда – на дворе гудела весна, и у него оставалось немного времени, чтобы выслушивать мои душевные излияния.
Напряжение на работе у Елены росло, и в конце апреля она взяла двухнедельный отпуск. Впервые за полугодие она вдруг обратилась ко мне с просьбой на первомайские праздничные дни съездить всей семьёй на море в Анапу. Я, конечно, был согласен, но будет ли этим доволен мой шеф, сомневался.
– Если не поедешь, – неожиданно резко оборвала меня она, – мы поедем сами, автобусом. Я получила отпускные, так что деньги у меня есть.
– Завтра спрошу у шефа, как он на это посмотрит.
– Мне неважно, как и куда смотрит твой шеф, но если завтра ответа не дашь, возьму билеты на автобус, – жёстко закончила разговор Елена. Это был вовсе не её тон.
Невзирая, что отдохнули мы в Анапе хорошо, дети были довольны, сближения у нас с Еленой не произошло. На фотографиях она льнула ко мне, клонила на моё плечо голову, улыбалась, но улыбки и все эти позы были неестественны для неё, если не сказать – фальшивы.
По совету Елены я таки написал исковое заявление в прокуратуру по поводу невыплаченной мне зарплаты за последние два месяца работы в московском филиале треста. Отсылать заявление, конечно, не стал, отправив его лишь по почте на электронный адрес филиала, с указанием даты, после которой оно будет направленно в прокуратуру официально.
Как выяснилось, такое моё заявление было не первым, и директора в прокуратуре можно было уже видеть гораздо чаще, чем на работе. Однако мой случай видимо показался для него лишним, а выплатить восемьдесят тысяч проще, чем выстаивать в автомобильных пробках Москвы по очередной повестке. И свою зарплату я вскоре получил.
Озеро шефу понравилось. От тропинок и кустарников, где мы первоначально с ним ходили, не осталось и следа, – всё было распрямлено бульдозером, экскаваторами. Сделав замечание подправить лишь одну из сторон, он велел заполнять его водой и запускать рыбу.
Спустя несколько дней, он позвонил мне, осведомился, как прошло заполнение, как чувствует себя в новой воде пущенная рыба, и кроме прочего, велел:
– Завтра мы с гостями едем к вам на рыбалку, посмотрим, что там у вас и как. А ты сейчас распорядись, чтобы с вечера накопали нам червей. Штук пятьдесят, нет, лучше сто.
Делать нечего: узбеки червей копали, я пересчитывал.
Звонок от генерального директора тюменской строительной компании, всколыхнул меня. Раньше Рустам Алексеевич руководил восточным филиалом нашего треста, но с наступлением «смутных» дней оттуда ушёл и создал свою компанию. И теперь, взяв подряд на строительство нескольких высотных домов, он предлагал мне вести производство работ, хорошую зарплату, отдельную квартиру, деньги на командировочные расходы.
За ужином я рассказал об этом Елене.
– Копать червей для «шефа» приличному мужчине и впрямь должно быть стыдно. Равно как и работать за такую низкую зарплату. А относительно Тюмени думай сам, тут я тебе ничего сказать не могу.
Увидев на столе моё заявление, шеф негодовал
– Знаешь, я сейчас чувствую себя будто облитым грязью! Что, обманул тебя в чем-то, зарплату недодал? Сколько обещал, столько ты и получал! Если не хватает, скажи, добавлю.
– Нет, уезжаю в Тюмень.
– Тридцать пять. Поверь, здесь это больше чем в Тюмени триста пятьдесят.
– Спасибо, но я уже решил.
Наша старшая дочь Анюта учится на третьем курсе Ростовского университета. С началом лета у неё начиналась учебная сессия. Из полученных денег моей московской зарплаты мы смогли закрыть самые «кричащие» задолженности, оставшиеся передали дочери. Платеж за текущий семестр её обучения была возможность отложить на пару месяцев.
У младшей Яночки начались каникулы, и вместе с Анютой мы решили отправить её к бабушке. Моя мама также живет в ростовской области.
Ранним утром мы с Еленой отвезли их на вокзал. У Анюты характер эмоционально сдержанный, скрытный. Неловко улыбаясь, она теплыми словами напутствовала меня в сибирскую командировку, маме пожелание скорейшего завершения затянувшейся госревизии. Яночка плакала. Ей очень не хотелось с нами расставаться.
В дороге, а затем у бабушки, волнение Яны усилилось настолько, что толком не могла говорить, у неё пропал аппетит, а ночью и вовсе не смогла заснуть. Это сильно встревожило нас, и Елена тотчас решила на один день съездить к свекрови и привезти Яну обратно. Утром следующего дня я провожал Елену на тот же поезд, а поздним вечером третьего дня встретил их. Елена с дороги была сердита, Яна молчалива.
– Как твои дела? – после приветствия спросил я дочь.
– Нормально, – не глядя мне в глаза, ответила она, и я понял, что волнение её просто затаилось.
Наутро позвонив гендиректору в Тюмень, я попросил взять мне билет на ближайший прямой авиарейс, и вскоре из отдела внешних связей компании на мою электронную почту пришли письмо и билет.
Распечатав билет авиакомпании, я вечером показал его Елене.
– А… Ага… – не поднимая головы, пробормотала Елена, не отвлекаясь от дела: что-то искала в кухонном шкафу.
– Что, не хочешь даже бумагу взять, посмотреть, когда вылет? – язвительно спросил я жену.
– Руки в рыбе, видел же, селёдку к ужину чистила, – резко отвечала Елена. – Что, опять не так? Опять жена плохая?
Я и впрямь не заметил, что к ужину будет селёдка.
Все дни перед отъездом отношения с Еленой оставались натянутыми. Ни о какой домашней вечеринке не могло быть речи, и в день перед вылетом я отдыхал со старыми друзьями в кафе. Вернувшись поздно и значительно выпившим, я застал мерно раскачивающуюся в кресле-качалке Елену (непроницаемое, слишком бледное лицо) и грустные глазки Яны. Она всё больше переживала о наших отношениях с женой, предстоящей разлуке.
Сказав Елене какую-то гадость, теперь и не помню, какую именно (вот она, избирательность памяти!), я самостоятельно кое-как уложил вещи в дорожную сумку и отправился спать.
Утром – то же непроницаемое лицо Елены. Просто пожав на прощание руку, она впервые обратилась ко мне на «вы»:
– Благополучного вам перелёта, удачи в работе.
Обняв меня, Яна улыбалась, глаза её были красные от проступивших слезинок…
Умолкнув, Лев долго смотрел на волнующиеся гребни волн, потом поднялся:
– Ты извини меня, но я, пожалуй, пойду. Узнаю, как чувствует себя в отеле Елена, заодно пообедаем с ней. Сейчас как раз время.
– Не беспокойся, я тоже после обеда съезжу в город по своим делам.
– Ты когда уезжаешь? – спросил он, складывая в пакет полотенце, термос, чашки.
– Послезавтра.
– Мне очень хотелось бы обо всём тебе досказать, – выразительно посмотрел мне в глаза Лев, и я понял, что о главном он говорить ещё и не начинал.
Оглянувшись, я видел, как он в приморском киоске присматривал для Елены цветастую шаль, выбирал какую-то брошь.
8
Ночью спалось плохо и на пляж я пришел раньше обычного. И каково же было моё удивление, когда на шезлонге Льва уже лежали аккуратно сложенные его вещи, а вдали, среди вздымающихся волн мелькала его голова.
– Сегодня пришел сюда с рассветом, – кое-как выбравшись из воды, приветствовал меня Лев.
– Как самочувствие Елены? – спросил я.
– Хорошо. Но сегодня она снова решила отлежаться, выспаться. Сказала, к вечеру придёт попрощаться. Нам завтра тоже нужно ехать домой. Дети соскучились.
Мы пили кофе. Лев растирал расцарапанное до крови о прибрежные камни плечо: волна сегодня и вовсе нешуточная.
