Сшитое сердце

Внезапно Хосе из нее вышел, резко встряхнулся и пригладил несуществующие перья. Несколько раз запрокинул голову, выбрасывая вперед подбородок, и замер, уставившись круглыми глазами на тело жены, ждавшей с задранными юбками, чтобы существо, только что ее изнасиловавшее, вернулось в свой курятник. Он еще какое-то время подергивался, удивленно разглядывая роскошные круглые ягодицы, обрамленные тканью, и постепенно его тело успокоилось. Он потянулся к ней, осторожно погладил по белой коже, и Фраскита вскрикнула от неожиданности, почувствовав нежное прикосновение пальцев Хосе. Тогда он отдернул руку, будто обжегся, и, запинаясь, пробормотал, что хочет одеться.

Фраскита вскочила. Даже не оглянувшись, она убежала в спальню и, схватив в охапку штаны, рубаху и куртку, вернулась в кухню, где изрядно смущенный своей наготой Хосе замер в человеческой позе.

Он оделся, налил себе большой стакан вина, улыбнулся жене и пошел в мастерскую.

Девять месяцев спустя Мария под вопли Фраскиты расстилала свежие белые простыни.

Анхела

Мастерская гудела под ударами колесника, кровать скрипела, Фраскита голосила, зрительницы-соседки ее подбадривали, а куры мирно кудахтали во дворе.

Все в этой непременной разноголосице родов шло как надо.

Внезапно Мария, побледнев, отправляет самую младшую из соседок за Бланкой, та убегает, кумушки, проводив ее любопытными взглядами, перешептываются, но повитуха резким жестом велит им замолчать, чтобы ничто не дошло до ушей вопящей Фраскиты.

– Отлично, детка, поднатужься в последний раз! Ребенок уже на подходе, я вижу головку! – говорит Мария.

Услышав это, соседки, подхваченные тем ветром паники, что сопровождает всякого новорожденного, всей толпой кидаются к двери и натыкаются на массивное тело Бланки. Тут они пугаются еще сильнее и, отпихнув толстуху, вырываются наружу, а младенец уже горланит у них за спиной.

Негромко выругавшись, Бланка приближается к по-утиному крякающему липкому комочку в руках у Марии.

И тут до Фраскиты доходит, что в комнате появился кто-то еще. Обе повитухи заслоняют от нее младенца.

У изножья кровати порхают несколько перышек.

Молодая мать выбилась из сил и сорвала голос, она еще не может заговорить, расспросить.

Повивальные бабки, склонившись над младенцем, перерезают пуповину.

– У тебя снова девочка! – не поворачиваясь к постели, бросает Мария.

В дверь стучат соседки: лохань с горячей водой приготовлена!

Бланка идет за ней к порогу, бормоча молитвы на языке, напоминающем Фраските тот, что использовали для воскрешения мертвых, те слова, которые она заучила, но еще ни разу не произнесла, дремлющие в ней страшные слова.

– Почему ты позвала Бланку? Что происходит? Дайте же мне моего ребенка! – с трудом произносит она.

– Я боялась, что дело обернется плохо, и Бланка пришла на подмогу. Ты получишь малышку, как только мы ее искупаем.

Обе женщины хлопочут у лохани в облаке белого пуха.

– Это что же… перья? – шепчет моя мать.

Бланка оборачивается к ней с широченной улыбкой простой и сильной женщины.

– Не волнуйся, не ощипываем же мы твоего ребенка! Я, представь себе, как раз ощипывала птицу, когда за мной послали, пришлось мне бросить дело на половине. Несколько перышек пристали к моему платью. Но ты не беспокойся, я не оставлю твою комнату в таком виде. Мы все приберем перед уходом!

Мария занимается последом, изучает его со всех сторон, а Бланка купает малышку, которую все еще упорно скрывают от матери.

– Да покажите же мне мою дочку!

– Сейчас, дай только запеленать! – невозмутимо отвечает цыганка.

Дочитав последнюю молитву, она наконец отдает Фраските ребенка, крупного краснолицего младенца, и та радостно его принимает.

– Когда ребенок крупный, лучше иметь под рукой двух таких женщин, как мы. А имя ты для нее уже выбрала? – спрашивает Мария, свернув запятнанные простыни.

– Нет. Я думала, у меня будет мальчик.

– Тогда назовем ее Анхелой, – хохотнув, предлагает Бланка, пока Мария поспешно собирает с пола белый пух и кое-как заталкивает его в подол.

Повитухи с довольным видом переглядываются и прибавляют:

– Завтра снова придем, приложим ее к груди.

Усталые повитухи, прихватив грязные простыни, вышли из комнаты. Немного посидели рядышком на скамье в кухне. Потом Бланка вытащила из-под юбок свою неизменную серебряную фляжку, наполнила водкой несколько маленьких стопочек, и они молча осушили их залпом одну за другой.

Стоя вокруг стола, соседки наблюдали за ними, дожидаясь знака.

– Скажите отцу, что он может войти и что у него еще одна писюха, – наконец проворчала Бланка, утерев рот тыльной стороной ладони. – Послед можно зарыть, он там, в ведре!

Вернувшись в комнату, соседки заметили кое-где прилипшие к полу мокрые окровавленные перышки, и тотчас побежал слух, что кумушки помыли и ощипали малышку и назвали ее Анхелой до того, как явить миру и матери.

– Это все куры виноваты! Хосе слишком тесно общался с проклятыми тварями. Уж поверьте мне, то, что противно природе, даром не проходит! Вот увидите, в день, когда бедняжка закудахчет, этим кумушкам придется во всем признаться.

– Да еще Анхелой назвали! Кого старухи хотят обмануть? Ангелы по курятникам не шляются!

К счастью, Фраскита ни разу не услышала пересудов и не увидела ни одного перышка на теле второй своей дочери.

Бланка так привязалась к этому ребенку с грубоватыми чертами лица, что завела привычку проводить в доме Караско по нескольку часов в день. Она брала Анхелу на колени, пристраивала между своими огромными грудями и вовсю раскачивала. Малышка таращила слишком круглые глаза и улыбалась, прижимаясь к полному и мягкому телу старухи.

В ночь после этого второго рождения аккордеон, молчавший девять месяцев, вернулся и сыграл под окнами Фраскиты короткую мелодию.

Значит, Лусия ее не забыла!

Тихонько, стараясь не разбудить девочку, молодая мать взяла ее на руки и подошла к окну, чтобы показать спящего ребенка подруге.

Педро эль Рохо

После своего возвращения из курятника Хосе без работы не сидел. В Сантавеле ему не было равных, а до Питры, ближайшей деревни, куда во время долгого отсутствия колесника Эредиа отправлял чинить свои экипажи, надо было идти пару дней. Как только в мастерской снова раздались удары молота, в нее устремились заказчики.

Десятки кое-как подправленных колес и кособокие телеги катились по улицам Сантавелы к дому стосковавшегося по работе Караско.

Все вернулось на свои места: пел по утрам большой петух, опять ставший господином и повелителем курятника, снова зачастили с визитами соседки, а Лусия наконец смогла приготовить себе что-то, кроме опостылевших омлетов. Конечно, Фраскита не сразу помирилась со своими курами, но, чтобы ускорить дело, нескольких она ощипала и, успокоившись, некоторое время наслаждалась простым счастьем, которого не знала раньше. Анита по-прежнему не говорила, она высказывалась при помощи тела, рук и глаз, а родители нарадоваться не могли, глядя на ее изобретательные и остроумные пантомимы.

С рождением Анхелы шаткое равновесие нарушилось.

Услышав, что Фраскита опять родила ему девочку, и закопав послед, Хосе снова уселся среди кур. Старый петух, узнавший его, несмотря на его ужасно человеческие повадки и новую одежду, исподтишка на него покосился, для виду поклевывая зерно, и приготовился к худшему.

Соседки поглядели из окна в комнате роженицы на мужчину, сидевшего к ним спиной на своей скамье, посудачили и кинулись с этим к Фраските.

Сколько времени ее муженек пробудет среди кур на этот раз? Несколько часов, месяц, год? А может, это вообще никогда не закончится? И как ей выживать одной с двумя детьми?

Едва кумушки ушли, она, несмотря на запрет Бланки, встала, чтобы взглянуть на безрадостно привычную картину – Хосе среди кур. Засмотревшись на него, она забыла про Анхелу, и та попискивала, должно быть пытаясь напомнить, что прошло немало времени.

Так вот в чем дело!

У Хосе появилась еще одна девочка, а он-то ждал мальчика! Он бы исцелился, если бы она родила ему сына, но для этого еще надо, чтобы он встал с этой мерзкой скамьи!

Фраските не пришлось долго ждать, на этот раз Хосе отсутствовал всего несколько минут, потом опомнился и пришел взглянуть на малышку и на жену.

Назавтра же Фраскита попросила совета у Бланки. Толстуха пристально на нее посмотрела и сказала:

– Я не помогаю женщинам выбирать пол ребенка, это нарушает порядок в мире.

– Так ты мне не поможешь?

– Нет.

– Значит, найду кого-нибудь еще!

– Кого же? Никто здесь на это не способен. Из твоего живота выходят девочки, и с этим ничего не поделаешь. На одной почве растут розовые гортензии, на другой – голубые.

– Да, мне уже рассказывали об этих странных цветах, а еще мне рассказали, что достаточно воткнуть в землю несколько гвоздей, чтобы розовое стало голубым, – заупрямилась Фраскита.

– Поступай как знаешь, все равно ничего у тебя не получится. Только остерегайся народных средств, от них ты можешь заболеть или родить горбунью!

Фраскита не послушалась: отбросив сдержанность и робость, она обошла всех деревенских кумушек.

Ей советовали спать на животе, свернувшись калачиком или задрав ноги кверху, бодрствовать каждую третью ночь, есть соленое, сладкое, черствое и тухлое, десять раз обойти церковь, думая о том, какое имя даст будущему сыну, найти круглый камень и держать его во рту, когда муж возьмет ее, пить крапивный отвар, разговаривать только с теми женщинами, которые рожают сыновей, опоясаться образками Христа, омочить ступни в свиной крови, несколько недель не подпускать к себе Хосе…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дословно с испанского: резать плоть. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Красотка! (исп.)

3

Ретичелло – игольчатое кружево XV века, мерёжки – кружевные строчки, получающиеся путем выдергивания отдельных нитей из ткани.