скачать книгу бесплатно
Печальная история про Марфу и Марию
Зарина Карлович
История про семью, живущую в странном закрытом Городе, где в знак близкого несчастья появляется человек-дерево. Внезапное роковое предсказание в семье Камиллы. Марфа, ее дочь, думает, что идет на зов любви, а Мария – следует за долгом. Кто-то из них запускает череду фатальных изменений, которые начались кровавыми снами Камиллы, а закончились письмами к матери и 14-ю оттенками голубого неба, где ни для кого нет печали.
Зарина Карлович
Печальная история про Марфу и Марию
Пролог
Лекарша Аннина не спала, с тех пор как умер ее старший брат.
В тот год уходили те, кому не исполнилось 45 лет. Много лет эта грань была роковой, и кто пережил эту пору, выдыхал облегченно, понимая: опасную черту миновал.
Смерть брата Аннины стала первой в пору семи холодных зим. И семи смертей.
Зима в сердце – стужа на земле.
Аннина говорила о том времени, как о годах «косьбы».
Замкнуть цепочку мог только человек-дерево. Его ждали так долго, что в конце концов ожидание стёрлось, от него осталась точка.
Она поселилась в сердце каждого жителя города, и, забытая, с тех пор не давала жить, саднила, как фантомная боль.
Теперь Аннина не спала. И времени было море. Это море времени было вдвое больше, глубже, темнее и печальнее, чем у остальных смертных. Ночью смотрела в самые глаза ярких звезд на черном небе. Сначала они давали ей свет, а потом стали забирать его обратно.
Глава 1. Кровавые сны
Когда вернет нас Творец к Себе,
увидим, что были во сне
Из книги Михаэля Лайтмана «Наука каббала»
– Вставай… я только что убила человека!
Кровавая Луна взошла над Землей.
Небывалая жара совпала с кровавым полнолунием – как его еще называли, кровавым суперлунием. За пару дней до этого Луна висела над городом бледная, с искаженным болью лицом – точь-в-точь маска из фильма «Крик». А через пару ночей лик её окрасился в свекольно-багровое, потом приобрел модный цвет того сезона – цвет марсала, губной помады, за которой охотилась по всем магазинам Мария, и разгладился, как простыня из-под утюга Марфы.
Удачное положение Города сделало жителей знаменитыми: кто-то выкладывал в сеть фото оскаленной Луны, лицо которой висело почти прямо над лицом улыбающегося в камеру горожанина. Кто-то несильно обогатился, продав снимки газетам соседних Городов.
Хлопоты заставили всех позабыть о том, что кровавая Луна – предвестник появления человека-дерева.
Единственной, кто об этом помнил, была лекарша Аннина. Она не отрывала глаз от кровавой собеседницы, сидя у окна и распутывая клубок мыслей в голове, подобно змеям в серпентарии. Свет от Луны ложился ей на лицо так плотно, что коричневое родимое пятно на пол-лица, доставшееся ей от рождения, перестало быть заметным. Это пятно помогло ей не только никогда не выйти замуж, но и стать известнейшей лекаршей города и всей долины.
Только Луна и Аннина – обе с изменившимися ликами, – слышали тонкий вой собаки за тридевять земель – позывные изменений, неумолимо вступивших в права только что. Там, за тремя горами разных цветов, в эту минуту отдал душу красной Луне последний человек-дерево. И передал свою странную стражу. Кто проявится новым человеком-деревом, знали сейчас только двое: Луна и Аннина.
И Камилла забыла – она спала, не подозревая, что всю ночь кровавая Луна смотрит прямо ей в лицо.
* * *
– Это вы убили ее! Это вы ее убили!
Открыв глаза, Камилла подумала, что ослепла: тяжелая лапа желтого столпа опустилась на ее лицо и отгородила от всего мира – солнечный луч, жадный и одинокий, хотел первым увидеть сегодня её глаза.
Ей снилось, что она – дерево. И на ней плоды. Много плода. И все они похожи на абрикосы. Налитые, средненькой величины, так и сочащиеся сладостью.
А потом она оказалась на свадьбе старшей дочери.
Во главе дубового стола, которого у них никогда не было и не будет, с застывшим лицом, какое бывает у людей во снах, восседала Марфа в пышном подвенечном наряде. Марфе было двадцать пять, её пышная фигура начала расплываться раньше времени.
Камилла поразилась необъятности дочери, непомерно усиленной платьем.
Рядом с ней в темной рубашке – жених с лицом-пятном.
Пестрым ульем гуляла родня. С большинством из них в последний раз Камилла виделась на собственной свадьбе. Было смешно и приятно называть их родственниками.
Слева от Камиллы маленькими глотками пила портвейн ее умершая от рака крови троюродная сестренка. Портвейн, густой, как венозная кровь, стекал по её губам на то самое платье, в котором тринадцать лет назад ее положили в гроб.
Дядя Морик с беззубым от цинги ртом, с которым все перестали поддерживать связь, после того как его посадили за убийство беременной жены и двух малолетних дочек. Двенадцать экспертиз признали его вменяемым. И даже то, что его мать прямо в зале суда разбил паралич, никого не разжалобило.
Дали ему на полную катушку. Кроме сестры, к нему никто никогда не ездил. Лишь когда она умерла, он вдруг получил шикарную передачку.
Имя адресата было неизвестно. Только Морик, старый зэкан, чуйкой своей учуял, что не родня это позаботилась. Потому как любая собака родной ему крови знала лучше своих десяти пальцев на руках, что не ест Морик ни солонину, ни строганину, ни какой другой сорт и вид мяса. Блюёт он от него. Такой фокус в организме.
Потому не притронулся ни к одной вкуснятине… Но, как полагается, накрыл общак. Пировали громко, сытно. К утру Морик встал по нужде и понял, что он в камере один живой. С тех пор прошло много лет, и никто не знал, где теперь он сам: в царстве мертвых или посреди смертных.
И вот Морик, краснодесный, туберкулезно-худой, везучий и живой, за свадебным столом загадочно лыбился и обсасывал третий кусок мяса.
Цветастые, мордатые, пьяные и трезвые, живые и мертвые. И только младшая дочка, Мария, где-то пропадала. Сетовали на нее, мол, не помогает матери, уличная, строптивая. И вдруг кто-то шепнул странно и внятно:
– Молодец… Такая молодая, а так держится…
Камилла не успела удивиться, как взялась откуда-то Мария, вынырнула из бокового зрения и закричала истошно, страшно:
– Вы! Это вы все её убили!!!
Последнее, что видела Камилла – вытянувшееся лицо какой-то незнакомки, кажется той, что отравила всю камеру Морика.
И Камилла проснулась.
Глава 2. Камилла
Если бы меня спросили,
что есть самая большая глупость на свете,
я бы ответил: эмиграция (с).
Автор
Ты скажи: она свободна,
я женился на другой…[1 - Из казачьей песни «Черный ворон»]
Говорят, если в начале года уходит кто-то из патриархов, год будет тяжелым. В январе умер прадед Марфы и Марии.
Прадед был кулаком, трудолюбивым и суровым. На какой-то картине вроде портрета, набросанного умельцем тех лет, представал бородатым купцом средней руки.
Прабабушка была второй его женой. Первой была худая хмурая башкирка. У них уже было двое детей, и как-то зимой он отправился в дальнюю деревню за товаром. И увидел в той деревне девочку 18-ти лет – Синлинжамал. Вернулся домой и развелся с первой женой. Увез Синлинжамал. Первую жену бил, но только раз попытался ударить Синлинжамал, как та твердо сказала:
– Еще раз ударишь, уйду. И не вернусь.
И больше ни разу даже не замахнулся на нее.
Никогда не работала. На работу дед брал троих детей – тех, из 10-ти, что выжили. Одной из этих девочек была бабушка – мать Камиллы.
* * *
Говорили, что та худая башкирка прокляла род их по женской линии. От кого бы ни рождалась девочка, она всё равно оставалась без мужа. Бабушкина сестра как потеряла первого мужа на войне за чужие земли, так больше ни с кем не была до самой смерти.
Бабушка была замужем дважды. Первый муж, родной дед Марфы и Марии, ушел к женщине старше себя на 15 лет. А через год старушка его умудрилась двойню родить. И больше в прежнюю семью он не приходил, как забыл о них.
Как-то они то ли переезжали, то ли делали перестановку. И за каким-то комодом Марфа обнаружила пыльный портрет мужчины. Странное сочетание светлых волос, голубых глаз и азиатских скул. Но более всего поразили губы – мягкие, алые, как от малины, и пухлые, совершенно женские. Марфу тогда поразило, как ее мать похожа на своего отца. Правда, с возрастом волосы Камиллы потемнели и перестали виться.
Видя, какой цветочек растет в ее доме, мать решила выдать замуж Камиллу незамедлительно после школы. Женихи уже вились коршунами – не проворонить бы девчонку, уберечь от глупостей. Да и сама она, женщина в самом соку, жила теперь с новым мужем, башкирином, которому недосуг было заниматься судьбой чужого ребенка.
Лучшая доля для дочки померещилась матери в парне с большим круглым носом и буйными золотыми кудрями. Квартира своя, работает на заводе, был женат, развелся. Это её не смутило, как и случай по пьяни.
Пировали. Новый отчим Камиллы рвет меха на баяне, водочка по стопочкам, салатики неровными горочками. Мать гостей развлекает песнями и танцами, все краснолицы и мутноглазы.
Камилла – ручки на коленки, а будущий зять – в эти коленки – бух!
– Ах, Камочка моя, – тычется губами в руки, – люблю тебя так, что…умру за тебя! Не веришь?
Камилла улыбалась и кивала, что верит, верит.
Мало жениху кажется невыразительных кивков смущенной девы. Оглядел толпу за столом:
– Не верите, вы?!
Гостям было не до него: каждый старался перекричать собеседника, который судачил о своем, перебирая сладкие косточки общих знакомых. Безмятежные лица, ни одно из которых не светилось верой в его любовь, вероятно, и вдохновили парня на отчаянный пинок души.
– Камочка, – шепчет на ухо невесте, – позволь, расплету косу твою девичью.
Девушка замерла и ощутила макушкой и затылком, как жесткие горячие пальцы сжали шею, а потом тяжелыми рывками как бы стали снимать с нее волосы. Впервые мужская рука касалась её, и рука эта была железная. Было так неумолимо и неожиданно больно, что она даже не кричала.
Мать всегда говорила ей: терпи. И, сидя в чаду перегара, как под парализующим газом, она терпела.
Боль перестала. Это будущий муж, дыша, будто от тяжелой работы, перевязывал себе предплечье ее лентой. Она оглянулась и убедилась, что это видит она одна: гости жевали, отчим хохотал, мать перекрикивала жену своего брата, сосед толкнул соседку под локоть, когда та наливала вино, и теперь она с матерком стряхивала с платья вино, а сосед с тем же матерком оправдывался.
Борис (так звали жениха) взял длинный пычак[2 - Нож (татар).], которым будущий тесть пять минут назад резал баранину, и поднял над столом. Кто-то засмеялся и показал на блюдо с кусками мяса, мол, давай порежь. Борис подмигнул ему и полоснул себе лезвием ниже локтя.
Кровь заструилась по светло-голубой рубашке. Как по команде, все стали оборачиваться. Их лица искажались, глаза наполнялись ужасом, кто-то заорал, одна женщина выбежала из дома.
Перекрикивая всех, Борис полосовал руку со словами:
– Теперь верите, как я люблю ее?! Верите?
Мать бросилась к нему:
– Верим, верим.
Отчим зажал руку с ножом:
– Отдай, Борис.
Борис и не держал. Нож упал к ногам Камиллы. Она сидела растрепанная, заплаканная. Слева раздался негромкий дребезжащий голос:
– Видишь, на что готов ради тебя мой сын.
По левое плечо от Камиллы, прямая, как палка, невозмутимая, как привидение, сидела черноволосая женщина. Она улыбнулась и подняла рюмку:
– За здоровье Бореньки.
Когда Бориса увезла «Скорая», а гости разбежались, мать лежала с мокрым полотенцем на лбу. Камилла чистила ковер от крови и бегала мочить матери полотенце, когда то становилось теплым.
Камилла выжала полотенце, положила матери на лоб.
– Мам, не хочу я за него идти…
Мать лежала, закрыв глаза.
– Что делать. Ну, выпил лишнего, с кем не бывает. Не такое терпели, и ты терпи.
Пять лет спустя Бориса посадили за вооруженное нападение в составе группировки. Черноволосая женщина пришла к матери Камиллы и плакала, что Бореньку подставили. Никто не заметил, что сидит она на том же месте, что и в день кровавого признания, только теперь на её лице не было невозмутимости.
После ухода черноволосой женщины Камилла снова мочила полотенце и разглаживала на лбу матери.
– Уезжай, дочка. Ищи счастья подальше отсюда. За Марфушкой пока погляжу. Устроишься – заберешь.
Дали Камилле «комсомольскую путевку» в город Гдейск. Через время мать намекнула Камилле, что муж требует больше внимания. И Камилла забрала дочь.
Марфа помнит их кровать в общежитии в комнате на 3 человек. Чаще всего она спала с мамой, но иногда кто-то из девчонок не возвращался на ночь, и тогда у нее был отдельная кровать.
Помнит недалекую калмычку, которая пила соленый чай. Маленькая Марфа звонко спрашивает:
– А что это за соленый чай?
