Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов

скачать книгу бесплатно

– Неужели я живу здесь? – спросила я, слабо упираясь.

– Сами убедитесь.

Она приложила мою ладонь к золотому квадратику в обрамлении стразов. Кончики пальцев что-то охладило, и дверь с тихим щелчком раскрылась. Я попыталась разобрать на ней цифры. Но в завитках и вензелях это было невозможно. Тогда я покорно последовала за Катериной.

Мы оказались в огромном холле, сверкавшем позолотой и огнями. В кадках и на стенах вы вычурных горшках висели и стояли разнообразные цветы. На одном из них я с удивлением заметила лимон. Яркий свет слепил глаза, не давая рассмотреть лепнину на потолке.

Катерина направила меня к огромному лифту, внутри которого был красный диван, обитый кожей, огромное зеркало в рамке из страз и кресло в углу.

Катерина усадила меня на диван. Но я встала и подошла к панели с кнопками. Они были все инкрустированы перламутром и оформлены золотом. Их было всего пять. Пятая, нижняя, матово поблескивала, как наружная дверь соседа во дворе. И на ней серебром была выдавлена буква «Р».

Катерина в который раз презрительно посмотрела на меня и молча нажала вторую сверху. Лифт медленно двинулся вверх. Я не почувствовала ни толчка, ни движения, когда лифт остановился. Только небольшой дискомфорт в желудке. Катерина брезгливо подала мне новую салфетку.

Мы вышли из лифта, и я снова оказалась в огромном холле. Отличие было только в окнах с витражами и наличие золочёных лестниц с перилами из полированного красного дерева. Пушистые ковры устилали дорогу.

Выйдя из лифта, мы направились по прямому коридору, с левой стороны которого была лестница со сверкающими перилами, а справа низкое окно. За ним угадывались очертания ещё одной лестницы.

– Зачем в доме из четырёх этажей две лестницы да ещё лифт? – спросила я.

Катерина странно на меня посмотрела.

– Это чёрная лестница, – Она ткнула пальцем на окно. – Для прислуги. – Я удивилась.

Но ещё больше я удивилась, когда она подвела меня к двери: золото, стразы, лепнина, перламутр – всё вперемешку. Я ужаснулась: какая пошлость! Катерина приложила мою ладонь к золочёному квадратику. Дверь тихо щёлкнула.

Я оказалась прямиком в гостиной, захламлённой золочёными вещами и мебелью красного дерева. В огромной люстре, свисавшей с потолка, сверкали и переливались искры света.

– Неужели я здесь живу? – прошептала я потрясённо.

– Вы живёте здесь, пока у вашего папика дела в городе. Это его городская квартира – перевалочный пункт между офисом и офисом. Идём, я вам налью ванну.

Но я не хотела ванну. Я хотела проснуться. Что это, как ни наваждение? Огромная богатая квартира без единой книги, зато с обилием золота, платины и богатых безделушек. Я узнавала дрезденских пастушек, севрский фарфор, огромные вазы династии Минь, бронзовые витые подсвечники в стиле барокко, яйцо Фаберже за венецианским стеклом шкафа. Всё было выставлено напоказ, с целью поразить, оглушить и принизить постороннего посетителя.

Я бросилась искать свою комнату в этом незнакомом мне доме.

Пробегая мимо нелепо золочёных дверей, я влетела в огромную белую комнату, отделанную, конечно, золотом и с огромным зеркалом во всю стену. Посередине комнаты стояла большая кровать с розовым пологом в пене кружев. Я поморщилась. Как нелепо. Я подошла к зеркалу, оказавшемуся стеклянным шкафом. Раздвинув створки, я увидела ещё одну комнату, меньшего размера. Одежда, обувь, побрякушки сияли там в лучах искусственного света, бившего, казалось, со всех сторон. Я скинула неудобные босоножки и нелепое платье, открывавшее больше, чем скрывавшее. Я пошла вдоль вешалок, перебирая наряды. Дорогая ткань, отличный пошив, по виду совсем ненадёванные вещи.

В одном белье я выскочила из шкафа. Это всё не моё! Я не должна быть здесь!

Я заметалась по коридору. Толкнувшись в очередную дверь, я попала в маленькую комнатушку с узким окном. Нащупав выключатель, я увидела старую мебель – добротную, красивую, безо всякой позолоты, потёртый диван с незаконченным гобеленом на нём. В углу у окошка на удобном кресле лежал недовязанный ковёр. Спокойная скромная обстановка бальзамом пролились на мою душу.

Я подошла к старому шкафу тёмного дерева, скрипнув, раскрыла его дверцы. В глубине лежала моя старая одежда – футболки, потёртые джинсы, кожаная куртка в заклёпках, вытертая на локтях.

Я продолжала копаться. На самом дне я нашла большую толстую папку. Раскрыв её, я остолбенела: на меня смотрели картины. Не рисунки, а великолепно выполненные законченные картины. Полузабытые пейзажи, лица людей из иной жизни – я смотрела на это, и слёзы лились из моих глаз. Эти шедевры рисовала я. Не знаю, почему я так решила – я не помнила этого. Но это рисовала я.

Я уткнулась в ворох своей одежды и разразилась рыданиями. Где-то далеко кто-то говорил об ужине. Мне было всё равно. Как недавно у меня выворачивало желудок, так сейчас рыдания выворачивали мне душу. Я выла и кусала вещи, не зная почему. Я лежала, сотрясаясь в конвульсиях, пока у меня внутри снова не наступила пустота. Тут до меня пробился голос Катерины, ласково утешавшей меня и гладившей по голове.

– Ну что случилось? Прошлое вспомнили? А чем настоящее вам плохо? Живёте в роскоши, ничего не делаете, только по соляриям и бутикам ходите. Да на тусовках косточки разминаете.

– Это не моё! – вскричала я. Я вскочила и отбросила её руку. – Я не помню прошлого, но то, – я ткнула за стену в роскошные комнаты. – не моё. Моё вот, – Я нежно прижала к себе ворох старой одежды.

Катерина недоумённо смотрела на меня.

– Наверно на той тусе вы головой ударились или наркоты перенюхали, – Она настороженно встала.

– Не знаю. Не помню, – отмахнулась я, напяливая футболку. Натянув джинсы, я разыскала в шкафу старые кроссовки. – Что там с ужином? Я хочу много мяса и большой торт.

Катерина попятилась, с ужасом глядя на меня.

– А ваша фигура? – севшим голосом спросила она.

– Плевать. Я тут не останусь.

Минуту она смотрела на меня ничего не выражающим взглядом. Затем просияла:

– Я давно этого ждала! Сейчас ты поешь, а потом мы соберём все ценные безделушки и поедем к нашим братьям-шахтёрам. Нам только денег не хватало для борьбы. Теперь с твоей помощью они у нас есть.

– Нет. Я ничего не своего брать не буду. Это не моё, понимаешь? – Я даже не обратила внимания, что она вдруг стала мне «тыкать». Я нырнула в шкаф и вытащила старый местами рваный чемодан на колёсиках. – Ты можешь делать, что хочешь. Но я не возьму из этого дома ничего, что мне не принадлежит, – Я аккуратно сложила в чемодан свои старые вещи, запылённые туфли и папку со своими картинами. Оглядевшись, я схватила ковёр и гобелен.

– Но ты не понимаешь! – Катерина схватила меня за руки. – Нашей партии нужен лидер, лицо, которое известно. Нам нужны деньги для борьбы с засильем олигархов в политике! Ты понимаешь, как много законов принято для их удобства? Как бедствуют учителя и врачи? А тут ты – любовница олигарха, жившая в роскоши, которая отказалась от всего ради простых людей! Ты нам нужна! Твой голос будет услышан!

– Делай, что хочешь, – Я захлопнула чемодан. – Я не хочу ни с кем бороться. Я не хочу драть горло на митингах или ходить с плакатами в толпе. Я хочу просто жить.

Я побежала искать столовую, волоча за собой чемодан.

– А документы? – прокричала мне вслед Катерина. – Они же у него в сейфе!

Я обернулась.

– Я не знаю, кто я и что я. Я не помню своего имени и прошлого. Я родилась сегодня. И плевать мне на документы!

Я села за стол, поставив чемодан рядом. Девушка, что прислуживала за столом, бросала на меня настороженные взгляды. А я ела. Ела и не могла наесться. Я пила простую воду и не могла напиться. Словно после долгого заключения я бросалась не еду, игнорируя столовые приборы.

Наконец, насытившись, я откинулась на спинку стула.

Я оглядела столовую, блеск и роскошь в которой не гармонировали между собой. Оглядела стол с хрусталём, серебром, золотом и фарфором. Нет, это не моё. В моей душе ничего не откликнулось.

Я положила руку на чемодан, и по телу разлилось успокоительное тепло. Я почувствовала радость и свободу. Мне пора.

Я встала из-за стола, как следует вытерев руки и, подхватив чемодан, пошла к выходу. Люди, попадавшиеся мне, как я поняла, прислуга, удивлённо таращились и шарахались от меня. Я вышла за дверь с блаженной улыбкой на лице.

В лифте я, как могла, вытерла лицо от остатков макияжа салфеткой, зажатой в руках.

Выйдя во двор, я пересекла его и чахлый куст, около которого я пришла в себя, и двинулась к дороге, шумевшей за аркой. У меня не было прошлого, не было денег, документов, я не знала, что буду делать дальше и как жить. Я должна бы испытывать ужас от того, что сделала. Но почему-то ужаса не было. Была уверенность, что я поступаю правильно, что всё будет хорошо. Был покой и радость.

Я шла по дороге, волоча за собой чемодан. Редкие машины ехали мне навстречу. А я шла. Шла вперёд, туда, где занимался рассвет. Рассвет моей новой жизни.

ЖЕНЩИНА С ТОПОРОМ

Майкл резко сел на постели, проведя дрожащей рукой по мокрому лбу. Всё тот же кошмар, всё тот же сон. И, главное, проснувшись, он всё ещё видит это женское лицо: гневные глаза, разверстый в безмолвном крике рот и растрёпанные волосы, напоминающие собой сплетённый клубок змей. Как? Почему? Он не знал. Знал лишь, что пока он этого не выяснит, кошмар будет приходить снова и снова. И он снова и снова будет видеть это лицо и отблеск от секиры на нём.

На соседней кровати заворочался его друг. Приоткрыв один глаз, он, сонно, спросил:

– Который час?

Затем, не дождавшись ответа, он медленно протянул руку к тумбочке у кровати и взял часы. Зарождающееся утреннее солнце смутно осветило циферблат.

– Бог мой, Майкл! Четыре утра! Ты мог бы мне дать ещё поспать, чем скакать на кровати!

– Питер, – дрожащими губами произнёс Майкл. – Мне снова снился этот сон.

Питер резко открыл оба глаза.

– По-моему, Майкл, тебе надо к врачу. – Он медленно сел, закутавшись в одеяло. – Нет, я понимаю, ты талантливый художник. Ты пишешь картины в манере, которой не писали уже лет двести-триста. Но каждую ночь будить меня фантазиями, что во сне ты Караваджо, Рембрандт или Реньери – это никуда не годится. Своими сказками ты скоро из меня полиглота сделаешь: каждую ночь какой-то новый язык или наречие. Я просто обалдеваю с тебя. Я историк Древнего мира. Вернее, надеюсь им стать, когда окончу учёбу. Но о твоём Караваджо я знаю даже больше, чем о себе. У тебя прямо мания. Сходи к врачу.

– Я был у него, – тихо сказал Майкл.

– Да ну! К кому же ты ходил?

– Мне посоветовал его знакомый антиквар…

– О, ещё один помешанный!

– Помешанный он или нет, но его бизнес процветает.

– Интересно было бы знать, с чего. Откуда, из каких-таких своих недр он достаёт все те картины, статуэтки, свитки и прочее, о чём потом трубят газеты, а музеи и коллекционеры рвут друг на части, чтобы купить их?