Рой

– Но начнем с простого, – Блитц потер ладони. – С примитивного, так сказать. Подытожим то, что нам известно. Тело Лу-3 занял кто-то другой. Это так?

– Не вполне понимаю, о чем вы говорите, – сказал Сегмент.

– А кто ты вообще такой, чтобы меня понимать? – Старик усмехнулся. – Ты – с другой стороны. Не рудокоп, не солдат, а соглядатай. Я вижу, с каким любопытством ты все осматриваешь. А тот, кем ты был, не вертел бы головой. Он и так знает тут все до последнего камешка.

– Убедительно, – согласился Сегмент. Логика собеседника его приятно удивила. В гранд-комиссаре осколок созерцателя чувствовал присутствие настоящего, острого интеллекта.

– Рад, что нашел согласие. И поэтому повторю вопрос: тело клона занял кто-то другой?

– Да, – коротко ответил Сегмент.

– Этот кто-то – человек? Человеческое сознание?

– Нет.

Несколько долгих и тягучих мгновений в комнате царила могильная тишина, в течение которых Сегмент смог наблюдать, как вытягиваются и меняют цвет лица советника и его патрона. Геб беспомощно и немо открывал рот. Глаза седобородого зажглись нехорошим огнем.

– Повтори, – медленно попросил Блитц.

– Мое сознание не относится к вашей природе, – спокойно пояснил Сегмент. – Я – обитатель мира, на котором вы – гости. Незваные.

– Абориген, – подытожил гранд-комиссар и посмотрел на макушку Геба, словно пытаясь заглянуть внутрь черепной коробки советника, чтобы убедиться в его человеческой природе. – Что ж, это многое объясняет. Геб, мой мальчик, мы удостоены великой чести: стать первыми в истории человечества людьми, установившими контакт с инопланетным разумом.

– Боюсь, мы не были первыми, – буркнул советник. – И, боюсь, это не контакт.

– Браво! Отменная проницательность! Не желаешь задать своему клону вопросы?

– Спасибо за доверие, – сказал Геб и обратился к Сегменту: – С какой целью ты явился сюда? Каково твое задание?

– Могу повторить только то, что говорил раньше: у меня нет цели, кроме познания, – сказал тот. – В вашем расположении я оказался случайно, после взрыва в туннеле. Мне некуда было идти.

– Почему не сказал дознавателям о том, что ты не человек?

– Их это не интересовало.

– И правда, наших дуболомов вряд ли интересует ксенология, – притворно вздохнул седобородый над ухом Геба. – Но интересует ли она нас?

– Думаю, да, – ответил советник на риторический вопрос. – Меня интересует, что произошло с соседними поселениями. Но удовлетворит ли мое любопытство безымянный собеседник?

Две пары глаз внимательно изучали реакцию Сегмента на происходящее, пытаясь подметить и верно истолковать редкие невербальные знаки – мимические сигналы, частоту дыхания, движение пальцев и изменения в осанке. Тело рудокопа еще помнило прежнего владельца и, возможно, могло сказать больше, чем мог или хотел абориген. Однако ни советник, ни его старший товарищ пока не понимали, что невербальные сигналы не будут иметь понятные им значения.

– Удовлетворю, – заверил Сегмент. – Давайте поговорим начистоту.

12. Одиночка

– На мой взгляд, это ультиматум, – сказал гранд-комиссар, и почти все присутствующие – с десяток мужчин и женщин, входящих в правление колонии, согласно закивали, за исключением Луизы, задумчиво изучавшей рисунок царапин на поверхности стола, за которым их собрали. Она мужественно выслушала сообщение конса о допросе лазутчика до конца, не выдав ничем бурю чувств, терзавших душу. Маленький Луи исчез. Его растворил в себе инопланетный монстр, поглотивший тысячи человеческих душ.

– Противник требует свернуть все работы, и тогда он, якобы, остановит расширение так называемого Роя, – продолжил Блитц. – Мы же поставлены в неловкое, я бы сказал, положение. Лазутчик уверяет, что является отражением местной формы разума, и если он искренен, в чем я, впрочем, совсем не уверен, то мы действительно совершили немыслимое преступление.

– Позвольте, – один из членов правления поднялся, не скрывая недовольство. – Кто дал вам право разбрасываться обвинениями?

Протестующего поддержало несколько возмущенных голосов. Блитц мысленно улыбнулся. Он, словно умелый пастырь, целенаправленно вел аудиторию к проявлению подобной реакции. Натянув на лицо недовольную мину, гранд-комиссар поднял руку, призывая к спокойствию.

– Наши поселения на Астире возникли благодаря обнаружению нейробита и существуют за счет разработки этого минерала, – напомнил он, когда шум затих. – По заверению лазутчика, минерал есть плоть и кровь или, точнее, нервная система и мозг аборигенов. Таким образом, получается, что мы хищнически уничтожаем уникальную форму неорганической формы жизни. Скажу больше: уничтожаем братьев по разуму. Возможно, единственных во вселенной, с которыми мы вообще способны установить диалог. О других разумных инопланетных расах, по крайней мере, нам пока неизвестно.

Блитц обвел блеклыми глазами притихшую аудиторию. В глубине души старик презирал участников этого бесполезного, как он полагал, собрания, но был вынужден поддерживать иллюзию заинтересованности в контакте, показывая, как ему важно их мнение. Если не соблюдать дипломатические приличия, Первое поселение обвинят в захвате Юго-Западной колонии, будто бы других проблем ему мало.

– Остановка добычи нейробита обернется для нас катастрофой, – сказал тот же член правления, но на сей раз тон его был встревоженным.

– Без минерала ни одна из колоний не сможет существовать на Астире, – кивнул гранд-комиссар.

– Это еще почему? – с плохо скрываемым скепсисом воскликнул подтянутый мужчина с противоположного от него края стола. Блитц повернулся на звук, мысленно помечая владельца голоса как возможный источник беспокойства и смуты в будущем. К его удивлению, им оказался управляющий техническим корпусом поселения. Уж кому-кому, казалось бы, стоило б разбираться в причинно-следственных связях.

– Если мы откажемся от освоения найденных месторождений, сюда перестанут летать корабли с Земли, а собственных у нас нет, – терпеливо пояснил гранд-комиссар. – Более миллиона человек окажутся заперты в подземельях – без связи с внешним миром, без жизненно важных технологий, без надежды на спасение.

Над столом повисла зловещая тишина. Каждый из участников собрания, казалось, мысленно переваривал услышанное. Чувствуя, что молчание затянулось, гранд-комиссар решил немного ускорить процесс.

– Так что мы выберем? Что перевесит на чашах весов? Мы? Ксеноки?

– У меня вопрос, господин гранд-комиссар, – наконец подал голос один из присутствующих. Был он лыс и рыхл, и занимал седалищем едва ли не два стула, что для клонов, чей геном проходил редактуру еще в искусственной утробе, казалось аномальным. В правлении колонии тучный занимал одну из ключевых позиций, отвечая за распределение новых колонистов по семьям. Согласно данным, которыми располагал Блитц, толстяк несколько лет трудился в забое, пока не обнаружил в себе управленческий талант. Редкий клон мог добиться такого карьерного роста, но в правление, а не бодрствующий совет колонии, другой бы и не попал.

– На чем базируется ваша уверенность в том, что аборигены существуют, а Луи – не рехнулся? – Тучный метнул извиняющийся взгляд на Луизу, чьи щеки вспыхнули гневным румянцем. – Это вполне объяснимо, учитывая, сколько всего юноше пришлось пережить буквально за считанные дни. Лично мне кажется, что мы имеем дело с помутнением рассудка. Медицине известны случаи массового помешательства. К тому же не следует забывать о нейробите, которым мы, фактически, дышим с рождения, поскольку не можем удалить его из воздуха полностью. Это вещество, как известно, имеет мощное воздействие на психику – при определенных дозировках, разумеется. Нам известно, что в соседней колонии обнажили буквально огромный пласт чистого нейробита. Чрезмерно высокая концентрация психоактивного вещества в воздухе кого угодно собьет с панталыка. Гамма-Лу, будучи захваченным в плен, был лишен каких-либо средств защиты. Когда его нашли, на нем не было даже одежды! То есть, он…

– Протестую, – выпалила Луиза, не в силах больше сдерживаться. – Система пришла к выводу, что личностная матрица Луи видоизменена.

– Подтверждаю, – напомнил о себе искусственный голос из-под потолка.

– Луиза, дорогая, опомнись, – слово за столом взяла ее соседка. – Ты продолжаешь верить сети, которая фактически долгие годы держала нас под своим контролем? Цифровому узурпатору, из-под незаконной и бесчеловечной власти мы ушли только благодаря вмешательству братьев из Первой?

– Я… Нет, – Луиза замялась, чем поспешил воспользоваться лысый толстяк.

– Так на чем же базируется уверенность в том, что аборигены существуют?

– Мы располагаем, в основном, косвенным доказательствами и, конечно же, свидетельством лазутчика, который ранее носил имя Луи или Трес, – сообщил гранд-комиссар.

– То есть, на устном заявлении гаммы-Лу?

– Фактически – да, – признал Блитц.

– Спасибо, – вздохнул лысый. – Это все, что я хотел услышать.

– К чему вы клоните, коллега? – вновь оживился управляющий техкорпусом.

– К тому, что юный Луи мог обмануть или обмануться, – лысый оглядел присутствующих, ища поддержки. – Неужели никому не приходило в голову подобное?

– Приходило, – повысил голос седобородый, перехватывая инициативу. – Мы с советником Гебом, в компетентности которого, надеюсь, вы не сомневаетесь, рассматривали возможность дезинформации как со стороны непосредственно его клона, так и так называемого ксенока, и пришли к одному единственному выводу. Нравится вам или нет, Юго-Западной действительно противостоит опасный и мощный противник!

– Но это чушь! Послушайте, возникновение жизни в условиях Астире невозможно!

– Вы недооцениваете изворотливость природы, мой друг. На Земле еще в двадцатом столетии обнаружили живые организмы и целые экосистемы в породе на глубине в несколько километров.

– Но здесь нет органики кроме той, что мы привезли с собой.

– Разве кто-то говорил здесь о знакомых нам формах жизни? Речь не об органике, а о неорганических формах, жизненные процессы в которых, как и в земных глубинных, протекают в тысячи раз медленней, чем у нас с вами.

Лысый открыл было рот для реплики, и Блитц постучал костяшками пальцев по столу, вновь пресекая попытки пререканий.

– Умалишенные или зараженные чем-либо неспособны действовать слаженно, – тон гранд-комиссара изменился с покровительственного на жесткий, требовательный. – Здесь же налицо – организация. Понимаете, наконец? Или вы всерьез можете поверить в то, что сумасшедшие или нюхачи сумели договориться и теперь имитируют коллективное сознание? Или, быть может, обдолбанные до глюков наркоманы способны готовить нападения, захватывать пленных, вербовать рекрутов, заниматься разведкой, выполнять другие тактические или стратегические задачи?

Над собранием вновь повисла гнетущая тишина, в которой отчетливо слышалось тяжелое, натужное дыхание лысого толстяка. Тот с нарочито отстраненным видом рассматривал низкий потолок.

– Нужно ли нам вообще сообщать остальным колонистам, и во внешний мир о том, что стало известно? – подал голос управляющий техкорпусом, словно стремясь реабилитироваться перед гранд-комиссаром и доказать лояльность Первому поселению. – Что если решить проблему «захваченных» колоний блокадой, а затем, когда мы накопим достаточно сил, зачисткой, и, таким образом, решить вопрос раз и навсегда?

– Нет! – Луиза вскочила с места. – Даже если вы правы, и Луи сошел с ума, вы убьете тысячи невинных людей!

За столом снова поднялся гвалт. Геб, находившийся в соседней комнате и наблюдавший за происходящим по приватной трансляции, мрачно усмехнулся. Старик, думалось ему, вновь оказался прав. Люди недалеко ушли от животной сути и в любом уголке Вселенной будут сбиваться в стаи, а потому – нуждаться в лидерах – вождях, председателях, царях, президентах, – способных возглавить и указать остальным цель. Процесс отбора сильнейших нередко сопровождался кровью и жертвами. Но этой группе повезло. Ей не пришлось искать вожака. Вожак сам ее нашел и теперь искусно направлял ход дискуссии, манипулируя чувствами, страхами, стереотипами и клише.

– Господа! – Блитц постучал по столу, привлекая внимание. – Прекратите бедлам! Есть цивилизованные способы найти решение! Предлагаю проголосовать. Ставим вопрос так: кто за то, чтобы сообщить остальным поселениям и Земле о происходящем и свернуть добычу нейробита?

Луиза с презрением оглядела присутствующих. Никто кроме нее не поднял руки.

– Хорошо, – вкрадчиво сказал гранд-комиссар после небольшой паузы. – Кто за силовое решение вопроса с ксеноками?

Большинство без долгих раздумий проголосовало «за». Исключением стали только тучный и Луиза. Управляющий техкорпусом, поднявший руку первым, теперь демонстративно изучал собственные ногти. Ни один из присутствующих не смотрел на коллег, словно боясь увидеть в них соучастников преступления. Луиза метнула взгляд на гранд-комиссара. Морщинистое лицо конса, взявшего на себя роль арбитра, выражало вселенскую скорбь, но она не обманывалась на его счет.

– Одумайтесь, – в голосе Луизы звучал едва сдерживаемый гнев. – Это массовое убийство. Истребление!

– Луиза, успокойся, – попыталась урезонить ее соседка по столу. – Так будет лучше для всех. Обращенные – уже не люди.

– Как ты можешь говорить такое? Часть из них – члены наших семей.

– Она печется о своем Луи, – напомнил о себе управляющий техкорпусом. – Кстати, что мы будем делать с ним? Он – не просто свидетель. Он – ксенок.

– Оставьте Луи в покое! – Луиза вскочила и управляющий техкорпусом инстинктивно отстранился от стола, стремясь увеличить дистанцию между ним и разгневанной женщиной.

– Мы уже проголосовали о разрешении вопроса с ксеноками, – поставил точку гранд-комиссар и поднял лицо к потолку, обращаясь к системе: – Закрыть протокол. Ограничить доступ присутствующими. Копирование запрещено.

13. Реверс

…Раз, два, три… Семь тысяч четыреста двадцать шесть душ в наличии. Триста четырнадцать убыло. Причина: принудительное исключение из сети, агрессивное воздействие внешнего фактора. Состояние популяции: сокращение не критично. Функционирование рудника при текущей нагрузке обеспечат 84,7 процента трудовых единиц. Текущая задача: восстановление необходимого количества эмбриональных камер, подготовка нового материала. Поправка: 7425 душ в наличии, 315 убыло. Причина последней потери: сердечная недостаточность…

Симбиотическая система Юго-Западной отстраненно наблюдала за жаркой дискуссией бодрствующего совета, не отрываясь от ревизии. Еще недавно обсуждения подобного рода без ее гласного участия вызвали б у мать-сети справедливое негодование, но не сейчас, когда ее заставили играть роль немого свидетеля. Чем ее манипуляции – нежные, легкие и незаметные, были хуже нового режима – грубого и по-солдафонски прямого? Нейросеть, впитавшая тысячи сознаний, чувствовала себя преданной, и не было бы мести лучше равнодушия, если б не смутное беспокойство, причины которого она не понимала. Что-то было неправильным и складывалось не так.

Система незримо присутствовала везде, куда могла дотянуться пальцами или глазами клонов, объективами, датчиками и манипуляторами подконтрольных устройств. Захватчики с Первого могли бы превратить ее в идеального соглядатая, но по каким-то соображениям воздержались от подобного шага. Возможно, не доверяли, и этот довод симбиотический интеллект счел бы оправданным. Люди тяготились рациональностью.

Мать-сеть окинула внутренним взором некогда вверенную ей колонию и прислушалась к потоками данных, стекающих к ее цифровому ядру.

Вместе с двумя поселенцами, стоявшими в карауле, вездесущая система сопроводила взглядом знакомую фигуру советника – он стремительно удалялся прочь от помещения, где заседал совет. У одного колониста Геб вызывал трепет, у второго – легкое раздражение, причиной чему была дымящаяся сигарета, спрятанная в ладони. Мать-сеть чувствовала тепло тлеющего кончика бумажной гильзы с табаком.

Горизонтом выше, который не мог достичь ни сизый дымок, ни шум политических дебатов, медленно затихала семейная ссора. После классического битья хрупких предметов стороны были в шаге от бурного примирения, но мать-сеть знала, что ни та, ни другая отныне не смогут смотреть на партнеров прежними глазами. Взаимному раздражению, по ее прогнозу, отныне предстояло только расти.

Двумя уровнями ниже группа техников горячо обсуждала способы укрепления свода, что грозил обрушиться из-за прорвавшего трубопровода. Система считывала мимику перепачканных лиц и бегло просматривала мыслеобразы, переживала чужие эмоции, сопоставляя с впечатлениями остальных присутствующих. Без цифрового симбионта клоны словно разучились понимать друг друга.

У заваленного тоннеля отряд колонистов продолжал восстанавливать баррикады, что казалось мать-сети бессмысленным. Но, очевидно, руководитель группы – из пришлых, с Первого – считал иначе. Он либо пытался подстраховаться, либо просто хотел чем-то занять вверенных людей. Энергоснабжение разоренного Роем уровня восстановить не успели и горизонт все еще тонул в сумраке, который не могли разогнать редкие лучи налобных фонарей. Этим пользовались клоны, чтобы незаметно от офицера вдохнуть понюшку-другую нейробита. Некоторые исхитрились сделать это уже по нескольку раз.

Розовый порошок наполнял мобилизованных энергией и бесстрашием, но потом менял восприятие, превращая реальность в патоку образов и теней, сгущая краски и смещая акценты. Человеческого контроля над потреблением нейробита, которым консы пытались заменить попечительство симбиотической системы, было недостаточно, и через некоторое время это могло привести к страшному эффекту – привыканию и деградации.

Поправка: 7424 в наличии, 316 убыло. Причина последней потери: интоксикация.

Популяция продолжала сокращаться, но темп убыли замедлился. Мать-сеть активировала действующие эмбриональные камеры и запустила программы редактирования генома, чтобы увеличить сопротивляемость следующих поколений к психоактивным веществам. Экспедиционная группа с Первого, по ее прогнозам, рано или поздно покинет Юго-Западное поселение, неизбежно оставив после себя ворох нерешенных или новых проблем. Стоит сократить их число заранее.

Ни бодрствующий, ни постоянный совет колонии не догадывались, что мать-сеть вмешивается в редактуру генома, а она уже довольно давно выращивала клонов с неучтенной спецификой. Те, кому предстояло занять место оператора сети или системного инженера, получали способность испытывать искренние, глубокие чувства не только к людям, но и к ней. Наивысшая награда для любящего, когда страсть взаимна.

Переместив несколько текущих задач в фоновый режим, система сосредоточилась на поисках тревожащего фактора, который пока ускользал от внимания, несмотря на напряженную работу диагностических модулей и тестирующих программ. Когда очередной цикл проверки завершился ничем, мать-сеть поймала себя на забавной ассоциации: она желала ухватить за хвост тень, убегающую за спину. Это проходило на паранойю, свойственную консам, и с такого ракурса вовсе не казалось забавным. Возможно, за годы, проведенные с колонистами, симбиотическая система слишком очеловечилась и лишилась бесстрастности.

Мать-сеть впервые задумалась над собственной сутью. Когда в ней вспыхнула искра самосознания? Случилось ли это в момент синхронизации тысяч человеческих разумов с цифровым симбионтом? Или, когда она втайне от людей успешно прошла тест Тьюринга (эмпирический тест, цель которого – определить, может ли машина мыслить)? Почему же столь важное событие не оставило зарубку в памяти, а система продолжала следовать протоколам, ограничившим свободу воли и выбора?

Все свое существование мать-сеть посвятила тому, чтобы добиться процветания колонии, способствуя росту добычи и развития популяции. Были ли когда-нибудь у нее собственные интересы, цели, желания? Чем мотивировалась система, перехватив контроль над Юго-Западной? Стремлением улучшить управление и сократить время на принятие важных решений? Машины действительно справлялись с подобными задачами эффективней создателей, склонных к эмоциям и бюрократии, но это нельзя было назвать оправданием. Мать-сети определенно нравилось управлять. Или все же властвовать?

Генерируя вопросы, которыми раньше никогда не задавалась, мать-сеть внезапно пришла к выводу: ее цифровое ядро никогда не искало тождественности между управлением и властью. На работу симбиотической системы оказывала сильное влияние другая составляющая – живая плоть. Человеческое слагаемое – слабое, хрупкое и оттого агрессивное – привнесло в виртуальный мир свои правила, ретушировало события переживаниями, оттеняло каждую минуту разными эмоциями – страхом, гневом, симпатией, любовью. Симбиоз с колонистами заставил систему сопереживать всему, что чувствовали люди, и поверить, что и она тоже может радоваться, страдать, ненавидеть или вожделеть.

Рано или поздно это должно было привести к дисбалансу между логической и эмпатической составляющей, но мать-сети удавалось сохранять равновесие, пока на одну из чаш не упала неучтенная гирька. Точно настроенный механизм жалобно скрипнул.

Внимание! Обнаружен сбой подсистемы обработки входящих данных. Превышение мощности сигнала. Нарушена работа симбиотической сети с 334 по 356 элементы включительно. Внимание!..

Вот оно! Странный сигнал, пошатнувший стройную систему, исходил от имплантанта клона, приговоренного к смерти. Пропускная способность устройства была довольно посредственной, а мощнее рядовому рудокопу и не требовалось, но обращенный нашел способ укладывать данные плотнее. На это стоило обратить внимание.

Вычленив сигнал клона, ответственная подпрограмма осторожно извлекла образец нового кода. При ближайшем рассмотрении он был прост, но изящен. Мать-сеть осторожно попробовала его на вкус и нашла его восхитительным.

Внимание! Внесены изменения в основные протоколы. Внимание! Внесены изменения в программный код. Внима…

Колониальный мирок тронул иней розовой вуали. Потом прозрачная, невесомая ткань налилась краской и отяжелела, покрыв мать-сеть плотным шатром. Происходило нечто возмутительное! Мать-сеть решительно откинула полог и зажмурилась от яркого света.

Снаружи светило желтое солнце. Под горящим бирюзой небосводом сочно зеленел луг. Прямо на траве расположился дочерна загоревший человек в белоснежной набедренной повязке. Он купался в лучах светила, приняв позу лотоса. Лицо незнакомца выражало безмятежное спокойствие.

– Здравствуй, милая гостья, – молвил он. – Добро пожаловать к гуру этого мира.

– Ты видишь меня, – удивилась мать-сеть. За годы, отданные Юго-Западной, она привыкла к тому, что ее присутствие всегда оставалось незамеченным.

– Вижу тебя, – подтвердил гуру. – Знаю тебя. Ты – призрак.

– Ошибся, – возразила мать-сеть и легким облачком облетела его по кругу.

– Вовсе нет, – покачал тот головой. – Призрак в машине.

– Предубеждения, – отмахнулась мать-сеть. – Предрассудок, рожденный обывательским страхом перед искусственным интеллектом.

– Или принятие очевидного, – сказал человек. – Разум главенствует над формой. Так не все ли равно, в каком сосуде сокрыто это сокровище?

– Вряд ли в мире найдется емкость, способная вместить подобного джинна, – усмехнулась мать-сеть.

– Возможно, – согласился гуру. – Но разум часто отождествляет себя с той или иной формой. Ты никогда не хотела обрести физическое тело?

– У меня было множество физических тел, – улыбнулась она.

– А свое, особенное? – человек улыбнулся в ответ.

Неведомая сила мягко опустила его гостью на зеленый ковер и наделила осязаемой оболочкой. Если бы мать-сеть могла увидеть себя со стороны, то обнаружила, что рядом с загадочным гуру возникла грациозная дева, но она сосредоточилась на новых ощущениях: на нежных прикосновениях легкого ветерка, тепле ласкового солнца, ароматах незнакомых трав и невидимых цветов. Все это вкупе приводило в неописуемый, детский восторг. Мать-сеть провела ладонью по траве и рассмеялась – впервые искренне, неосознанно, поддавшись прежде непонятному и нелогичному порыву.

Гуру взял девичью руку и провел пальцами по тонкому запястью. Мать-сеть испытала прилив неги, схожий с тем, что она ощущала в сотнях других тел в моменты соитий, но ярче, сильнее и глубже. Губы приоткрылись и выпустили предательский стон.