скачать книгу бесплатно
– Не забудь выдать чистые полотенца официанту, – напомнила ключнице, уже повернувшись к двери, легко вздохнула, подводя итог кухонному разговору: «Глаз, да глаз нужен! А иначе, не уследишь за всеми-то», – и с чувством исполненного долга вышла из кухни, остановившись на крыльце. «Кажется, всё на сегодня! А сейчас – к детям и на речку», – расслабленно думала она, подставляя лицо ласковым вздохам ветра и с удовольствием оглядываясь вокруг.
Влажная от дождя земля и трава уже успела подсохнуть. Щедрое солнце припекало, обещая по-летнему жаркий день. «А если Бармасов прав, и лето будет засушливым….», – озабоченно подумала Ольга.
И тут же подняла голову, взволнованно вглядевшись в высокое прозрачное небо. Там нежно курлыча, летел стройный журавлиный клин. Залюбовавшись, Ольга непроизвольно расстегнула легкую домашнюю душегрейку и готова была уже и совсем её скинуть с нагретых солнцем плеч. Но подумав, что нести в руках – неудобно, хотя идти-то недалеко, да и пар костей не ломит, – оставила на плечах.
Поднебесное и призывное курлыканье далеких летящих журавлей перебивалось деловитым квохтаньем домашней птицы, гуляющей по двору. Разноцветным курам не было дела до прекрасных и гордо летящих высоко в небесах собратьев. Хохлатки радостно копошились возле курятника, громко и глупо кудахтали, подбирая с земли найденный корм. Возле них взад и вперед важно и горделиво вышагивал красный с золотым, петух.
Хозяйка посмотрела на бренную дышащую весной и паром, землю под своими ногами и принялась любоваться зеленой пробивающейся травкой. Потом перевела взор на вольно разгуливающих по двору кур. Но почему-то, вместо возвышенных чувств, навеянных призывным курлыканьем журавлей и радостным квохтаньем собственных красавиц- хохлаток и гордой осанкой красавца петуха по прозвищу Патриций, неожиданно вспомнила, что не спросила давеча у ключницы, сколько, же та потратила денег на приправу и соль за прошлую неделю? И сколько еще было продано за прошлую неделю яиц? «А ведь, прекрасно знала, растяпа ты этакая! – пожурила она самое себя, – зачем же смотрела за воскресенье отчет? И сколько денежных издержек на то пошло – не записала. Вот уж точно, растяпа! Сама же и виновата! – пожурила она саму себя, – и не забыть бы ещё завтра все испросить, да записать!»
Она нахмурила брови и проверила, лежит ли в её кармане тетрадка с карандашом? Вынула золотые часы и взглянула на циферблат. Стрелки показывали уже десять часов. «Вроде, рано. А дел-то как много еще. Загляну пока что во флигель. Время есть,» – подумала она, опуская голову вниз, и уже позабыв про летящий в небесах далекий и прекрасный журавлиный клин.
Пока она раздумывала, куры, зная, что она может принести что-то вкусненькое, уже встрепенулись. И белокрылая, самая бойкая, растопырив крылья и расталкивая остальных, первой подбежала к ней. Ольга Андреевна засмеялась и достала из кармана горстку семечек. Протянула к курице ладонь. Та склонила головку и бочком, бочком…, да как клюнет! «Ко-ко-ко… и начала клевать прямо с ладони. За ней и другая, коричневая, подбежала к хозяйке. Прыгнув на белую, сбила ту с ног. Индюки, увидев, с другого края птичьего двора, поспешили к хозяйке. «Улю-лю, укуг-лю-лю…» – клекотал самый большой. Ну, Ольга Андреевна и ему насыпала на землю семечек. Индюк стал клевать. Но тут на него накинулись другие куры, утки и гуси, чуть не затоптали беднягу.
– А, ну кыш! – скомандовала птице Ольга Андреевна и пошла дальше осматривать владения.
Войдя в темные и широкие сени старого флигеля, в котором слабо пахло кислой плесенью и старым рассохшимся деревом, Ольга Андреевна, в который раз поморщившись от этого запаха, решила назавтра опять велеть ключнице, чтобы та поставила здесь девиц отмывать полы, стены и стирать на реке все до единого половика и коврика.
Она остановилась возле темной и маленькой кладовой комнатушки в самом углу, под лестницей, ведущей на второй этаж. В кладовке этой, стоя к ней широким задом и кряхтя, возле полок с бельем копошилась ее любимая старая нянюшка Акулина Саввишна. Расспросив нянюшку и узнав, что та смотрит белье на предмет починки, Ольга Андреевна, вспомнила: что у старой няни стало уже совсем плохое зрение, и она может случайно проглядеть любую дыру на белье. Поэтому, решительно взяв из старческих дрожащих рук свечку, велела старушке вытаскивать белье и складывать его перед ней на стульях. Покорно послушавшись, хозяйки, нянюшка, кряхтя, принялась вытаскивать с полок белье и раскладывать перед барыней на стульях и табуретках. Она кряхтела и бранила на Авдотью, не переставая, однако, доставать сложенное аккуратными стопками белье и показывать хозяйке, чтобы ты выбирала, какие простыни и пододеяльники нуждаются в срочной починке или замене.
– Да, что же это за дела такие творятся! – она устала слушать ворчание Акулины Саввишны, – кряхтишь и кряхтишь. Сейчас позову Дуняшу, пускай за тебя белье разберёт! А ты иди и ложись на полати, кряхти, коли так хочется! Только потом, сделай милость, не подходи больше и не жалуйся, что я от хозяйства тебя отлучила, – высказала она, чувствуя, как в душе «сердито вскипает самовар».
– Что ты, доченька! О чём толкуешь, голубушка. Или я прогневала тебя? За что на старуху осерчала, милушка моя? Я со всем могу управиться! Это я так, решила себя подбодрить немножечко, а то и скучно мне тут одной-то. Сейчас посижу немножко, отдохну, а потом и примусь, – переполошилась старушка, почувствовав, что настроение у ее любимицы переменилось, и её и впрямь из жалости могут отстранить от любых домашних дел. А без дела Акулина Саввишна сидеть не могла. Высказавшись, старушка обиженно замолчала. Однако, её дрожащие от слабости худые руки задвигались уже с большей скоростью.
Наконец, и с бельем тоже было покончено. Велев нянюшке отдать прохудившееся белье в починку девушкам, а, то постельное, что совсем показалось ей изношенным, раздать девушкам, а сама достала из кармана платья заветную бухгалтерскую тетрадочку с карандашом и сделала пометку о покупке на ярмарке еще десяти комплектов постельного белья.
3
Белый с синей каймой тюль слабо колыхался на окне от легкого сквозняка. Когда Ольга вошла в уютную и залитую солнечным светом детскую горницу, настенная кукушка только- только успела звонко прокуковать половину одиннадцатого утра и спрятаться в домике. И радостно сделалось на душе у Ольги от того, что за утро так много полезных и нужных дел ей переделано. И переделаны они были все хорошо.
Дочери не спали. Вставать им не хотелось, и потому обе лежали на своих узких кроватях, с высокими резными изголовьями, нежась под теплыми одеялами.
Старшая дочь Наталья, облокотившись на локоть, сосредоточенно читала очередной том Диккенса, а младшая Таня широко зевала и вслух считала на окошке ползающих мух.
Возле кроватей стояло по стулу, с аккуратной стопкой сложенного и выглаженного горничной свежего белья на день и чистых чулочек, приготовленных заранее на день. На высоких спинках висели аккуратно расправленные нарядные светлые платья и шляпки с атласными лентами.
Увидев мать, Наташа первая порывисто вскочила с постели. Ее книжка стремительно полетела на пол. В одной ночной рубашке, босой она подбежала к матери и крепко прижалась к ней:
– Вот здорово! Наконец, хоть кто-то в это утро к нам зашел. А то Дуни не дождешься! M-l Bangui тоже заглянула один разочек и куда-то пропала! – выпалила она скороговоркой и продолжила, – ты помоги мне, мамочка, пожалуйста, одеться! – требовательно попросила она мать.
– Ах, ты боже мой! Я- то тебе помогу. А что же сама? Глянь, доченька! Какое сегодня славное утро на дворе! Смотри, как ясное солнышко земле и всякому доброму человеку радуется! Оттого и светит ярко! – с ласковой улыбкой проговорила мать, гладя Наташу по голове.
– Ох, мамочка! Какая же ты, однако, выдумщица! Солнце светит, потому что оно наше светило и не может не светить. Таков закон природы и Коперника! – весело добавила Наташа.
Она отбежала от матери, быстро схватила висящие на стуле беленькие чулочки, уселась и принялась торопливо их натягивать и пристегивать к кружевным резинкам. Наташа была бойкая четырнадцатилетняя гимназистка, закончившая третий класс частной московской гимназии. Она была похожа на мать. Однако, несмотря на то, что глаза у нее были такого же теплого карего оттенка, как и у матери, разрез Наташиных глаз, в отличие от материнских, был миндалевидным. И это было самое удивительное в ее детском лице. Ни у кого в семье не было такого необычайного разреза глаз. Ольга Андреевна составила себе и мужу генеалогическое дерево, но миндалевидного разреза глаз, ни у кого не обнаружила. Так и осталось для них загадкой, почему матушка-природа, так вдруг, наградила их старшую Наташу такими глазами. За столь необычную черту, Ольга Андреевна в шутку называла старшую дочь «египетским сфинксом». Но, конечно же, Наташа не была никаким «египетским сфинксом», она была бойким подростком, как и младшая сестра и обещала стать такой же изящной красавицей, как и мать.
– Подожди, Наташа, не спеши, – остановила ее Ольга, – вы и без Маруси и без Дуняши должны сами себя обуть и одеть. Смотри вот сюда. Видишь, вот здесь ты чулочек совсем перекрутила. Сними его вновь. Расправь пяточку и снова надень. Чтобы было аккуратно, мать осторожно расстегнула ей чулочную застежку. Чулочки были беленькие нитяные, могли порваться от любого неловкого движения.
– А мне, мамочка, поможешь одеться? – Раздался взволнованный и звонкий голос младшей дочери. Таня приподняла голову с подушки и с интересом наблюдала за ловкими движениями матери, застегивающей пуговицы на платье сестры.
– Нет! Это моя мамочка! И она только мне помогает! Она – моя мамочка! Не твоя, – быстро ответила вместо матери Наташа и высунула свой маленький озорной язычок, передразнивая сестричку. Потом, лукаво взглянула на нее снизу вверх, и еще крепче обхватила мать руками за талию, зарывшись лицом в ее платье. Ольга Андреевна ласково погладила прильнувшую детскую голову.
– Перестань, – мягко и укоризненно сказала она, – Что за странный спор ты затеяла? Не нужно дразнить сестренку. Я ваша общая мама, и люблю вас одинаково. Давай помогу, – обернулась она к младшей дочери, – вставай! Наташа, тебя опередила, – и мать ласково потрепала Наташу по мягким светлым волосам. Потом легонько оттолкнула от себя.
– Найди Марусю и скажи, где она. Я ей велела зайти к вам. Куда она подевалась?
– Иди ко мне, – поманила мать пальцем Таню, продолжающую нежиться в постели и до слез широко зевать, – пора одеваться! Сейчас поедим и пойдем в лес. Наберем сныти, крапивы. Пускай Глафира научит вас сегодня лепить «зеленые» пирожки.
«Зелеными» пироги именовались, потому, что начинка их состояла из зеленого лука, посаженного под зиму, молодой крапивы и сныти, мелко нарезанных вареных яиц.
– Вот, здорово! – завопила Таня, – Давно я в лесу не была! Забыла, как там все. Мама, а мы зайца увидим? Папа обещал взять меня на охоту, – скороговоркой выпалила Таня и мечтательно зажмурилась от избытка чувств.
– Папа много чего обещает, но ему некогда. А тебе все надо много и сразу. Ну, так не бывает. Хотя, может, и увидим какую зверушку в лесу.… Можно на рыбалку сходить. Ночью Савелий рыбы много принес. Глаша ее уже посолила. Высохнет, будете грызть воблу, – спокойно отозвалась мать. Стараясь говорить медленно, чтобы Таня и сама не спешила при разговоре, она ласково поправила на ее плечах платье.
– Ой, ой…, больно, – завопила Таня, притоптывая на месте ногой от нетерпения и стараясь поскорей вырваться из материнских рук, больно затянувших ей волосы.
Дома, в Москве, мать никогда не разрешала своим дочкам есть много воблы. И хотя Иван подшучивал над женой из-за того, что она считала, что от вяленой рыбы дурно будет пахнуть одежда и руки детей. Гимназисткам нельзя пахнуть вяленой рыбой, будто они только что отошли от рыбного прилавка.
– Вот и поешь вяленой рыбки на кухне, как она будет готова. По двору с рыбкой в руках и вовсе ходить не следует. Так-то не подобает вести себя воспитанной барышне! – отозвалась мать.
В этот момент, в дверь заглянуло хитрое и довольное Наташино лицо. Она улыбалась во весь рот:
– Представляешь, мамочка! Наша Маруся спит! Сидит возле лимонного дерева с книжкой и сопит, – проговорила она.
Потом заговорщически приставила палец к губам:
– Если хотите ее повидать, то придется ступать на цыпочках, чтоб ее не разбудить.
– Ох, уж эта m-l Bangui! Что с ней стряслось? На нее непохоже. Странно, что я прошла мимо и даже не заметила ее, – удивленно проговорила Ольга Андреевна и покачала головой, – признавайтесь, что вы с ней сделали?
– Ничего, – бойко отозвалась Таня, – вчера, когда ты нас прогнала днем с чердака, она, как всегда с нами потом занималась чтением и гуляла. А вечером мы легли спать. И Маруся читала на ночь сказки.
– И всё? – подозрительно переспросила их мать.
– Конечно все, мамочка, – почти одновременно ответили девочки, хитро переглянувшись между собой. Только зря они думали, что мать не заметит их движения. Мать заметила, но вида не подала. Ничего. Скоро и так все вскроется. Все равно их хитрости и шалости скоро станут ей все известные!
– Вот что. Я решила к вам еще одну девицу приставить, чтобы она смотрела за вами на прогулках. Работы по хозяйству много, отец занят фабрикой.
– А кто эта девица? – заблестели глаза у Тани.
– Даша Бармасова, – ответила мать. Она внимательно наблюдала за дочками, желая понять, как они отнесутся к такой новости.
– Я ее знаю, – откликнулась Таня, – она веселая с нами, и всегда такая затейница. Сказки знает и загадки.
Наташа безразлично отнеслась к решению матери и отвернулась. Что же касается, Тани, то та была искренне рада и даже прихлопнула в ладоши.
– Ну вот. Теперь вы все знаете. А сейчас – быстро на улицу умываться! – велела им мать, – и ждите в сенях француженку. Я ее к вам пришлю. Как заплетет вам косы, придете ко мне в столовую. А я поищу m-l Bangui. Что с ней, не пойму! – озабоченно проговорила Ольга Андреевна и пошла впереди дочерей.
4
Прошло три дня.
Но свой поход на чердак, когда их мать, услышав на чердаке оглушительный грохот падающего сундука и топот чьих-то ног, смешавшийся с шумом внезапно начавшегося сильного ливня, схватила с лавки заготовленную для подобных случаев, а больше для испуга, хворостину, полезла за ними на чердак, не давал девочкам покоя. И после того памятного случая, они каждый вечер возбужденно обсуждали увиденное на чердаке.
Поздним вечером, уже после ужина сестры прошли в свою горницу, и Маруся велела им раздеваться. Строго поджав губы, француженка пожелала воспитанницам доброй ночи и, подтолкнув к кроватям, перекрестила на ночь. Решив, что на этом все ее заботы на сегодня закончились, она вздохнула облегчением и направилась в свою комнату.
– Как думаешь, у нас на чердаке есть нечистая сила? – спросила Наташа сестру, дождавшись ухода француженки и расплетая свою русую косу.
Она готовилась ко сну и восседала на кровати, будто турецкий паша, поджав под себя ноги. И оттуда с любопытством поглядывала на Таню, спрятавшуюся под одеялом.
Свеча медленно и тихо догорала в подсвечнике, стоящем на подоконнике. Через приоткрытое окошко из парка в детскую доносилось хорошо знакомое юным барышням с раннего детства, громкое и умиротворенное кваканье лягушек, живущих в пруду. Только- только пролился сильный весенний дождь, и лягушки, наверно, по этой причине квакали особенно красиво и громко.
Впереди у сестер было почти три месяца летнего отдыха. И Наташе казалось, что не может быть ничего лучше, чем лежать вечером на кровати и слушать через раскрытое окно знакомые с раннего детства звуки. Чистый весенний деревенский воздух наполнял ее душу странным волнением, он будоражил и звал девочку к «приключениям». Но без участия младшей сестры приключения не могли состояться. И Наташа решила подговорить Таню принять в них участие.
Сестры были весьма изобретательны на различные выдумки и забавы. Мать уже давно разрешила им вольно вести себя в деревне, и бывать всюду, где их душеньке заблагорассудится. И девочки пользовались своим разрешением в полную силу.
Здесь, в деревне, им принадлежали два загадочных чердака, один – в старом дедовом флигеле, другой – в доме. И тот, и другой чердак уже давно казались им самыми настоящими сокровищницами: столько там было интересных вещей. И хотя оба, пахнущих старой пылью и сеном, чердака уже давно были изучены девочками до мельчайших подробностей, скрипучие чердаки продолжали их еще манить.
– Что ты? Свят, свят, – как-то смешно и по-старушечьи, быстро отозвалась Таня и перекрестила себя, Наташу, заодно дверь, окна и углы полутемной комнаты.
– А что ты спрашиваешь? Вот наша Дуняша после супрядок (деревенских посиделок) всем дворовым и Глафире всякое разное сказывала. Ты от нее услышала? – спросила она у сестры.
– От нее, – раздался ответ, – еще и Глафира много чего слышала и рассказывала. И знаешь, что?
– Что? Говори уж, – отозвалась Таня.
– Глафира еще слышала, как в углу в чулане кто-то страшно возился. А в чердачном оконце она со двора видела, как чья-то белая тень мелькает. Страсть-то какая! Представляешь, Таня, у нас в доме водится призрак! Может быть, это дух нашего дедушки или прадедушки? – округлив глаза, воскликнула Наташа и прижала руки к груди. Глаза ее блестели от возбуждения. Голос взволнованно дрожал.
– Знаешь, что я решила: раз этот дух у нас завелся, то может место в доме, такое есть, где он живет? И самое подходящее место для него – это наш чердак! Мы его оттуда, если захотим, можем даже прогнать с помощью специальных молитв и заговоров. Мы там сегодня с тобой были, а ничего не заметили. Хотя, если это дух нашего дедушки, то может и не стоит его прогонять? А уж бояться его и подавно не стоит? – стараясь казаться храброй, спросила она.
– Вряд ли, это дух нашего дедушки. Он, ведь, умер в Москве. – Резонно заметила Таня. – С чего бы ему на старое место возвращаться? Нет. Это чей-то другой дух. Но днем его на чердаке точно не бывает. Он может быть там только ночью. Он, наверное, выходит по ночам на наш чердак, потом спускается вниз и осматривает весь дом! И даже заглядывает по очереди во все комнаты, попадающиеся ему на пути! Слышишь? За дверью кто-то уже стоит! – Тане и самой отчего-то сделалось страшно, и она накрылась одеялом с головой.
Наташа округлившимися от страха глазами посмотрела вначале на спрятавшуюся сестренку, потом на дверь. Потом тихонько позвала ее:
– Тань! А… Тань…. Вылези, мне страшно.
– Ну, ты же не одна, – Танина голова высунулась из-под одеяла. На лице сияла веселая улыбка, – я же с тобой. Вот видишь, как ты сама на себя страх наводишь. И меня пугаешь, – сокрушенно вздохнула она, постепенно осваиваясь с их страшным разговором о таинственных духах, живущих в доме.
– Нечисть любит сырость и темноту. О ней и говорить-то страшно, не то что идти искать! – спокойно подытожила она страшный разговор и, махнув на сестру рукой, широко и сладко зевнула, собираясь спать.
Ее глаза уже закрывались, очень хотелось спать. Прошедший день оказался для нее насыщенным всевозможными событиями. И сейчас, когда усталая Танина голова, наконец-то, оказалась на такой любимой, знакомой и мягкой подушке, ей хотелось только одного – не разговаривать больше с сестренкой и поскорей сладко уснуть.
– Ах, ты соня этакая, – раздумчиво проговорила Наташа. Она взглянула на сестру и вслед за ней также сладко, во весь рот, зевнула:
– А я вот, придумала, как мы с чердака прогоним духов!
– Отстань! Не выдумывай ничего, – уже в полудреме пробормотала Таня, не открывая глаза, – нет у нас в доме никого. И, слава Богу. Наслушалась дворовых девиц, кухарку, начиталась разных книжек. И теперь придумываешь страсть всякую, – сделав усилие, Таня все-таки приоткрыла один свой сонный глаз, – ложись-ка лучше спать, – рассудительно прибавила она. – У нас одни только лягушки и квакают в пруду. Слышишь, как заливаются? – она кивнула в сторону окна и легла удобней. Ее глаза опять закрылись, говорить не было сил.
Сестры молчали, прислушиваясь к затихающим звукам парка. Тихо шелестели мокрыми ветками березы, растущие возле их окна, накрапывал слабый дождик, и шумел легкий теплый ветер. Казалось, погода сама располагает ко сну и шепчет: «Спите. Скорее усните. Баю- бай… Баю- бай….»
Таня почти и заснула…. Но не тут – то было.
– Тань, а Тань, да не спи же! – раздался громкий шёпот. – А если бы ты сама увидала чью-то белую тень на чердаке, да еще в темноте, испугалась бы? – вновь позвала сестру неугомонная Наташа. Она приподнялась на локте и посмотрела на сестру.
– Не знаю. Не боюсь я ничего! И на чердаке у нас нет никого, кроме кошек и мышей. Это все Глафирины глупые выдумки, – Таня сладко зевнула и отвернулась к стене, собираясь спать.
– Вовсе, даже не Глафирины! С чего ты взяла? Погоди спать-то! Давай прямо сейчас возьмем и полезем на чердак! А вдруг, что-нибудь увидим? Заодно, проверим, трусиха ты или нет? – не отставала Наташа от засыпающей сестры.
Сон у Тани под таким решительным и вдохновенным натиском внезапно испарился, словно легкая лунная дымка. Она с интересом повернулась к Наташе:
– Ты и вправду хочешь туда в темноте сейчас вылезти и проверить, боюсь я или нет?
– А то нет? Ты, наверно, притворяешься, что не боишься? А я боюсь, – чистосердечно призналась Наташа и сокрушенно вздохнула.
В темноте наступившей ночи присутствие таинственной силы на собственном чердаке уже не казалось, им таким неправдоподобным.
– Тогда зачем ты туда хочешь вылезти, коли так боишься? – тихонько засмеялась в ответ Таня, глаза ее заблестели от возбуждения, – я не притворяюсь. Мне, правда, не страшно. Только интересно. И знаешь что?
– Что? – быстро отозвалась Наташа.
– А то, что если бы у нас на чердаке что-то и было, то наша Глафира всех таинственных духов, давно бы оттуда веником повыгнала. Она ведь, на чердак, и так, каждый день ходит, берет оттуда что-нибудь для хозяйства. Заодно, проверяет там все.
– Ну, Танечка! Ну, пожалуйста! Давай сейчас потихоньку, пока все спят, вылезем на чердак и все хорошенечко опять там рассмотрим! Днем мы ничего не успели толком разглядеть. Мама уже спит, папы нет. Никто ничего не узнает. Тем более, что ты сама мне только что сказала, что ничего не боишься! Ведь, ты же за мной – как ниточка за иголочкой, Таня! – продолжала уговаривать младшую сестру старшая.
Эта присказка «ниточка за иголочкой» поселилась в семье, когда обе девочки были совсем маленькими. Родители ласково называли так своих дочерей. С раннего детства стоило Наташе куда-нибудь уйти, как Таня, только что начавшая делать свои первые шаги, принималась громко звать ее и плакать, если та сразу не шла на ее зов.
– Ох, Наташа, попадет нам от нашей Маруси. Уж, она-то точно пойдет искать, если заметит.
– Не заметит. Мы с тобой туда проберемся тихонечко, как мышки. Никто нас не заметит, – Наташа умоляюще посмотрела на младшую сестренку. Как будто она сама, вдруг стала младшей, а храбрая и упрямая Таня, которую она уговаривала, превратилась в старшую сестру.
– Ну, ладно, – согласилась Таня и строго, почти как мать, поглядела на старшую сестру:
– Но смотри. Чур, не бояться и не кричать! Давай возьмем еще по одному подсвечнику, чтобы было лучше видно.
5
Сестры, крадучись, проследовали по темному коридору в сени. И по приставленной к чердаку широкой лестнице, взобрались на чердак. В руке каждой из них было по подсвечнику. Лунный свет, пробивался сквозь маленькое чердачное оконце и слабо освещал окружающую, с раннего детства знакомую сестрам, обстановку.
Хорошо изученный днем, знакомый и родной, давно облюбованный для всяческих тайных затей и игр, чердак показался им обеим в темноте, таинственным и совершенно незнакомым. Дрожащие огоньки свечей причудливо выхватывали для обозрения самые укромные и потайные уголки чердачного помещения, создавая причудливую и таинственную игру теней в углах. Вкусно и приятно пахло разложенным сухим сеном, прошлогодними сушеными яблоками, грушами и вишней, пересохшим пряным деревом, и еще чем-то совершенно неповторимым, но очень характерным для всех деревенских чердаков. Прошлогодние сухие фрукты и ягоды были разложены всюду на полу и на широких скамьях, на холстах, и на специальных деревянных поддонах.
Раздалось оглушительное мяуканье, и под ноги сестрам с воплями и шипеньем бросилась все три их домашние кошки, живущие на чердаке. Оказалось, что в полутьме Наташа имела неосторожность наступить на хвост одной из них, особенно настырной, и теперь она – та, которой отдавили хвост, – с отчаянным и громким мяуканьем вырвалась из-под Наташи.
Потом все три кошки одновременно принялись тереться об их ноги, не давая сделать вперед ни шагу. Внезапно девочкам показалось, что в темноте ночных сумерек, мир вещей и событий совершенно изменили свой привычный характер. Очертания предметов приняли таинственный ужасающий смысл, совсем не такой, каким он виделся им сегодня днем. Все вокруг них стало тревожным и непонятным для глаз. И хотя сердца юных барышень сейчас быстро и испуганно колотились, и было страшно даже просто глядеть в темноту, они все же не дали стрекоча с чердака, а упрямо остановились посредине обступившей их темноты, мужественно огляделись по сторонам.
Возле стены стоят все те же два знакомых и массивных кованных сундука, набитых всяким старым тряпьем. Содержимое этих сундуков уже давно изучено ими до самых мельчайших подробностей. А вот кривой и безногий скрипучий стол, столешница которого покрыта протертым до дыр зеленым сукном. В его облезлой тумбочке уже давно сломаны две полки, и вынуть их у девочек не хватит сил, настолько прочно сидят эти перекошенные полки в своих пазах. На полу находилось великое множество плетеных корзин, разных размеров. Корзины эти предназначаются для сбора и хранения фруктов и всяческой домашней утвари. Савелий сплел их для хозяйства и продажи жителям окрестных деревень. Стоят около стены два больших деревянных ящика, в которых лежит всякий инструмент, рядом – старенькие детские салазки. Прялки, туеса, самовары сложены в углу, там же лежат лоскутные одеяла и разноцветные лоскутные коврики. В углу же притулилась старая механическая пишущая машинка, раздобытая неизвестно где, и совершенно точно, никому не нужная. Аккуратно сложена вдоль стен хозяйственная утварь. Ее подняли снизу с хозяйства и огородов за ненадобностью и редким использованием в хозяйстве.
Все эти до боли знакомые предметы стали в темноте таинственными и странными. Затаив дыхание, сестры осторожно поставили принесенные с собой подсвечники на высокий кованый сундук и не сговариваясь, стали зачем-то открывать крышки у сундуков и деревянных коробов, стоящих в углах. Они с тревожным любопытством и страхом, как будто в первый раз, стали заглядывать в них, стараясь отыскать там что-нибудь необычное и интересное.
Из сундука Таня достала положенное ею сегодня днем длинное и старое кружевное полотно, пожелтевшее от времени и порванное в разных местах, которое тоже почему-то до сих пор не было выброшено. Полотно лежало поверх остальных старых вещей и тряпок, а рядом валялись куски светлых тканей, кое-где поеденные молью.
