banner banner banner
На далеких окраинах. Погоня за наживой
На далеких окраинах. Погоня за наживой
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

На далеких окраинах. Погоня за наживой

скачать книгу бесплатно

Полковник поднял какую-то щепочку, поплевал на нее и бросил на самую середину пруда. Собака все время следила глазами за щепкой, потом с размаха бросилась в воду, выловила брошенное и поплыла к берегу, здесь она с трудом, раза два обрываясь, выкарабкалась на сухое место, выпустила изо рта поноску и отряхнулась.

– Молодец, молодец… Ай да водолаз… Ну-ка еще…

– Вы, верно, охотник, полковник? – раздался сзади голос хозяина. – Милости просим, все готово. У меня это делается довольно скоро, потому что все под руками.

– Да это манифик

, нечто вроде «Шахеразады», знаете, эти восточные сказки… Раз, два…

– Усаживайтесь покойней… Лед изрублен недостаточно мелко, но это лучше: не так скоро тает… Возьмите эту подушку, вам будет удобнее…

На террасе поставлен был низенький стол, не выше полуаршина, так что, лежа на ковре, можно было удобно доставать с него все, что нужно. Стол этот был покрыт белой скатертью, посередине стояла туземная чашка из зеленой глины с нарубленным, сверкающим льдом, вокруг нее лежали бутылочки с сельтерской водою с подрезанными проволоками, по бокам подымали свои чеканенные носики два высоких металлических кунгана

(кувшина) с красным вином и стояли стаканы с чайными ложечками, тут же распространяло аромат блюдо с виноградом, персиками и гранатами, последние были разрезаны и сверкали своею кроваво-красною внутренностью в массах бледно-восковой зелени винограда.

В углу, на последней ступеньке, кипел ярко вычищенный самовар, и тот же старик-садовник перетирал полотенцем плоские зеленые чашечки с китайскими буквами на донышках.

– Ну что, полковник, слышно в ваших, так сказать, высших административных сферах?..

– Особенного ничего, но предполагают, – тут голос был значительно понижен, – предполагают, что поход неизбежен.

– И, думаете, скоро?

– То есть как бы вам это сказать… Пока все еще одни предположения… Весьма недурное вино, Первушин

, положительно, совершенствуется.

– Я, знаете ли, предполагаю, на случай похода, тоже пристроиться к войскам.

– В качестве воина?..

Полковник улыбнулся и скосил глаза на говорящего.

– Нет, зачем? Это не в моем характере. Я даже совсем оставил службу: с часу на час жду приказа об отставке.

– Так в качестве волонтера, любителя сильных ощущений?..

– Вы шутите… Конечно, без сильных ощущений не обойдется, но для этого только не стоит беспокоиться: это все я предоставляю натурам более героическим, чем моя… Чаю, Шарип!.. Не прикажете ли?..

Собеседники потянулись к зеленым чашечкам.

– Нет, мой уважаемый полковник, – продолжал хозяин, – цель моя не та. В походах вам придется испытывать и голод, и холод, и жажду, и, там, разные лишения… И на бивачном отдыхе вам весьма полезно будет выпить стаканчик глинтвейну, съесть кусочек настоящего швейцарского сыру… А там, знаете, победа, ожидание различных благ свыше… Вы понимаете, не лишнее будет выпить бутылку-другую шампанского… да мало ли чего захочется? А взять неоткуда. Свои запасы истощатся скоро (я имею основание предполагать это)… Некрасиво, не правда ли?.. Вот тут-то и явится со своими услугами Станислав Матвеевич Перлович, которому только и будет заботы, чтобы его арбы не отставали, чтобы его верблюды не запаздывали, чтобы его запасы не истощались… И в палатках Станислава Матвеевича господин полковник и все его товарищи по оружию найдут все то, что им будет угодно.

– Позвольте, я буду продолжать вашу картину, – перебил гость.

– А денег в то время будет много, – полковник подлаживался под тон Перловича, – поднимется игра, увеличится содержание, лишние рубль-два на бутылку никому не покажутся обременительны… и мой уважаемый собеседник и хозяин, заботясь о нашем походном благосостоянии…

– О, нет, полковник, я вовсе не так корыстолюбив, как вы думаете. Конечно, без барыша нельзя же…

– Ну, само собою разумеется…

– Да, – Перлович вздохнул, – с помощью Божьею, имея в принципе честность и уверенность, – он вздохнул еще продолжительней, – можно легко соединить общую пользу… Не прикажете ли еще чашку, полковник, с гранатным соком и вином… Эй, Шарип!..

– Благодарю вас. Ай-ай-ай! – сказал полковник, посмотрев на свои массивные золотые часы. – Скоро три, а в пять я должен обедать у губернатора.

– Не смею задерживать. Благодарю вас, полковник, за ваше любезное посещение… Шарип! Лошадь полковнику.

Они пошли вдоль сада к выходной калитке.

– А ведь я к вам, собственно, за делом, – начал полковник, едва они сделали несколько шагов. – Мне очень нужно, конечно, на самый короткий срок…

Полковник с ожесточением терзал кисть темляка на эфесе сабли…

Перлович со вниманием подвязывал виноградную лозу, свесившуюся почти до самой земли.

– Тысячу? – спросил он, и скорее не спросил, а прямо определил сумму, словно ему заранее известны были требования гостя.

– Да, почти около того, но для округлости…

– На тех же условиях, как и в тот раз?

– Послушайте, Перлович, ведь это почти что двадцать процентов в месяц…

– Ну, вот, так оно и вышло, – начал Перлович. – Экая досада!.. Посмотрите, вот эта превосходная лоза положительно погибла, даже зелень начинает блекнуть… Экая досада! Такой редкий сорт.

– Ну-с… так как же?.. – перебил полковник.

– Вы не можете себе представить, как мне досадно, что в настоящую минуту я решительно не могу быть вам полезным, ведь надо же было только вчера…

– Я сегодня вечером буду у Хмурова

. Я согласен. Привозите документ и деньги… Пожалуйста, не опоздайте.

– Не беспокойтесь, полковник, вы знаете мою аккуратность – ровно в десять…

– До свидания пока.

Чрез минуту полковник, подпрыгивая по-английски, на английском же седле, мелькал своим белым, как снег, кителем в густом облаке пыли, за ним суетливо трепался оренбургский казак на своем приземистом клеппере

.

Перлович распоряжался уборкою завтрака, тщательно проверив число оставшихся бутылок.

По дорожке шагала Бог весть откуда появившаяся фигура. Грязная, когда-то белая фуражка была сдвинута на гладко остриженный затылок, китель с металлическими пуговицами обтягивал тощий, сутуловатый стан, красные кожаные шаровары

спущены были поверх сапог, порыжелых от пыли и времени, они неуклюже болтались на тонких, длинных ногах и, казалось, мешали им двигаться. Под кителем вовсе не было никакого белья, по крайней мере, смуглая, морщинистая шея и почти на четверть выдающиеся из-под коротких рукавов мохнатые руки были совершенно голы.

– Ба! Господин Перлович, если я не ошибаюсь, занимается хозяйством…

Остзейское происхождение ясно слышалось в говоре нового гостя.

– Каким образом вы изволили пожаловать? – спросил, не оставляя своего дела, хозяин. В голосе его слышалась досада: заметно было, что визит этот не доставляет ему никакого удовольствия.

– Странное приветствие, господин Перлович! Несмотря на наше недавнее знакомство, вы, кажется, предубеждены против меня?

– Нисколько, но…

– Нет, нет, пожалуйста! Я все понимаю… – гость уставился на Перловича своими большими оловянными глазами. – Это видно по всему. Вот, например, даже по тому, что вы убираете это вино, не спросив меня: приятно ли это моему пересохшему от этой дьявольской жары горлу.

В голове Перловича в эту минуту перебирались способы отделаться от этого гостя, он никак не мог остановиться на удобнейшем.

– Если вам угодно, господин Блюменштант, – начал хозяин, – то…

– Не думаете ли вы, что я нуждаюсь в вашем вине?!

Горбатый нос гостя побагровел, из-под седых усов пахнуло спиртом.

– Вы ошибаетесь!

– Но, позвольте же, однако…

– Дайте мне высказать.

Блюменштант тяжело опустился на ступени террасы.

– Я к вам пришел, – начал он, роясь во фруктах, – с тем, чтобы предложить вам весьма выгодную, для вас, конечно, сделку.

Перлович начал заинтересовываться.

– Я долго обдумывал это, прежде чем решился, – продолжал Блюменштант, – и вот результаты моих размышлений. К черту служба!.. Там меня оценить не умели. Надо подумать о себе, о своей, так сказать, личной выгоде и, понятно, о выгоде общества, ибо, я в этом убежден, из совокупности индивидуальных выгод составляется выгода коллективная… Вы меня понимаете?..

Он положил в стакан кусок льду и долил его до краев красным вином.

– Но это все общие места, мы теперь перейдем к частным явлениям… Я, лично я, капитан Блюменштант, желаю заняться частным, полезным для себя и для других делом.

– Это все прекрасно, – перебил Перлович, – но что ж тут может касаться до меня?

– До вас?! Все, то есть не то, чтобы все, но, но моему разумению, как раз половина.

Перлович недоумевал.

– Я поясню мою мысль… Соединим наши усилия. У вас – капитал, у меня – голова, руки, – он сжал кулаки и поднес их к самому лицу хозяина, тот невольно отшатнулся, – и необъятый запас житейской опытности.

Багровое лицо капитана разгорелось еще более, он торжественно выпил свой стакан и снова долил его до краев.

Перлович не ожидал этого предложения.

– Позвольте вас просить, почтенный капитан, подождать меня несколько минут.

– Пожалуйста, не стесняйтесь, велите только подать еще немного льду.

Перлович исчез.

Прошло минуть пять – его еще не было, прошло четверть часа – Блюменштант все еще сидел один над своим стаканом.

Наконец ему надоело ждать, он порывисто встал, шагнул раза два и пошатнулся. Вершины тополей заколыхались у него в глазах, песчаная дорожка показалась ему ковром, который кто-то из шалости хотел вырвать у него из-под ног. Старик садовник подходил к нему, прыгая, кувыркаясь и ухмыляясь своим беззубым ртом. «Эк нарезался, – подумал про него Блюменштант, – ведь вот мусульманин, а не устоял от искушения, выпил… да, выпил…»

Капитан сел на прежнее место и опустил усатое лицо на грудь. Долго он сидел в таком положении, потом начал шарить вокруг себя руками, шарил долго, пока не схватился за кисти вышитой подушки; с усилием, словно в ней было десять пудов, подтянул он ее к себе, запрокинулся назад всем корпусом и вытянул ноги.

Старик сарт робко подошел к нему и заглянул в лицо. Глаза капитана были закрыты, из-под седых усов вырывалось тяжелое, порывистое дыхание. Он спал.

– Хозяин уехал, – начал садовник, – хозяин совсем уехал в город, – произнес он громче, наклонившись к самому уху спящего.

– Карамболь по красному!.. Хлоп!..

Сарт в испуге отскочил и сплюнул в сторону.

– Заснул пьяный кабан, – произнес он по-татарски, сплюнув еще раз, и выругался.

В воздухе стало прохладно. Тени в саду стали синеватее и гуще, в углах и внутри комнат совсем стемнело. Вершины тополей и карагачей ярко зарумянились, над прудом и арками подымался белый пар. Тучи комаров с тихим звоном заносились в вечернем воздухе. Два длинноногих аиста, мелькнув красными пятнами на небе, пронеслись над садом. До слуха доносился жалобный, зазывающий крик: это муллы, стоя на крышах своих мечетей, зажав уши и обратив свои лица к востоку, призывали правоверных творить вечерний намаз (молитвы).

Садовник оставил надежду разбудить пьяного гостя. Он убрал все, что было на столе, тщательно подмел окурки папирос и гранатные корки и побрел опять к пруду. Здесь он зачерпнул в кувшинчик воды, отвернулся в сторону и сделал омовение, потом разостлал на земле какую-то ветошь и стал на нее на колени.

Неподвижно, словно бронзовая статуя, находился он в таком положении почти полчаса времени, только сухие, старческие губы медленно шевелились, творя обычные молитвы. Он все забыл в эти минуты, он ничего не чувствовал. Большой комар сел как раз на конец его носа, все более и более наливалось жадное насекомое и безнаказанно улетело прочь, оставив на носу крупную каплю алой крови.

III. На Мин-Урюке

Перлович избавился от своего гостя, употребив уловку, хотя и слишком незатейливую, но уже несколько раз удававшуюся ему прежде.

Он очень хорошо знал, что Блюменштант недолго будет его дожидаться: винные пары, с помощью усыпляющей тишины и наступающего мрака, возьмут свое, о дальнейшем Перлович не заботился: он также знал, что капитан проспит у него на террасе до утра, потом выкупается в пруду и, освежившись, забудет, о чем шла речь накануне.

Подтянув подпруги у седла, он сел на своего смирного коня и поехал в русский город

.

Дорога шла, извиваясь по берегу крутого оврага, скалистые берега которого почти отвесно спускались на зеленеющее, густо заросшее кустарниками дно. Внизу шумел и пенился ручей Боз-Су, перехваченный бесчисленными мельницами самых миниатюрных размеров; кое-где слышались звуки рожков, дающих знать, что та или другая мельница свободна и желающие могут приносить свое зерно для перемола. По чуть заметным тропинкам спускались и поднимались серенькие ишаки с тяжелыми мешками на своих костлявых спинах. Вереницы закутанных сартянок, спешивших куда-то с узелочками в руках, стремительно кидались в сторону и при приближении чуждого всадника прижимались лицом к стенкам. Откуда-то из чащи со свистом вылетел маленький камешек

, щелкнулся о дорогу перед самыми ногами чалого и поскакал дальше, рикошетируя по пыльной дороге.

Перлович погнал шибче.

– Экие скоты, – подумал он, – вот этак попадись к ним в руки: живой не выскочишь.

Когда Перлович поравнялся с развалинами кокандской башни и стен старого города, он увидел правильные кварталы европейской части.

Красивые одноэтажные белые домики окаймлялись аллеями молодых, недавно насаженных тополей. Почти всюду, куда только хватало зрение, видны были безобразно перепутанные леса вновь созидающихся построек; на просторных площадях сложены были запасы строевых материалов. Почти в самом центре, из-за громадной палатки с крестом наверху, заменявшей временно церковь, виднелись ярко освещенные окна магазинов. На шоссированных, прямых и широких улицах кипела жизнь: сновали экипажи, всадники и пешеходы. Днем все живое пряталось от невыносимой жары, зато вечером, когда зной сменялся оживительной, полной аромата прохладой, все, что только могло двигаться, выходило на улицы.

Просторно и широко раскинулся новый, словно из земли выросший город, но все в нем, на что только вы ни обращали внимание, поражало своею недоконченностью. Казалось, каждая встретившаяся личность, каждый предмет, деревцо, вновь посаженное, узорный заборчик, камни, заново отесанные, – короче, все говорило: «Что с нас взять, мы еще пока на биваках. Вот, погодите, после что будет».