скачать книгу бесплатно
Справа заревел звук клаксона – тревожный как военная сирена. Я обернулся – на меня на полной скорости надвигался красный двухэтажный экскурсионный автобус.
Удар – машину подкинуло и закрутило. Заложило уши. Я отключился.
Глава 3. Эльза. Язык тишины
Мне приснилась мама.
Я сижу на нашей кухне – шелестит, расползаясь по полу, и щекочет пятки сквозняк, тянется до дверцы шкафа, робко трогает ручку – та поддается, тихо скрипит в ответ. Тикают часы под потолком, ворчит на столе старый приемник – мама никогда его не отключает. За окном наш уютный маленький самарский дворик в окружении одно– и двухэтажных деревянных, почти деревенских домиков. Крашеные скамейки, тихие старички в белых рубашках и бежевых штанах, купленных в Ялте в отпуске, году в 74-ом. Ни криков, ни скандалов, только стучат костяшки домино о широкий почти идеально круглый пень – остаток от высокого тополя.
Тополь срубили, когда мне было восемь лет – власти решили, что широкие ветки, зеленые листья и белый пух угрожают безопасности домов и людей. Наверное, тополь скоро должен был ожить, обозлиться на все человечество…
Помню, целую неделю во дворе визжала бензопила. Я плакала, все просила маму и папу выгнать этих ужасных людей… Ночью не могла спать. Тополь стонал, скрипел, гулко падали крупные ветки и поленья – рабочие кидали их прямо во двор, вечером загружая останки в большой грузовоз и увозя на лесопилку.
Понемногу каждый день. Понемногу. Словно хвост резать больной кошке по сантиметру, из жалости, чтобы «не сразу».
Наконец, дерево исчезло. Во дворе стало жарко и шумно – ветви тополя не только защищали от жары, но и оберегали наш маленький двор от шума внешнего мира.
Остался только здоровенный пень – круглый, ровный, размером с наш кухонный стол. Его поленились выкорчевывать. Старички поставили скамейки вокруг него и стали играть на нем в шахматы и домино.
Тем же летом внезапно и безо всякого предупреждения ушел папа. ? Однажды мама с утра вытащила во двор жестяной таз и начала жечь в нем фотографии, письма, шляпы и большое старое серое пальто, отрезая от него по куску небольшими ножницами.
– Мама, а ты старые вещи в огонь бросаешь, чтобы папа новые купил, да? – наивно спросила я, обнимая медведя – подарок папы на день рождения. Его звали Мишутка. Если сильно сжать, он смешно говорил одну из двух фраз – «Я люблю тебя!» или «Ты знаешь, как меня зовут? Меня зовут Мишутка!»
– Папы нет. – глухо ответила мама. – Нет и… и не было никогда. Больше не говори о нем. Поняла, дочь?
А потом вырвала Мишутку у меня из рук и кинула в костер. Огонь зашипел, оплавил коричневую шерсть на загривке, с треском надкусил стеклянный зеленый глаз…? ? «Ты знаешь, как меня зовут?» – просипел напоследок медведь через треск огня – «Меня зовут Ми…» – и запись оборвалась навсегда.
Я рыдала недели две.
Папа даже если и пытался что-то оставить, мама сожгла все, кроме своего молчания и черной тоски в глазах, которая повисала в воздухе, стоило остаться с ней наедине.
Но сейчас во сне тополь и папа были на своих местах.
Во дворе – мягкая тень от раскидистых веток, шепчет густая листва. Почему-то пень тоже на месте – стучат костяшки домино, и переговариваются тихо старики. Кто-то воскликнул «рыба!» – остальные недовольно заохали, начали считать очки.
Так же и папа. Я не вижу его, но слышу гулкий кашель из комнаты и шелест страниц. Знаю, что он сидит на диване, скрестив ноги в стоптанных клетчатых тапочках, зажимает в зубах деревянную трубку, которая при мне никогда не дымила, а в руках держит любимые «Три Мушкетера» Александра Дюма.
Даже Мишутка: во сне мне как и в жизни – двадцать пять лет, но он сидит на кухонном столе, прислонившись спиной к большой светло-голубой эмалированной кастрюле, в которой мама обычно варит компот из вишни и яблок либо вкусный украинский борщ. Компота нам обычно хватает дня на три, а вот борщ мы потом едим целую неделю.
Обстановка домашняя, уютная – несмотря на годы взросления наедине с мамой, которая так и не простила отца, я помню её именно такой.
Но я чувствую: сон тревожный. На столе две кружки, но Мама не сидит напротив, а стоит ко мне спиной, в проеме между прихожей и коридором на кухню. Говорит мне, но смотрит на входную дверь, и я с трудом разбираю – «Эльза… Эльза…»
– Мама, я тебя не слышу. – тихо говорю я.
«Эльза…»
– Я тебя не слышу, мама… – повторяю я, поворачиваюсь, наклоняюсь через стол, чтобы слышать лучше… Как вдруг мама умолкает. Я поднимаю голову и вижу, что она стоит справа от меня, вплотную.
Когда она успела подойти? Я ничего не слышала… Не успела испугаться, как она схватила меня за плечи, вытащила из-за стола и затрясла, глядя в глаза, не давая отвернуться:
– Чтобы слышать, надо слушать нормально! А я вижу, как ты меня слушаешь! Как ты меня слушаешь? Посмотри на меня! Посмотри на меня и слушай нормально..!? ? Пытаюсь вырваться, но мама крепко держит за плечи и кричит. Потом резко замолкает. Правая рука сжимается сильнее, левая перемещается мне на горло. Я замираю, как мышь. После двух секунд страшной тишины, мама открывает рот, но вместо слов мне по ушам ударяет оглушительный визг бензопилы…
Проснулась. Вся мокрая от пота. Даже сквозь дурацкие желтые затычки в ушах слышно, как на уродливом каменном скелете через дорогу долбит перфоратор, матерятся рабочие, бросая друг в друга американскую ругань – острую, как осколки стекла.
Так вот что это было во сне! Раз в жизни забыла взять силиконовые беруши, и меня поселили в номер окнами на стройку…
***
Я выбралась из-под одеяла и почти бегом скрылась в ванной. Шум чуть притих, но стены и дверь словно были из картона и от долбежки не спасали. Из чего построили этот дом?
Я зашумела прохладным душем в кабинке, хоть немного заглушив стройку. Встала под освежающие струи, пытаясь привести мысли в порядок. Вдох. Выдох. Вместо одной стены в кабинке вмонтировано зеркало во весь рост. Подмигнула, попыталась улыбнуться, но вышло плохо – для душевного равновесия мне нужна тишина, а долбеж давил на мозг, продираясь сквозь картонные стены и шорох душа.
Зато вода унесла с собой дурной сон, я почувствовала себя немного легче. Снова выдохнула, погладила себя по животу, посмотрела сбоку. Если не приглядываться, третий месяц беременности можно и не заметить. Чуть-чуть выпирает самый низ, но это легко может сойти за лишние пару бутербродов на завтрак.
Я очень надеюсь, что сойдет. Сегодня мне нужно пройти собеседование в исследовательской лаборатории Building 88 на территории кампуса Microsoft, а я до сих пор не представляю, чего мне ждать.
Что за исследование, тоже не имею понятия.
Витаминов бы купить… Когда собирала рюкзак, Света всучила здоровенную банку бело-зеленых пилюль, наказала есть по три в день – мол, там все необходимое в первые три месяца, но я, разумеется, её забыла… Интересно, а как по-английски будет «витамины»?
Прежде чем долбеж перфораторов и отбойников сведут меня с ума, а я окончательно запутаюсь, пытаясь собрать в голове картину своей жизни, скажу, что не люблю Америку и вообще не планировала до конца жизни уезжать из родной Самары. Во всем виноват сенбернар по кличке Простофиля, а еще в истории замешано золотое кольцо с изумрудами и вишневый торт.
Так с чего бы начать…
Три года назад мама снова пришла домой под утро пьяная, хлопнула дверью, гаркнула мне что-то совсем невыносимое и упала, не раздеваясь, на диван. Я же собрала свои нехитрые вещички в рюкзак, сунула во внутренний карман куртки кошелек с накопленными 2055 рублями и ушла из дома. Само собой, навсегда – иначе из дома не уходят.
Только моё «навсегда» стало тем редким, которое взаправду.
И вот иду я по утренней Самаре сама не знаю куда и начинаю тихо паниковать. А когда меня переполняют эмоции, я замыкаюсь, ничего вокруг не вижу, не слышу, просто иду и просто пытаюсь не взорваться.
Внутри кипит коктейль из обиды на маму, страха за свое будущее и горечи за свою судьбу. Вдобавок ко всему еще и спать хочу – время всего-то часов пять утра.
Вокруг ни машин, ни людей. Солнце уже встало из-за горизонта, но еще не поднялось над домами.
А потом у меня в руках вдруг оказалась фарфоровая тарелочка, а на ней – пирог, присыпанный сахарной пудрой. Сверху лежат две ягоды малины и одна черная ежевика. Из пирога торчит ложечка.
Парень, который мне все это всучил, со всех ног побежал дальше! Я только успела увидеть, что на нем белая поварская форма и колпак. В полной прострации от такого подарка я машинально взяла ложечку, отсекла кусок от пирога и отправила в рот. Тут же послышался топот, и из подворотни выскочили широкоплечий мужчина в форме охранника, еще один повар и запыхавшаяся рыжеволосая женщина в костюме. Повар и женщина тяжело дышали, только охранник заорал «стой!» – и бросился следом за парнем. Но тот уже завернул за угол дома.
И тут все трое увидели меня.
– Стоять! – крикнули мужчины в один голос, сделав шаг, закрывая мне пути к отступлению. Я и не собиралась никуда бежать, напротив – мне стало очень страшно. Я зажмурилась, только сжимала зачем-то тарелку с тортом у себя в руках.
– Костя, Михаил, ну что вы делаете? Разумеется он забрал его с собой. – прошипела женщина. – Отстаньте от девушки!
– Тогда почему он торт просто не выкинул? Зачем ей отдал? Ты его знаешь? Эй! – прикрикнул охранник. – Ты знаешь его?
Крик ударил по ушам, я еще больше зажмурилась,сжалась и только замотала головой. Ну почему я такая трусиха? Почему я не могу гордо встать, достойно все объяснить и спокойно уйти
– Не знаю, я вообще ничего не знаю… – быстро заговорила я. – Я из дома ушла, я есть хочу, я просто мимо шла и не успела понять ничего, он сам мне тарелку дал! Не делайте со мной ничего, пожалуйста..!
Слезы текут по щекам, пропитывают толстовку, я что-то верещу, все тише и тише. Жду, когда на меня набросятся и будут бить, кидать на асфальт или еще хуже – кричать. Но ничего не происходит.
Наконец я поняла, что меня никто не бьет и не ругает, перестала плакать, осторожно подняла глаза. Двое мужчина стояли чуть поодаль, глядя на дорогу и курили, а женщина просто смотрела, словно ждала, когда я выплачусь. Увидев, что я пришла в себя, запустила руку во внутренний карман пиджака и вынула визитку.
– Ресторан «Вернадская». Официантки нужны всегда.
Я попыталась взять кусок картона с адресом и телефоном и только сейчас заметила, что все еще сжимаю в дрожащих руках тарелку с тортом.
– Вам торт нужен?
Женщина аккуратно положила визитку на тарелку.
– Ешь. Михаил еще приготовит. – она кивнула на мужчину в поварском костюме, который недовольно проворчал что-то себе под нос.
– Делать что будем? – спросил другой.
– Сухари сушить. – устало вздохнула женщина. – Возвращаться и объяснять Каину, оправдываться – в конце концов, все произошло при нем. Казачок, очевидно, засланный… Понятно, что не мы это подстроили, это не наша вина. Должно быть понятно…
Еще раз с тоской посмотрела туда, куда убежал парень, потом кивнула мужчинам и пошла обратно к арке. Повар и охранник засеменили следом, напоследок равнодушно посмотрев на меня.
– А мне что делать? – крикнула я ей.
Женщина остановилась, обернулась на меня. В пальцах она вертела сигарету, словно хотела, но не решалась закурить. На секунду в её взгляде что-то промелькнуло. Мне показалось, она словно решалась на что-то. Но потом сунула палочку с табаком в зубы, чиркнула зажигалкой, затянулась, выдохнула и пожала плечами – словно отгородилась от меня дымом.
– Думать своими мозгами. Это твоя жизнь. Визитка у тебя есть.
Мужики одобрительно хмыкнули и все трое исчезли.
А я зашагала – не туда, куда убежал парень и не следом за троицей. Перешла дорогу и направилась в сторону Куйбышева, шмыгая носом. Нужно было переварить все, что произошло.
Уже сев на скамью, отправила в рот кусок очень вкусного торта.
Запивая чаем из термоса, я пыталась последовать совету женщины – начать думать мозгами. Надо составить план на ближайшую жизнь. Надо найти жилье и какую-то работу, а где её искать? Я ведь в жизни ничего не делала сама…
С очередным куском торта я чуть не сломала зуб обо что-то маленькое и твердое. Вынув его, минуты три смотрела на тяжелое желтоватое кольцо, по кругу которого сияли белые сверкающие камушки, отбрасывая на ладонь отблески всех цветов радуги… Во главе камня сидел чистый зеленый изумруд, размером с ноготь на большом пальце.
Кольцо лежало под куском торта, поэтому его не заметила ни я, ни ресторатор, ни повар с охранником… Надела на безымянный палец – сидит идеально. Скорее всего, предназначено для девушки, но кто носит такую роскошь? Достала визитку и снова посмотрела на адрес. Кафе «Вернадская», ул.Коммунистическая, 77. Уже почти сорвалась со скамейки бежать возвращать кольцо, но…
Думать мозгами.
Эта фраза была сказана столь веско и убедительно, что уже сейчас, эхом прозвучав в моих ушах, вернула меня обратно на скамейку.
Думать мозгами.
Если бы та дама не сказала мне этого, если бы не было того жесткого колкого взгляда в конце, из-за облака табачного дыма, если бы крик охранника не ударил меня тогда по ушам… я шла бы возвращать кольцо прямо сейчас, радуясь, что могу доставить кому-то радость и избавить от проблем.
Но меня передернуло от одной мысли, что вот я прихожу, объясняюсь, а на меня снова смотрят эти взгляды и говорят эти голоса… Осуждают: наверняка это я положила кольцо в торт, спрятала, а сейчас возвращаю и наверняка что-то хочу взамен…
Думать своими мозгами. Это моя жизнь.
Нет. Не хочу. Хочу, чтобы у меня классная интересная работа и новая жизнь, в которой мне будет хорошо!
Эмоции нахлынули и… ушли, как волна с берега. Я вздохнула. О чем я думаю? Мне все равно нужна работа. Вариант у меня только один – кафе. Иначе придется ночевать на берегу Волги. Значит, придется вернуть кольцо, а там – будь что будет…
Я вздохнула, уже собралась встать и пойти сдаваться, как вдруг взгляд упал на цветочный киоск, в паре десятков метров дальше по скамейки. На стеклянной двери за которой цвели тюльпаны, розы и хризантемы, висел плакат с красной надписью «требуется работник!». Ниже художник написал оранжевым «Жизнь» – и украсил надпись цветами.
***
Света оказалась шумной крупной женщиной на десять лет старше меня. Певучий голос, который словно исполнял для тебя оперу, длинные разноцветные шелестящие платья – она была большим самым главным цветком посреди моря цветов в своем магазинчике.
Пока я делала вид, что изучаю горшок с азалиями, покупатели никак не кончались. Только спустя добрых полчаса остался только парнишка в белой толстовке. Я еле дождалась, пока он купит три розы и выйдет из магазина. Света (тогда я еще не знала её имени) тихо и с улыбкой смотрела на меня, не мешая собираться с духом. Только я тихо сказала про вакансию, как китайские колокольчики над дверью запели – зашел новый покупатель. Света быстро посмотрела на него, наклонилась ко мне, указала на дверь за прилавком и прошептала на ухо:
– Малыш, иди собери букет из пятнадцати крупных ирисов… – и тут же переключилась на клиента. – Рада вас видеть, молодой человек! Чем могу помочь?
Уже прикрывая дверь, оглядываясь в поисках длинных голубых бутонов, я услышала, как осторожно откашливается и спрашивает тихо и чуть немного заикаясь, словно извиняясь: «Д-добрый день. У в-вас ирисы есть?»
Она стала моей феей-крестной.
Сама не знаю почему, но работалось с ней очень легко. Я сама не заметила, как уже собирала букеты, плела венки, следила, чтобы цветы стояли в свежей воде, а в магазине было чисто и свежо. После полудня стояла за прилавком и спокойно принимала покупателей, а Света уехала оформлять какое-то торжество.
Все это время я ощущала, словно всё это умела давно, а сейчас просто вспоминаю.
Мы не договаривались ни о каких деньгах, но в конце первого же дня она пересчитала кассу и положила на стол три тысячи рублей.
– Задашь мне дурацкий вопрос в духе «зачем столько?» или «это мне?» – половину заберу. – нахмурилась Света, увидев мои глаза. – Плюс я после полудня уехала и магазин был целиком на тебе – кстати, молодец!
На следующий день помогла найти квартиру недалеко от цветочного магазина – уютную однушку у милой старушки. Тихий дворик, окна которого выходили на зеленый парк, вдали от машин и трамвайных путей. Ночью я впервые в жизни узнала, что можно спокойно спать и никто тебя не потревожит, не придет и не разбудит пьяным криком…
Света – первый человек, звук голоса которого меня успокаивал, а не раздражал. Я любила слушать, как она говорит – со мной ли, с клиентами.
Ни разу не поторопила, не отругала, не критиковала, хотя делала я много и косячила много – особенно в первый месяц!
А еще она ни разу не спросила, почему я не могу выйти на работу в субботу. Об этом чуть позже.
Маму вспоминала иногда. Но вернуться домой, даже для примирения, мысли не возникало.
Кольцо оставила. Носить не рисковала, повесила на шею как талисман.
В кафе я вернуться не смогла, да и вообще обходила с тех пор главную улицу Самары стороной – благо, я и так не очень люблю, когда много людей. Первые дня три еще ходила думала, вернуть ли, а потом это стало невозможно – придется объяснять, почему я не пришла сразу, и дама узнает о моих метаниях, что несмотря на её доброту сперва я решила кольцо не возвращать. Она будет смотреть на меня, а я – стоять и стекать на пол от стыда…
Маленький совестливый жучок всё же грыз, особенно когда я иногда снимала кольцо с шеи и любовалась игрой цвета. Бриллианты сияли словно вывернутый наизнанку калейдоскоп. На палец надевала очень редко, только когда была уверена, что меня никто не видит.
Покой, цветы и золото – я сама не заметила, как день за днем прошел мой самый счастливый год в жизни.
Так вот, сенбернар Простофиля…
Когда растаял снег и снова потеплело, в обед я стала уходить в Парк Юрия Гагарина. Там нашла мою любимую лужайку, на дальнем конце которой рос большой тополь. Он напоминал мне тот, что рос в моем дворе. Села в тень его ветвей, положила рядом пакет с бананами и бутылкой воды. Достала кольцо из-за пазухи, полюбовалась, воровато оглянулась и нацепила на палец. Кольцо заблестело в свете солнца, заиграло всеми цветами радуги.
