Совесть – имя собственное

В начале восьмидесятых годов Яша в уже солидном возрасте переехал в Израиль на ПМЖ вместе со всей своей роднёй. Всём в Израиле он был доволен, и только творческая неудовлетворённость терзала его мятежную душу.

Он работал в цеху, где делали компоненты для медицинских приборов и аппаратов, пытался что-то изобрести, но без знания языка этого не получалось, и он очень от этого страдал.

По пьянке он рассказывал своим друзьям и собутыльникам о своей творческой жизни на старой родине, демонстрируя при этом необычные фотографии. На одной он в кабине невиданной огромной машины размером в двухэтажный дом, на другой у хвостового оперения ракеты с двумя генералами, а на третьей стоит ногой на голове огромного лося с автоматом Калашникова. Была даже фотография, где Яша стоит по колено в снегу в одних трусах в накинутой на плечи генеральской шинели.

Всё это было более чем странно, а потому мало-помалу он оказался под колпаком израильской контрразведки ШАБАК.

Всему миру известна израильская разведка МОССАД своими дерзкими подвигами, однако и ШАБАК тоже контора не хилая..

Яшу, который принял, как и многие, по приезду в Израиль новое имя Бен Цур, обложили со всех сторон. Подосланные агенты-осведомители доносили, что Бен Цур человек очень осведомлённый, и свободно оперирует специфическими секретными понятиями, особенно в нетрезвом виде.

Был получен ордер, и обыск дал неожиданные результаты. Были обнаружены десятки фотографий, где Цур снимался вместе с офицерами самого высокого ранга, части ракет и ракетного оборудования, а главное карты, представляющие известный интерес.

По всему получалось, что «Хозяйство Зельдовича» является замаскированным секретным объектом. Но оставалось много вопросов, в том числе и по другому названию объекта «Дубовый Нос». Напрашивался вопрос, почему скрывается это название на военных картах.

Израиль, практически, не занимался оборонными вопросами СССР, но никто не скрывал, что в пику американской космической оборонной программе СОИ, русские приступили к ответным мерам, запустив в производство серию ракет под кодовым названием пород деревьев.

О ракетном комплексе «Тополь» уже было многое известно. Вполне возможно, что загадка «Дубового Носа» была из той же серии. Когда же всплыло настоящее имя Бен Цура – Яков Зельдович, многие схватились за голову. Так звали одного из ведущих создателей советской водородной бомбы.

Всё это, конечно, могло быть хорошо продуманной игрой КГБ, и именно поэтому лучшие израильские аналитики ночами напролёт изучали всевозможные доступные документы и ломали свои умные еврейские головы.

И было это вот почему.

Несмотря на всю свою мощь, разведка Израиля занималась очень узким кругом вопросов. У неё не было ни сил, ни возможностей заниматься странами не представляющими для государства непосредственной опасности. Этими вопросами занимался могущественный старший брат, который не очень щедро делился этими секретами, как, впрочем, и теми, от которых напрямую зависела жизнь Израиля. Америка всегда была щедрым, но суровым братом.

Незадолго до истории с «Дубовым Носом» на израильтян самостоятельно вышел американец, еврей по происхождению, и предложил поставлять информацию из тайн своего кабинета в здании американской спецслужбы.

Евреи очень боялись подставиться под гнев США, но информация была такой важной и секретной, что нигде не регистрируя нового агента, они продолжали его использовать, полагая, в случае провала, от него отказаться.

Теперь же появилась возможность ещё и задобрить своих заокеанских коллег информацией по линии «Дубового носа».

А, если в этой истории даже десятая часть правды, то и это зачтётся Израилю при кризисной ситуации.

К этому времени Джонатан Поллард, а именно так звали заокеанского агента Израиля, передав громадную часть имеющейся в ЦРУ информацию об обороне враждебных соседей Израиля, попал под колпак, запаниковал и прибежал спасаться в израильское посольство в США, где его не приняли и выставили. За воротами американцы надели ему наручники и отправили в тюрьму.

Разразился дипломатический скандал. Но евреи от Полларда отказывались, а названных им связников офицеров разведки в природе не существовало.

Тут-то и были переданы американцам наработки по «Дубовому Носу».

Услышав фамилию выдающегося учёного в сочетании с противоракетным комплексом, американцы немедленно взялись за дело, но вдруг выяснилось, что бывший Зельдович, а ныне Бен Цур неожиданно погиб при столкновении машины его пьяного зятя с грузовиком.

Американцы в такую случайность не поверили, полагая, что это происки евреев или русских. Космическая разведка по картам Бен Цура ещё больше запутывала ситуацию. Речь шла о многомиллиардной программе, и имеющиеся факты требовали немедленного объяснения.

Однако вся информация была настолько противоречива, запутана и вызывающа, что возникало всё больше подозрений.

Были задействованы все русские каналы, но тайна «Дубового Носа» не разъяснялась.

В конце концов американцы решили «купить» русских своей «откровенностью», благо начиналась горбачёвская оттепель.

– Нам давно известна тайна вашего Дубового Носа – заявил на дружеской беседе американский генерал русскому.

Русский визави сделал серьёзное лицо и, полагая, что это обычная игра, ответил:

– Вы имеете ввиду нос майора Ковалёва – намекнул генерал на «Нос» Гоголя.

– Я имею ввиду ответ на программу СОИ.

Все были озабочены.

Американцы, услышав про майора Ковалёва поняли, что удачно бросили камень в омут. А русские были в полном недоумении.

Всем службам было поручено разгадать намёк с «Дубовым Носом».

На утро следующего дня, со слов Первого секретаря Воронежского обкома партии, было известно, что есть охотничья стоянка с таким названием, где у друга из МВД охотился на лося его сын.

Однако в Архангельском обкоме никто ничего не знал. Нашли офицера у которого охотился сын Первого секретаря. Всё становилось на свои места, но угнетало своей несуразностью. Отправили высших офицеров из военного округа и КГБ разобраться.

Под вечер позвонили американцам и пригласили их на охоту в угодье «Дубовый Нос».

Те, чувствуя на шее дыхание Вашингтона, согласились.

Когда вертолёт опустился на таинственную площадку, американскому генералу ничего не оставалось делать, как только убеждать русских, что он знал, о чём говорил, но русские смеялись американцам в лицо.

По объекту ходили офицеры конвойной службы, расконвоированные заключённые и даже две пьяные девицы, одну из которых на глазах у гостей вырвало.

Простить такого конфуза американцы своим младшим партнёрам не могли.

Они обиделись на Израиль всерьёз и надолго.

Пойманному израильскому шпиону Поллараду влепили пожизненное и посадили в одну из самых суровых тюрем США.

Израильский народ до сих пор недоумевает, почему и конгресс и Президенты США отказываются освободить несчастного Полларда, который сидит уже около тридцати лет.

Не понимают и политики США, почему ЦРУ стоит насмерть против освобождения агента дружественной страны, который особого вреда штатам не причинил, а его тайны давно устарели.

И только посвящённые, знают причину страданий выдающегося патриота Израиля, но они молчат, потому, что спецслужбы умеют хранить свои тайны.

Карты

Как и всякое сообщество, лагерное тоже структурировано по строго определённым правилам.

По соответствию поведения лагерным понятиям, по наличию денег, по принадлежности к тому или иному коллективу, по умению себя держать и работать, а также по многим другим, совершенно невидимым и непонятным признакам для человека непосвящённого или несведущего.

Границы такого структурирования очень чёткие и переход через них пресекается довольно жёстко, хотя не всегда жестоко.

Достаточно лёгкого намёка или взгляда, чтобы человек вернулся в своё «стойло».

Как не придёт в голову на воле слесарю ломиться в компанию, где сидят профессора и артисты, так и тот, кому «не положено», не полезет в круг, где ему могут указать на его место. А кому хочется ненужных унижений.

Особое место в структуре лагеря занимают картёжники, которых в брежневские времена по зонам называли «играющие». Так называли не тех, кто, по глупости своей, пытался легко заработать деньги или авторитет, получая, обычно, взамен длительные и тяжёлые неприятности.

Играющими называли тех, кто играл постоянно, платил вовремя, имел чистую «лагерную» анкету и имел в балансе большие деньги. Такие люди, как правило, были в самых крутых и богатых лагерных семьях. Как называлось тогда «катили по первому кругу».

Таких семей было на тысячную зону не больше десятка. Где-то 40–50 человек. Они-то и вершили все главные дела, через долги и деньги, которые крутились в игре и вокруг неё.

Администрация, как и остальная публика, видели только то, что на поверхности, потому что долги – это и путь к благополучию и дорога в пропасть.

Карточная игра в лагере это особый институт лагерного быта, о котором почти ничего не известно большинству сидельцев и сотрудников. А уж на воле это вообще какая-то сказочная тема на уровне примитивных детективных фильмов и романов.

Это вполне объяснимо, потому что карты в лагере это закрытый клуб, куда непосвященный может войти только в предбанник, откуда обычно он выходит голым и несчастным.

Пределы этого несчастья безграничны.

Хотя серьёзные люди не спешат загонять в угол неплательщиков, потому что такой субъект неизвестно, что может выкинуть.

Может и в оперчасть побежать, а может и прирезать ночью. Это в байках и фильмах демонстративные изнасилования и избиения. В жизни же должника безопаснее и выгоднее пристроить отрабатывать свой долг.

А приглашение «на интим» происходит тихо и скрытно, ибо в СССР была за мужеложство уголовная статья.

Да и простой изолятор не сахар.

Поскольку в моей семье двое были играющими, то я занимался должниками, пристраивая их на работу, что было для большинства спасением и большой удачей.

Я же, руководя производством, таким путём решал массу технических, бытовых и финансовых вопросов.

Естественно, что имели они только пятирублёвый ларёк и дополнительное питание. А приличная зарплата уходила кредитору.

Но так везло не каждому, потому что не каждый был способен хорошо работать в бригаде, которая разделывает лес. Всё это, естественно, было скрыто от начальства.

Постоянные же члены картёжного «клуба» знают друг о друге всё, что необходимо знать для сохранения многочисленных тайн от лагерного начальства и основной массы зэков.

Начальству же практически невозможно знать финансовый расклад картёжников, который и определяет главные подводные течения в зоне.

И начальству и основной массе зэков видны только драматические последствия столкновения этих течений в виде тяжёлых преступлений и совершенно необъяснимых и непредсказуемых поступков вроде бы нормальных людей.

В этом ряду особое место занимали люди, способные изготовить колоду карт из газет, чтобы их можно было тасовать «одна в одну» многие сотни и тысячи раз.

За двенадцать лет, проведённых мной на усиленном и строгом режиме в брежневские времена, мне не встречались магазинные карты, которые «играющие» презрительно именовали цыганскими, как и обычный способ их тасования. Среди серьёзных игроков тасовать можно только ломая колоду пополам и запуская «одна в одну» бесконечное число раз, просчитывая в уме при этом порядок расположения каждой карты. Любая ошибка в счёте означала проигрыш.

Поэтому играющие бесконечно тасовали колоду карт, оттачивая движения и счёт до невероятного автоматизма и точности.

Все остальные, кто тасовал карты по-любительски (как на воле) были заведомыми жертвами с безрадостными последствиями.

Естественно, что карты должны быть исключительно крепкими и эластичными.

Никогда не слышал, чтобы кто-то в лагере играл краплеными картами или пытался банально мошенничать. Среди уважаемых людей это невозможно по определению.

Играли в основном в игру «третями», когда банкир должен угадать карту партнёра, как в «Пиковой даме» у Пушкина. По «низам» играли и в очко или буру. Но люди серьёзные играли только «третями».

Банкир, глянув на нижнюю карту, как правило, знал всю свою колоду, что даёт в игре определённые преимущества, если противник хоть немного слабее.

В нашей играющей семье делать карты умел один человек, поэтому этот процесс мне приходилось наблюдать часто, что нисколько не уменьшало моего удивления, когда из самых простых и примитивных исходных материалов получались невероятно эластичные карты, которые были многократно прочнее и удобнее магазинных.

Сначала рвалась страница газеты «Известия» «по слою», что позволяло получать ровные полосы.

Потом разорванные по размеру три листа склеивались клейстером из пережёванного чёрного хлеба, протёртого ложкой через носовой платок.

Высохшие листы обрезались лезвием по размеру и, собранные в колоду, а потом сдвинутые плотной лесенкой, затачивались стеклом для придания рёбрам клиновидной формы.

Чтобы рёбра при тасовании не «кашлатились», их натирали парафином.

Масти наносились пальцем через трафареты по мастям из смеси клейстера и жжёной резины для чёрной масти или крови для красной.

Никаких рисунков. Только число знаков масти. Валет треф – два чёрных крестика. Дама червей – три красных сердечка.

На обратной стороне рубашка по трафарету от фантазии.

После этого колода должна «пропотеть», для чего её тасуют пару суток.

Игра в карты считалась одним из самых опасных нарушений, потому что последствия этой игры и определяли тайную жизнь зоны. А иногда и смерть.

Поэтому само наличие карт уже каралось пятнадцатью сутками изолятора.

А жалоба жертвы могла закончиться БУРом (барак усиленного режима) или «крытой» (тюремным режимом до 5 лет).

Правда, жертву это спасало лишь на время, потому что долг передавался кому угодно и куда угодно, догоняя жертву в самый неподходящий момент.

Сама жалоба ставила жертву вне закона, что приводило к последствиям, о которых даже фантазировать страшно.

Все мои играющие друзья, как правило, оказывались периодически в БУРе или на тюремном режиме.

Сам я в карты играть не научился, за что благодарен людям, предупредившим меня об опасности этого занятия. Таково было моё видение карт и всего, что с ними связано изнутри в лагерях брежневских времён.

Я сам таких описаний не встречал.

Возможно, эта информация кому – то будет интересной.

Чужие

«Прошлое такое, каким мы его помним».

Мудрость

Аркаша Безносюк был кандидатом исторических наук.

За аварию со смертельным исходом его осудили на четыре года колонии-поселения.

Ни тюрьмы, ни лагеря он толком не видел. Опасаясь, поначалу, встречи с уголовниками, он совершенно успокоился, когда увидел простых и трудолюбивых людей. Таких он встречал и на воле, когда нужда заставляла общаться с сантехниками, сапожниками или механиками автосервиса. Ничего страшного он в них не видел, но и уважения эта примитивная и малокультурная публика у него не вызывала.

Посёлок, в котором находилась колония, основали поволжские немцы, которых Сталин сослал на север в начале войны.

В центре посёлка стояли два больших общежития, а ближе к лесу расположились домики для семейных.

Работать Аркадия определили в контору, где он вёл все бумажные дела.

Кроме начальника, в посёлке работали ещё два офицера и три надзирателя.

Колония заготавливала лес и вела строительство.

Работая прорабом на стройке, я часто общался с Аркадием. Его удивляла и возмущала моя дружба с зэками, которых он откровенно презирал.

– Скажите, Марк, ну что у Вас, образованного и интеллигентного человека, может быть общего с этим контингентом.

– Дорогой Аркаша – спокойно отвечал я – когда Вы поймёте, что я и есть этот контингент, можно будет надеяться, что Вы в чём-то сумеете разобраться. Кстати, этот контингент и есть тот русский народ, о котором Вы рассказывали своим студентам. Правда, этот народ не такой красивый и героический, как в романах. Но, как говориться, каков есть. Может и последнее отдать, а может и топором спьяну зарубить. Но народ себе не выбирают, как и родителей.

Аркадий полагал, что я говорю ерунду или прикалываюсь.

Он искренне считал, что образование и книги научили его жизни и сделали умным и мудрым. Во всяком случае, умнее, чем эти сиволапые мужики, которых кроме водки ничего не интересует.

Когда он сказал мне, что хочет вызвать в посёлок свою жену, я посоветовал ему этого не делать.

– Почему? Другие вон живут и всё нормально.

И действительно, внешне жизнь колонии казалась спокойной и размеренной.

Поселенцам было что терять, а потому драки случались очень редко, а приставать к чужим жёнам считалось и неприличным, и небезопасным.

Девицы, известного толка, появлялись в посёлке регулярно. Одни приезжали заработать. А других заманивали разными правдами и неправдами, а тут уже пьяными удерживали по нескольку недель.

Начальство старалось этого не замечать, если все проходило тихо и без тяжёлых последствий.

Таким, как Аркадий, ничего такого известно не было, потому что он был далёк от реальной жизни посёлка.

Я всячески отговаривал его от «безумной» затеи привезти из Москвы жену, но он меня не слышал.

Жена его, Аня, оказалась симпатичной, наивной, восторженной и модной московской дамочкой.

К окружающим она относилась хорошо, искренне полагая, что её внимание должно их осчастливить.

Окончательно я убедился, что она ещё глупее Аркадия, когда на свой день рождения она пригласили десяток гостей и устроила им шведский стол с канапе и сухим вином, потому что «так принято в Европе».

Привыкшие к другому застолью, гости разошлись трезвые и голодные, пообещав себе никогда больше не бывать у этих «идиотов».

Но я продолжал с ними общаться, потому что, несмотря на свою житейскую инфантильность, людьми они были начитанными и интересными.

О том, что Аня стала погуливать, я узнал от замполита Скворцова, которого она удостоила теплотой своей души и тела.

Кого она ещё этим удостаивала меня интересовало меньше всего. Пусть голова болит у Аркадия. Но, он, похоже, ни о чём не догадывался.

Наверное, это так и осталось бы для него тайной, если бы, в один прекрасный день, Аня не пропала.

Я нисколько не удивился. Хитроумные и циничные урки, зная о её похождениях, могли её обманом напоить и уволочь к себе в общежитие на радость всему коллективу. Главное, что она дала им повод. А это уже полностью оправдывало их в собственных глазах.

С приличными жёнами так поступать было не по понятиям, да и небезопасно.

Остальное уже по схемам, отработанным годами.

Сам Аркадий никогда бы её не нашёл, потому что с ним никто не разговаривал.

В панике он прибежал ко мне.

Я взял с собой приятеля Валерку Рустамова, и мы разыскали пьяную до бесчувствия Аню в каптёрке общежития, куда уже выстроилась живая очередь.

После долгих переговоров, уговоров и запугиваний, нам с Валеркой удалось, за десять бутылок водки, вернуть Аню мужу, который срочно отправил её в Москву, где она, наверное, долго отходила от своих приключений.

Во избежание проблем, самого Аркадия начальство перевело в другую колонию.

Прошло около пятнадцати лет, когда я встретил их в ресторане «Макдоналдс», который впервые открылся в Москве.

Они сделали вид, что не узнали меня. Наверное, в придуманном ими прошлом, для меня места не было. Я не обиделся.

Если им так легче, то пусть живут, как умеют.

Тени прошлого

Мне всегда было интересно, на какие исследования или статистические данные опираются люди, которые, на голубом глазу, утверждают, что из проституток получаются самые верные и надёжные жёны. Дескать, они нагулялись, повидали жизнь, и в браке будут беречь покой и блюсти семейные ценности.

Если продолжить размышления в том же духе, то запойные пьяницы уже выпили, сколько могли, и в браке будут трезвенниками и лапочками. Даже, если бы они искренне и захотели быть такими, то одного желания, мне кажется, недостаточно.

Есть ещё привычки, навыки, способы решать проблемы, репутация, друзья, а также те, кто будет всячески мешать такой идиллии, зная до этого человека совершенно другим. Я уже не говорю о таких мелочах, как привычке просыпаться рано утром и идти на скучную работу, где вздорный начальник будет портить тебе нервы. И ещё много всякого – разного, из чего складывается жизнь, со всеми её недоразумениями, неприятностями и стрессами.

…Одного моего знакомства с одесситом Володькой Сафроновым, по кличке «Кентяра» хватило мне, чтобы навсегда запомнить, что жену нужно выбирать крайне серьёзно и осмотрительно.

Володька был спокойный, добрый и улыбчивый парень. Прибыл на зону он из дурдома, а за что его посадили, на строгом режиме это уже мало кому интересно.

Важно, кто ты и что ты сейчас.

Тёрся он с уважаемыми земляками, хотя уголовного в нём ничего не было. Казалось, что в лагере он человек случайный.

О том, что на нём четыре трупа я узнал от своего приятеля Паши Короля по кличке Дурак, который был с Володькой в одной психбольнице.

Однажды Паша рассказал мне его печальную историю.

…Когда Володьке исполнилось семнадцать лет, родители стали беспокоиться оттого, что он совсем не интересуется девочками. Опасаясь, что такое равнодушие может неизвестно куда завести, родители решили ему помочь и наняли профессиональную проститутку по имени Вера.

Сами они уехали в санаторий, сообщив сыну, что у них некоторое время поживёт родственница из другого города.

Двадцатипятилетняя Вера окончила институт иностранных языков и была человеком современным и интересным. Она не только открыла ему радость сексуальных отношений, но и приобщила к светской жизни. Она водила его по выставкам и театрам, поэтическим клубам и домам моды, читала лекции по истории и литературе. Она заставила его следить за собой, модно одеваться и стараться быть интересным и приятным для окружающих.

Когда родители вернулись, то они были приятно удивлены изменениями, которые произошли с их сыном.

Однако, исчезновение Веры свалило их сына в такую глубокую депрессию, что родители стали опасаться за его жизнь.

Они рассказали сыну, что Вера профессиональная проститутка и не стоит его любви и внимания, но ничего не помогало.

Ему было плевать на её прошлое. Без Веры он жить не мог.

Родители разыскали Веру и рассказали, как страдает их сын. Они попросили её пожить с ним какое-то время, предложив дом, оставленный бабушкой им в наследство.

К их радости, Вера быстро согласилась, сказав, что у них замечательный сын, и что она сама страдает от их разлуки.

И молодые зажили в бабушкином доме вполне пристойной и тихой жизнью.

Вера пошла работать в школу, а Володька поступил на третий курс строительного техникума.

Через несколько месяцев Вера сообщила родителям, что беременна.

Беда случилась, когда из армии вернулся Володькин двоюродный брат, который когда-то неоднократно был Вериным клиентом.

Сначала он начал делать ей грязные намёки. Потом, по-пьяни, стал откровенно приставать и оскорблять.

Однажды он ввалился в их дом с пьяной компанией и стал требовать от Веры любви для всех.

Вступившегося за неё Володьку стали бить ногами.

Пытаясь его спасти, Вера согласилась на всё, несмотря на крики и запреты мужа.

Володьку закрыли в кухне, а когда он выбрался наружу и вбежал в дом, то увидел такое, что совсем потерял рассудок.

Он не помнил, откуда у него в руках оказались два ножа, и не помнил, как бил и резал ими всех, кто попадал под руку.

Окончательно он пришёл в себя, когда все лежали мёртвые на залитом кровью полу.

Он вышел на крыльцо и ударил ножом себя в грудь.

Несколько дней он провалялся в реанимации, но выжил.

Мёртвых оказалось четверо, включая Веру.

Благодаря стараниям психиатров, адвоката и сочувствию судей, он получил всего шесть лет строгого режима, с обязательным лечением в психбольнице, как лицо склонное к суициду.

Рассказ Паши просто не укладывался в голове, потому что привязать это к Володьке Сафронову было совершенно невозможно.

Трудно было представить, какие муки пережил этот добрый и улыбчивый мальчик.

Но его печальный урок навсегда укрепил во мне убеждение, что жениться на бывшей проститутке крайне опасно, даже если она очень хороший человек.

Без Достоевского

Моя двоюродная племянница Марина, окончив израильскую школу, толком не знала, где находится Австралия.

Она даже плохо представляла себе, что это такое.

Не читала она ни Достоевского, ни Толстого. Такое же чудо, как Робеспьер, ей представлялось разновидностью мебели.