скачать книгу бесплатно
Свитер, кстати, был отличный: крупной вязки, шерстяной, с брезентовыми вставками. Отлично сочетался с любыми штанами и сапогами и грел душу. Мне его предложила Натали по сходной цене, когда возвращала вычищенное, починенное и отмытое хаки. Она, оказывается, ещё и вязала!
– Это ведь не мундир имперской армии, верно? – Сартано сожрал одну из моих пешек и перешёл в наступление.
– Это форма корпуса пограничной стражи, – кивнул я и сделал рокировку.
– Я что-то слыхал про имперских пограничников. Вы не участвовали в войне, да?
– Мы защищали границы родины от бандитов, наркоторговцев и контрабандистов. И продолжаем это делать.
– Но здесь, на «Голиафе», в Энрике-о-Навегадор и в Винланде нет имперских границ!
А он навёл обо мне справки! Наверняка имел беседу со вторым помощником – кроме него никто мои документы не разглядывал. Не считая билета, естественно. Пришлось отвечать в соответствии с легендой:
– Границ нет, имперцы есть. Я участвую в программе по репатриации, пытаюсь вернуть эмигрировавших специалистов на родину. Почему этим занимаются пограничники? Как вы верно заметили, мы не участвовали в войне. Поэтому с нами более охотно общаются и те, кто сбежал от республики в самом начале, и сами лоялисты тоже. Если б я носил чёрную форму преторианца, народ шарахался бы, как чёрт от ладана, верно?
Сартано усмехнулся:
– Однако, логика… Ну да в логике что вашей хунте, что новым имперским властям не откажешь. В правительстве у вас сидят неглупые люди, а молодой император не строит из себя всезнайку и наместника Бога на земле и слушает специалистов.
– Именно. И ради этих самых специалистов я здесь и нахожусь.
Он поставил конём вилку и выбил из игры одну из моих ладей. Вот ведь проходимец! Ну, ничего, настало время для решающего удара – или пан, или пропал! Мой мощный правый фланг, укреплённый ферзём и второй ладьёй, перешёл в атаку, и Сартано на некоторое время замолчал, пытаясь выработать ответную стратегию. На доске стало пустовато, появился оперативный простор.
– А вы по политическим взглядам кто, поручик? Монархист, республиканец? Как у вас с этим в корпусе? Я, например, либертарианец. Устройство Сипанги кажется мне наиболее эффективным. Отпустите вожжи бизнесу – и невидимая рука рынка порешает большинство проблем общества. Действуя по законам выгоды, предприниматель волей-неволей работает на благо окружающих.
Я прикрыл глаза и вспомнил чумазых малолетних рабочих на рудниках северо-востока, синих от голода жителей столицы и спекулянтов, задирающих цены во время неурожая семилетней давности. Невидимая рука рынка? Ну-ну… Так случаются социальные революции. А вслух сказал:
– Нет такого преступления, на которое не пойдёт капитал ради прибыли в триста процентов…
– Это кто сказал, Новодворский? Вы что, социалист?
– Это сказал один из лаймовских профсоюзных лидеров. А я пессимист.
– Пессимизм – это состояние души, а не система политических взглядов! – Сартано был доволен, он загнал моего короля в угол, но не видел грядущей вилки, которая угрожала его ладье или ферзю.
– Ну почему же? Считаю, что хороший политик и хороший человек – понятия несовместимые, – вещал я, уничтожая фигуры доктора одну за другой. – И в принципе не надеюсь на то, что та или иная государственная машина или политическое учение могут кого-то осчастливить. Задача любого государства – защищать самое себя. Задача любой политической партии – захват, удержание и использование власти для реализации собственной программы. Государство – слуга народа? Какая дичь… Общественный договор – миф! Никто ни с кем не договаривался. Есть чудовище, которое мы кормим, чтобы оно защищало нас от других чудовищ – например, ваших волшебных бизнесменов, и при этом не сожрало нас с потрохами. Вот и всё.
– Выходит, вы служите чудовищу? – Он приуныл, оставшись со своим королём и двумя лёгкими фигурами.
– Получается, так. Но моё чудовище говорит на понятном мне языке, не строит из себя зайчика и в данный исторический период наконец занялось заботой о нас, грешных, ибо почуяло, что скоро жрать будет некого. Стадо нужно подрастить, откормить и пополнить свежими овечками и баранами, чем я и занимаюсь. И вполне осознанно – на нашем лугу подросла зелёная травка, и пастух симпатичный, на скрипочке играет, а псы дрессированные и кусают только самых тупых баранов. – Играть роль жёлчного пограничника мне даже нравилось.
– Вы говорите жуткие вещи! – Луиджи Сартано видел, что проиграл, и потому расстроился. – Я требую реванша – и в беседе, и в игре. Думаю, мне удастся вас переубедить. Вот только прибудем на Сипангу, и я вам там всё покажу…
А вот это было очень кстати!
– С превеликим удовольствием, доктор. Ловлю вас на слове! – Апеннинец погрозил пальцем, встал со стула, забрал свою подушечку и пошёл в сторону буфета.
Разбросанные по столу шахматные фигуры пришлось убирать мне.
Глава 5. Герметичный детектив
Йозеф Гёрлих взошёл на борт в Дагоне.
Вот уж где я не мечтал оказаться и кого не планировал встретить. «Голиаф» пополнил тут запасы топлива и взял нескольких пассажиров. Со свежими продуктами в Федерации нынче было туговато, а вот со свежими газетами полный порядок.
Не желая светиться перед таможенными чиновниками, я подождал, когда лайнер отчалит и наберёт ход, и тут же выскочил на палубу в надежде первым поживиться федералистской прессой. И столкнулся нос к носу с почтенным корреспондентом «Беобахтера», от которого за версту несло капитулом тайных операций Протектората. Он, по всей видимости, тоже был удивлён такому стечению обстоятельств, но, в отличие от меня, тушеваться не стал, приподнял свой старомодный котелок, обнажив аккуратную седую стрижку, и произнёс:
– Гутен абенд! Подскажите, а где здесь буфет? Умираю от жажды!
– Да-да, буфет тут есть, на верхней палубе и ресторан в первом классе… – Я указал рукой примерные направления, не представляя, как вести себя дальше.
А Гёрлих представлял.
– Данке! – сказал он, снова отсалютовал котелком и направился к лестнице наверх. Бодрый такой старикашка!
И вот пойми – мы с ним как бы знакомы или как бы нет? А ещё Веста этот крутился тут же, тоже за прессой пришёл небось… Он, наверное, всю эту сцену в деталях рассмотрел. А газеты я тоже взял – одну зурбаганскую и одну дагонскую. С большей охотой почитал бы имперскую прессу, тот же «Курьер», но в Федерации, стране победившей демократии и свободы, запрещать продавать и выписывать иностранные издания считалось нормой.
* * *
«ВРАГ У ВОРОТ! ГЕМАЙНЫ ОСАДИЛИ АРЛИНГТОН!» – вопили заголовки. Это значило, что архиепископ Стааль спустил коммандо с поводка. А ещё, что мои парни выстояли там, в ущельях Солнечных гор, и крепко дали по зубам каннибалам. Так крепко, что угроза удара в тыл Наталю со стороны людоедских племён Сахеля была ликвидирована, по крайней мере, на долгое время.
Уже стемнело, зажгли электрическое освещение. Я слегка передвинул стул, чтобы жёлтый свет лампочки попадал на газетный разворот, и принялся за чтение.
За бортом плескались океанические волны, на небе взошла луна.
– Вы так смотрели на сцену в последний раз, когда мы исполняли «Small town blues», – раздался приятный женский голос. – А теперь ваши глаза горят, когда видят заголовки о войне.
Это была Изабелла Ли собственной персоной! Я тут же вскочил с места, поприветствовал её и предложил место для сидения – здесь, в шахматном клубе, было полно стульев. Честно говоря, тот факт, что певица решила заговорить со мной, сбивал с толку.
– Я подошла к вам потому, что вы единственный всегда переставали жевать и откладывали столовые приборы во время нашего выступления, – пояснила она. – Вы любите музыку и уважаете наш труд – это достойно. А я люблю шахматы. Сыграем?
– Вы выиграете, – предупредил я. – Если вас это устраивает, я с удовольствием вам проиграю.
– Можете звать меня Изабелла, – сказала она. – А победа меня вполне устроит.
И она сама принялась расставлять фигуры.
– Я всегда наблюдаю за залом, когда пою. И знаете что? Больший гадюшник, чем ваша секция, сложно себе представить, – житейским тоном поведала певица. – Удивительные экземпляры собрались в одном террариуме! Как будто кто-то их специально подбирал. Сегодня, кажется, туда добавится ещё одно ядовитое насекомое – приняли на борт несколько часов назад.
Наверное, она говорила о Гёрлихе. Наша партия развивалась плавно, до ужина было ещё около часа, а потому я решил поддержать беседу.
– Народ странный, но мне они не показались такими уж мерзкими, разве что Вильсоны…
– А что Вильсоны? – удивилась Изабелла. – Развращённые, избалованные молодые люди, типичные представители богемы Аракира, Кри или Паранигата. Что вы в них рассмотрели?
– Марафетчики, – пожал плечами я. – Никогда не любил наркоманов.
– И как вы сделали такие выводы?
– Я пограничник, у меня чутьё…
На самом деле Гарри часто тёр переносицу и теребил массивный перстень, время от времени невольно сдвигая фальшивый камень в сторону – такие тайнички были вполне в духе любителей кокаина, а Барбара имела дурацкую привычку шмыгать носом в самый неподходящий момент.
– Ну, пусть так. Кокаин не запрещён в большинстве стран, вполне невинный стимулятор.
– Да-да, а водка – отличный антисептик. А опий – снотворное. И в империи, кстати, закон о запрете кокаина, каннабиса и целой группы опиоидов был принят лет пятнадцать назад, ещё при прежнем императоре.
– Дались вам эти Вильсоны. Вы присмотритесь к сёстрам Медоус. Я читала в газете об этих милых дамах, – закатила глаза Изабелла. – Их мужья скончались в один день с одинаковыми симптомами. Но следствие зашло в тупик – вскрытие не нашло следов яда или насилия, и в момент смерти вдовушки имели железное алиби – они проводили время на чаепитии у третьей своей сестры. Но поверьте мне, я родом из Ассинибойна, и в тамошних трущобах знают немало способов покончить с врагом в таком стиле. Хотя о каком стиле тут может идти речь: пена изо рта, конвульсии, испражнения… Фи! А помимо мужеубийц Медоус у вас есть ещё потрошитель Сартано, маньяк Роше и фанатичка Моррис.
Эта женщина определённо вызывала оторопь. А ещё громила меня на всех фронтах, закупорив основные мои фигуры в углу клином пешек при поддержке кавалерии.
– А Веста и Егучи-сан? – поинтересовался я.
– Егучи осуществлял кровную месть и теперь возвращается домой, а Веста… Веста – пустое место. Ничтожество. Посредственность. – Здесь явно прослеживалось что-то личное.
Её способность сгущать краски была уникальной. Мне и вправду начало казаться, что мои соседи по ресторану кровавые убийцы и настоящие живодёры. Оставался вопрос, кем, по её мнению, являюсь я сам?
– Кстати! Я хотела попросить вас об одолжении… – Она шикарно улыбнулась и грациозно склонилась над столом, глядя мне прямо в глаза.
Чёрт побери! Будь она лет на двадцать помоложе…
– Я весь внимание.
– Позвольте сегодня отужинать с вами? В Дагоне помимо нескольких новых злодеев к нам присоединился ещё и Юсси Густавсон, этот малолетний пижон. Сегодня мы слушаем баритональный тенор и проникновенные баллады. Вы любите баллады?
Я понятия не имел, люблю ли я баллады. Но провести время с Изабеллой Ли и разворошить наш гадюшник показалось мне неплохой идеей. Тем более что мне нужно было прикрытие – в случае если Гёрлиха определят в нашу секцию.
* * *
Оставалось какое-то время до ужина, и я отправился в каюту, перед этим намереваясь найти Натали и заказать у неё ещё и шарф. Уж больно мне свитер понравился, а хороший шарф на Сипанге мог пригодиться – чёрт его знает, куда занесёт того же Гусева или Пьянкова-Питкевича. Остров длинный, и в то время, как на его южной оконечности растут пальмы, на северной завывают метели. Ещё бы шинель или толковое пальто, но даже свитер и шарф – это уже неплохо…
Я шагал по гулкому коридору и поражался громадности корабля. Тут был ресторан и кафе, три курительные комнаты по классам, два обеденных зала – мужской и женский, турецкие бани, бассейн, корт для игры в теннис, гимнастический зал… Чёрт побери, это был чуть ли не целый город!
Натали и её подруги проводили время между сменами в кают-компании – их тут тоже было несколько. Девушки слушали радио, читали книги, рукодельничали и просто болтали о пустяках. Наверняка и пассажирам тоже перемывали косточки. Конечно, нас никто так запросто на территорию экипажа пропускать не собирался, но я знал пароль для вахтенного. «Пятёрки хватит?» – вот как он звучал. «Давай мигом, пока никто не видит!» – примерно таким был отзыв. Наверняка кое-кто из наиболее шустрых пассажиров тоже шастал сюда, и явно не за шарфом.
Мне оставалось спуститься на одну палубу ниже и миновать почтовое отделение (тут было целое своё почтовое отделение!). Когда я взялся за ручку двери, ведущей на лестницу, то на секунду замер – мне показалось, что я слышал шаги за своей спиной. Оборачиваться показалось глупым, но настороже быть стоило. Преодолевая ступеньку за ступенькой по пути вниз, я на секунду замер – дверь сверху точно скрипнула! И почти одновременно застучали каблуки по лестнице.
– Зря ты сюда зашёл, с-сука!
Ориентируясь по перилам рукой, я успел спуститься на площадку и повернуться спиной к стене, прежде чем первый удар кулака, обмотанного вафельным полотенцем, обрушился на мою голову. Меня принялись лупить сразу трое противников и, прежде чем я опомнился и начал действовать, отделали знатно.
– Проклятый шовинист! – рычал кто-то на лаймиш, пиная меня ботинками.
– Libertе, Еgalitе, Fraternitе! – шипел ещё один на языке арелатских месье, норовя достать меня по печени.
– No pasarаn! – вторил ему злобный руссильонский говор.
– Подите к чёрту! – В какой-то момент я смог вырваться из этой молотилки, нырнул вниз, въехал кулаком по причиндалам обладателю обмотанных кулаков, дёрнул за ногу злобного руссильонского каталанца и ужом проскользнул под мышкой у потного толстяка-арелатца.
Сражаться с тремя врагами голыми руками и победить получается только в сказках. Или у императора. Я на четвереньках карабкался вверх по лестнице, отбрыкиваясь от агрессоров, которые пытались ухватить меня за ноги. Одному из них я заехал в лоб каблуком, но сапог мой остался в его руках. Я так и сбежал – в одном сапоге, залитом кровью из носа рваном свитере и изгаженных красным штанах. Это было чёрт-те что – прорабатывать легенду, таскать на себе пограничную оливу, чтобы напороться на кретинских анархических матросов и получить по морде просто потому, что я имперец. Да я руку на отсечение готов дать, что будь на моём месте настоящий пограничник или любой другой военный, флотский, полицейский или преторианец из империи – он получил бы тоже! Они там не разбирались в мундирах: имперский офицер был для них тождественен палачу, сатрапу и душителю свободы. Одного появления при параде на ужине оказалось достаточно – все вокруг звали меня поручиком, а официанты или кто-то из пассажиров настучал анархической ячейке о появлении на борту идейного противника.
Что ж, господа анархисты… Хотите войны? Вы её получите.
* * *
Моё появление в ресторане в парадном мундире с Изабеллой Ли под руку, огромным бланшем под глазом и сбитой переносицей произвело фурор. Вильсоны улыбались, сестры Медоус и вдова Моррис демонстративно отвернулись, Сартано зааплодировал. Роше и вовсе не поднимал носа от тарелки.
Веста бесцеремонно подвинул стул к нашему столику:
– За что вас отделали, поручик? Я надеюсь, те, кто напал на вас, выглядят хуже?
– Чёрт его знает, как они выглядят, там было темно. А отделали меня за то, что, как вы и сказали, я поручик. А вы, Веста, с дамой не поздоровались. Фу, как некультурно. Неужели моя ободранная физиономия затмила для вас госпожу Изабеллу Ли?
Джон Веста смешался и отстал, удалившись к своему месту. Моя спутница только иронично подняла бровь.
– У меня сегодня есть намерение напиться. Редко могу себе это позволить. Но сегодня я не на работе, и вы мой сопровождающий. Могу я рассчитывать на то, что буду доставлена в каюту в целости и сохранности? Вы джентльмен?
Я подавился слюной и закашлялся. Джентльмен? Видал я джентльменов… Например, колонеля Бишопа.
– Нет, я не джентльмен. Но будьте уверены, ни капли спиртного в рот сегодня не возьму и буду исполнять роль вашей заботливой тётушки.
– Эх, поручик, будь я лет на двадцать помоложе, то не поверила бы. А так… Гарсон, бренди! – Она подозвала официанта, а потом снова обернулась ко мне: – Расскажите мне об империи, ладно?
* * *
Мы отлично проводили время. Я рассказывал о становлении мирной жизни в империи, освоении севера, общественном компромиссе, железнодорожном буме, цеппелиновой лихорадке, изменениях в сфере образования и строительстве каскада ГЭС на Борисфене. А она говорила о своей молодости в Ассинибойне, роскоши и нищете Сипанги, стремительном взлёте одних и падении других. Беседовать по душам с умной женщиной на равных, без всякого романтического подтекста, это отдельное удовольствие, которое я всегда ценил особо.
Баритональный тенор Юсси Густавсона был неплох, баллады слегка заунывны, но вполне мелодичны и проникновенны. О чём он пел, я не понимал от слова совсем, его акцент родом из Хедебю был ещё более заковыристым, чем креольское произношение Изабеллы Ли, когда она исполняла песни своей малой родины.
А потом появился Гёрлих. Он без всякого пафоса уселся за столик в углу у самой двери и принялся поглощать картофельные кнедлики с гуляшом и зелёным горошком, запивая простую еду малым графинчиком настоящего шнапса. Тевтон не подавал виду, что знает меня, только поглядывал из-под седых бровей, цепко, подозрительно.
– Так скажите, поручик, за что вас побили? – наконец спросила Изабелла.
– За то, что имперец. Это даже забавно. В империи мне порой приходилось сталкиваться с агрессией потому, что я наполовину горец, а за пределами империи потому, что имперец. Для наших мигрантов это будет интересный опыт: сейчас они все горцы.
– Что вы имеете в виду? – склонила голову набок она.
– В остальной империи всегда было принято считать горцев жуткими ретроградами, традиционалистами, воинственными дикарями, обладающими специфическим кодексом чести, помешанными на своих семьях, оружии и малой родине… В столице или в Мангазее проучить южан считалось делом чести, и потому потасовки между шовинистами и людьми из диаспоры случались довольно часто.
Изабелла Ли белозубо улыбнулась:
– Вы ведь сейчас описываете типичного имперца! Мы все так думаем о вас!
Я ухмыльнулся:
– И всем наплевать, сколько у имперца высших образований, какого он происхождения и какую партию поддерживает, да? Традиционалист, милитарист, шовинист, твердолобый реакционер… Каково нашим диссидентам, представляете? Они всю жизнь боролись с режимом, пописывали злобные статейки в газеты, ненавидели империю и выводили людей на демонстрации, а теперь в Альянсе или Арелате, и в Сипанге тоже, если я вас правильно понял, могут выловить в подворотне и отоварить только за то, что ты из империи! – Я шмыгнул разбитым носом, снова вызвав улыбку Изабеллы.
Самому мне вдруг стало не до улыбок – возникло ощущение опасности. Оно табуном мурашек спустилось по затылку, спине до копчика, и я весь напружинился и осмотрел нашу секцию. Все были на местах и вроде как заняты ужином. Только Веста чуть привстал со стула, сделал стойку. Его ноздри трепетали, как у охотничьей собаки, почуявшей дичь. Тоже почувствовал?
