скачать книгу бесплатно
– А вы ничего, – сказал Уткин. – Думал, вы мне всю вторую кабину испоганите с непривычки. Мы прибыли в Энрике-о-Навегадор, порт вон там. Хватайте саквояж, ловите пролётку и мчите в гавань – у вас есть полчаса, пока посадка на «Голиаф» не окончилась. И шлем отдайте.
Утерев рот платком, я проводил взглядом его спину в кожаном реглане. Он снова орудовал вокруг аэроплана, пытаясь завести мотор. Какой-то невероятный запас хода у этого «Давида»! Хотя наверняка у конторы, к которой принадлежат и Феликс, и Уткин, где-нибудь за во-о-он теми холмами имеется база и аэродром подскока.
Пилот наконец справился с мотором, не спрашивая ни у кого разрешения на взлёт, взобрался в кабину, махнул рукой на прощание и, аккомпанируя себе рёвом двигателя, скрылся в небесной синеве. Улетел, да и чёрт с ним. Скучать не буду, хотя вроде бы мужик он неплохой.
– Мистер, мистер, вы тот пассажир, что опаздывает на лайнер? – тормошил меня за плечо пожилой мулат в светлом мятом хлопковом костюме. – У меня есть двуколка, за четвертак довезу.
Бог его знает, какая валюта у них в ходу, в этом Энрике-о-что-то-там… Эскудо, наверное? Есть ли в саквояже, который передал мне Феликс, эскудо, я понятия не имел. А потому, пошарив по карманам, извлёк оттуда несколько потёртых серебряных монет неясной принадлежности и показал их смуглому мистеру.
– Пойдёт?
– Давайте их сюда! – протянул он сразу обе руки.
– После поездки, – отрезал я.
Мулат погрустнел и зашагал через поле мимо дощатого одноэтажного здания, которое, видимо, выполняло здесь роль аэровокзала. Глядя на пошарпанную двуколку с несколькими поломанными спицами в колёсах и запряжённой в оглобли ледащей кобылёнкой, я с затаённой грустью вспомнил Зайчишку и крепкие фургоны гемайнов.
– Н-н-но, дохлая! – Мулат изъяснялся на пиджин-лаймиш, и кобылка его, по всей видимости, понимала.
Я тоже понимал. Приходилось слушать трёп о храбрых конкистадорах, которые отвоевали сей благодатный полуостров у каннибалов и выстроили тут замечательный город Энрике-о-Навегадор в честь какого-то мореплавателя, который ни разу не совершил ни одного дальнего плавания. Построили форт – вон тот, с десятью круглыми массивными башнями, собор – этот, с горгульями на верхнем ярусе и окном-розой. Вообще-то городок был симпатичный: мощёные улицы, слегка облупленные светлые домики меж апельсиновых рощ, приличная центральная площадь, магистрат и рынок. И люди деловитые, работящие – здесь подкрашивают, там подстукивают, что-то куда-то тащат, суетятся.
Но всё это провинциальное обаяние меркло перед громадиной «Голиафа», который стоял на якоре в бухте уже под парами. Огромный четырёхтрубный океанический лайнер длиной не менее трёхсот метров и высотой двадцати, от ватерлинии до шлюпочной палубы, он заполнял собой всё пространство и, казалось, был больше всего Энрике-о-… вместе с мулатом, кобылой, аэродромом и рыночной площадью.
– Деньги, деньги! – пошевелил пальцами мой добровольный извозчик.
Я сунул ему монеты и зашагал по набережной к пирсу, туда, где качался на волнах паровой катер с лайнера. Едва не срываясь на бег, растолкал мастеровых и моряков с парусных судов, стоящих на рейде, и приблизился к подтянутому молодому человеку в форме. Он смерил меня удивлённым взглядом. Ну да, сначала сутки в седле, потом сумасшедший полет на биплане свежести и представительности не добавляли. А потому гримаса на лице моряка была вполне обоснованной.
– Сейчас-сейчас, – сказал я и полез в наружный карман саквояжа. Документы и билет должны были быть именно там. Новомодные книжечки-паспорта появились не так давно, но были довольно удобными – форматные листы гербовой бумаги, использовавшиеся последние сотни две лет, постоянно мялись и рвались. Нащупав наконец глянец обложки, я потянул документ наружу. Вот оно как! Я нынче имею вид на жительство Винланда? Однако… А вот имя и фамилия вполне имперские, как и паспорт. Нужно будет изучить легенду, а то так и проколоться недолго!
Протянув паспорт со сложенным внутри билетом, я наконец получил возможность отдышаться.
– Первый класс? – удивлённо проговорил флотский и снова критически меня оглядел. – Прошу на борт, сэ-э-эр!
Катер уже был забит битком, и после меня на борт взошла только семья буржуа: почтенный полненький господинчик, похожий на арелатца или апеннинца, его сухопарая супруга, две девочки лет пяти-семи и гувернантка. Они тоже должны были путешествовать первым классом, иначе чёрта с два «Голиаф» стал бы задерживаться. Я уселся на одной из лавок поближе к борту. Это было практично, учитывая мои неопределённые отношения с морской болезнью.
– Что, браток, не фартануло на приисках? – шмыгнув носом, произнёс мужичок полукриминального вида, наклонившись к самому моему уху. – Или ты из вояк?
Я неопределённо пожал плечами. Интересно получилось. Как пассажир первого класса я мог бы претендовать на удобное мягкое кресло на носу катера, рядом с важными дамами и господами, а уселся всё равно здесь, среди дебелых тёток, таких вот типов и целых семейных кланов с детьми, бабушками, клунками и котомками.
Судёнышко наконец отчалило. Борт «Голиафа» постепенно становился всё ближе и ближе.
* * *
Никогда мне не доводилось чувствовать себя зажиточным. Интеллигент, если хотите разночинец, в предках которого числились исключительно врачи, учёные, преподаватели, мошенники, грабители и лучшие женщины в мире, я всегда чувствовал себя неловко в окружении золотой лепнины, бархатных кресел и вычурных светильников. Даже в бытность адъютантом его превосходительства, этой роскоши я не вкусил – Артур Николаевич жил скорее как отставной полковник или профессор университета средней руки, чем в стиле самовластного правителя одной из величайших держав современности. Впрочем, Крестовский никогда и не был сатрапом и деспотом, решал вопросы за рюмочкой чаю, в спокойной обстановке беседуя с такими же великими стариками, как и он сам.
А вот теперь я мог почувствовать себя на самом деле по первому классу! Каюта была обставлена по-барски. «Дорого-богато», – сказал бы Стеценко. Ну вот на кой чёрт мне такая кровать? Я сразу отверг идею спать на этом чудовище с балдахином, определив своим местом обитания замшевый диванчик вполне подходящих габаритов. И для начала вывалил на него всё содержимое саквояжа. Стоило привести себя в порядок и переодеться.
Меня ведь и на борту «Голиафа» чуть было не отправили в трюм к третьему классу – по одёжке встречают, как бы это ни было банально. Только вмешательство второго помощника капитана (это он встречал пассажиров на пирсе Энрике-о-Навегадора) исправило недоразумение. Сей достойный моряк максимально корректно порекомендовал мне одеться подобающе или воспользоваться корабельным магазином готового платья – таковой тут имелся. А старшая горничная Натали отличная портниха и за денежку малую вполне способна подогнать костюм по фигуре. Она вообще очень способная, но это так, как мужчина мужчине, строго конфиденциально…
Теплилась обоснованная надежда, что контора в лице Феликса позаботилась о гардеробе, и я мигом убедился в этом. Среди груды сорочек, брюк, штиблет и исподнего радовала глаз «олива», парадная форма поручика корпуса пограничной стражи. И отличные яловые сапоги. Если б я собирался делать карьеру военного, то стал бы пограничником.
На кителе сверкали ордена. Мои ордена! Полный бант Серебряного креста, даже тот, который я так и не принял – первой степени, за миссию в Новый свет. Вот ведь черти, знают, что я не люблю всей этой показухи и никогда не выставлял напоказ… Ну, да Бог с ними, первый класс, нужно соответствовать. Однако если поручик пограничной стражи, то какого чёрта документы с Винланда? С этим нужно было разбираться.
Ощупав подкладку саквояжа, нашёл два сюрприза: второе дно и папку с бумагами у боковой стенки. На дне лежал стандартный армейский револьвер, отличный раскладной нож и плоская фляжка, в которой что-то булькало. А что касается папочки… «Перед прочтением сжечь, потом съесть пепел и снова сжечь» – было наискосок написано на картоне почерком Феликса. Юморист, м-м-мать.
Раздался стук в дверь. Я мигом набросил на всё барахло покрывало и обернулся. В каюту заглядывала приятная молодая женщина и вежливо улыбалась, демонстрируя ямочки на щеках.
– Меня прислал мистер Тон, второй помощник. Он сказал, у вас есть проблемы с гардеробом…
– А-а-а-а, вы Натали, да? Мне, право, неловко, но вот этот наряд дорог мне как память, – я оглядел своё хаки без знаков различий. – Подскажите, куда я могу…
– А давайте я сразу заберу? Снимайте, я отвернусь! Банный халат в шкафу. Ванна вон там. Как горячую воду включать знаете? – без тени смущения проговорила она.
Какая, однако, бойкая натура!
– С водой я разберусь. Что ж… Если обещаете не подглядывать…
Не бог весть что, но светить протёртым и пропотевшим исподним мне явно не улыбалось. Стянув сапоги, мигом разделся, вывернул карманы гимнастёрки и галифе, доставая всякие полезные мелочи, тут же отправил подштанники и белугу в мусорную корзину. Вот уж о чём жалеть не буду – две недели их таскал, один раз едва простирнул в речке, а потом ещё эти клятые прогулки верхом…
Накинув халат и обернувшись, я ошарашенно глянул на Натали, которая беззастенчиво всё это время, оказывается, разглядывала мои не слишком впечатляющие стати и мой афедрон тоже.
– А вы ничего! Поджарый, жилистый… – сказала она, забрала хаки и вышла за дверь.
Да что это такое? Я чувствовал, что лицо у меня горело, как у красной девицы на выданье. Следующие полчаса я отмокал в огромной медной ванной, так что цвет моего лица никого смутить не мог. Горячая ванна после долгих недель походной жизни – это настоящее блаженство! Правда, щипало стёртые седлом ляжки – ну и чёрт с ними, с ляжками.
А дверь в каюту закрыл на оба замка и ещё придвинул стул, которым подпёр ручку. Папка и револьвер лежали тут же, на тумбочке под умывальником.
* * *
Морская болезнь то ли испугалась габаритов «Голиафа», то ли полученная на «Гленарване» прививка от сего недуга была вполне достаточной, но так или иначе, я чувствовал себя вполне прилично. А потому прямо в банном халате на голое тело расположился на диванчике с папкой в руках.
Пробиваясь сквозь канцеляризмы и официальщину, я сосредоточился на главном. Мне предстояло разыскать пятерых человек. На Сипанге или на окрестных островах – как повезёт. Бумаги шли двумя пачками, на двоих и троих, и, скорее всего, искомые люди должны были держаться именно таким образом. Обо всех них я читал в газетах – ещё тех, лоялистских. А лоялистские газеты – это такое странное явление… В общем, прочитанное в них стоило делить на два, потом извлекать из полученного квадратный корень и после этого использовать по назначению. Например, рыбу заворачивать. Но, как оказалось, и Лось, и Гусев, и даже Пётр Петрович Пьянков-Питкевич с таинственной мадам Софией Ламоль, все они действительно существовали. И, по мнению специалистов конторы, были живы. Неизвестным для меня оставался только Манцев.
Я принялся разглядывать первую парочку: Лося и Гуся. Тьфу ты, чёрт – Лосева и Гусева… Ах, мать – Мстислава Сергеевича Лося и Алексея Ивановича Гусева, чтоб их! Насколько я помнил, первый был инженером, настоящим фанатиком от науки, грезящим ракетами и космическими полётами. С седой густой шевелюрой, довольно красивым и аскетичным лицом и фигурой спортсмена, он выглядел профессиональным мучеником от науки. Второй, его напарник, выглядел как типичный, даже гротескный уполномоченный республики Ассамблей. На усатой физиономии этого гуся клейма негде было ставить. Сразу видно – сорвиголова, бузотёр, смутьян. Про таких Новодворский сказал как-то: «Мы делаем ставку на сволочь!» Смуглое усатое лицо, солидные залысины, чуть раскосые глаза смотрят дерзко и вызывающе… Опасный!
Лось, как свидетельствовало досье, таки построил на средства республики свой летательный аппарат, что-то вроде гигантской ракеты, которая приводится в движение силой взрывов некоего таинственного вещества ультралиддита, и даже решился на рисковый эксперимент – вместе с Гусевым стартовал с поверхности земли и полетел на Марс. По крайней мере, лоялистские газеты писали именно так. И вот теперь он нашёлся на Сипанге. Адрес прилагается. Контору интересовало по большому счету только ракетное топливо – чудовищной силы взрывчатка. Сами отважные космические конкистадоры – не особенно, их аппарат, и его чертежи тоже. Мол, по возможности в тесный контакт не вступать, сообщить резиденту о точном местонахождении, физическом и психическом состоянии обоих. Может быть, исчерпывающие сведения об изобретениях Лося и так уже имелись в архивах имперской канцелярии, Бог знает… А вот ультралиддит им был нужен. И приписка Феликса на полях гласила: «Ты знаешь, зачем». Я, кажется, знал.
Пьянков-Питкевич – классический Мефистофель с той самой бородкой предателя нации, прославился в своё время тем, что обрушил цены на золото в Сипанге, развернув горнодобывающую деятельность на одном из тропических островов и выбросив на рынок огромное количество слитков в течение нескольких дней. Мадам Ламоль, первая красавица Арелата, как говорят, была настоящей пираткой и любовницей этого геолога-энтузиаста, а Манцев… Чёрт его знает, кто такой Манцев. Документы гласили, что он долгое время занимался исследованиями сопок и вулканической активности в районе Нового Света, но в мою бытность каторжанином Кир Кирыч ни о каком Манцеве не упоминал, и другие сидельцы-работяги тоже. Совершенно невзрачный тип, какого легко встретить и на крыльце занюханного кабачка, и за преподавательской кафедрой. По таким очень сложно понять, кто они есть на самом деле и что у них на уме. Касаемо этой тройки – контору интересовал не способ добычи золота и даже не буровое оборудование удивительной мощности, а некие горючие угольные пирамидки с добавлением таинственного вещества «серафит» и ещё таинственные трубочки с паралитическим газом. И формулы и технические характеристики обеих этих штуковин по возможности.
Дела-а-а-а… То есть у меня не возникало никаких вопросов, почему обе эти компании оказались на Сипанге. Тамошний климат был весьма благотворным для подобных личностей. Правили этим обширным островом, почти континентом, торгово-промышленные синдикаты, такие, например, как «Анилин Роллинг компани» или «Джордано моторс индастриз». И им было совершенно наплевать, что пьёт, с кем спит и кого расчленяет работник в свободное от служебных обязанностей время – главное, чтобы он выполнял контракт. Хозяева синдикатов платили бешеные деньги за достижения прикладной науки и предоставляли для экспериментаторов самое лучшее оборудование и оснащение. Конечно, только в том случае, если научные труды могли принести прибыль. За неудачу, правда, чаще всего приходилось расплачиваться головой – своей и головами коллег тоже. Но это вполне устраивало таких фанатиков, как Лось. А нуарная обстановка пира во время чумы и возможность половить рыбку в мутной воде вполне нравилась всяким перелётным гусям вроде Гусева и Пьянкова-Питкевича…
Как всегда, основной вопрос звучал в моей голове так: «Почему опять я?» У конторы что, оперативников не нашлось поприличнее? Или снова ловят на живца, играют втёмную? Я сойду такой красивый с «Голиафа», начну расспрашивать-вынюхивать, и мне на хвост сядут… А на хвост тех, кто сядет ко мне на хвост, тоже сядут, да? Это можно было принять как рабочую гипотезу. Родина сказала: «Надо»…
Мой желудок заурчал. Ему тоже было надо.
Глянув на часы, я невольно улыбнулся. Близилось время ужина, моего первого выхода в высший свет «Голиафа». Врун из меня ужасный, и в конторе это знали. Именно поэтому тут лежала военная форма с погонами поручика. И именно потому я вовсе не собирался скрывать, что работаю на «Подорожник», «Курьер» и ещё парочку других изданий. Нужно было произвести впечатление и при этом умудриться набить брюхо.
Задача, что и говорить, нетривиальная!
Глава 4. Светское общество
На сцене играл джазовый оркестр. Джаз и блюз – изобретения буйных интернациональных трущоб Сипанги. При всём моём настороженном отношении к этому острову контрастов, музыка у них что надо. Тем более в исполнении мадам Изабеллы Ли. Жгучая креолка с гремучей арелатско-абиссинско-сипангской кровью в жилах, возрастом далеко за сорок, очень харизматичная, полная природного магнетизма, по-настоящему красивая женщина. Она не прятала свою седину, почти не пользовалась косметикой, носила платья в пол и пела так, что в конце каждой песни хотелось аплодировать стоя или плакать навзрыд.
Музыканты были ей под стать – такие же смуглые, с горящими огнём глазами, виртуозные и шикарные. Ради одного этого джаз-блюз-бэнда стоило мчаться сюда на аэроплане и стирать бёдра в кровь верхом на лошади. Так что ужины я посещал регулярно. А ещё – шахматный салон, но это разговор отдельный.
Вечером в корабельном ресторане собирался весь высший свет «Голиафа». Первым классом путешествовало человек пятьдесят из возможных трёхсот, и к услугам этих дам и господ были все возможные удобства: вышколенные официанты, шеф-повар из Лютеции, деликатесы и вина, шикарный интерьер и даже сам капитан Шиллинг, который попеременно присутствовал на трапезе в каждой из пяти секций этого гигантского по корабельным меркам храма эпикурейства и гурманства. Такие секции, огороженные ширмами, украшенными позолотой и причудливыми вазонами с пышными экзотическими цветами, нужны были для того, чтобы пассажиры могли разбиться на группы по интересам и не мешать друг другу.
Например, ближе всего к сцене с музыкантами и певицей расположились представители деловых кругов Такелмы – округа на юге Сипанги, промышленность которого специализировалась на изготовлении сублиматов и консервов. Наверняка они возвращались из коммерческой поездки в Протекторат – тевтоны пытались диверсифицировать поставки продовольствия, а почвы восточных провинций Сипанги были чернозёмными, ничем не хуже земель имперского юга.
Чуть дальше в режиме бесконечного праздника проводила время тесная и шумная компания молодёжи – они отмечали медовый месяц парочки лаймов-аристократов с лошадиными улыбками. Кажется, молодая была чуть симпатичнее своего супруга, но утверждать наверняка было сложно – слишком большой слой макияжа нанесён на её бесцветное продолговатое лицо.
Ещё одна секция была занята группой выпускников военной академии Паранигата – кузницы офицерских кадров для частных военных кампаний Сипанги. Подтянутые атлетические молодчики с короткими стрижками отмечали конец долгой учёбы и стремились нагуляться перед месяцами боевой работы. Официанты отлетали от их столиков взъерошенные и с выпученными глазами, горничные в их крыло старались не заглядывать и прибирались в каютах, тысячу раз убедившись, что пассажиры отсутствуют, сильно заняты и не вернутся в ближайшее время.
Исключительным аппетитом и кричащей роскошью отличалось собрание дам непонятного возраста в удивительных нарядах, со странного цвета волосами, уложенными в диковинные причёски. Их драгоценности сверкали тысячами огней, стол был уставлен невероятным количеством жирной и жареной пищи. Однажды они заказали целого молочного поросёнка, запечённого в яблоках, в другой раз – лебедя, фаршированного сонями, которые были фаршированы орехами. Спиртные напитки на их столе были представлены всем спектром, от тевтонского пива и арелатских шипучих вин до банальной имперской водки наивысшего качества. Они употребляли всё это в неимоверных количествах, сдабривая разговорами о делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой.
А моими непосредственными соседями оказались пассажиры, не входившие ни в один из этих почти замкнутых кружков.
* * *
– На что вы там так пристально смотрите, поручик? – Вальяжный тенор Весты прервал мои размышления.
– Радуюсь состоянию пищеварительной системы вон тех милых дам. Удивительные у них способности!
– Никакого секрета тут нет. Выходят в гальюн и щекочут себе горло павлиньими перьями, как древние беотийцы.
Джон Веста был уроженцем Сипанги, писаным красавцем и джентльменом явно не простым. Я бы поставил сто против одного, что он или частный сыщик или работает на какую-нибудь разведку. Например, занимается промышленным шпионажем. Недаром же сей субъект вьётся вокруг такелмских денежных мешков? Но выглядел он всегда на все сто, этого у Весты не отнять. Зеленоглазый, широкоплечий, узкобёдрый, с лихим набриолиненным зачёсом чёрных как смоль волос и тонкими щегольскими усиками над верхней губой. И двигается с такой хищной грацией, какая бывает только у матёрых кулачных бойцов или фехтовальщиков. У меня, например, такой нет.
– Что у нас сегодня? Перепела? Фу, одна морока… Ненавижу плеваться костями, – сказал он, пытаясь взять панибратский тон. – То ли дело хороший стейк с кровью? Да под настоящий коннахтский стаут…
Веста явно пытался меня прощупать, уже третий день подряд. Подсаживался поиграть в шахматы, предлагал сигару, приглашал составить компанию в покер. Однако мат он ставил мне ходов за десять – я поддавался, а он обожал выигрывать. Курить я не курил, и к картам был равнодушен. И вот теперь новый заход.
– Так что, поручик, взгреем официанта? Пусть принесут еду, подходящую для настоящих мужчин! – махнул рукой он. Рукав его двубортного пиджака пролетел в опасной близости от соусницы.
– Те настоящие мужчины, которых я знал, были весьма неприхотливы в еде, – наконец поддержал беседу я. – Лазаревич, например, говорил, что всё, что попало в котёл и шевелится, – протеины, не шевелится – витамины, скрипит на зубах – минералы.
– Этот ваш Лазаревич тоже боевой офицер? – поднял красивую бровь Веста.
– Нет, коммерсант. Был, – отрезал я и склонился над перепелом.
Рыбу, птицу и девицу берут голыми руками, говорите? За что тут браться-то?
Музыканты взялись за инструменты, первые медные аккорды принялись кружить по залу. Пассажиры ухватили столовые приборы и с новой силой принялись за еду. Интересно, каково это – выступать перед жующими людьми?
Когда Изабелла Ли запела, я отложил перепела в сторону и прикрыл глаза. Это было чудесно, пусть я и понимал слова с пятого на десятое, уж больно интересный говор она использовала, исполняя авторские композиции. Наверное, что-то местечковое.
Идиллию прервал нарочито-возмущённый молодой женский голос:
– Гарри, убери от меня руки, грязное животное!
Ну, началось. Эта парочка всех уже здорово допекла. То ли молодожёны, то ли любовники. Записаны они были под фамилией Вильсон, Гарри и Барбара Вильсон. Эксцентричные, по всей видимости, в средствах не ограниченные, дёрганые, истеричные… Нуар, богема и всё такое.
Бледная тонкая ладошка Барбары прилетела прямо по гладко выбритой щеке Гарри, издав звонкий шлепок. Молодой человек ничтоже сумняшеся размахнулся и влепил пощёчину ей в ответ, а потом схватил за талию и притянул к себе. На мгновение они слились в страстном поцелуе. Вот это любовь, да? Нет.
Оторвавшись от возлюбленной, Гарри щёлкнул пальцами:
– Вина! Вина, официант, чёрт бы вас побрал!
Интересно, я один заметил в разрезе коктейльного платья Барбары шлейку от набедренной кобуры для скрытого ношения оружия? Причуды богатых или?.. По крайней мере, Веста пялился на вырез немного повыше.
Наша секция постепенно заполнялась. Пришла вдова Моррис – пожилая строгая женщина, сангвинический живчик – доктор Сартано, жёлчный и скупой мсье Роше, в высшей степени благовоспитанные и приятные сёстры Медоус из Альянса и какой-то нихондзин в цивильном костюме, который смотрелся на нём так же уместно, как я на лошади верхом. Он явно привык к совсем другой одежде. И фамилия у него была забавная – Егучи. Егучи-сан.
Этот Егучи с Вестой поглядывали друг на друга с подозрением. Хотя, учитывая специфический разрез глаз нихондзина, было похоже, что он на всех поглядывает с подозрением.
– Бон аппетит! – сказал доктор Сартано и устроился за своим столиком.
– Пойдём танцевать, милый! – Барбара Вильсон потянула Гарри из-за стола.
Это значило, что нам всем предстоит что-то вроде парного стриптиза, хотим мы того или нет. Раз-другой это было даже пикантно, но потом – просто противно. Хотя, стоит признать, я на них пялился, да. Но не потому, что меня привлекали весьма сомнительные прелести миссис Вильсон, а из-за кожаной шлейки на бедре. На кой чёрт им оружие? Так же, как и я, что-то скрывают?
Вдова Моррис демонстративно поднялась со своего места и сказала официанту:
– Принесёте мне ужин в каюту!
Под самой сценой извивались Вильсоны. Кажется, даже Изабелла Ли смотрела на них неодобрительно.
* * *
Куда Вильсоны не ходили, так это в шахматный клуб. То есть клуба на самом деле никакого не было. Если погода позволяла, несколько досок ставили на верхней палубе под навесом, и любой желающий из первого или второго класса мог прийти сюда поиграть. Если бы у меня был выбор, я бы лучше переселился во второй класс. Инженеры, бизнесмены средней руки, учителя, врачи, журналисты и авантюристы – вот публика по мне. А высшее общество… По крайней мере, на этом корабле от него попахивало гнилью.
Я устроился на лёгком угловатом стуле и высыпал на столик простые деревянные фигуры. Доска была потёртой, видавшей виды, и мне это нравилось. Со стуком расставляя пешки, пытался угадать, кто окажется моим соперником сегодня. Нет, я не был большим знатоком игры и великим шахматистом и чаще всего проигрывал. Не умел я думать на множество ходов вперёд, просчитывать варианты. Делал ставку на одно масштабное наступление, а там – куда кривая вывезет. Всё как в жизни. Потому я поручик, а не генерал. И да, в новой имперской армии имелась пара-тройка генералов моего возраста.
– У вас свободно? – спросил доктор Сартано.
Я кивнул, с удовлетворением отметив скривившуюся физиономию Джона Весты, который вышагивал через палубу с двумя бокалами мартини в руках, явно намереваясь всё-таки вывести меня на разговор. Ненавижу мартини и не доверяю Весте. Лучше уж доктор.
Он был вроде как апеннинцем, из Медиолана, и, вопреки стереотипу о жителях этих благодатных, но неспокойных земель, не был ни кудрявым, ни черноволосым. Невысокий лысеющий шатен, лучащийся энергией, всегда хорошо одетый и приятно пахнущий, он зарабатывал огромные деньги врачеванием сильных мира сего. Деньги становились тем бо?льшими, чем более неприлично было говорить в светском обществе о заболеваниях, на которых специализировался доктор Луиджи Сартано. Вот и сейчас его выписал в Сипангу некий неназванный миллиардер. И даже оплатил билет первым классом! Интересно, почему не выслал личный дирижабль? Современные цеппелины вполне были способны пересечь океан с двумя-тремя дозаправками на островах.
– Ну что, сегодня я белыми? – Он примостился на стульчик, не забыв подложить предусмотрительно захваченную из каюты подушку.
Сартано вообще был большим любителем комфорта. Он и со мной-то играть садился, чтобы поправить свою самооценку после разгрома от Роше или капитана Шиллинга.
– Нет проблем, доктор, – перевернул я доску. – Ходите.
Мы дышали морским воздухом, стучали фигурами по доске и перебрасывались ничего не значащими фразами, пока Сартано наконец не спросил:
– Почему вы больше не надеваете мундир? Вам очень к лицу! Стесняетесь? Вы произвели сокрушительное впечатление на дам, когда заявились в первый день в этой оливковой форме с таким внушительным иконостасом на груди. Выбросили флаг, а потом всё?
– Нужно было ведь произвести первое впечатление, верно? А теперь мне и в свитере неплохо.
