Полная версия:
Канал имени Москвы. Том 2
Но только то, что мудрый пращур Борис утаил, сейчас повторяется вновь. Не без усердия – тяжкого, но необходимого – брата Дамиана. Потому что забота о Благе – высший и священный долг пастыря Возлюбленных. Повторяется. Бог снизошел до явления себя во второй раз. С одним лишь «но»: лодка гидов…
– Ведь мудрый пращур Глеб не мог узреть ее в ниспосланном ему откровении? – Звериный оскал в мутном зеркале и страшные слова в одинокой келье.
Конечно, нет. Не мог. Там образы, по большей части поэтические. Оставленные воином, умевшим так любить, что…
«…приревновал брат Борис, да так, как не ревновал к ней живой, что дороже она была брату дел земных и их подвигов…»
Брат Дамиан дописал последние слова и, не мешкая, поднес листок к огню. Истина где-то рядом. И он ее найдет.
«…и соблазнился к славе брата, и черная зависть закипела в нем…»
Листок занялся быстро. В воздухе поплыл едкий запах, словно серная гарь, до рези в глазах.
– Благо, – удушливо прошептал брат Дамиан, глядя, как огонь сжирает последние слова написанной им сказки: «…и брат Борис стал Каином».
4– Вот поэтому мы и здесь, – подытожил Хома. – Из-за проклятущей Книги. Ну и, конечно, из-за девочки. Потому что монах попросил Брута позаботиться о ней. – Он все еще остерегался смотреть на Акву прямо и быстро отвел взгляд. – Но это все, что мне известно. Надо подождать, пока Брут…
Хома рассказал все, начиная с якобы случайной встречи с коллекционером. И как проникли ночью в Озерную обитель и затаились бесшумно в келье, где при свечах работал монах. И видели кончину брата Фекла, и как он перед смертью «попросил» Брута позаботиться о девочке. И обо всем, что случилось потом: об отравлении Книгой, болезни Брута, похожей на сумасшествие, и о том, что в «Деяниях» все по-другому, правда, из обрывков у Хомы так и не сложилось целостной картины, не то что Брут; о том, как по крупицам собирал информацию, пока брат хворал, и какими страшными слухами, явно не без участия монахов, полнилась вся эта история; и о том, как с ужасом понял, что их подставили и, появись они с Книгой в обители… И о том, что брат Фекл в самом конце понял, что отравлен Возлюбленными…
Хозяин слушал Хому молча, только все больше мрачнея, а потом поднялся из-за стола, и один из чудо-богатырей тут же накинул на него походный плащ. На миг лицо старика изменилось, словно ему вновь вздумалось примерить грозную призрачную маску, а глаза блеснули стылой тьмой.
– Брат Дамиан… – Голос стал таков, что мурашки пробежали по коже. – Что ж, ты просил помощи мертвых, молодой гид, и ты ее получишь!
Повисло молчание, лишь показалось, что опять стало темнее. Потом хозяин произнес негромко:
– Да и я засиделся здесь без дела, в милом Рождественно.
Повернул голову, пасмурный свет, исходящий от лица старика, сгустился еще больше; он смотрел туда, где за бескрайней далью озер возвышалась невидимая отсюда твердыня – Храм Лабиринта.
– Его намерения скрыты от меня, – задумчиво произнес хозяин. – Лишь сила плывет темная… Древняя. Он намного старше князя Суворова. Я не знаю, что он.
Помолчал, вздрогнул, словно опомнился.
– Но у любого молодца должно быть слабое место. А, как?! – Глаза хитро заблестели, но ненадолго. Вздохнул, произнес с сожалением: – Как найти? Что брат Фекл узнал в Книге? Тайный код… Что ему открылось? Книга бы помогла. Узнаешь, что он, Лабиринт, – отыщешь уязвимое место. Да только тайна брата Фекла у твоего брата.
Последние слова предназначались Хоме, и тот вдруг вскинулся:
– Так вот же! Забыл совсем. – Он даже вскочил, прижимая Книгу к себе, и сконфуженно посмотрел на хозяина. – Вот еще что: Брут мне говорил что-то про седьмого капитана. Чтобы… Чтобы я вам сказал, по-моему.
– Что сказал?
– «Седьмой капитан». – Хома потыкал указательным пальцем в воздух. – Про него. Так и сказал – это очень важно.
– Седьмой? – Хозяин пристально взглянул на Хому. – Ты ничего не путаешь?! Про Бориса и Глеба я могу вам много рассказать. Но седьмой капитан… Даже и не припомню сразу…
– Но понимаете, он, Брутушка мой… Забыл совсем, беспамятный… Он это сказал прямо перед тем, как отключиться. Последнее, что смог. И потом, в бреду… Значит, вправду очень важно. А я… вот…
Суворов нахмурился, перевел взгляд с Брута на Хому.
– Ну чего раскудахтался?! – Протянул к нему руку. – Дай. Не бойся. Дай ее сюда. Книгу.
Хома сглотнул. Нехотя оторвал от груди увесистый том.
– А вы?..
– Смогу ли я ее взять? – холодно усмехнулся Суворов. – Если б я мог так же легко читать твоего брата… Дай. Не все забыто. Кое-что мы еще можем. А вот моим чудо-богатырям доступно гораздо большее.
И он вновь расхохотался, наблюдая, как Хома боязливо положил Книгу на стол и как быстро убрал руки.
Книга раскрылась сама. Пальцы старика почти не касались страниц, а они переворачивались, и лишь легкий ветерок гулял над ними.
– Ну да, все правильно. – Рука хозяина повисла над толстым фолиантом, и бег страниц прекратился. – Капитан Александр. Вот список всех капитанов – он под седьмым номером. Только это мне ни о чем не говорит.
– Ну как же? – жалобно пролепетал Хома. – Брут не мог напутать.
– Я об этом и не говорю. Капитан Александр… Просто особых заслуг за ним нет. Может, скромный был… Хотя он в числе Девяти и, конечно же, был храбрецом. Ну да, нелюдим. Дружил только с Борисом и Глебом.
Еще раз прошелестел ветерок, и несколько страниц перевернулось.
– Капитаны его, конечно, уважали. Был он добрым и отважным в бою. Это вот здесь… За доброту и вроде как в шутку прозвали его меж собой «капитаном Сашей». Но… ведь речь идет про особые заслуги, все-таки мы говорим о тех, кто оставил после себя «Деяния Озерных Святых». Я его никогда не видел.
Книга внезапно схлопнулась и раскрылась ближе к концу.
– Ну вот, а здесь о гибели капитанов. – Указательный палец Суворова побежал по тексту. – Погиб одним из первых, сражался доблестно. Вот тут целая песнь. Но повторяю, мне это ни о чем не говорит.
Хома понуро опустил голову, что-то пробубнил себе под нос. Аква крепко сжала руку Федора, и тогда тот вдруг очень тихо позвал хозяина:
– Александр Васильевич, простите покорно, ведь говорю, о чем не знаю. Хотел спросить…
Старик печально посмотрел на Федора, и столь же печальная улыбка скривила линию его рта.
– «Да» на оба твои вопроса, – кивнул он. – Думаю, девочка права: Лабиринт не выпустит ее. Не выпустит… э-э-э… – Федор еле заметно дернул головой, – Еву. И время на исходе.
Аква всхлипнула, вид у нее был очень несчастный. Потом в глазах вдруг родился дерзкий огонек.
– А вы знаете причину, по которой капитан Лев… – голос осекся, – ушел в Лабиринт?
– Да. В общем и целом мне известно, – почему-то несколько холодно подтвердил Суворов.
– А вы… – Аква отодвинулась от Федора, пристально глядя на хозяина, щеки ее побледнели. – А вы виделись с Борисом и Глебом после… ну… после смерти? Может, у них спросить? Ну вот… как брат Фекл…
– Нет, девочка. – Хозяин предостерегающе поднял руку, и всем показалось, что здесь, над солнечной лужайкой, опять повис пронизывающий холод, а чудо-богатыри сделались грозным воинством псов-оборотней. – Они находятся в другом месте. В том, что сами выбрали. – Голос прозвучал как далекий гром. – По причинам, которые не относятся к нашему разговору. И лучше тебе это запомнить. Нет, после их смерти я их больше никогда не видел.
– Простите, – растерянно пролепетала Аква.
Но холод уже стал развеиваться. Постепенно лицо старика сделалось прежним. Через пару секунд он совсем по-другому посмотрел на девочку и мягко ей улыбнулся.
– Подул свежий ветерок и разогнал мрачные тучки? Да?! Улыбнись! Не обращай внимания на причуды стариков.
Аква порывалась было что-то сказать, но хозяин уже смотрел в другую сторону, видимо, сегодня Храм Лабиринта как магнитом притягивал его взор.
– Ты считаешь, что там нет места, которое вас связывает, молодой гид, – произнес он. – Возможно, ты прав, а может, чего-то не знаешь. Чего-то не учел. Но вспомнить ли надобно или постараться узреть грядущее – тут старик Суворов тебе не помощник. Скажу только, что, пока он спал, Лабиринт, мои псы-оборотни бегали там и кое-что видели. Расскажут – может, оно и пойдет тебе на пользу.
Замолчал, глядя в невидимую даль. Произнес очень тихо:
– Там очень много прошлого… И сны.
Затем посмотрел на двух братьев-воришек, лицо Брута теперь казалось фарфоровой белизны.
– Значит, подставили вас монахи? – с усмешкой заключил хозяин. – Ждут с Книгой?
Еще немного помолчал. Задумчиво, ни к кому не обращаясь, протянул:
– Что ж, это не так плохо… Вовсе не плохо!
Перевел взгляд с одного брата на другого, будто что-то взвешивая в уме, внимательно посмотрел на Хому и спросил строго:
– Так ты уверен, что вас действительно никто не видел? И не сможет опознать? Коллекционер, монахи?
Хома растерянно уставился на старика, явно вновь перепугавшись, потом сообразил, о чем его спрашивают, закивал:
– Обижаешь, добрый хозяин. Нас, конечно, провели, но мы профессионалы! Никто не опознает, уж за это я ручаюсь.
– Профессионалы?! Ну-ну… – Суворов удивленно улыбнулся воришке. А затем поинтересовался у Федора: – Скажи, молодой гид, слышал ли ты о троянском коне? Полезная штука в искусстве войны, признаюсь тебе. И князь-фельдмаршал Суворов не раз ее применял.
Федор ответил ему непонимающим взглядом, затем усмехнулся и посмотрел на Книгу.
– Смотрю, догадался? – В глазах старика наконец опять заплясали хитрые огоньки. – Да, я об этом.
Он круто развернулся к своим чудо-богатырям, запахивая плащ.
– Никогда Суворов не избегал драки. – В голосе неожиданно зазвучала лихая радость, давно забытый задор. – Я Его отвлеку, но момент будет короткий. Жди от старика полевую почту, молодой гид. Везде! Нарочных моих узнаешь, порой они… так что не обессудь. Ну что ж, чудо-богатыри, тяжело в учении, легко в бою. Перья и листы бумаги! Слово в слово. И мне нужны мои адъютанты! Все четверо.
В ответ на удивленный вопрос в глазах Федора старик пояснил:
– В разное время… Их было четверо. Война, знаешь ли, забирает всех без разбора. Особенно тех, кто тебе дорог. – Обратился к Хоме: – Можешь ли ты помочь своему брату? Сколько это обычно длится?
– Так вот же… из-за проклятущего яда перемена пошла… – начал было Хома.
– Сколько?!
– Может, день, а может, два. А может, и несколько часов. Есть один отвар…
– Хорошо, получишь все необходимое. Всем за работу!
И весь военный лагерь пришел в движение. А хозяин, фельдмаршал Суворов, князь-призрак, уже не оборачиваясь к Федору, тихо произнес:
– А тебе пора собираться, молодой гид. Молодец, что не спросил, почему тебя так зову. Но не только от Харона слышал о тебе. Тайный слух плывет по каналу, да не всем ушам слышать надобно. Скажу только, что прощен ты. И это все мои слова, дальше молчание – золото. Пора, молодой гид! Что-то мне подсказывает, что ты больше никогда не вернешься в Рождественно.
5К концу этого дня необычное легкое суденышко о двух корпусах причалило к дому коллекционера, больше известного как брат Зосима. В лодке находились двое не менее странных гребцов. От причала до дома прибывших, опасливо косящихся по сторонам, сопроводили молчаливые люди в желтых повязках.
– Входите-входите, – улыбаясь, приветствовал их коллекционер, гостеприимным жестом распахивая двери. Но глаза тут же отвел. – Давно ждем вас.
Однако гости не увидели темного и несколько плотоядного огонька в глазах брата Зосимы. Возможно, его там и не было. Они простодушно переступили порог. И дверь за ними захлопнулась. Человек, который ждал их в полутемном углу, даже не изображал улыбки.
– Где она? – тут же потребовал он. – Книга?!
– В надежном месте! – деловито сообщил один из гостей, выступая вперед. – Я не настолько глуп…
– Настолько! – перебили его.
Глава 9
Раджа и Королева оборотней
1«Малыш снова в деле?» – хмуро подумала она, все более пристально разглядывая эту бороздку, углубление в земле, ровно напротив ворот ее церкви. Она вдруг поняла. Кто рассказывал про муху, попавшую в паутинку, и пробуждающегося паучка. Узнала, чей это был голос. Раз-Два-Сникерс тогда, возможно, незаметно уснула, возможно, это было что-то еще, но голос она идентифицировала абсолютно точно. Он принадлежал Юрию Новикову.
«А ведь с них станется. – Раз-Два-Сникерс провела пальцем по углублению, отпечатку протектора колеса. – Шатун не мог не оставить себе страховки».
Сны. Сны-видения в Икше, городе призраков…
Этой ночью она опять видела во сне Лию. Только на этот раз сон с самого начала был тревожным. Та стояла над ее постелью в звоннице и смотрела, склонив голову.
«Лия! – зовет Раз-Два-Сникерс, но не чувствует ответного импульса радости. – Прости меня, – смущается она. – Я проболталась тебе о гибели Хардова».
«Тсс. – Лия приближает лицо, бледна и печальна. – Это не так».
«Что не так?»
«Тсс. – Лия озирается, словно в звоннице присутствует кто-то еще, прячется в темном углу, скрытом густой тенью. – Хардов не умер. Он здесь. Но этот город полон демонов. Хардов очень опасен».
«Я не понимаю тебя!»
«Тсс…»
Кто-то выступает из темного угла, повторяет монотонно, с деловитой обидой: «Они пока не знают, но они сообразят». Это Юрий Новиков проходит мимо, будто не замечает их: «Пока не знают, но сообразят». Наконец оборачивается, смотрит на них, ухмыляется и со злорадной детской угрозой повторяет: «Со-о-бразят! Увидите, как сообразят!» А потом начинает орать наружу, за пределы звонницы: «Ну, соображайте! Соображайте!» И от его голоса становится нечем дышать, словно он забирает весь воздух; удушье подступает к горлу, тяжесть ложится на грудь.
«О чем он, Лия? Что сообразят?»
Но Лии больше нет. Раз-Два-Сникерс, вырываясь из удушья, просыпается. И за миг до пробуждения она лишь слышит голос своей светлой королевы детства: «Что они могут обняться».
Сны в Икше, городе призраков. Можно ли им верить? Было ли в них предупреждение? Или это демоны города теней, притворяясь Лией, стремились проникнуть в ее убежище? Она не знала. Скорее всего, ответов на эти вопросы не существует. В этом городе сдвинуто все, сама система координат, и, хотя на канале всегда относились к снам с уважением, как обстоят дела здесь, она не знала. И Лия, и Юрий Новиков приходили к ней уже два раза в одном и том же сне. И хоть в первый раз ей действительно указали на тени, вполне вероятно, что все это было обманом. Пустыми и оттого смертельно опасными надеждами. Она не может строить предположения, основываясь на подобном. Другое дело эта бороздка.
Раз-Два-Сникерс взяла щепотку грунта и понюхала. Еще вчера она заметила на земле линию, похожую на след, словно какой-то почти невесомый предмет легко коснулся поверхности, оставив полоску на сухой почве. Сейчас это уже была не полоска. Четкий отпечаток в углублении. След колеса.
«Муха бьет крылышками, и паучок пробуждается».
Ей бы очень не хотелось, чтобы это стало тем, о чем она подумала. Первым сигналом.
– Началом конца, – хмуро произнесла Раз-Два-Сникерс.
* * *Они прибывали. С каждой ночью их становилось все больше. А утром она обнаруживала на площади новую тень. И теперь, чтобы ощутить неприятное головокружение, дурноту, на них даже не требовалось наступать. Раз-Два-Сникерс старалась обходить их стороной, но это становилось все сложнее. Как-то, направляясь к роднику, она решила прошмыгнуть между тенями. Возможно, еле уловимый холодок, вызвавший приступ тошноты, и то, что она слышит их голоса, ей лишь почудились. Но Раз-Два-Сникерс поняла, что они все настойчивей «забирали» это место, площадь перед церковью, себе. А потом появилась бороздка.
* * *Раз-Два-Сникерс нахмурилась еще больше, проследила, куда ведет след. Ровно к той застывшей тени. Что ночью бомбардировала ворота ее церкви.
«Они больше не двигаются днем. Набираются сил».
С нехорошим чувством она смотрела на тень: смышленый строительный рабочий решил использовать свою тачку в качестве тарана. А теперь он проявил максимум смекалки. Тень менялась уже некоторое время, она как бы распухала. И вот вырос горбатый холмик, словно кто-то нагрузил тачку до предела. И эта бороздка, углубление в земле…
Это был отпечаток шины, след тяжело груженной тачки. Все менялось.
– А вы, ребята, оживаете, – хрипло проговорила Раз-Два-Сникерс. Тут же оглянулась, очень надеясь, что не выглядела затравленной. Посмотрела по сторонам. Поймала себя на том, что ищет эту странную горлицу. Потому что – и теперь это очевидно – паучок оживал, а она не знала, что с этим делать.
«Я в западне, – подумала Раз-Два-Сникерс. – Туман не выпустит меня. А ночью придут тени. Уже не с пустыми руками – прихватят с собой груженую тачку. Настолько тяжелую, что она в состоянии оставлять следы на земле. И вполне вероятно, на этот раз их действия окажутся более эффективны».
2Она забила до отказа свою звонницу запасом воды и пищи. Подстрелила дичи, пару диких кроликов. К счастью, соли в убежище оказалось в достатке; Раз-Два-Сникерс переложила мясо щедрыми слоями, оставила сушиться на солнце. К грибам она доверия не испытывала, даже к тем, что, очевидно, считались съедобными, а вот ягод вокруг ее живительного родника было в изобилии. Подумала, что стоит разобрать бревна дома напротив, укрепить, подперев, двери церкви и пол в звоннице, а потом подумала, что неизвестно, что именно она впустит в свое убежище вместе с этими бревнами. Вооружилась топором, поправила лезвие – видимо, им давно не пользовались, – отправилась в лес. Логика подсказывала, что деревья стоит рубить недалеко от родника, указанного горлицей. Там все еще оставалось хорошее место.
– Где ты, глупая добрая птичка? – сказала Раз-Два-Сникерс. – Почему скрылась? Мне так одиноко.
Но ноток отчаяния больше не присутствовало в ее голосе. Горлица указала ей, где найти воду, вода помогла справиться со всем остальным. «Почему „Раджа“? Что это было? Почему какая-то еле уловимая смутная печаль о чем-то утерянном, знакомом, но не вспомнить, как бывает, если утеряно безвозвратно?»
– Где ты, моя добрая птичка? Что ты такое? Хоть намекни, мне так это надо…
Но горлица опять не появилась.
* * *Она проработала до вечера. Взмокла и устала, хотя похвастаться особо было нечем. Успела справиться лишь с одним деревом. Хотела повалить больше, но поняла, что надо обрубить ветки и разрубить на несколько частей ствол, чтобы можно было дотащить до колокольни. Заострила полученные бревна, подперла ими дверь. Солнце садилось, когда она забаррикадировалась изнутри. Не хлипко, конечно, но и ощущение надежности не пришло. Опять пожалела, что в последний момент, еще на Линии застав, выложила веревку, которая всегда лежала в рюкзаке. Избавилась от лишней тяжести, собиралась быстро передвигаться. Сейчас веревка оказалась бы на вес золота, можно было бы разобрать, уничтожить лестницу, по которой она только что поднялась в звонницу.
– Мне не стволы стоило рубить, а плести из веток веревку, – ворчливо проговорила Раз-Два-Сникерс. – Дура баба… Если переживу эту ночь, с утра стану пряхой.
Хихикнула. Не отчаянно, конечно, но все же что-то истерическое промелькнуло в этом смешке. Хотя что она знает о тенях? Остановит ли их отсутствие лестницы? Остановят ли их пули? Серебряные – скорее всего, да. Только оставалось их всего три штуки.
Раз-Два-Сникерс захлопнула за собой люк, передвинула тяжелую задвижку. Отверстия и трещины от когтей оборотней она давно заколотила подручным материалом. Вроде бы выглядело неплохо, да только как узнаешь, что принесет с собой закат. Ей вдруг очень захотелось курить, хотя она давно избавилась от пагубной привычки.
– Сейчас бы это не помешало, – рассмеялась она. – Сейчас от табачка я явно не помру.
Подошла к проему и выглянула наружу.
Она не вскрикнула, может, чуть слышно всхлипнула. И стояла молча, смотрела, как серел совсем еще недавно кроваво-красный закат. Тени. Они ползли по всем поверхностям, что Раз-Два-Сникерс могла углядеть перед собой. По земле, по стенам, развалившимся крышам. Она даже не представляла, что их может быть так много. Они сползались со всех сторон в одну точку. Явно готовилось что-то решающее. Воздыхатели собрались на последний штурм предмета своих желаний.
«Переживу ли я сегодняшнюю ночь? – спокойно подумала Раз-Два-Сникерс. – Было бы неплохо. Неплохо еще хоть раз увидеть солнышко».
Муха очень сильно теребила крылышками, и паук позвал всех своих братьев. Всю свою голодную родню. Они ползли к ее колокольне. Весь закатный город был в тенях.
3– У меня «раджа»!
– Не верю. У тебя…
Рыжая Анна остановилась. Даже не осознав, чем именно незатейливые слова привлекли ее внимание. Только всплыла мысль: «И я не верю. У тебя… что-то другое».
Она тряхнула головой. Какие-то подростки развлекались карточной игрой в «раджу». В ее детстве эта игра тоже была очень популярной – требовалось поймать противника на обмане. Или обмануть самому.
Ярким солнечным днем Рыжая Анна прогуливалась вдоль оживленных Дмитровских причалов, и ее состояние можно было охарактеризовать одним словом – отчаяние. Но она держалась. И не просто держалась. Вряд ли б кто догадался, что с этой красивой молодой женщиной (точнее, красивой молодой улыбающейся женщиной) может быть что-то не так.
(Не верю! У тебя не «раджа»! Что-то другое.)
Хотя слухи теперь ползли за ней по пятам, рассказы-сплетни, лучшее развлечение для дмитровских обывателей, – ей было плевать на сплетни.
«Тихон, пожалуйста, давайте вернемся в Икшу и перебьем всех оборотней».
«Анна, милая, – слова гида звучат мягко, сочувственно, скользят по поверхности ее сознания, но не оставляют следа. – Оборотни – часть мира канала, хоть и мне, признаюсь, они тоже крайне неприятны. Мы не знаем, какую тайну уничтожим вместе с оборотнями, какую гирьку снимем с чаши весов».
«Но я не могу просто ничего не делать! Просто ждать. Ведь он там, в Икше!»
Старый гид смотрит на нее… да, нежно, сочувственно, по-отечески ласково, только ей от этого не легче, и утаить в ее напоре отчаяние становится все сложнее.
«Анна, есть вещи, которые нельзя брать штурмом. Сейчас на канале, в радость всем и на нашу беду, стоят самые благоприятные дни. А ведь я тебе говорил: именно в такие дни туман засыпает и не раскроет своих тайн. Сейчас спасательная экспедиция бесполезна. Мы не найдем никаких следов, вестей о Хардове, даже знаков, лишь подвергнем людей напрасному риску».
Да. Он ей говорил. Только и от этого вовсе не легче. А Тихон добавляет: «Надо дождаться плохой перемены, ухудшения в тумане. И сразу выходим. Хотя, – он ей улыбается, – Королеву оборотней придется пристрелить в любом случае. Серебряной пулей – одной хватит. Это их выключит на время, сделает пассивными».
«Но Тихон, – вспоминает она энергично, пожалуй что, с лишним энтузиазмом, – вы ведь помните, как Ева рассказала об этой женщине перед самым отплытием с гидами Петропавла? Помните, той, что была прежде с Шатуном?! – В ее энтузиазме попытка ухватиться за последнюю соломинку. – Она пожертвовала собой ради… Хардов пообещал вернуться за ней. И это наш долг! Возможно, она еще жива…»
«Если это так, то потому что отсиживается в колокольне. Там надежное убежище гидов. Она воин, Анна, знала, на что шла, и она умеет выживать. Обещаю тебе, как только начнется перемена, мы будем в Икше. И начнем с колокольни».
Тихон смотрит на нее. И она больше не в состоянии выносить этого пассивного ожидания. Она готова взорваться, впервые выкрикнуть Тихону в лицо, доброму мудрому старому другу и учителю: как вы можете тут так спокойно рассуждать, а не нестись сломя голову в Икшу?! Но она знает, что не права, и лишь закусывает губу и проглатывает горечь, заполнившую горло.
4Слухи ползли за ней по пятам. Но она не стала дожидаться слухов. Вернувшись в Дмитров из-за Темных шлюзов, Анна сразу же все рассказала мужу.
«Не стоило любезному Сергею Петровичу певичку в дом пускать. Все они одним миром мазаны».
«Рыжеволосая красотка оказалась той еще, – поговаривали дмитровские мужики, явно сожалея об упущенной возможности, – бестия…»
«А так долго верной женой прикидывалась, – вторили им не понимающие, куда дует ветер, супруги. – Хотя в парфюме она была мастерицей. Как думаете, прикроет теперь Сергей Петрович лавочку?»
«А я-то слышала, что она вообще из этих, – и тут переходили на шепот, – из гидов».
«Да о чем вы говорите, милочка? Просто певичка с полюбовничком своим пыталась сбежать. Сколько волка ни корми… Да только он, похоже, бросил ее».
«Ну чего раскудахтались. Куры?! – цыкали на них упустившие свой шанс информированные мужья. – Полюбовничком… Рыжая не под стать вам тут лясы точить. Из гидов она, так и есть. А за Сергея Петровича вышла для прикрытия, чтоб ожидать секретного задания».
