скачать книгу бесплатно
Дед – маме
12 ноября 1961 года
………………………………
С тобой, родная моя, я разговариваю целый день – в дороге ли я на работу, работаю ли на фабрике, дома ли я сижу-отдыхаю, я всё время говорю с тобой, часто жалуюсь тебе на свою судьбу, и тогда чувствую, что слёзы заволакивают глаза. Это самое страшное наказание Бог придумал для меня – разлучил меня с вами. Но за что, за какие такие грехи, не пойму и не вспомню.
Буду стараться ответить на твоё письмо. Тебе страшно представить, как тяжело физически мне пришлось работать. А ведь ты знаешь, Ирочка, всё это в прошлом, а сейчас мне и легче, и привык я уже. Ничего другого я здесь делать не мог, для меня не была неожиданностью эта убийственная работа.
Все, кто приехал сюда, прошли это испытание. У меня здесь есть друзья инженеры: один электрик, получил сталинскую премию за свою работу, а здесь он работал по ремонту автомобилей, проверял и исправлял проводки в авто; целый день работал на холоде, валялся на земле, лазил под машину, в конце дня приходил домой грязный, чёрный, усталый; другой имел работу на подъёмной машине в госпитале, третий работал кочегаром в котельной, большей частью ночью. Чем их работа была лучше моей?
Из всей семьи я один был безголосый и без слуха, это в детстве, а потом и я выправился. Два года, после войны уже, я пел в мужском хоре, и мы разъезжали с концертами по всей Германии и развлекали народ русскими светскими и духовными песнями. Зарабатывали очень плохо, но жили все вместе, в одном доме, питались исключительно картошкой и…пели, каждый день, по несколько часов в день, готовились и выступали.
Дед – маме
10 декабря 1961 года
Твой Сашуня молодец за то, что хорошо учится, и четвёртый класс окончил отличником, хорошо, что делает всё это сам, не нуждается в подталкивании. Ты напрасно считаешь, что не хорошо, что он много читает. Наоборот, хорошо, что уже сейчас у него появилось увлечение археологией. Надо полагать, что со временем это пройдёт, будут у него другие увлечения, но для теперешнего возраста хорошо увлекаться книгами, археологией, а не ерундой всякой, как увлекаются часто здесь.
Не читал я и даже не видел здесь книгу Тура Хейердала.
А Юрочке вообще рано ещё заниматься литературой. А вот что это за штука диафильмы я не знаю, это что-то новое для меня.
……………………………….
Ты пишешь, что вы послали Игорьку посылку, послали ему сигарет любимых. Так он, оказывается, курит? И давно уже? Я тоже когда-то рано начал курить, много раз бросал и опять начинал, и вот теперь бросил окончательно и уже много лет не курю.
……………………………
Сейчас приближается самый торжественный праздник – Рождество, который здесь превращён в коммерческий праздник. Уже сейчас все улицы иллюминированы, устроены красивые праздничные витрины в окнах магазинов, на площадях установлены громадные ёлки, украшенные игрушками и лампочками, а на главной площади установлена ёлка высотой 80 ярдов или 73 метра, высота 6-ти этажного дома, и на ней тысячи разноцветных шаров и тысячи разноцветных лампочек.
Я тоже хочу, как и раньше, купить ёлочку, поставить её на веранде, там холодно, не отапливается, украсить её игрушками, лампочками и тоже радоваться сезонному отдыху и красивому празднику.
Ты спросишь, зачем я это делаю, ведь я не молодой, а развлечение это детское. Потому что в детстве я никогда не имел такого удовольствия, слышал, читал, но сам никогда не участвовал. Да и это так красиво, когда вечером возвращаешься домой после работы и всё вокруг, впереди, по сторонам сияет яркими огнями иллюминации, словно в сказке. И мне радостно, и все проходящие любуются и радуются.
………………………………
Ирусенька, родная моя, ты обещала мне, что будешь отвечать на мои вопросы. Хочу я спросить у тебя, получила ли ты от меня раньше ещё в 48 г. мои два письма, какие я посылал на имя Ивановой на Рубена или нет?
……………………………….
Сашуню и Юрочку крепко-крепко обними и поцелуй, поцелуй Аркашу крепко, тебя и маму обнимаю и целую бесконечное число раз.
Итак – посылка из Америки в пустыню.
На одной открытке вообще были изображены синички на снегу у кормушки, и было написано «С Рождеством Христовым!», а другая была репродукцией диковинной картины художника Марка Шагала «Я и деревня».
Подсолнечное масло вытекало из невесомой двухфунтовой фляги тонкой золотистой струёй.
В таких флягах пираты из твоих книжек хранили ром и в трудную минуту прихлёбывали прямо из горлышка. Это их бодрило.
Обёрнутые в серебряную фольгу конфеты нежились в бархатных нишах в круглой металлической коробке, которую – уже и пустую – мог отнести на гарнизонную помойку только глупец. Так она была хороша сама по себе.
Армавир говоришь?
39
И тогда родители усадили тебя за стол и сбивчиво рассказали всё.
При этом они выглядели жалко и виновато. Ты испугался, ты понял, что стал большим. Тебе надо платить им за эту их откровенность, а ты не уверен, можешь ли ты и хочешь ли ты. И какой монетой? И где её взять?
Тайна их взрослости оказалась дутой.
До тебя дошло: они такие же, как ты, только большие. Тебя дурили, а ты верил, как маленький зритель ТЮЗа верит, что мальчик Том и мальчик Гек – это мальчики, а на самом деле они – маленькие тёти. Только пищат, как дети.
Какие ещё тайны они скрывают, о чём шепчутся в своих спальнях? О чём ещё они, когда придёт время, тебе поведают – только потому, что далее скрывать будет невозможно?
Ты понял, что незащищён. Никогда ещё они не оправдывались перед тобой.
Они перебивали друг друга, потому что сами для себя ещё ничего не решили про этого деда, потому что до этого они никогда не могли поговорить об этом во весь голос, не опасаясь тебя.
Они говорили друг другу «тише» и «да что ж ты кричишь на весь городок», они не могли остановиться. Они говорили, что он виноват, но он не виноват. Что он несчастен, и мы все будем тоже несчастны, если эта наша непрошенная тайна откроется.
Дородный краснолицый твой дед стал скелетом в шкафу. Доступ в шкаф был закрыт для всех: одноклассников и однокашников, родственников, барышень, друзей. Допуск в этот шкаф нового человека обсуждался всей семьёй. Это стало твоей тайной на тридцать лет.
Ты открывал душу перед другом, но шкаф был заперт, и тебе было стыдно перед другом, ты знал, что врёшь, недоговариваешь. Ты шептал в то или другое девичье ушко разные слова, но створки шкафа были на замке.
Ты распахнёшь их через десять лет на улице Волочаевской в Москве, в кабинете генерал-полковника Андреева, Начальника Военного Института иностранных языков, когда он завопит стариковским фальцетом про то, чтобы тебя – врага и гада – на шаг к границе не вздумали подпускать.
40
А родители всё говорят и говорят, и только бабушка молчит, а ты вдруг понимаешь, что речь идёт не о книжном или киношном персонаже, а о муже, её единственном и неповторимом муже, который провинился перед ней и твоей мамой, и дядей Игорем, и вообще перед всеми людьми, который потерялся, а теперь нашёлся, и никто, по сути, не знает, что с этим делать. А она о нём думает.
А он – он виноват по всем статьям всех кодексов.
Он виноват в том, что его не шлёпнули, что он выжил.
Это из-за него женщины получали похоронки и теряли карточки на хлеб, из-за него мужчины заводили походно-полевых жён и шли на таран, из-за него сдавались в плен, шли в каратели, бежали из концлагерей, чтобы сгинуть без следа в застенках СМЕРШа.
Это он виноват во всех отступлениях, потерях, штрафбатах, окружениях и заградотрядах.
Это из-за него немцы дошли от своей Германии до подмосковных Снегирей.
Всё из-за него.
Ты представляешь себе его голос, ты хочешь увидеть своего деда и её, его смешливую невесту Наденьку, услышать, как она рассказывает своему Бореньке про то, как она вместе с подружками-гимназистками встречала на армавирском вокзале великого князя, как поезд остановился на несколько минут и он вышел на платформу, а гимназистки ликовали и бросали в воздух чепчики.
Ты хочешь увидеть своего деда – высокого, крепкого, надменного, знающего себе цену, гордого человека. И в то же время – обиженного, униженного этой властью, затаившегося, прячущего свою тайну – отца – священника, от которого он, в отличие от брата Виктора, не отрекался, не брал греха на душу.
Они ждали рождения твоей мамы много лет, они хотели её, а она всё никак не рождалась, потом родилась с вывихом сустава, болела, лежала в постели долгими неделями, шесть или семь раз её оперировали, она осталась хромоножкой, но в девках не засиделась, и это после войны, в стране голодных женщин.
Так все мы балансируем на грани быть или не быть. Не быть никогда, не быть совсем. Какая простая гамма.
А ещё через семь лет после мамы родился мальчик, твой дядя. Они назвали его Игорем.
Как ты хотел бы проникнуть в 1940-й год, в этот их последний год без слёз и горя, в этот дом у крутого спуска к Кубани, за забор и за занавески, услышать, как они обсуждают это имя, как спорят, увидеть, как твоя семилетняя хроменькая мама качает его кроватку.
Они будут звать его Лёка, но ты узнаешь об этом только после смерти Игоря в 1989-м году, читая старые письма деда к маме. Ты узнаешь о его смерти, позвонив в Москву на халяву из советской миссии в Потсдаме, где будешь на советских учениях переводить брифинги для натовских наблюдателей.
Ты прилетишь на Чкаловский аэродром из Германии, ты успеешь к кремации и похоронам, но потом могила с урной потеряется.
Вот ты вместе с шестилетним Арканькой лазишь на карачках по 44-му участку Хованского кладбища в начале 1990-го.
Ты думаешь, что учишь своего сына заботиться о могилах, думаешь, что ему это пригодится, а ему не пригодилось.
И вот, наконец, вы находите железку с полустёртым номером его могилы, под ней – урна, там Лёка, там всё, что осталось от Морица.
Через четыре года там же окажется урна с прахом твоей мамы, а ещё через двенадцать лет недалеко будет похоронен твой сын Аркадий с женой Лизой.
41
И вот тогда, когда уйдёт Аркаша и уйдёт его Лиза, когда это уродливое горе оглушит и ослепит тебя, ты безошибочно определишь, ты поймёшь: это Он отобрал у тебя то, что отбирать нельзя, совсем нельзя, ни при каких обстоятельствах нельзя, и как же Он – такой мудрый – этого не понимает, и когда иссякнут слёзы, когда они совсем кончатся, тогда ты задерёшь голову и, уставившись в такое пустое, такое безнадёжно равнодушное небо своими выплаканными, невидящими глазами, прокричишь свои гневные слова, а Он всё будет себе помалкивать, и тогда ты совсем отчаешься и сделаешь ужасную вещь: ты плюнешь в это небо, где Он поселился, в Его небо, которое Он обжил за две тысячи лет, где Он торчит безвылазно целых две тысячи лет, откуда Он поглядывает на дела рук Своих, этот вечный Соглядатай, Всезнайка и Творец нашего горя и слёз, откуда Он смотрит прямо в наши грешные души и определяет наш век, откуда Он не хочет, откуда Он боится спускаться к нам на Землю, потому что здесь ещё есть я и миллионы мне подобных, у которых тоже отобрали то, что отбирать нельзя.
Как странно, что Он делает это.
Тебе будут говорить разные слова про Него, какой Он справедливый да какой Он добрый, как милостив Он да как, любя, пасёт Он суровой рукой грешных агнцев своих, но поздно, тебе уже всё равно, ведь это только слова, а слова – вообще никакие слова – не могут выразить твоё горе, и ты ждёшь, когда Он наберётся храбрости и спустится с неба по золочёной лестнице и предстанет, наконец-то, перед тобой и тебе подобными, вернее, мы предстанем перед Ним, и тогда мы ничего не будем Ему говорить, совсем ничего, только будем молчать и смотреть Ему в глаза, молчать и смотреть, ты ждёшь, когда Он спустится со всем своим небесным воинством, со всеми небесными силами, со всем своим зефирным спецназом, а ты будешь молчать и смотреть Ему в глаза.
Он будет метать громы и молнии и обещать нам вечные муки, а мы будем просто смотреть Ему в глаза и не будем бояться, потому что Он сделал нас дерзкими, мы уже не можем бояться, мы разучились бояться, ибо самое страшное уже произошло, произошло по Его воле.
Нам не надо от Него ничего. Мы не станем ничего просить у Него.
Мы будем просто смотреть Ему в глаза, пока не ослепнем, потому что есть на свете то, что отбирать у человека нельзя.
Лучше не давать ему рождаться.
42
Выезд назначен на 31 июня 1964 года.
Маршрут: г. Мары Туркменской ССР – г. Астрахань.
Расстояние: 2 500 километров.
Автомобиль: ЗАЗ 965 «б» 1962 года выпуска, 23 л/с.
Командир автопробега и первый пилот:
Аркадий Кандауров, 36 лет, военный лётчик-истребитель первого класса, майор запаса, шофёр-любитель
Второй пилот:
Игорь Ярошевич, 25 лет, ефрейтор запаса, шофёр-профессионал
Штурман:
Саша Кандауров, 12 лет, пионер
Выдержки из бортового журнала автопробега (орфография и пунктуация подлинника сохранены)
Записи Командира:
«Дорога хорошая и мы за 1 ч. 30 минут доехали до посёлка Хауз-Хан. Проехав его, остановились, одели туристскую форму и начали делать пыль. 1-й занос прошли сами, на 2-м руками уже гребли песок из под днища и толкали Игорь и Саня, так как я был за рулём. Но впереди был ещё один занос песка на котором мы надёжно сели на «мель»… и стали ждать «буксировщика».
Через 10–15 минут нас догнал ГАЗ-69. На нём следовал шофёр и геолог в трусах в Теджен… Мы достали свой тонкий, капроновый Васи-Антонова трос (фалу), прицепили его к газику и он нас поволок. Протащив нас метров 50 наша фала лопнула как ниточка. Тогда сам шофёр газика достал стальной трос и протащил нас до конца заносов (150–200 м).
…………………….
В Теджене был завтрак в железнодорожном ресторане, покушав, по хорошей дороге пошли на Ашхабад. У Душака остановил пограннаряд, проверили документы, зарегистрировали всех пассажиров – наш боевой экипаж и открыли шлагбаум.
Едем дальше впереди я, Игорь и Саня на заднем сиденье. Доехали до Каахка. Заехали в столовую, пообедали. Вопреки данному обещанию я, так как не сидел за рулём, рискнул выпить кружку пива, после которой стало плохо в желудке. С этого случая был дан окончательный зарок не употреблять разные фрукты, пиво, молоко, и т. п.
…………………………………
В Ашхабаде было много дел: послать открытку, купить продуктов, пополнить запас воды, бензина, масла, подстричься, так как волосы мешали в пути и были в песке. Покушали уже в 8 вечера в столовой-кафе закусочная (самообслуживание). Подстриглись все, сделав короткие причёски, послали открытку.
Купили продуктов быстро, но в поисках бензина исколесили весь город, т. к. одна заправочная станция была закрыта, а остальные заправляли госмашины. С большим трудом вымолили у шофёра 20 литров и поехали дальше в поисках ночлега т. к. было уже поздно (9 ч.) и наступала ночь»
43
Записи Второго пилота:
«Конечно, по Ашхабаду и дальше рулил я, т. к. места знаю отлично. Выехали за город… И под хорошее настроение прошли ещё около 70 км. Свернули в сторону от дороги метров 50 и стали на ночлег. Санёк уже спал. Расположились так: я в машине, а отец с сыном на чехле рядом с машиной.
………………………………
На рассвете встали, заправили машину и желудки и…
День второй 1.07.64 г.
………………………………….
Позавтракали в Бами, в станционном буфете. Пили отличный холодный компот. Быстро добрались до Кызыл-Арвата, заправили канистру, купили очки, расспросили дорогу, и ту началось самое интересное. Грунтовую дорогу после недавнего ремонта разбило до такой степени, что в пыли мы не видели друг друга. Пыль глиняная, рыжая, и по колено. В духоте в самую жару мы не могли открыть дверные стёкла. Машина стала неопределённо-жуткого цвета. На моторе, как и на нас, пять пальцев этой пыли.
Уже, казалось, близко Казанджик, как вдруг впереди большой овраг с подъёмом из него около 30–35 градусов и длиной около 100 метров. Остановились, посоветовались и… благополучно перебрались на другую сторону.
Испытания «гиганта» продолжались. Впереди овраг, в нём вода и нет объезда.
Выхожу из машины, закатываю штаны и начинаю изучать дно и глубину. Я даже не думал, что можно пройти там. В воде скрылся даже номер «гиганта». Вот пишу, а мне советуют написать, что периодически скрывалась крыша «Запорожца», а виднелась одна голова командира автопробега.
